– СИМФОНИЯ СМЕРТИ В ИСПОЛНЕНИИ ТЫСЯЧИ МУЗЫКАНТОВ! – объявила мадам Олимпия.
Арриман кивнул. Хотя он ничего не понял, звучало неплохо, а от низкого, глухого голоса ведьмы по коже приятно побежали мурашки.
Мадам Олимпия выступила в центр пещеры. Прикрыла глаза и подняла – нет, не палочку, но хлыст. Хлыст, какого никто не видывал. Хлыст, выкраденный из проклятой египетской гробницы, с хвостами, сплетенными из кожи рабов, с рукояткой из лазурита, выдававшей почерк старинного колдуна, такого могущественного, что просто узнать его имя означало подписать себе смертный приговор.
Трижды мадам Олимпия прошлась хлыстом по спине муравьеда, заряжая его дьявольской силой. Затем щелкнула им – и зрители остолбенели.
Из всех уголков еще секунду назад пустой пещеры, со стен, потолка, из пола, казалось, из самого воздуха начали появляться крысы; они пищали, шуршали, стучали коготками – сто, двести, пятьсот, тысяча крупных серых крыс.
И не простых. Крысы были жадными, наглыми, с гнойными глазами, облезлыми хвостами, с жирными блохами в прилизанной шерсти. В подернутых пеленой крысиных глазах застыла смерть. Свирепые, бешеные, чумные крысы!
Белладонна, прячась за колонной, похолодела от ужаса и хотела было прижать к себе Теренса, но вспомнила, что того нет рядом. «Господи!» – прошептал людоед. Арриман Ужасный напряженно подался вперед.
Крыс было уже так много, что вновь прибывающим тварям не оставалось места на полу; больными, искореженными лапами они цеплялись друг за друга, прыгали на спины, ходили по головам… Мадам Олимпия выключила музыку, и сквозь динамики неслись визг, шуршание, мерзкая крысиная возня, невыносимо громкая, заполнившая всю пещеру.
Новый удар хлыстом – невероятно! – искалеченные, уродливые тела начали расти и пухнуть… стали вдвое больше… втрое… Крысы достигли величины хорошей собаки, тяжелые чешуйчатые хвосты бились о каменные стены, и блохи, зловещие разносчики бубонной чумы, громадные, как блюдца, сыпались с их шкур.
Жестоко, самодовольно ухмыляясь, чародейка наблюдала, как тысячи ужасных тварей заполоняли пещеру, топча друг друга, прижимая к стенам, выкалывая острыми, как шипы, усами слезящиеся глаза, раздирая корчащиеся тела. А крысы все прибывали, слой громоздился на слой, пока пещера доверху не наполнилась искалеченными, верещавшими животными.
Улыбался один упырь. Людоед, храбрейший из храбрых, отодвинул мистера Лидбеттера и спрятался за спиной Арримана, а три ведьмы позабыли свои разногласия и сжались в один трясущийся комок.
Вновь удар хлыста – и дьявольская затея мадам Олимпии получила развитие. Прямо на глазах плоть, шерсть, глаза и кожа гигантских крыс начали сжиматься, усыхать и исчезли совсем, оставив полчища скелетов. Но и скелеты продолжали шуршать, прыгать, драться и кусаться. Безглазые, голые, бесхвостые, они оставались крысами, и на стенах бесновались тени в гротескном, леденящем кровь танце смерти.
– Хорошо, очень хорошо, – прошептал мистер Чаттерджи из-за стекла, но и он дрожал как осиновый лист. А Белладонна, чуть живая от отвращения, наконец порадовалась, что Теренс этого не видит.
Еще удар – и гигантские крысы вновь обрели плоть: серая шерсть, гноящиеся глаза, облезлые хвосты. Но гвоздь программы был впереди. С новым ударом хлыста крыс охватило неутолимое, бессознательное желание – желание съесть друг друга. Наступило торжество каннибализма. Крысы вонзали желтые зубы в лапы, спины, морды соседей, постепенно пожирая друг друга заживо, кусок за куском.
– Не могу больше, – прошептала Белладонна, еле сдерживая биение сердца.
Крыс заметно убавилось; содрогаясь, тела одно за другим исчезали в ненасытных желудках. Вот осталось пятьдесят крыс… двадцать… пять… Наконец, одна… Последняя громадная крыса на разбитых лапах замерла посередине пещеры, из раны в боку сочилась кровь, а в глотке исчезал, еще подрагивая, хвост соседки.
Но и это был еще не конец. Последнюю крысу охватило дьявольское безумие, и судьи с ужасом наблюдали, как она принялась, медленно и неумолимо, пожирать саму себя.
Мадам Олимпия дождалась, пока в воздухе не остались голые клацающие челюсти. Она ударила хлыстом в последний раз – челюсти исчезли, развернулась и поклонилась судьям.
– Симфония Смерти сыграна, – объявила мадам Олимпия.
И расхохоталась…
Глава четырнадцатая
За Симфонию Смерти мадам Олимпия получила девять баллов из десяти – почти высшую оценку. Упырю ведьма страшно понравилась, да и мистер Чаттерджи, когда его зубы наконец перестали выбивать дробь, признался, что нашел ее выступление весьма интересным. Даже самому жестокому халифу из сказок Шахразады было до нее далеко.
«Почему я настоял на девяти баллах? – весь вечер недоумевал Арриман. – Почему не поставил высшую оценку?»
А воспротивился именно он. И упырь, и джинн готовы были расщедриться на все десять баллов.
Что же его удержало? Несомненно, ни одной ведьме не превзойти ее злодейства. А какой стиль, какой блеск! И эти фантастические огни, и последняя крыса, пожирающая собственную плоть! Арриман вспомнил низкий, зловещий хохот мадам Олимпии – такой притягательный – и гордый кивок головы. Нет, никому не сравниться с ней, это точно. Оставалась всего одна ведьма, судя по слухам, совсем юная и неопытная, словом, не соперница этой. Нет, ведьма номер шесть должна стать миссис Канкер. Да она и сама это знала.
– Отличное сегодня было представление, что скажешь, Лестер? – крикнул он людоеду, наполнявшему для него ванну.
Лестер выглянул из двери, вспотевший и усталый.
– Да, сэр, – ответил он безучастно.
– Мерцающие огни, скелеты, гигантские блохи. Мне очень понравилось, а тебе?
– Очень, сэр.
– Конечно, многие скажут, что не обязательно было заставлять крыс по-настоящему есть друг друга. Сам бы я никогда так не поступил.
– Нет, сэр.
– Зато магии чернее и не придумать. И кажется, ведьма весьма недурна собой? Я не заметил ни бородавок, ни… мм… усиков. И я почти уверен, что она не носит резиновых сапог.
– Не носит, сэр.
– Должен сказать, я очень рад, что она победила. Ну, наверняка победила. Очень рад. Думаю, она будет отличной женой. Надеюсь, когда мы поженимся, ей не понадобятся больше фокусы с пожиранием. Будет, как полагается, мирно разить себе и губить. Ты согласен?
Неужто он не сумел бы вернуть Кракена в море, превратить его в корзинку для зонтиков или что-то в этом роде?
– Ты хочешь сказать, ему нравится, что Кракен ходит за ним по пятам?
– Нравится? – усмехнулся людоед. – Да он его обожает! Нянчится с ним, наглядеться не может. Помяни мое слово, вот женится Арриман, обзаведется дитем и станет с ним сюсюкать, как ни один отец в мире. Стоит назвать его «папочкой» – все, он пропал, несмотря на дьявольские штучки и магию.
Оба помощника задумались. Предстоящая женитьба Арримана не давала им покоя. Теренс еще не вернулся, но даже если ему удастся нанять актера, получится ли обмануть колдуна?
– Ты останешься в замке, если он женится на мадам Олимпии? – спросил мистер Лидбеттер, который и имя-то чародейки старался произносить как можно реже.
Лестер покачал угловатой головой.
– Не думаю, что смогу вытерпеть ее присутствие, – сказал он. – Признаться, тяжко мне оставлять бедолагу одного, только мадам дрожь на меня наводит. Ей ничего не стоит превратить меня в какого-нибудь бабуина, а потом заставить самого себя сжевать.
– Я беспокоюсь за мальчика, – сказал мистер Лидбеттер. – Если с ним что-нибудь случится, Белладонна этого не переживет.
– Не случится, – заверил людоед. – Ростом он, может, и с комарика, но голова у него на плечах есть. Уверен, он все сделает как надо.
– Надеюсь, что ты прав, Лестер, – вздохнул секретарь, потирая ноющий хвостик. – Очень надеюсь.
Лестер действительно оказался прав. С Теренсом не случилось ничего плохого, и в полдень он уже звонил в дверь Амелии Лидбеттер, жившей в небольшом доме на окраине Тодкастера.
Вначале, увидев унылые дома и мрачные улицы, где он столько страдал, Теренс почувствовал себя неуютно и одиноко. Пансион мисс Лидбеттер находился неподалеку от приюта, и стоило Теренсу подумать о Наставнице и ее нападках, восхитительные дни в замке показались ему далеким сном. Но затем он вспомнил, что вернулся не ради себя, а ради Белладонны, и, преисполнившись отваги, позвонил в дверь.
Хоть хвостика у мисс Лидбеттер не было, дамой она оказалась решительной и благоразумной. Прочитав письмо брата и напоив Теренса чаем, к которому прилагались бутерброды с селедочным паштетом, она приступила к делу.
– Тут сказано, что тебе нужен актер для спектакля в замке. Высокий, с опытом игры в исторических пьесах, все правильно?
Теренс кивнул и уточнил:
– Хорошо бы он еще говорил по-старинному, знаете, запутанно так, вставляя возвышенные слова.
– Шекспировский слог, – кивнула Амелия Лидбеттер. – Что ж, вокруг полно безработных актеров. Значит, комическое амплуа нам не подойдет. Нужен герой.
– Да. Он сыграет рыцаря в доспехах. Очень хорошая роль, можно сказать, главная.
– И наш актер должен уметь хранить тайны. Дай подумать… – Она подлила Теренсу восхитительно горячего чаю. – Есть Берт Дэнби, но он пьянчуга. Никогда не доверяй пьяницам. Есть Дэйв Люллингворт – он снимается в рекламе кошачьего корма, но Дэйв готов выложить все, что знает, первому встречному. Погоди-ка! Я знаю, кто нам подойдет. Монти Мун. Он, конечно, староват, но грим это исправит. Монти несколько лет сидит без работы, но когда-то выступал на сцене Стрэтфорда. Не поручусь, но, возможно, он даже играл призрака в «Гамлете».
Теренс ужасно обрадовался.
– То, что надо! – заявил он. Актер, исполнявший роль призрака, – на такое он и не надеялся.
Амелия позвонила мистеру Муну, который, к великому счастью, оказался дома и согласился приехать немедленно.
Монти Мун оказался высоким, бледным, сутулым, с крупной лысеющей головой и манерой вытягивать подбородок вперед, чтобы скрыть морщины и складки. Увидев Теренса, актер несколько удивился и даже заскучал, но когда заметил бумажник, как бы между прочим раскрытый на столе, в его глазах заблестел интерес.
Пять минут спустя они с головой ушли в обсуждение.
– Как я понимаю, мне предстоит сыграть роль порочного призрака-женоубийцы, который внезапно обретает плоть. Правильно?
– Совершенно верно.
– Так расскажи мне о нем подробно, милый мальчик, все детали. Я должен знать все о своем персонаже. Сколько жен я убил? Какие на мне доспехи? Где на мне кровь?
Теренс рассказал ему о сэре Саймоне все, что только мог припомнить, а мистер Мун быстро строчил в записной книжечке.
– Он не носит шлема, – закончил Теренс. – И перчаток тоже, так что, когда он хлопает себя по лбу, раздается громкий шлепок.
– Такой? – уточнил мистер Мун, широко взмахивая рукой и артистично ударяя себя по лбу.
– Почти. Немного мягче.
– Не волнуйся, мой милый мальчик. На премьере все выйдет как надо. Так, теперь звуковое оформление. Сопроводим мой выход чем-то особенным? Воем собак? Ревом бури? Петушиным криком? Все будет сделано.
Прошел еще час, прежде чем они закончили обсуждать, какие понадобятся черепа, некромантские травки и прочие штучки. Белладонна со спокойным сердцем могла указывать в списке «ничего», пока рядом был Ровер, но для спектакля чем больше бутафории, тем лучше. А когда мистер Мун узнал, что получит пятьсот фунтов сразу и еще пятьсот, если ему удастся заставить зрителей поверить, что он и есть сэр Саймон, актер пообещал прислать светотехника и помощника режиссера с фургоном, чтобы установить декорации.
– Вот увидишь, мой милый мальчик, шоу выйдет первоклассное. Исторические пьесы – мой конек. Только нарисуй мне план замка, мы проникнем туда накануне и подготовим пару спецэффектов. Хорошо бы, конечно, сделать потайную дверь, но кто работает в идеальных условиях?
Договорившись обо всем с актером, Теренс отправился поблагодарить мисс Лидбеттер. А когда вернулся попрощаться с Монти Муном, тот стоял посреди комнаты и не переставая хлопал себя по лбу, репетируя звучный шлепок. Теренс понял, что этот человек очень серьезно относится к своим обязанностям, и, довольный, заторопился назад.
Глава пятнадцатая
В воскресенье, накануне Хэллоуина, Арри-ман проснулся с головной болью. Как и Теренсу, ему приснился кошмар. Его тоже преследовали зубы. Ожерелье парило в воздухе, длиннее, чем прежде, на пять зубов. По форме и пломбам Арриман сразу же узнал свои зубы и принялся подзывать их, как коров на дойку или кур к кормушке. Но зубы не слушались и как-то надменно уплывали прочь. Арриман очнулся и был почти рад услышать приглушенные крики из супницы: «Папочка! Папочка!», которыми Кракен встречал рассвет.
Мистер Чаттерджи уже завтракал в своей бутылке, довольный и умиротворенный. Климат севера Англии был ему не по душе, и сразу после выступления ведьмы номер семь он собирался вернуться в Калькутту.
– Итак, сегодня выходной, – радостно сказал Арриман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19