– Много ли от вас, мужиков, подмоги вижу? А девчонки все хозяйство ведут. Вон Тонька от горшка два вершка, а уж на машинке строчит…
– Дак в мать, – усмехнулся в бороду Андрей Иванович. – Кто всему дому голова?..
– Чем тебе Дмитрий-то не угодил? – проницательно глянула на него жена.
– Говоришь, в меня он… Может, и так…
– Договаривай! – С виду он крепкий, мать, – нехотя проговорил Андрей Иванович. – А случись какая беда – боюсь, дрогнет он, согнется.
– Силы и у быка хватает, а у него голова умная, – заметила Ефимья Андреевна.
– Значит, я дурак? – свирепо глянул на нее муж.
– Чё Степана-то на дворе не видать? – сразу умерила мужнин гнев Ефимья Андреевна, – Небось опять хворает? Проведал бы. Да и суседка не заходит…
– Он от меня морду воротит, а я к нему в дом? – остыв, хмыкнул Абросимов.
– Водой мельница стоит, да от воды же и погибает, – усмехнувшись, мудрено ответила жена.
«Знает про Маньку! – ахнул про себя Андрей Иванович. – Али просто туману напускает?»
Ефимья Андреевна знала уйму старинных поговорок и присказок, и не всегда Андрей Иванович сразу докапывался до смысла сказанного. Но и просто отмахнуться от ее слов не мог: Ефимья попусту не скажет.
– Скажи Димитрию аль Варьке, пущай в баню воды натаскают, – сказал Андрей Иванович. – Я потом затоплю. Может, вдвоем, мать, попаримся?
– Ишь, взыграл конь ретивой! – засмеялась Ефимья Андреевна. – У тебя взрослые дочки – что они подумают?
Ефимья Андреевна не любила мужниных вольностей.
Глава вторая
1
До каких же пор тыбудешь испытывать наше терпение, Катилина? – торжественно провозгласил Дмитрий Абросимов, впрочем обращаясь к плакату, на котором был изображен барон Врангель, корчащийся на штыках суровых красноармейцев в буденовках. Комсомольцы недоуменно уставились на него.
– Ты это про кого? – поинтересовался Николай Михалев. В комсомол его еще не приняли, и он ходил в сочувствующих.
– Так римский сенатор Цицерон начал свое выступление на форуме еще до нашей эры, – улыбнулся Дмитрий. – Это я к тому, что пора нам всерьез взяться за Супроновича и его толстомясых сынков. – Он обвел взглядом присутствующих: – Сколько нас собралось тут? Раз-два и обчелся! А где вечера свои убивает поселковая молодежь? У мироеда Супроновича…
– Там можно граммофон послушать, в картишки сыграть, – заметил Алексей Офицеров. – А мы тут всё заседаем, штаны до дыр просиживаем да глотки дерем без толку…
– Что же ты, Лешка, предлагаешь? – уничтожающе воззрился на него Дмитрии. – Организовать в клубе игру в очко?
– Хорошо бы! – ухмыльнулся Алексей. – И еще трубу послушать. Самого бы знаменитого Шаляпина. Мироед знает, чем нашего брата за душу взять!
– Точнее, за карман, – заметил Дмитрий.
– Хорошим людям Яков Ильич в долг выпивку отпускает, – вставил Михалев.
Секретарь комсомольской ячейки Дмитрий Абросимов хотел было дать суровую отповедь Михалеву, но раздумал: действительно, скучно организовали свой досуг комсомольцы. Самодеятельность первое время собирала в клубе молодежь. Особенно нравились «живые картинки». Но как только драмкружковцы изобразили бильярдную Супроновича с завсегдатаями, так в ту же ночь у троих «артистов» оказались выбитыми оконные стекла, а Лешке Офицерову кто-то из рогатки свинцовой картечиной ухо раскровянил. Он изображал самого Якова Ильича.
Знал Дмитрий, чья это работа, но не пойман – не вор. А ребята наотрез отказались участвовать в «живых картинках».
Конечно, у Супроновича весело: до поздней ночи заливается граммофон, выпивка в буфете с хорошей закуской, бильярд, карты… Никакой политической линии он не придерживается, так что к нему ни с какой стороны не подступишься. У него законный патент на торговлю в своем кабаке. Чего далеко ходить – отец Дмитрия частый гость Супроновича. Не секрет, что кабатчик отпускает выпивку в кредит, у него специально заведена толстая тетрадь в клетку, там значится фамилия и сочувствующего Михалева…
Бельмом на глазу для Дмитрия был кабак Супроновича – называлось его заведение «Милости просим», – все беды и неприятности шля оттуда: пьянство, азартные игры, драки с поножовщиной. А что он мог противопоставить Супроповичу? Собрания ячейки, беседы на политические темы, два раза в неделю концерты самодеятельности в клубе да танцы? На танцы молодежь приходила… от Супроновича. Подогретые выпивкой парни цеплялись к девушкам, задирали комсомольцев – сколько уже было драк! Особенно отличались рослые сынки Супроновича – Семен и Леня. Здоровенные бугаи под притолоку, на папашиных-то деликатесах раздобрели, чуть что – и кулаки в ход, как-то все получается так, что они всегда правы. Поселковый милиционер Прокофьев только руками разводил: избитые ими парни на другой день, протрезвев, заявляли, что сами зацепили братанов.
Семену было восемнадцать, а Лёне – шестнадцать. Оба тонкогубые, кудрявые, с белыми ресницами и наглыми светлыми глазами, они всегда в клубе появлялись на пару. Семен заигрывал с девчонками, чуть ли ручки не целовал – корчил из себя интеллигента. И одевался по последней моде: узкие брюки в клеточку, на шее – бабочка, Ленька в одежде не отставал от брата, но держался нагло. Где драка, там и он. За два года, как Дмитрий стал секретарем ячейки, приняли в комсомол всего пять человек: трех парней и двух девушек. Варька вот пришла. Тоня тоже бы не прочь, но ей еще лет маловато. И десятка не наберется комсомольцев в поселке, где человек пятьдесят парней и девушек. Ну еще сочувствующих пять-шесть. Это очень мало. В уездном РЛКСМ ему не раз пеняли на то, что в Андреевке столь малочисленная комсомольская ячейка. Но не силком же тащить несознательную молодежь в ячейку?
– А если мы их накроем с поличным? – предложил Дмитрий. – Придем вместе с милиционером Прокофьевым и застукаем за картами?
– Напугал! – хмыкнул Офицеров. – Уже раз попробовали… Деньги людишки сховали и сказали, что в подкидного дурачка играют. Забыл, что ли?
Да, было такое: нагрянули к Супроновичу, тот заслонил собой дверь и заорал во все горло:
– Гости дорогие, комсомолята-а! Чем вас, родимые, попотчевать? Красной рыбкой лососем или икоркой зернистой?
Подкидным-то дурачком в тот раз оказался Дмитрий Абросимов. Братья Супроновичи, глядя на него, скалили зубы, отпускали ядовитые шуточки, а папаша, наоборот, суетился, широким жестом указывал на тяжелый деревянный стол, предлагал отменным ужином угостить… Наемную силу Супронович не держал, жена со свояченицей заправляли на кухне, сыны были заместо официантов. Обычно наглые, самоуверенные, они коромыслом изгибались с полотенцем через плечо, с подносом в руках, обслуживая денежного клиента.
– И девку раздетую с мужиком застукали в номере, – вспомнил Коля Михалев. – Она еще нас, стерва, обложила последними словами…
– И тут Супронович вывернулся, – сказал Алексей. – Сказали, мол, муж и жена, а я не милиционер, паспорта не проверяю.
– Мужик-то, видно, испугался, больше помалкивал, а рыжая ну и крыла нас! – с удовольствием стал развивать эту тему Михалев.
– Расскажи лучше, как тебя Любка Добычина в пасху с крыльца спустила… – хохотнул Офицеров.
– Не было такого, – насупился Николай.
– Товарищи, мы отвлеклись от темы, – постучал костяшками пальцев по столу Дмитрий.
– Братику, а почему Советская власть разрешает таким, как Супронович, наживаться за счет трудящегося класса? – задала вопрос Варвара.
Дмитрий поморщился: сколько раз просил, чтобы в присутствии других не называла его «братику», а ей хоть кол на голове теши!
– Я уже тебе объяснял: после «военного коммунизма» по предложению Владимира Ильича Ленина на Десятом съезде партии в двадцать первом году была принята новая экономическая политика, короче – нэп.
– Чтобы богатеям жилось лучше? – спросил Михалев. – Сначала им надавали по шапке, а теперь опять им воля вольная?
– Я повторяю: вся частнособственническая деятельность должна находиться под строгим контролем социалистического государства, – заявил Дмитрий. – Мы не позволим никаким супроновичам вставлять новому строю палки в колеса…
– Так кто он, Супронович, враг социализма или друг? – задал каверзный вопрос Алексей.
– Врагом его назвать нельзя, раз государство дало ему лицензию и разрешило торговать…
– Жиреть за счет народа, – ввернул Офицеров.
– Но не друг он нам, раз обирает в своем питейном заведении несознательных пролетариев.
– Так кто же он? – взглянула на брата крупными карими, как у матери, глазами Варя. – Не враг и не друг…
– А что ты так волнуешься-то? – ядовито поинтересовался Алексей.
Ни для кого в поселке не было секретом, что старший Супронович ухаживает за Варей. На танцах летом цветочки преподносил, видели даже, как он перед ней на коленях стоял, наклонив кудрявую голову.
Девушка густо покраснела, яркие губы ее обидчиво вспухли, она метнула на Офицерова сердитый взгляд, хотела что-то сказать, но брат опередил:
– Пока Супроновичи – попутчики Советской власти. И наша задача – их перевоспитать и сделать друзьями.
– Я чуть уха не лишился из-за этих друзей, – сказал Алексей.
– Ленька еще тот гусь, а Семен – парень с головой, – перебил Дмитрий.
При этих словах Алексей нахмурился, – ему тоже Варя нравилась, только свое отношение к ней он проявлял совсем по-мальчишески: подсмеивался, держался с девушкой подчеркнуто грубовато.
– Может, дашь мне комсомольское поручение с ним целоваться? – насмешливо блеснула на брата глазами Варя.
– Почему бы тебе не пригласить братьев в драмкружок? – развивал свою мысль Дмитрий. – Семен на гитаре и баяне играет, а Ленька вон как здорово умеет передразнивать. Скорчит рожу, согнется, залопочет – Тимаш и Тимаш!
– Он и тебя здорово передразнивает, – ввернул Офицеров. – Как ты с трибуны про Сократа рассказываешь…
– Я и говорю, способные ребята, – усмехнулся Дмитрий. Про Ленькины шуточки он все знал.
– Будут молодые Супроновичи у нас в клубе лакеев с подносами изображать, – ухмыльнулся Офицеров. – Или вышибал!
– Хорошо, речами несознательную молодежь не проймешь, – продолжал Дмитрий. – Давайте другие пути искать… – Он снова повернулся к сестре: – Если ты Семена перевоспитаешь и мы его примем в комсомол, все наши враги притихнут.
– Он ее скорее… перевоспитает, – мрачно заметил Алексей.
– Ты что имеешь в виду? – сердито взглянула на него Варя.
– Давай-давай нянчись с ним… Посмотрим, что из этого получится, – пробурчал Офицеров и отвернулся к окну.
У круглой печки в белых валенках сидела еще одна девушка – Шура. За все время она не проронила ни слова, лишь прищуренные глаза ее настороженно следили за говорившими, чаще всего они останавлинались на крупном, с правильными чертами лице Дмитрия. Он тоже нет-нет да и бросал на молчаливую девушку быстрые взгляды. Была она широкой в кости, светловолосая. В ее некрасивом, диковатом лице было что-то привлекательное. Большая грудь распирала цветастую кофточку, на округлых плечах – пушистый оренбургский платок. Шерстяная юбка обтягивала широкие бедра. Она ни разу не улыбнулась, лишь иногда осторожно переставляла ноги в валенках и трогала крупными руками теплую печку. Поймав ее пристальный взгляд, Дмитрий вздохнул и сказал:
– У нас вроде бы тихо, а в Кленове сотрудники ЧК задержали двух бывших белогвардейцев со взрывчаткой… В Леонтьеве недобитые враги сожгли избу председателя сельсовета. Самого ранили из обреза, а его сынишку убили.
– Опять объявились бандиты? – подал голос Николай Михалев. – Вроде давно не было слышно.
– Оружие получим у милиционера Прокофьева, – продолжал Дмитрий. – Завтра в семь утра сбор здесь.
– Завтра утром я собрался маманю отвезти в Климово, – вставил Михалев. – У нее живот схватило…
– У мамани? – засмеялся Офицеров. – Это у тебя брюхо схватило, как услышал про бандитов. Всякий раз у тебя чего-нибудь приключается!
– Чтобы в семь утра был тут как штык! – строго посмотрел на Николая Дмитрий.
– А мне можно с вами? – просительно посмотрела на брата Варя. – Я умею раны перевязывать.
– Ты думаешь, дело до стрельбы дойдет? – бросила тревожный взгляд на Дмитрия Шура.
– Мы оружие берем для блезиру, – ухмыльнулся Алексей. – Ворон пугать.
– На сегодня все, – сказал Дмитрий.
– Так возьмете меня или нет? – спросила Варя.
– Возьмем, – сказал брат. – За медикаментами к Комаринскому зайди.
Выходя последним, Офицеров многозначительно посмотрел на Дмитрия, перебиравшего бумаги на столе.
– Вот чего я предлагаю… Ежели Варвара возьмется перевоспитывать Семена, пусть твоя Шуреха приголубит и другого братца – Леньку… Может, в комсомольцы обратит!
Девушка у печки встрепенулась, уставилась на Алексея широко раскрытыми прозрачно-голубыми глазами – будто льдинки изнутри. На какое-то время в комнате повисла томительная тишина. Дмитрий пощипывал темный пушок на верхней губе, сдерживаясь чтобы не рассмеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– Дак в мать, – усмехнулся в бороду Андрей Иванович. – Кто всему дому голова?..
– Чем тебе Дмитрий-то не угодил? – проницательно глянула на него жена.
– Говоришь, в меня он… Может, и так…
– Договаривай! – С виду он крепкий, мать, – нехотя проговорил Андрей Иванович. – А случись какая беда – боюсь, дрогнет он, согнется.
– Силы и у быка хватает, а у него голова умная, – заметила Ефимья Андреевна.
– Значит, я дурак? – свирепо глянул на нее муж.
– Чё Степана-то на дворе не видать? – сразу умерила мужнин гнев Ефимья Андреевна, – Небось опять хворает? Проведал бы. Да и суседка не заходит…
– Он от меня морду воротит, а я к нему в дом? – остыв, хмыкнул Абросимов.
– Водой мельница стоит, да от воды же и погибает, – усмехнувшись, мудрено ответила жена.
«Знает про Маньку! – ахнул про себя Андрей Иванович. – Али просто туману напускает?»
Ефимья Андреевна знала уйму старинных поговорок и присказок, и не всегда Андрей Иванович сразу докапывался до смысла сказанного. Но и просто отмахнуться от ее слов не мог: Ефимья попусту не скажет.
– Скажи Димитрию аль Варьке, пущай в баню воды натаскают, – сказал Андрей Иванович. – Я потом затоплю. Может, вдвоем, мать, попаримся?
– Ишь, взыграл конь ретивой! – засмеялась Ефимья Андреевна. – У тебя взрослые дочки – что они подумают?
Ефимья Андреевна не любила мужниных вольностей.
Глава вторая
1
До каких же пор тыбудешь испытывать наше терпение, Катилина? – торжественно провозгласил Дмитрий Абросимов, впрочем обращаясь к плакату, на котором был изображен барон Врангель, корчащийся на штыках суровых красноармейцев в буденовках. Комсомольцы недоуменно уставились на него.
– Ты это про кого? – поинтересовался Николай Михалев. В комсомол его еще не приняли, и он ходил в сочувствующих.
– Так римский сенатор Цицерон начал свое выступление на форуме еще до нашей эры, – улыбнулся Дмитрий. – Это я к тому, что пора нам всерьез взяться за Супроновича и его толстомясых сынков. – Он обвел взглядом присутствующих: – Сколько нас собралось тут? Раз-два и обчелся! А где вечера свои убивает поселковая молодежь? У мироеда Супроновича…
– Там можно граммофон послушать, в картишки сыграть, – заметил Алексей Офицеров. – А мы тут всё заседаем, штаны до дыр просиживаем да глотки дерем без толку…
– Что же ты, Лешка, предлагаешь? – уничтожающе воззрился на него Дмитрии. – Организовать в клубе игру в очко?
– Хорошо бы! – ухмыльнулся Алексей. – И еще трубу послушать. Самого бы знаменитого Шаляпина. Мироед знает, чем нашего брата за душу взять!
– Точнее, за карман, – заметил Дмитрий.
– Хорошим людям Яков Ильич в долг выпивку отпускает, – вставил Михалев.
Секретарь комсомольской ячейки Дмитрий Абросимов хотел было дать суровую отповедь Михалеву, но раздумал: действительно, скучно организовали свой досуг комсомольцы. Самодеятельность первое время собирала в клубе молодежь. Особенно нравились «живые картинки». Но как только драмкружковцы изобразили бильярдную Супроновича с завсегдатаями, так в ту же ночь у троих «артистов» оказались выбитыми оконные стекла, а Лешке Офицерову кто-то из рогатки свинцовой картечиной ухо раскровянил. Он изображал самого Якова Ильича.
Знал Дмитрий, чья это работа, но не пойман – не вор. А ребята наотрез отказались участвовать в «живых картинках».
Конечно, у Супроновича весело: до поздней ночи заливается граммофон, выпивка в буфете с хорошей закуской, бильярд, карты… Никакой политической линии он не придерживается, так что к нему ни с какой стороны не подступишься. У него законный патент на торговлю в своем кабаке. Чего далеко ходить – отец Дмитрия частый гость Супроновича. Не секрет, что кабатчик отпускает выпивку в кредит, у него специально заведена толстая тетрадь в клетку, там значится фамилия и сочувствующего Михалева…
Бельмом на глазу для Дмитрия был кабак Супроновича – называлось его заведение «Милости просим», – все беды и неприятности шля оттуда: пьянство, азартные игры, драки с поножовщиной. А что он мог противопоставить Супроповичу? Собрания ячейки, беседы на политические темы, два раза в неделю концерты самодеятельности в клубе да танцы? На танцы молодежь приходила… от Супроновича. Подогретые выпивкой парни цеплялись к девушкам, задирали комсомольцев – сколько уже было драк! Особенно отличались рослые сынки Супроновича – Семен и Леня. Здоровенные бугаи под притолоку, на папашиных-то деликатесах раздобрели, чуть что – и кулаки в ход, как-то все получается так, что они всегда правы. Поселковый милиционер Прокофьев только руками разводил: избитые ими парни на другой день, протрезвев, заявляли, что сами зацепили братанов.
Семену было восемнадцать, а Лёне – шестнадцать. Оба тонкогубые, кудрявые, с белыми ресницами и наглыми светлыми глазами, они всегда в клубе появлялись на пару. Семен заигрывал с девчонками, чуть ли ручки не целовал – корчил из себя интеллигента. И одевался по последней моде: узкие брюки в клеточку, на шее – бабочка, Ленька в одежде не отставал от брата, но держался нагло. Где драка, там и он. За два года, как Дмитрий стал секретарем ячейки, приняли в комсомол всего пять человек: трех парней и двух девушек. Варька вот пришла. Тоня тоже бы не прочь, но ей еще лет маловато. И десятка не наберется комсомольцев в поселке, где человек пятьдесят парней и девушек. Ну еще сочувствующих пять-шесть. Это очень мало. В уездном РЛКСМ ему не раз пеняли на то, что в Андреевке столь малочисленная комсомольская ячейка. Но не силком же тащить несознательную молодежь в ячейку?
– А если мы их накроем с поличным? – предложил Дмитрий. – Придем вместе с милиционером Прокофьевым и застукаем за картами?
– Напугал! – хмыкнул Офицеров. – Уже раз попробовали… Деньги людишки сховали и сказали, что в подкидного дурачка играют. Забыл, что ли?
Да, было такое: нагрянули к Супроновичу, тот заслонил собой дверь и заорал во все горло:
– Гости дорогие, комсомолята-а! Чем вас, родимые, попотчевать? Красной рыбкой лососем или икоркой зернистой?
Подкидным-то дурачком в тот раз оказался Дмитрий Абросимов. Братья Супроновичи, глядя на него, скалили зубы, отпускали ядовитые шуточки, а папаша, наоборот, суетился, широким жестом указывал на тяжелый деревянный стол, предлагал отменным ужином угостить… Наемную силу Супронович не держал, жена со свояченицей заправляли на кухне, сыны были заместо официантов. Обычно наглые, самоуверенные, они коромыслом изгибались с полотенцем через плечо, с подносом в руках, обслуживая денежного клиента.
– И девку раздетую с мужиком застукали в номере, – вспомнил Коля Михалев. – Она еще нас, стерва, обложила последними словами…
– И тут Супронович вывернулся, – сказал Алексей. – Сказали, мол, муж и жена, а я не милиционер, паспорта не проверяю.
– Мужик-то, видно, испугался, больше помалкивал, а рыжая ну и крыла нас! – с удовольствием стал развивать эту тему Михалев.
– Расскажи лучше, как тебя Любка Добычина в пасху с крыльца спустила… – хохотнул Офицеров.
– Не было такого, – насупился Николай.
– Товарищи, мы отвлеклись от темы, – постучал костяшками пальцев по столу Дмитрий.
– Братику, а почему Советская власть разрешает таким, как Супронович, наживаться за счет трудящегося класса? – задала вопрос Варвара.
Дмитрий поморщился: сколько раз просил, чтобы в присутствии других не называла его «братику», а ей хоть кол на голове теши!
– Я уже тебе объяснял: после «военного коммунизма» по предложению Владимира Ильича Ленина на Десятом съезде партии в двадцать первом году была принята новая экономическая политика, короче – нэп.
– Чтобы богатеям жилось лучше? – спросил Михалев. – Сначала им надавали по шапке, а теперь опять им воля вольная?
– Я повторяю: вся частнособственническая деятельность должна находиться под строгим контролем социалистического государства, – заявил Дмитрий. – Мы не позволим никаким супроновичам вставлять новому строю палки в колеса…
– Так кто он, Супронович, враг социализма или друг? – задал каверзный вопрос Алексей.
– Врагом его назвать нельзя, раз государство дало ему лицензию и разрешило торговать…
– Жиреть за счет народа, – ввернул Офицеров.
– Но не друг он нам, раз обирает в своем питейном заведении несознательных пролетариев.
– Так кто же он? – взглянула на брата крупными карими, как у матери, глазами Варя. – Не враг и не друг…
– А что ты так волнуешься-то? – ядовито поинтересовался Алексей.
Ни для кого в поселке не было секретом, что старший Супронович ухаживает за Варей. На танцах летом цветочки преподносил, видели даже, как он перед ней на коленях стоял, наклонив кудрявую голову.
Девушка густо покраснела, яркие губы ее обидчиво вспухли, она метнула на Офицерова сердитый взгляд, хотела что-то сказать, но брат опередил:
– Пока Супроновичи – попутчики Советской власти. И наша задача – их перевоспитать и сделать друзьями.
– Я чуть уха не лишился из-за этих друзей, – сказал Алексей.
– Ленька еще тот гусь, а Семен – парень с головой, – перебил Дмитрий.
При этих словах Алексей нахмурился, – ему тоже Варя нравилась, только свое отношение к ней он проявлял совсем по-мальчишески: подсмеивался, держался с девушкой подчеркнуто грубовато.
– Может, дашь мне комсомольское поручение с ним целоваться? – насмешливо блеснула на брата глазами Варя.
– Почему бы тебе не пригласить братьев в драмкружок? – развивал свою мысль Дмитрий. – Семен на гитаре и баяне играет, а Ленька вон как здорово умеет передразнивать. Скорчит рожу, согнется, залопочет – Тимаш и Тимаш!
– Он и тебя здорово передразнивает, – ввернул Офицеров. – Как ты с трибуны про Сократа рассказываешь…
– Я и говорю, способные ребята, – усмехнулся Дмитрий. Про Ленькины шуточки он все знал.
– Будут молодые Супроновичи у нас в клубе лакеев с подносами изображать, – ухмыльнулся Офицеров. – Или вышибал!
– Хорошо, речами несознательную молодежь не проймешь, – продолжал Дмитрий. – Давайте другие пути искать… – Он снова повернулся к сестре: – Если ты Семена перевоспитаешь и мы его примем в комсомол, все наши враги притихнут.
– Он ее скорее… перевоспитает, – мрачно заметил Алексей.
– Ты что имеешь в виду? – сердито взглянула на него Варя.
– Давай-давай нянчись с ним… Посмотрим, что из этого получится, – пробурчал Офицеров и отвернулся к окну.
У круглой печки в белых валенках сидела еще одна девушка – Шура. За все время она не проронила ни слова, лишь прищуренные глаза ее настороженно следили за говорившими, чаще всего они останавлинались на крупном, с правильными чертами лице Дмитрия. Он тоже нет-нет да и бросал на молчаливую девушку быстрые взгляды. Была она широкой в кости, светловолосая. В ее некрасивом, диковатом лице было что-то привлекательное. Большая грудь распирала цветастую кофточку, на округлых плечах – пушистый оренбургский платок. Шерстяная юбка обтягивала широкие бедра. Она ни разу не улыбнулась, лишь иногда осторожно переставляла ноги в валенках и трогала крупными руками теплую печку. Поймав ее пристальный взгляд, Дмитрий вздохнул и сказал:
– У нас вроде бы тихо, а в Кленове сотрудники ЧК задержали двух бывших белогвардейцев со взрывчаткой… В Леонтьеве недобитые враги сожгли избу председателя сельсовета. Самого ранили из обреза, а его сынишку убили.
– Опять объявились бандиты? – подал голос Николай Михалев. – Вроде давно не было слышно.
– Оружие получим у милиционера Прокофьева, – продолжал Дмитрий. – Завтра в семь утра сбор здесь.
– Завтра утром я собрался маманю отвезти в Климово, – вставил Михалев. – У нее живот схватило…
– У мамани? – засмеялся Офицеров. – Это у тебя брюхо схватило, как услышал про бандитов. Всякий раз у тебя чего-нибудь приключается!
– Чтобы в семь утра был тут как штык! – строго посмотрел на Николая Дмитрий.
– А мне можно с вами? – просительно посмотрела на брата Варя. – Я умею раны перевязывать.
– Ты думаешь, дело до стрельбы дойдет? – бросила тревожный взгляд на Дмитрия Шура.
– Мы оружие берем для блезиру, – ухмыльнулся Алексей. – Ворон пугать.
– На сегодня все, – сказал Дмитрий.
– Так возьмете меня или нет? – спросила Варя.
– Возьмем, – сказал брат. – За медикаментами к Комаринскому зайди.
Выходя последним, Офицеров многозначительно посмотрел на Дмитрия, перебиравшего бумаги на столе.
– Вот чего я предлагаю… Ежели Варвара возьмется перевоспитывать Семена, пусть твоя Шуреха приголубит и другого братца – Леньку… Может, в комсомольцы обратит!
Девушка у печки встрепенулась, уставилась на Алексея широко раскрытыми прозрачно-голубыми глазами – будто льдинки изнутри. На какое-то время в комнате повисла томительная тишина. Дмитрий пощипывал темный пушок на верхней губе, сдерживаясь чтобы не рассмеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93