Она тоже укутана в толстый, домашней вязки платок, ее мягкие большие груди тяжело покачиваются. Едут они уже целую вечность. Никто не говорит ни слова, не слышно даже бубенцов, звон которых сопровождал все его детство. Нет ничего, кроме коней — белых коней.
Наконец они приехали. Кабриолет вкатился в какой-то двор, освещенный желтоватым фонарем, послышались тихие голоса людей. Но он не видел ничего, кроме белых коней, которые устало отфыркивались и время от времени били копытами по земле. Служанка взяла его в свои мягкие объятия и понесла по каким-то галереям и переходам. Потом темный занавес снова опустился, и прошло еще много месяцев, прежде чем он увидел мир во второй раз.
Много лет спустя, расспросив отца обо всех подробностях, он узнал, что было ему тогда год и девять месяцев. Ехали они в Выршец через Арабоконакский перевал и добрались до места поздно ночью, из-за того что с упряжью что-то случилось.
— Не может быть, чтоб ты это помнил! — удивленно сказал ему отец. — Ты же был совсем маленький!
— Как видишь, помню.
— В таком возрасте! — пробормотал отец, недоумевая. — Но это противоречит науке!
И тогда сын впервые усомнился в точности и всесилии науки. И это сомнение осталось у него на всю жизнь.
Часть 2
1
Стоял только конец ноября, а на улице шел снег, такой крупный и мокрый, что окна ресторана были облеплены им, словно кашей. В зале было очень светло, на пустых столиках поблескивали протертые металлические пепельницы. Официанты, собравшись у одного из угловых столиков, тихо, но оживленно разговаривали между собой. Верно, сплетничали о ком-нибудь, скорее всего о своем директоре, потому что время от времени кто-нибудь из них оборачивался и недоверчиво поглядывал на Сашо. Зря тревожатся, он вообще их не замечает. Облокотившись на пустой столик, юноша с досадой смотрел на улицу. В мутном свете фонарей пробегали озабоченные люди, большинство в плащах, но были и в одних пиджаках, с непокрытыми головами. Эти бежали, подняв воротники и засунув руки в карманы. А ведь с утра было по-настоящему тепло, даже пыльно, уже несколько дней на улицах нестерпимо воняло бензином. Затем небо стало постепенно темнеть, хотя никаких туч не было — просто оно само собой окрашивалось в серый цвет. Духота усиливалась. Но часам к двум, как раз когда Сашо проходил по улице Раковского, внезапно и резко подул ветер. Какой-то старичок кинулся ловить свою шляпу под самым носом у невозмутимого Ивана Вазова, глядящего со стены своего музея. Девушки судорожно прижимали к ногам коротенькие юбочки, те, что были в брюках, чувствовали себя гораздо удобнее. Сашо удивленно поднял нос к небу — откуда такая безнадежная и безрадостная серость, когда в сердце у него щебечет канарейка, крохотная и, правда, чуть охрипшая, но все-таки канарейка. Сегодня у него был хороший день, сегодня ему хотелось на всех лицах видеть улыбки. Но почему-то никто не улыбался, особенно когда ветер стал еще сильнее. Он дул несколько часов, а потом стих так же внезапно, как и начался. Только под вечер полил холодный дождь, который скоро перешел в снег.
Этот парадный белый стол с крахмальными салфетками и красиво разложенными приборами уже начал его угнетать. Сашо еще днем пригласил Кристу в ресторан и, как положено, пришел за пять минут до назначенного времени. Но с тех пор прошло уже полчаса, а никого не было. В другой раз он вряд ли обратил бы на это особое внимание, но сейчас был готов обидеться. Это был все-таки не просто день как день, сегодня Сашо защитил свою дипломную работу. В сущности, защищать ее было не от кого, работа всем понравилась. Его только попросили дать несколько дополнительных объяснений, но тут-то он был в своей стихии. Через несколько минут его прервали и проводили улыбками — благосклонными и, как всегда бывает в таких случаях, чуть-чуть завистливыми. Как любил говорить Кишо, в этом мире для талантливого человека нет преград. Перед талантом открыты все двери — кроме той, которая ему нужна. Сашо любил каламбуры, хотя не особенно им доверял. Он знал, что в конце концов откроет ту дверь, которая ему потребуется. Именно потому он и устроил этот ужин, как человек, выходящий па новую дорогу. Позвал он, правда, всего несколько человек, по зато позвал не куда попало, а в хороший, дорогой ресторан. Вполне могли бы, черти, быть немного повоспитанней. Решающие дни в жизни человека, может быть, в самом деле легко пересчитать по пальцам.
Первой явилась Донка. В своем ярко-красном пончо и зеленых брюках она была похожа на громадный ходячий тюльпан. Вид у нее был такой, словно она не может опомниться от какого-то потрясения. За лето она немного похудела, глаза блестели, как у голодной кошки. Не успев сесть, схватила бутылку с газированной водой и, не моргнув глазом, выхлестала ее прямо из горлышка.
— Ты что, из Сахары явилась? — спросил Сашо.
— Я от Антуанетты, — ответила она и бесцеремонно рыгнула. — Извини… — Лицо ее вдруг посветлело. — Представляешь, мне достался большой королевский флеш-стрит в пиках.
— Ну? И как же это случилось? — спросил Сашо без особого интереса.
— Как? — От возбуждения Донка почти выкрикнула. — Представляешь, у Фанчо Куклы фул, а у меня масть до короля. Я объявляю, что прикупаю пару. Фанчо тоже. И можешь себе представить, у меня к королю, валету, десятке в пиках приходят еще дама и туз! А Фанчо, он, ты знаешь, всегда джентльмен с дамами, и потому получает свою четвертую восьмерку. Я начинаю — хоп сразу десять взяток. Он…
Сашо на минуту выключился. Остальные куда ни шло, но почему запаздывает Криста? Она никогда не опаздывает, наоборот, обычно приходит первая. Он всегда находил ее там, где должен был найти, — спокойно грызущей бублик или лижущей мороженое. Эта девушка словно бы не знала, что такое скука. «Так интересно смотреть, что делается на улице», — говорила она. «Знаешь, мышонок, сейчас тут прошел Кала, ты не представляешь себе, как он поседел. Увидел, что я на него вытаращилась, глянул на меня и прошел». Да, необыкновенно солнечный характер у его мышонка, если только дело не касается ее матери. Криста запретила ему даже звонить ей домой, сказала, что мать расстраивается, когда звонят мальчишки. Мальчишки! Он не мальчик, он без пяти минут научный работник. Это неведомая мать вот уже несколько месяцев трепала ему нервы, но тут Криста не желала идти ни на какие компромиссы.
Когда он опять включился, Донка как раз сказала:
— Но ты меня не слушаешь!
— Как не слушаю? Я только удивляюсь, почему это никого нет.
— Я тебе скажу почему!.. Криста сейчас вытирает носик своей мамочке и льет вместе с ней слезы… Испортит тебе жизнь эта женщина, если станет твоей тещей…
— Мне это не грозит, — холодно ответил Сашо.
— Что она станет твоей тещей? — Донка метнула на него быстрый взгляд.
— Нет, что она испортит мне жизнь.
— Ты удивительный эгоист, — ответила Донка невозмутимо. — Тебя и захочешь, не оцарапаешь.
— Это я эгоист? — презрительно взглянул на нее Сашо. — Я, который целое лето катал вас на дядиной машине?.. И поил всех самым отборным виски?
— Сантори — это вообще не виски, — заявила Донка.
— Вот обезьяна! Только один раз было сантори.
— Ладно, ладно! Не ради же меня ты это делал. Знаю я, какие вы все балбесы, особенно в период размножения.
— По-твоему, я похож на балбеса? — спросил он чуть высокомерно.
— Не совсем, — быстро согласилась она. — Ты-то уж не станешь отказываться, если можно поживиться чем-нибудь дополнительным.
Сашо, пораженный, замолчал. Первый раз Донка напоминала ему об их единственной грешной ночи. Но сейчас она глядела на него спокойно и чуть насмешливо. Глава ее, сохранившие летний блеск, искрились по-прежнему. До сих пор Донка держалась так, словно между ними ничего не было. Что это вдруг ее прихватило?
— А вот и наши Фифы! — сказала она. — Держу пари, что Мими была у косметички, оттого и опоздали.
Секеларовы молча уселись за стол, даже не поздоровавшись. Маленькая Фифа и верно ходила к косметичке, с лица ее, казалось, была содрана вся кожа. Хорошенькие усики были выщипаны, но кожу обильно покрывал крем, так что она все равно была вроде как с усами, только с белыми. Зато у Фифа большого борода, наверное, многие месяцы не видела ножниц. Кишо как-то пошутил, что однажды к Фифу в бороду попала муха и целые полгода, бедняжка, не могла оттуда выбраться, чуть с голоду не померла. И, конечно, отчаянно жужжала, призывая на помощь. Гари, наверное, слышал в бороде какой-то шум, но Фифа маленькая убедила его, что это шумит у него в голове. К столу Фиф большой подошел вроде как с опаской, старательно пряча что-то за спиной. Потом выяснилось, что это была картина.
Только они сели, как лицо Фифы маленькой покрылось испариной. Жестокое выщипыванье усов сделало ее нервной, и лицо ее время от времени подергивалось в легком тике. Гари, все такой же молчаливый и равнодушный, распаковал картину — только по его глазам и можно было заметить, что спокоен он не больше, чем Везувий. Первые подземные гулы раздались, когда он прислонил картину к стене — почему-то никто не охнул от восторга. Наоборот, Сашо смотрел на нее с некоторым изумлением и, наконец, пробормотал:
— Да, хороша-а!.. И что же это на ней изображено? Кентавры на капустных грядках?
— Не притворяйся болваном! — мрачно сказал художник. — Это сборщицы лаванды. Если не нравится, могу взять обратно.
— Как бы не так! — живо откликнулся Сашо. — Это будет единственный художественный предмет в нашем скромном мещанском жилище. Если не считать коврика, собственноручно вышитого матушкой в пансионе.
Он все еще рассматривал картину, и с каждой минутой она ему нравилась все больше.
— Непременно покажу ее дяде. Но не слишком ли дорогой это подарок?
— Я не торгую искусством, — надменно ответил художник.
Скорее всего Гари говорил правду. Однажды он признался Кишо, что за всю жизнь продал всего-навсего четыре картины. А написал около четырехсот. Кишо просто диву давался, куда он дел все остальные. Художник внимательно следил за выражением их лиц.
— Почему это все хотят понять любую картину с первого взгляда? — спросил он. — Ведь это значит, что в ней нет ничего существенного.
Сашо охотно согласился. Коврик его матери изображал похищение сабинянок. Когда он был совсем маленьким, то думал, что это какие-то дяденьки щекочут каких-то тетенек. И чтобы дяденькам было удобнее их щекотать, тетеньки немножко разделись. Похоже было, что тетенькам это не слишком нравилось, потому что некоторые даже пытались удрать. Только став немного старше, Сашо спросил: «Мама, а зачем они их щекочут?» «Не щекочут, а крадут», — ответила мать. Сашо решил, что она шутит. Какой дурак станет красть женщин? Вон их сколько на улице, проходу нет. Другое дело, если бы этих тетенек топили, но нигде поблизости не было видно ни реки, ни моря. Гари хмуро слушал его рассказ, вернее, даже не слушал. Как всегда, он был ужасно голоден и готов в один присест съесть целого поросенка. К тому же он только что прочел в какой-то книге, как готовят хобот молодого слона: на какое-то время зарывают в раскаленную глину, и хобот делается мягким, как мозги.
— Послушай, закажи хотя бы что-нибудь выпить, — нетерпеливо прервал он рассказ Сашо.
Сашо заказал водку и сайру — комбинация получилась прекрасная. Пока они ждали, явился необычайно разгоряченный и возбужденный Кишо, причем в летних сандалетах и, конечно, с совершенно мокрыми ногами. Оказалось, что единственные в доме приличные ботинки надел его брат, который шел на концерт Ойстраха.
— Абсолютный кретин, — беззлобно пожаловался он. — На ботинки денег нет, а бегает по дорогим концертам. Это что?
— Сайра, — ответила Донка.
Официант не успел оглянуться, как сайра исчезла. Кишо немедленно заказал еще пять порций.
— Послушай, ты не очень увлекся? — осторожно спросил Сашо. — Не забывай, что ты пришел в сандалетах!
— За этот заказ плачу я! — гордо заявил Кишо. — Принесите, пожалуйста, еще пять порций. И не экономьте на лимонах. Впрочем, принесите-ка нам сразу целый лимон!
Когда официант с достоинством удалился, Кишо, довольный, добавил:
— Сегодня я заключил самую выгодную сделку в моей жизни! Конец ассистентской нищете!
Никто не обратил на его слова никакого внимания. Кишо давно уже славился своими сделками и обменами — за коня обычно получал курицу. Последний раз он выменял свой фотоаппарат на детскую коляску. Зачем ему коляска? В ответ Кишо только мрачно отмалчивался, пока Донка случайно не обнаружила, что Кишо подарил ее сестре, у которой родился ребенок.
— Что, не верите? — продолжал он язвительно. — С омерзением оставляю университет и приступаю к частной практике.
— Какой еще частной практике? — скептически спросила Донка. — Где ты ее найдешь теперь, частную практику?
— Встречается! — торжественно заявил Кишо.
И рассказал со всеми подробностями. Какой-то бельгийский предприниматель поставил в Болгарию японские электронные игровые автоматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Наконец они приехали. Кабриолет вкатился в какой-то двор, освещенный желтоватым фонарем, послышались тихие голоса людей. Но он не видел ничего, кроме белых коней, которые устало отфыркивались и время от времени били копытами по земле. Служанка взяла его в свои мягкие объятия и понесла по каким-то галереям и переходам. Потом темный занавес снова опустился, и прошло еще много месяцев, прежде чем он увидел мир во второй раз.
Много лет спустя, расспросив отца обо всех подробностях, он узнал, что было ему тогда год и девять месяцев. Ехали они в Выршец через Арабоконакский перевал и добрались до места поздно ночью, из-за того что с упряжью что-то случилось.
— Не может быть, чтоб ты это помнил! — удивленно сказал ему отец. — Ты же был совсем маленький!
— Как видишь, помню.
— В таком возрасте! — пробормотал отец, недоумевая. — Но это противоречит науке!
И тогда сын впервые усомнился в точности и всесилии науки. И это сомнение осталось у него на всю жизнь.
Часть 2
1
Стоял только конец ноября, а на улице шел снег, такой крупный и мокрый, что окна ресторана были облеплены им, словно кашей. В зале было очень светло, на пустых столиках поблескивали протертые металлические пепельницы. Официанты, собравшись у одного из угловых столиков, тихо, но оживленно разговаривали между собой. Верно, сплетничали о ком-нибудь, скорее всего о своем директоре, потому что время от времени кто-нибудь из них оборачивался и недоверчиво поглядывал на Сашо. Зря тревожатся, он вообще их не замечает. Облокотившись на пустой столик, юноша с досадой смотрел на улицу. В мутном свете фонарей пробегали озабоченные люди, большинство в плащах, но были и в одних пиджаках, с непокрытыми головами. Эти бежали, подняв воротники и засунув руки в карманы. А ведь с утра было по-настоящему тепло, даже пыльно, уже несколько дней на улицах нестерпимо воняло бензином. Затем небо стало постепенно темнеть, хотя никаких туч не было — просто оно само собой окрашивалось в серый цвет. Духота усиливалась. Но часам к двум, как раз когда Сашо проходил по улице Раковского, внезапно и резко подул ветер. Какой-то старичок кинулся ловить свою шляпу под самым носом у невозмутимого Ивана Вазова, глядящего со стены своего музея. Девушки судорожно прижимали к ногам коротенькие юбочки, те, что были в брюках, чувствовали себя гораздо удобнее. Сашо удивленно поднял нос к небу — откуда такая безнадежная и безрадостная серость, когда в сердце у него щебечет канарейка, крохотная и, правда, чуть охрипшая, но все-таки канарейка. Сегодня у него был хороший день, сегодня ему хотелось на всех лицах видеть улыбки. Но почему-то никто не улыбался, особенно когда ветер стал еще сильнее. Он дул несколько часов, а потом стих так же внезапно, как и начался. Только под вечер полил холодный дождь, который скоро перешел в снег.
Этот парадный белый стол с крахмальными салфетками и красиво разложенными приборами уже начал его угнетать. Сашо еще днем пригласил Кристу в ресторан и, как положено, пришел за пять минут до назначенного времени. Но с тех пор прошло уже полчаса, а никого не было. В другой раз он вряд ли обратил бы на это особое внимание, но сейчас был готов обидеться. Это был все-таки не просто день как день, сегодня Сашо защитил свою дипломную работу. В сущности, защищать ее было не от кого, работа всем понравилась. Его только попросили дать несколько дополнительных объяснений, но тут-то он был в своей стихии. Через несколько минут его прервали и проводили улыбками — благосклонными и, как всегда бывает в таких случаях, чуть-чуть завистливыми. Как любил говорить Кишо, в этом мире для талантливого человека нет преград. Перед талантом открыты все двери — кроме той, которая ему нужна. Сашо любил каламбуры, хотя не особенно им доверял. Он знал, что в конце концов откроет ту дверь, которая ему потребуется. Именно потому он и устроил этот ужин, как человек, выходящий па новую дорогу. Позвал он, правда, всего несколько человек, по зато позвал не куда попало, а в хороший, дорогой ресторан. Вполне могли бы, черти, быть немного повоспитанней. Решающие дни в жизни человека, может быть, в самом деле легко пересчитать по пальцам.
Первой явилась Донка. В своем ярко-красном пончо и зеленых брюках она была похожа на громадный ходячий тюльпан. Вид у нее был такой, словно она не может опомниться от какого-то потрясения. За лето она немного похудела, глаза блестели, как у голодной кошки. Не успев сесть, схватила бутылку с газированной водой и, не моргнув глазом, выхлестала ее прямо из горлышка.
— Ты что, из Сахары явилась? — спросил Сашо.
— Я от Антуанетты, — ответила она и бесцеремонно рыгнула. — Извини… — Лицо ее вдруг посветлело. — Представляешь, мне достался большой королевский флеш-стрит в пиках.
— Ну? И как же это случилось? — спросил Сашо без особого интереса.
— Как? — От возбуждения Донка почти выкрикнула. — Представляешь, у Фанчо Куклы фул, а у меня масть до короля. Я объявляю, что прикупаю пару. Фанчо тоже. И можешь себе представить, у меня к королю, валету, десятке в пиках приходят еще дама и туз! А Фанчо, он, ты знаешь, всегда джентльмен с дамами, и потому получает свою четвертую восьмерку. Я начинаю — хоп сразу десять взяток. Он…
Сашо на минуту выключился. Остальные куда ни шло, но почему запаздывает Криста? Она никогда не опаздывает, наоборот, обычно приходит первая. Он всегда находил ее там, где должен был найти, — спокойно грызущей бублик или лижущей мороженое. Эта девушка словно бы не знала, что такое скука. «Так интересно смотреть, что делается на улице», — говорила она. «Знаешь, мышонок, сейчас тут прошел Кала, ты не представляешь себе, как он поседел. Увидел, что я на него вытаращилась, глянул на меня и прошел». Да, необыкновенно солнечный характер у его мышонка, если только дело не касается ее матери. Криста запретила ему даже звонить ей домой, сказала, что мать расстраивается, когда звонят мальчишки. Мальчишки! Он не мальчик, он без пяти минут научный работник. Это неведомая мать вот уже несколько месяцев трепала ему нервы, но тут Криста не желала идти ни на какие компромиссы.
Когда он опять включился, Донка как раз сказала:
— Но ты меня не слушаешь!
— Как не слушаю? Я только удивляюсь, почему это никого нет.
— Я тебе скажу почему!.. Криста сейчас вытирает носик своей мамочке и льет вместе с ней слезы… Испортит тебе жизнь эта женщина, если станет твоей тещей…
— Мне это не грозит, — холодно ответил Сашо.
— Что она станет твоей тещей? — Донка метнула на него быстрый взгляд.
— Нет, что она испортит мне жизнь.
— Ты удивительный эгоист, — ответила Донка невозмутимо. — Тебя и захочешь, не оцарапаешь.
— Это я эгоист? — презрительно взглянул на нее Сашо. — Я, который целое лето катал вас на дядиной машине?.. И поил всех самым отборным виски?
— Сантори — это вообще не виски, — заявила Донка.
— Вот обезьяна! Только один раз было сантори.
— Ладно, ладно! Не ради же меня ты это делал. Знаю я, какие вы все балбесы, особенно в период размножения.
— По-твоему, я похож на балбеса? — спросил он чуть высокомерно.
— Не совсем, — быстро согласилась она. — Ты-то уж не станешь отказываться, если можно поживиться чем-нибудь дополнительным.
Сашо, пораженный, замолчал. Первый раз Донка напоминала ему об их единственной грешной ночи. Но сейчас она глядела на него спокойно и чуть насмешливо. Глава ее, сохранившие летний блеск, искрились по-прежнему. До сих пор Донка держалась так, словно между ними ничего не было. Что это вдруг ее прихватило?
— А вот и наши Фифы! — сказала она. — Держу пари, что Мими была у косметички, оттого и опоздали.
Секеларовы молча уселись за стол, даже не поздоровавшись. Маленькая Фифа и верно ходила к косметичке, с лица ее, казалось, была содрана вся кожа. Хорошенькие усики были выщипаны, но кожу обильно покрывал крем, так что она все равно была вроде как с усами, только с белыми. Зато у Фифа большого борода, наверное, многие месяцы не видела ножниц. Кишо как-то пошутил, что однажды к Фифу в бороду попала муха и целые полгода, бедняжка, не могла оттуда выбраться, чуть с голоду не померла. И, конечно, отчаянно жужжала, призывая на помощь. Гари, наверное, слышал в бороде какой-то шум, но Фифа маленькая убедила его, что это шумит у него в голове. К столу Фиф большой подошел вроде как с опаской, старательно пряча что-то за спиной. Потом выяснилось, что это была картина.
Только они сели, как лицо Фифы маленькой покрылось испариной. Жестокое выщипыванье усов сделало ее нервной, и лицо ее время от времени подергивалось в легком тике. Гари, все такой же молчаливый и равнодушный, распаковал картину — только по его глазам и можно было заметить, что спокоен он не больше, чем Везувий. Первые подземные гулы раздались, когда он прислонил картину к стене — почему-то никто не охнул от восторга. Наоборот, Сашо смотрел на нее с некоторым изумлением и, наконец, пробормотал:
— Да, хороша-а!.. И что же это на ней изображено? Кентавры на капустных грядках?
— Не притворяйся болваном! — мрачно сказал художник. — Это сборщицы лаванды. Если не нравится, могу взять обратно.
— Как бы не так! — живо откликнулся Сашо. — Это будет единственный художественный предмет в нашем скромном мещанском жилище. Если не считать коврика, собственноручно вышитого матушкой в пансионе.
Он все еще рассматривал картину, и с каждой минутой она ему нравилась все больше.
— Непременно покажу ее дяде. Но не слишком ли дорогой это подарок?
— Я не торгую искусством, — надменно ответил художник.
Скорее всего Гари говорил правду. Однажды он признался Кишо, что за всю жизнь продал всего-навсего четыре картины. А написал около четырехсот. Кишо просто диву давался, куда он дел все остальные. Художник внимательно следил за выражением их лиц.
— Почему это все хотят понять любую картину с первого взгляда? — спросил он. — Ведь это значит, что в ней нет ничего существенного.
Сашо охотно согласился. Коврик его матери изображал похищение сабинянок. Когда он был совсем маленьким, то думал, что это какие-то дяденьки щекочут каких-то тетенек. И чтобы дяденькам было удобнее их щекотать, тетеньки немножко разделись. Похоже было, что тетенькам это не слишком нравилось, потому что некоторые даже пытались удрать. Только став немного старше, Сашо спросил: «Мама, а зачем они их щекочут?» «Не щекочут, а крадут», — ответила мать. Сашо решил, что она шутит. Какой дурак станет красть женщин? Вон их сколько на улице, проходу нет. Другое дело, если бы этих тетенек топили, но нигде поблизости не было видно ни реки, ни моря. Гари хмуро слушал его рассказ, вернее, даже не слушал. Как всегда, он был ужасно голоден и готов в один присест съесть целого поросенка. К тому же он только что прочел в какой-то книге, как готовят хобот молодого слона: на какое-то время зарывают в раскаленную глину, и хобот делается мягким, как мозги.
— Послушай, закажи хотя бы что-нибудь выпить, — нетерпеливо прервал он рассказ Сашо.
Сашо заказал водку и сайру — комбинация получилась прекрасная. Пока они ждали, явился необычайно разгоряченный и возбужденный Кишо, причем в летних сандалетах и, конечно, с совершенно мокрыми ногами. Оказалось, что единственные в доме приличные ботинки надел его брат, который шел на концерт Ойстраха.
— Абсолютный кретин, — беззлобно пожаловался он. — На ботинки денег нет, а бегает по дорогим концертам. Это что?
— Сайра, — ответила Донка.
Официант не успел оглянуться, как сайра исчезла. Кишо немедленно заказал еще пять порций.
— Послушай, ты не очень увлекся? — осторожно спросил Сашо. — Не забывай, что ты пришел в сандалетах!
— За этот заказ плачу я! — гордо заявил Кишо. — Принесите, пожалуйста, еще пять порций. И не экономьте на лимонах. Впрочем, принесите-ка нам сразу целый лимон!
Когда официант с достоинством удалился, Кишо, довольный, добавил:
— Сегодня я заключил самую выгодную сделку в моей жизни! Конец ассистентской нищете!
Никто не обратил на его слова никакого внимания. Кишо давно уже славился своими сделками и обменами — за коня обычно получал курицу. Последний раз он выменял свой фотоаппарат на детскую коляску. Зачем ему коляска? В ответ Кишо только мрачно отмалчивался, пока Донка случайно не обнаружила, что Кишо подарил ее сестре, у которой родился ребенок.
— Что, не верите? — продолжал он язвительно. — С омерзением оставляю университет и приступаю к частной практике.
— Какой еще частной практике? — скептически спросила Донка. — Где ты ее найдешь теперь, частную практику?
— Встречается! — торжественно заявил Кишо.
И рассказал со всеми подробностями. Какой-то бельгийский предприниматель поставил в Болгарию японские электронные игровые автоматы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63