И раньше случалось, что они не могли заранее договориться, но в любом случае находили друг друга па своей вечерней явке — в кондитерской. Сашо был уверен, что сегодня вечером Криста тоже будет там. Но не был уверен, надо ли идти туда ему самому. Вчера он вел себя, как порядочный человек, сказал ей все, что должен сказать в таких случаях серьезный мужчина. Конечно, он не прыгал от радости. Но ведь и она сама как будто не испытывала особого восторга. Чего она от него еще хочет? Разве дело вот так, не говоря ни слова, ускользать из-под самого его носа. Пусть хоть один вечер посидит на свободе, да немного подумает — кто и в чем виноват.
И он пошел с дядей. Пока они шагали по темным улицам, на сердце у него все еще было тяжело. Оба молчали. Дядя, конечно, прав. Сам он никогда не унижался до того, чтобы спорить или воевать с ничтожными людьми. И, вероятно, поэтому сумел себя сохранить. В конце концов еще Христос сказал: «Оставьте мертвых погребать своих мертвецов». Живые должны дружить с живыми. Пусть-ка эта мартышка проведет без него один вечер и узнает, насколько это приятно. В конце концов клин клином вышибают — другого выхода нет.
А в это время Криста действительно ждала его в кондитерской, бледная, потому что курила одну сигарету за другой. Она чувствовала, что от этого ей станет плохо, но упрямо продолжала курить, все больше нервничая и беспокоясь. Выпила одну чашку чая, потом другую. Сашо все не приходил. Не было ни Донки, ни Кишо. Она снова закинула ногу на ногу, даже хотела заказать коньяку, но не решилась. Вид у нее был такой несчастный, что все посетители обходили ее столик, хотя кондитерская была переполнена. Наконец какой-то болван в пиджаке, напоминающем куртку ночной пижамы, подсел к ней и попытался заговорить. Криста не выдержала, встала и вышла на улицу.
Она чувствовала себя бесконечно оскорбленной и покинутой. Никогда еще она не испытывала такого унизительного ощущения. Криста торопилась домой, с трудом подавляя боль и удерживая слезы. Хорошо бы мама была дома, важно только, чтоб она ничего не поняла, не почувствовала.
Мать действительно была дома. Чуть ли не с порога Криста бросилась к ней на шею и безутешно разрыдалась. Мать догадывалась, в чем дело, но молчала, не спрашивала. Только нежно гладила по голове, дожидаясь, пока Криста успокоится.
— Что случилось, моя девочка? — спросила она наконец.
— Он не пришел! — всхлипнула Криста.
Естественно, что еще могло случиться!
— Первый раз?
— Первый, — ответила она. — Первый, первый.
— Даже если и так, не надо торопиться. Может быть, у него что-то случилось. Насколько я знаю, у него какие-то обязательства перед дядей.
— Нет, не это! — в отчаянье проговорила девушка. — Тогда бы он позвонил.
— А если он просто не мог позвонить?
— Как это?
— Представь себе, что его сбила машина, — с легким укором ответила Мария, — или хотя бы мотороллер!
— Не-е-ет! — снова всхлипнула Криста. — С ним такого не может случиться.
И опять спрятала лицо у нее на груди. Ничего, пусть поплачет, это совершенно, совершенно неизбежно. Никого еще в этом мире не обошла горькая любовная боль, самая горькая из всех, самая безутешная. Пусть плачет, может, это и к лучшему. И пусть лучше начнется с пустяков, раз этого все равно не избежать. Если это и вправду пустяк. Но надо привыкать, потому что иначе удар, как это было с ней самой, может оказаться слишком внезапным и страшным. И застать ее совершенно к нему не готовой.
Вскоре Криста легла. Вечер для начала июня был очень теплым, она лежала без одеяла и понемногу успокаивалась. В кухне ровно и усыпляюще жужжала стиральная машина, мать обычно стирала вечером, покончив со всеми остальными делами. Да и Кристе лучше немного побыть одной, разобраться в своих чувствах. Но Криста и не думала разбираться в чувствах, она изо всех сил призывала на помощь самолюбие. Почему в самом деле она должна походить на всех этих глупых гусынь, воображающих, что каждый мужчина — существо в своем роде единственное и неповторимое. В сущности, это она — единственная и неповторимая. Ну и мама, конечно. Все остальные — просто безличная толпа.
И он тоже там, где-то среди этой безличной и равнодушной толпы. Так думала Криста в ту душную ночь, но когда на следующий день они встретились в буфете ректората, девушка в мгновение ока различила его в забитом студентами помещении. Они двинулись навстречу друг другу, виновато улыбаясь. В глазах немного вражды, немного обиды — и все. И никакой посторонний наблюдатель не догадался бы, что в их отношениях назревает какой-то злокачественный нарыв.
6
День виден с утра далеко не всегда. Сегодня утро было сухим и жарким, как в самый разгар лета, весь квартал благоухал цветущими липами, ворковали горлицы, в скверике три бронзовых мальчугана держали громадного бесхвостого сазана, который как бешеный изрыгал воду, вместо того чтоб ее глотать, как делают настоящие сазаны. И небо было совершенно ясным, непрозрачным, оставлявшим ощущение фарфоровой прохлады. Но каким бы чистым ни было небо, если муравьи вдруг исчезнут, то значит, через несколько часов непременно пойдет дождь. В квартире, разумеется, не было ни муравьев, ни муравейников, так что Марии не по чему было ориентироваться. Да и Криста в наилучшем настроении возилась у себя в комнате, собирая вещички. Правда, она все время безуспешно пыталась промурлыкать нечто, похожее на «Сердце красавицы». На эту подробность Мария не обратила внимания — а ведь она с успехом могла заменить муравьев. Криста уложила в квадратную сумку пижаму, тапочки, кое-какие туалетные принадлежности. И три пары трусиков. Вот каких муравьев не заметила Мария.
— Мама, я ухожу! — громко сообщила она.
Мать была в ванной, она как раз замачивала в теплой воде домашнюю пряжу.
— Ты ведь не позавтракала!
— Я же опоздаю, мама, ну, пожалуйста!
— Ни в коем случае! — решительно заявила мать.
Криста растерялась. Как она могла объяснить, что ей велели не завтракать.
— Что ж, ладно! — ответила девочка и поплелась на кухню.
Задача оказалась не слишком сложной. Самое главное было проделать все как можно незаметнее. Криста очистила яйцо, завернула в обрывок газеты и сунула его в сумку. Точно так же поступила она и с другим яйцом. А что до чая — почему бы и не выпить полчашки! Про чай ей ничего не говорили. Она уже встала из-за стола, когда в кухню вошла мать.
— Возьми плащ.
— Зачем мне плащ?
— Не будь легкомысленной, — сказала мать, — один плащ тебе рук не оттянет. Вдруг пойдет дождь?
Как ей объяснить, что пусть даже с неба посыплются раскаленные камни, для Кристы — все едино. Все эти дни она будет лежать на даче, белая, как цветок, израненная, насквозь пропитанная отвратительным запахом дезинфекции, который дай бог если выветрится на следующий день.
— Хорошо, мама, — сказала она и взяла висевший в прихожей плащ, довольно поношенный и давно вышедший из моды. Криста просто видеть его не могла. Потом поцеловала мать и вышла.
— И будьте осторожны с этими проклятыми машинами! — крикнула Мария, когда Криста уже спускалась по лестнице.
Как они договорились, ровно в четверть десятого Криста встретилась с Сашо, который ждал ее в своей толстощекой машине на одном из ближних перекрестков. На нем был темный костюм и светлая водолазка, которая очень ему шла, прикрывая худощавую шею. Словно они отправлялись в загс, а не в эту ужасную больницу. Оба еле заметно вздохнули. Сашо сказал:
— Положи сумку назад.
На потертом сиденье лежала еще одна сумка и сетка с продуктами. Криста заметила зеленые хвостики черешен, торчавшие из одного пакета. Ей очень хотелось вытянуть одну, а то и больше. Она слышала о жадности беременных, но какой смысл угождать ребенку, который никогда не родится. Пусть Сашо сам ест свои дурацкие черешни, Криста до них и не дотронется. Ни до них, ни до всего остального, пусть даже ей будет плохо от голода. Она положила сумку, куда было сказано, и села рядом с ним. Машина медленно тронулась с места.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— А ты?
— Немного беспокоюсь. Хотя Димо, говорят, в этих делах факир.
Факир, превращающий крохотное живое существо в клочки мертвой плоти. Криста промолчала. Обоим не хотелось говорить. Сашо чувствовал, что должен ей что-то сказать, подбодрить, но не находил слов. Ее вид просто лишал его дара речи, хотя она так здорово притворялась спокойной. Слава богу, больница была недалеко, и через несколько минут машина остановилась у входа.
— Ты ведь знаешь, где я буду стоять, пока ты не вернешься?
— А если я не вернусь? — еле слышно спросила она.
— Глупости! За столько лет у него не было ни одного несчастного случая. Ни одного! — твердо повторил он.
Кто его знает, насколько это верно, Сашо вообще об этом не опрашивал.
— Мне страшно! — призналась она.
— Все боятся, — ответил Сашо. — А потом забывают. Вон Тони раз десять делала.
— Тони! — проговорила она с отвращением. — Успокоил ты меня, нечего сказать!
И внезапно, дрожа, как от озноба, бросилась в больничные ворота. Сашо остался стоять в некоторой растерянности: похоже, он забыл сказать ей что-то важное? Нет, как будто ничего не забыл, вот только не поцеловал. А как ее поцелуешь, если она так вдруг убежала. Сашо проехал немного дальше и свернул на первом же перекрестке. Теперь оставалось вооружиться терпением и ждать. И больше ничего, все остальное скоро превратится в неприятное воспоминание. В кармане у него была какая-то газета, но ему показалось постыдным читать, когда она там исходит в крике — главным образом от страха. И пусть этот кошмар будет ему уроком. В этом мире за все надо платить, и глупо покупать что-нибудь по цене, которую ты не можешь и не желаешь давать.
А жизнь вокруг текла все так же буднично и привычно. Какая-то женщина тащила набитую шпинатом сумку, мальчишки из ближней школы яростно и безмолвно, не издавая ни звука, колотили друг друга ранцами по головам. Между прочим, целились они неплохо, лишь время от времени раздавалось «бух! бух!». Маленький черный котенок, взобравшись на ограду, наблюдал за ними со спокойным злорадством — так им и надо, этим любителям дергать за хвосты. Какой-то дед с палкой выскочил из соседних ворот и разогнал зверенышей.
Ему показалось, что не прошло и пятнадцати минут, как внезапно появилась Криста. Смертельно бледная, глаза дикие. Он поспешно открыл ей дверцу.
— Готово?
— Готово! — воскликнула она с ненавистью. — Я просто сбежала.
— Как так сбежала?
— Вот так!.. Они хотели меня побрить!
Вряд ли при других обстоятельствах Криста произнесла бы это отвратительное слово, но сейчас она была возмущена до глубины души. Сашо просто не верил своим ушам.
— Ну и что из этого?
— Как что? Я же не проститутка!
Он почувствовал, что готов задохнуться от ярости. И, с трудом овладев собой, спросил:
— А ты чего хотела? Чтоб под окном играл военный оркестр?
Какая ненависть сейчас душила обоих, а ведь до вчерашнего дня они любили друг друга или по крайней мере были уверены, что любят.
— Постыдился бы! — прошипела она.
— Я считаю, что это тебе нужно стыдиться! — ответил он сухо. — Договорились с человеком, он обещал позаботиться о тебе, как ни о ком другом.
Вроде бы ничего такого тот не обещал. Когда накануне они ужинали в «Видинской встрече», только и пробормотал с набитым ртом: «Не бойся, я в день выгребаю по десять кастрюль. Обработаю и твою, даже не заметит!»
— А почему ты не сказал, что он такой молодой?.. Как бы меня брили у него на глазах?
Тут она действительно была права. Но Криста пулей вылетела из операционной вовсе не поэтому. Она просто напугалась. Увидев в лоточке прокипяченные инструменты, девушка побелела от ужаса. Ей и в голову не приходило, что она так слаба и малодушна, но в ее сердечке не оказалось ни капли смелости, хотя она всегда думала, что оно велико, как море.
— Все-таки ты невероятно безответственна! — сказал Сашо, еще не в силах поверить, что это произошло на самом деле. — На тебя ни в чем нельзя положиться.
— А ты просто наглый эгоист! — ответила она и кинулась бежать по улице. Он быстро догнал ее на машине, но маневр не удался. Криста обернулась и побежала назад. Он торопливо пристроил машину и побежал за ней следом. Но как раз на углу главной улицы ее вдруг вырвало, внезапно и неожиданно, как тогда в кондитерской. Сашо в нерешительности остановился. Она закрыла лицо ладонями, бросилась бежать как слепая и тут же исчезла за углом. Сашо понял, что догонять ее бессмысленно. Догнать ее значило бы повергнуть ее в смертельный стыд. В голове было пусто, он стоял, не зная, куда себя деть. Котенок на ограде смотрел на него прищуренными безучастными глазами. Глупые они, эти люди, никогда не знаешь, что они могут выкинуть. А этот, того и гляди, запустит в тебя камнем. Котенок успокоился, только когда Сашо подошел к машине. Никогда еще юноша не чувствовал себя так скверно, даже после смерти отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
И он пошел с дядей. Пока они шагали по темным улицам, на сердце у него все еще было тяжело. Оба молчали. Дядя, конечно, прав. Сам он никогда не унижался до того, чтобы спорить или воевать с ничтожными людьми. И, вероятно, поэтому сумел себя сохранить. В конце концов еще Христос сказал: «Оставьте мертвых погребать своих мертвецов». Живые должны дружить с живыми. Пусть-ка эта мартышка проведет без него один вечер и узнает, насколько это приятно. В конце концов клин клином вышибают — другого выхода нет.
А в это время Криста действительно ждала его в кондитерской, бледная, потому что курила одну сигарету за другой. Она чувствовала, что от этого ей станет плохо, но упрямо продолжала курить, все больше нервничая и беспокоясь. Выпила одну чашку чая, потом другую. Сашо все не приходил. Не было ни Донки, ни Кишо. Она снова закинула ногу на ногу, даже хотела заказать коньяку, но не решилась. Вид у нее был такой несчастный, что все посетители обходили ее столик, хотя кондитерская была переполнена. Наконец какой-то болван в пиджаке, напоминающем куртку ночной пижамы, подсел к ней и попытался заговорить. Криста не выдержала, встала и вышла на улицу.
Она чувствовала себя бесконечно оскорбленной и покинутой. Никогда еще она не испытывала такого унизительного ощущения. Криста торопилась домой, с трудом подавляя боль и удерживая слезы. Хорошо бы мама была дома, важно только, чтоб она ничего не поняла, не почувствовала.
Мать действительно была дома. Чуть ли не с порога Криста бросилась к ней на шею и безутешно разрыдалась. Мать догадывалась, в чем дело, но молчала, не спрашивала. Только нежно гладила по голове, дожидаясь, пока Криста успокоится.
— Что случилось, моя девочка? — спросила она наконец.
— Он не пришел! — всхлипнула Криста.
Естественно, что еще могло случиться!
— Первый раз?
— Первый, — ответила она. — Первый, первый.
— Даже если и так, не надо торопиться. Может быть, у него что-то случилось. Насколько я знаю, у него какие-то обязательства перед дядей.
— Нет, не это! — в отчаянье проговорила девушка. — Тогда бы он позвонил.
— А если он просто не мог позвонить?
— Как это?
— Представь себе, что его сбила машина, — с легким укором ответила Мария, — или хотя бы мотороллер!
— Не-е-ет! — снова всхлипнула Криста. — С ним такого не может случиться.
И опять спрятала лицо у нее на груди. Ничего, пусть поплачет, это совершенно, совершенно неизбежно. Никого еще в этом мире не обошла горькая любовная боль, самая горькая из всех, самая безутешная. Пусть плачет, может, это и к лучшему. И пусть лучше начнется с пустяков, раз этого все равно не избежать. Если это и вправду пустяк. Но надо привыкать, потому что иначе удар, как это было с ней самой, может оказаться слишком внезапным и страшным. И застать ее совершенно к нему не готовой.
Вскоре Криста легла. Вечер для начала июня был очень теплым, она лежала без одеяла и понемногу успокаивалась. В кухне ровно и усыпляюще жужжала стиральная машина, мать обычно стирала вечером, покончив со всеми остальными делами. Да и Кристе лучше немного побыть одной, разобраться в своих чувствах. Но Криста и не думала разбираться в чувствах, она изо всех сил призывала на помощь самолюбие. Почему в самом деле она должна походить на всех этих глупых гусынь, воображающих, что каждый мужчина — существо в своем роде единственное и неповторимое. В сущности, это она — единственная и неповторимая. Ну и мама, конечно. Все остальные — просто безличная толпа.
И он тоже там, где-то среди этой безличной и равнодушной толпы. Так думала Криста в ту душную ночь, но когда на следующий день они встретились в буфете ректората, девушка в мгновение ока различила его в забитом студентами помещении. Они двинулись навстречу друг другу, виновато улыбаясь. В глазах немного вражды, немного обиды — и все. И никакой посторонний наблюдатель не догадался бы, что в их отношениях назревает какой-то злокачественный нарыв.
6
День виден с утра далеко не всегда. Сегодня утро было сухим и жарким, как в самый разгар лета, весь квартал благоухал цветущими липами, ворковали горлицы, в скверике три бронзовых мальчугана держали громадного бесхвостого сазана, который как бешеный изрыгал воду, вместо того чтоб ее глотать, как делают настоящие сазаны. И небо было совершенно ясным, непрозрачным, оставлявшим ощущение фарфоровой прохлады. Но каким бы чистым ни было небо, если муравьи вдруг исчезнут, то значит, через несколько часов непременно пойдет дождь. В квартире, разумеется, не было ни муравьев, ни муравейников, так что Марии не по чему было ориентироваться. Да и Криста в наилучшем настроении возилась у себя в комнате, собирая вещички. Правда, она все время безуспешно пыталась промурлыкать нечто, похожее на «Сердце красавицы». На эту подробность Мария не обратила внимания — а ведь она с успехом могла заменить муравьев. Криста уложила в квадратную сумку пижаму, тапочки, кое-какие туалетные принадлежности. И три пары трусиков. Вот каких муравьев не заметила Мария.
— Мама, я ухожу! — громко сообщила она.
Мать была в ванной, она как раз замачивала в теплой воде домашнюю пряжу.
— Ты ведь не позавтракала!
— Я же опоздаю, мама, ну, пожалуйста!
— Ни в коем случае! — решительно заявила мать.
Криста растерялась. Как она могла объяснить, что ей велели не завтракать.
— Что ж, ладно! — ответила девочка и поплелась на кухню.
Задача оказалась не слишком сложной. Самое главное было проделать все как можно незаметнее. Криста очистила яйцо, завернула в обрывок газеты и сунула его в сумку. Точно так же поступила она и с другим яйцом. А что до чая — почему бы и не выпить полчашки! Про чай ей ничего не говорили. Она уже встала из-за стола, когда в кухню вошла мать.
— Возьми плащ.
— Зачем мне плащ?
— Не будь легкомысленной, — сказала мать, — один плащ тебе рук не оттянет. Вдруг пойдет дождь?
Как ей объяснить, что пусть даже с неба посыплются раскаленные камни, для Кристы — все едино. Все эти дни она будет лежать на даче, белая, как цветок, израненная, насквозь пропитанная отвратительным запахом дезинфекции, который дай бог если выветрится на следующий день.
— Хорошо, мама, — сказала она и взяла висевший в прихожей плащ, довольно поношенный и давно вышедший из моды. Криста просто видеть его не могла. Потом поцеловала мать и вышла.
— И будьте осторожны с этими проклятыми машинами! — крикнула Мария, когда Криста уже спускалась по лестнице.
Как они договорились, ровно в четверть десятого Криста встретилась с Сашо, который ждал ее в своей толстощекой машине на одном из ближних перекрестков. На нем был темный костюм и светлая водолазка, которая очень ему шла, прикрывая худощавую шею. Словно они отправлялись в загс, а не в эту ужасную больницу. Оба еле заметно вздохнули. Сашо сказал:
— Положи сумку назад.
На потертом сиденье лежала еще одна сумка и сетка с продуктами. Криста заметила зеленые хвостики черешен, торчавшие из одного пакета. Ей очень хотелось вытянуть одну, а то и больше. Она слышала о жадности беременных, но какой смысл угождать ребенку, который никогда не родится. Пусть Сашо сам ест свои дурацкие черешни, Криста до них и не дотронется. Ни до них, ни до всего остального, пусть даже ей будет плохо от голода. Она положила сумку, куда было сказано, и села рядом с ним. Машина медленно тронулась с места.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— А ты?
— Немного беспокоюсь. Хотя Димо, говорят, в этих делах факир.
Факир, превращающий крохотное живое существо в клочки мертвой плоти. Криста промолчала. Обоим не хотелось говорить. Сашо чувствовал, что должен ей что-то сказать, подбодрить, но не находил слов. Ее вид просто лишал его дара речи, хотя она так здорово притворялась спокойной. Слава богу, больница была недалеко, и через несколько минут машина остановилась у входа.
— Ты ведь знаешь, где я буду стоять, пока ты не вернешься?
— А если я не вернусь? — еле слышно спросила она.
— Глупости! За столько лет у него не было ни одного несчастного случая. Ни одного! — твердо повторил он.
Кто его знает, насколько это верно, Сашо вообще об этом не опрашивал.
— Мне страшно! — призналась она.
— Все боятся, — ответил Сашо. — А потом забывают. Вон Тони раз десять делала.
— Тони! — проговорила она с отвращением. — Успокоил ты меня, нечего сказать!
И внезапно, дрожа, как от озноба, бросилась в больничные ворота. Сашо остался стоять в некоторой растерянности: похоже, он забыл сказать ей что-то важное? Нет, как будто ничего не забыл, вот только не поцеловал. А как ее поцелуешь, если она так вдруг убежала. Сашо проехал немного дальше и свернул на первом же перекрестке. Теперь оставалось вооружиться терпением и ждать. И больше ничего, все остальное скоро превратится в неприятное воспоминание. В кармане у него была какая-то газета, но ему показалось постыдным читать, когда она там исходит в крике — главным образом от страха. И пусть этот кошмар будет ему уроком. В этом мире за все надо платить, и глупо покупать что-нибудь по цене, которую ты не можешь и не желаешь давать.
А жизнь вокруг текла все так же буднично и привычно. Какая-то женщина тащила набитую шпинатом сумку, мальчишки из ближней школы яростно и безмолвно, не издавая ни звука, колотили друг друга ранцами по головам. Между прочим, целились они неплохо, лишь время от времени раздавалось «бух! бух!». Маленький черный котенок, взобравшись на ограду, наблюдал за ними со спокойным злорадством — так им и надо, этим любителям дергать за хвосты. Какой-то дед с палкой выскочил из соседних ворот и разогнал зверенышей.
Ему показалось, что не прошло и пятнадцати минут, как внезапно появилась Криста. Смертельно бледная, глаза дикие. Он поспешно открыл ей дверцу.
— Готово?
— Готово! — воскликнула она с ненавистью. — Я просто сбежала.
— Как так сбежала?
— Вот так!.. Они хотели меня побрить!
Вряд ли при других обстоятельствах Криста произнесла бы это отвратительное слово, но сейчас она была возмущена до глубины души. Сашо просто не верил своим ушам.
— Ну и что из этого?
— Как что? Я же не проститутка!
Он почувствовал, что готов задохнуться от ярости. И, с трудом овладев собой, спросил:
— А ты чего хотела? Чтоб под окном играл военный оркестр?
Какая ненависть сейчас душила обоих, а ведь до вчерашнего дня они любили друг друга или по крайней мере были уверены, что любят.
— Постыдился бы! — прошипела она.
— Я считаю, что это тебе нужно стыдиться! — ответил он сухо. — Договорились с человеком, он обещал позаботиться о тебе, как ни о ком другом.
Вроде бы ничего такого тот не обещал. Когда накануне они ужинали в «Видинской встрече», только и пробормотал с набитым ртом: «Не бойся, я в день выгребаю по десять кастрюль. Обработаю и твою, даже не заметит!»
— А почему ты не сказал, что он такой молодой?.. Как бы меня брили у него на глазах?
Тут она действительно была права. Но Криста пулей вылетела из операционной вовсе не поэтому. Она просто напугалась. Увидев в лоточке прокипяченные инструменты, девушка побелела от ужаса. Ей и в голову не приходило, что она так слаба и малодушна, но в ее сердечке не оказалось ни капли смелости, хотя она всегда думала, что оно велико, как море.
— Все-таки ты невероятно безответственна! — сказал Сашо, еще не в силах поверить, что это произошло на самом деле. — На тебя ни в чем нельзя положиться.
— А ты просто наглый эгоист! — ответила она и кинулась бежать по улице. Он быстро догнал ее на машине, но маневр не удался. Криста обернулась и побежала назад. Он торопливо пристроил машину и побежал за ней следом. Но как раз на углу главной улицы ее вдруг вырвало, внезапно и неожиданно, как тогда в кондитерской. Сашо в нерешительности остановился. Она закрыла лицо ладонями, бросилась бежать как слепая и тут же исчезла за углом. Сашо понял, что догонять ее бессмысленно. Догнать ее значило бы повергнуть ее в смертельный стыд. В голове было пусто, он стоял, не зная, куда себя деть. Котенок на ограде смотрел на него прищуренными безучастными глазами. Глупые они, эти люди, никогда не знаешь, что они могут выкинуть. А этот, того и гляди, запустит в тебя камнем. Котенок успокоился, только когда Сашо подошел к машине. Никогда еще юноша не чувствовал себя так скверно, даже после смерти отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63