– Например, свечу, – засмеялся я и рассказал о происшествии в лабиринте.
– Ну а сейчас бифштекс, – сказал Зернов. – Тот же принцип. А что это с Мартином?
Тот кряхтел, моргал, шевелил губами и надувался от напряжения.
– Не получается, – жалобно признался он.
– Что – не получается?
– Бифштекс.
Каюсь, мы не удержались от смеха.
– А ты представь себе его, – посоветовал я. – Закрой глаза и представь.
Мартин безнадежно махнул рукой:
– Не выходит. Лезет в голову чушь какая-то.
– В этом все и дело, – сказал Зернов. – Мартин не дает чистой мысли, а устройство не реагирует на «грязную» информацию. На информационную основу ложатся посторонние наслоения: корова на лугу, официант из ресторана, газовая конфорка. Я не знаю, что именно лезло в голову Мартина, но чистой информации – бифштекса с его внешним видом и вкусом – не было.
– Еще один цех, – усмехнулся я. – Лампа Аладдина или скатерть-самобранка.
– Вот именно, – подхватил Зернов, – еще один цех, так сказать, индивидуальных заказов. «Облака» предусмотрели все потребное человеку, но в этом потребном далеко не все годится для поточного производства. Бифштекс с луком или седло из барашка – это не сосиски или этикетки. Их поточное производство не рационально и не экономично. Вот в этом цехе и запрограммировано выполнение таких индивидуальных заказов. Наши выполняются, потому что мы здесь; все остальное – по требованиям из Города. Фактически это цех-репликатор, изготовляющий любой продукт, какой только человек в состоянии пожелать или придумать. Материал – все известные и неизвестные на Земле химические элементы, механизм производства: уже давно знакомое нам розовое месиво, когда туман, когда взвесь, когда кисель или желе. И мы не в вакууме и не в скорлупе, а у пульта машины. Не знаю какой – биоэлектронной, биокибернетической, но – машины.
Зернов уже не обращался ко мне. Он просто размышлял вслух, открывая нам процесс рождения гипотезы.
– Вероятность вероятностью, но должен же быть какой-то критерий. Иначе производство свелось бы к хаосу и бессмыслице. Какой же критерий позволит достичь оптимума? Пожалуй, расход продуктов. Как раз это величина, легко поддающаяся учету. И очень точному учету. А учет отпадает, потому что расход продуктов – постоянная величина. Абсолютная нелепость. Переменная величина стала стабильной. Искусственно стабилизированной.
Мы слушали буквально разинув рты. Два давно остывших бифштекса были прочно забыты. Зернов выводил теорию гигантского замысла пришельцев, теорию неограниченной мощности завода, искусственно ограниченной невежественными захватчиками.
– Прирост населения, смертность, какие-то катаклизмы изменяют этот критерий, – задумчиво продолжал он. – Я бы не взялся экстраполировать в будущее график расхода пищевых продуктов у нас на Земле: слишком много побочных факторов, которых не учтешь. Но эту величину можно измерить на какой-то определенный день. Измерить и ввести в «память» кибернетического мозга завода. Изменится программа – изменится и режим работы. «Облака» моделировали жизнь Города по земным образцам. Они должны были учесть, что его население будет расти с каждым годом. Первоначальной мощности завода не хватило бы уже через год. Я не допускаю, что технология была ошибочной.
Я рискнул вставить свое замечание:
– Я давно подозревал, что мощность завода искусственно ограничена. Она постоянна уже десять лет. Значит, смертность в Городе выше рождаемости.
– Конечно. Таким образом и поддерживается уже известный тебе статус-кво. Хозяева Города безумно боятся, что неведомый для них завод может встать. Отсюда и переполненные бараки Майн-Сити, и попустительство «диким», и запасы Си-центра. А все это ни к чему. Завод создан для того, чтобы люди ели. Досыта, до отвала, не ведая забот о хлебе насущном. Собственно, это и не завод. Это непрерывно увеличивающийся континуум с неограниченной мощностью, самоорганизующееся производство, способное видоизменяться и совершенствоваться в зависимости от» условий и требований. Помните евангельскую легенду?
И в воздухе рядом с бифштексами повисло блюдо с пятью булками и двумя живыми, еще трепещущими золотистыми карасями.
– Вот так и без Божьей помощи можно накормить даже не тысячи, а миллионы людей.
– Только они есть не будут, – сказал Мартин, откусив и тотчас же выплюнув кусочек бифштекса.
– Почему? – удивился я.
– Пробка. Факир из тебя неважный.
– Неудача начинающего материализатора, – усмехнулся Зернов. – Ограничился внешним видом, запахом и забыл о вкусе. Самое трудное, между прочим, представить вкус.
– Попробую.
– Не надо, – взмолился Мартин. – Поджарьте лучше рыбок, мальчики.
– Я ему сейчас шашлык сотворю, – сказал я и театральным жестом убрал висевшие в воздухе тарелки.
Затем мысленно представил себе кусочки сочной, прожаренной баранины, мысленно же ощутил ее запах, еще кровяной вкус, чуть-чуть кисловатый от уксуса, насадил куски почему-то не на шампур, а на шпагу Бонвиля – Монжюссо, утроил шпаги и воочию увидал их в действительности. Весь процесс длился не более минуты.
Мартин боязливо откусил кусок мяса, не снимая его со шпаги, пожевал, причмокнул и улыбнулся. У меня отлегло от сердца.
– Завтрак на бастионе Сен-Жерве, – сказал Зернов, принимая от меня другую шпагу, пронзившую нежнейшие куски мяса. – Д'Артаньян рассказывает о своих приключениях.
32. КОНТИНУУМ
– Д'Артаньяну рассказывать нечего, кроме одной встречи, пожалуй…
Слушатели насторожились.
– Третья встреча, – сказал Зернов. Он уже все понял.
– Будет и четвертая, – прибавил я. – На прощанье. В общем, миссию нашу считают законченной.
Пришлось объяснить все Мартину, потому что он не был Зерновым.
– Все встретимся? – спросил он.
– Вероятно. Не спрашивай где – не знаю. Мешать ничему они не будут. По-моему, это главное.
– Главное – выбраться, – вздохнул Мартин.
Он был прав. После встречи со связным наших хозяев нас уже ничто не удерживало на заводе. Самое существенное мы уже знали. Но меня интересовали детали. Объяснил ли себе Зернов все нами увиденное, или многое осталось для него такой же загадкой, как и для нас. Прыгающие «мешки», золотое пятно, цветные струи коммуникаций, параболы этикеток и консервных банок, прыжки пола и удары силовых полей… Что все это значило, чему служило, откуда возникало и куда исчезало – таких вопросов я мог бы задать десятки. Вероятно, у Зернова есть какое-то объяснение или гипотеза. Пусть съест шашлык, «распылит» шпагу-шампур и поделится наверняка уже разгаданными тайнами.
Все это я ему и выложил.
– Что тебе особенно непонятно? – спросил он. – По-моему, многое уже выяснилось по пути.
– Для тебя. Мне хочется детализировать. Скажем, начиная с «Генисаретского озера».
– Плазма в магнитной ловушке. Я уже говорил.
– Для чего?
– Я могу только предполагать. Вероятно, это «печь». Плазменный реактор. Плазма может служить каким-то целям и при сравнительно низких температурах, порядка десятков тысяч градусов. Химический синтез в такой струе легко поддается управлению. А магнитное поле нечто вроде сосуда для таких реакций. Его давление может достигать оптимальных вариантов. Возможно, именно оно и образовало пленку, по которой мы прошли, яко посуху.
– Значит, все-таки синтез? – закинул я удочку.
Он поймался.
– Вероятно. Даже на Земле химический синтез давно не новинка. Синтетические жиры производились в Германии уже в сороковые годы. Существует микробиологический способ получения белков из углеводородов нефти. Не решена только проблема синтеза углеводов, но это – вопрос времени.
– А почему мы переносим нашу научную методологию на их процессы? – спросил я. – Может быть, у них все иначе?
– Конечно, иначе. Но общие, единые для Вселенной принципы неизменны и на Земле, и на какой-нибудь альфа Эридана. Периодическая система элементов может быть записана по-разному, но смысл ее от этого не изменится. Технология синтеза у «облаков» наверняка иная, но сущность его та же, что и у нас.
– Ладно, с синтезом ясно. Истоки – в плазме. А дальше?
– Что – дальше?
– Кисель, – сказал Мартин. – Или желе. Почему оно красное, малиновое или пунцовое? Все оттенки сурика или кармина.
– Опять только предположение, – вздохнул Зернов. – Красный цвет в той или иной концентрации присутствует в каждом цехе. То дымок, то кисель, то каша. Верно. Думаю, это – катализатор, ускоряющий производственные процессы. Кстати, и при моделировании земных объектов они применяли тот же красный кисель, только степень его концентрации зависела от задачи.
– Был и совсем непроходимый кисель, – вспомнил Мартин.
– Был. Естественный вопрос: зачем? Что моделировалось? А вдруг ничего не моделировалось? Просто склад, запасы катализатора.
Каюсь, я не подумал о такой возможности. Пороху не хватило.
Зернов засмеялся:
– Сейчас о «мешках» спросишь. А если это элементарные емкости с переходными материалами?
– Так почему они прыгают?
– А почему тарелка с бифштексом висела в воздухе? Управляемая гравитация. Способ транспортировки или изоляции моделируемого объекта. Многое, конечно, объяснить нелегко. Зачем, например, заводу лаборатория?
– Ты же сказал: для нас.
– В ту минуту. Сегодня. Но разве мы каждый день появляемся в коридорах континуума? А лаборатория существует не с сегодняшнего утра. Недаром охрана упорно не пропускала нас.
– Какая охрана?
– Силовые поля.
– Их же выключили в конце концов.
– Выключили. А почему они включились? С какой целью?
Если Зернов еще мог отвечать на мои вопросы, то мы с Мартином только помалкивали. Да и спрашивал он чисто риторически. Сам спрашивал и сам отвечал.
– А не существуют ли на заводе моделированные лаборанты для проверки готовой продукции? Оборотни без личности. Биомашины с определенной программой; пробовать и переваривать пищу. Один желудочно-кишечный тракт, без мозга, с одной только реакцией: проверка качества продукции. Бесчеловечно? Отбросьте земные определения: здесь они не годятся. Синтезированная пища предназначается для людей – значит, дегустировать ее должны человеческий вкус и желудок.
– Почему же все-таки включились силовые поля? – недоумевал я. – Как они отличили нас от привычных для них экспертов?
– А ты уверен, что мы похожи? Что у нас один цвет, один запах, одни биотоки? А может быть, есть определенное время для такой дегустации, определенный режим? Мы, вероятно, нарушили этот режим, за что и были наказаны. Все ясно?
– Не все. А потемкинская деревня с бутафорским солнцем и живыми коровами?
– Тоже лаборатория. Мы не знаем вкус синтезированного парного мяса. Может быть, целесообразнее зарезать синтезированную корову? А может быть, это только проба? Для сравнения с готовой кулинарной синтетикой? Есть еще вопросы?
Ему уже надоело играть роль терпеливого гида. Но я все же рискнул.
– Два, – сказал я. – Сосиски и этикетки.
– Поточные линии. Мы еще не видели ни шоколада, ни жареных кур, ни серебряной фольги. Все это тоже где-то формуется, охлаждается и плывет на склады. Спросишь: где склады? Вероятно, там, где загружают машины. У выхода в Город.
Он встал со своего застывшего облака и заковылял в розовое пространство, неизвестно куда. Страх, что он тут же исчезнет, мгновенно погнал нас за ним. Я даже шашлык не доел – так и бросил вместе со шпагой.
В наш розовый вакуум вдруг ворвалось что-то темное и большое, возникнув горой не горой, а каким-то непонятным пригорком или камнем, преградив путь. Я отшатнулся, почувствовав, как дрогнуло у меня под рукой плечо Мартина. Темная масса не двигалась. «Не узнал?» – услышал я насмешливый шепот Зернова. Впереди чернел кузов продовольственного фургона.
Мы подошли ближе. Кабина была пуста, и все дверцы плотно закрыты. По-видимому, загрузка фургона произошла раньше и где-то в другом цеху. Я встал на подножку и попробовал открыть дверцу – ничего не вышло.
Я едва успел отскочить, как черный автофургон беззвучно двинулся в сторону.
Куда? В розовой дымке уже возникали очертания знакомого фиолетового пятна. Оно темнело как вход в тоннель, открывшийся в мутных клубах распыленного в воздухе сурика. Откуда-то издалека пахнуло ночной сыростью, влажной листвой – запахами близкого леса. Какое-то мгновение черная тень фургона была еще видна в лиловом тоннеле, и мне даже показалось, что где-то над ней в разрыве прикрывающей тоннель пленки высоко-высоко мелькнула еле заметная звездочка. Я вспомнил о колючих кустах по краям стекловидного лесного шоссе, росистую траву под ногами, ржание ожидавших в темноте лошадей – видение живого мира за голубыми протуберанцами континуума обрадовало до предательской слезы на глазах. Хорошо, что ее никто не увидел.
Потрясенный, я даже не расслышал, о чем говорили между собой Зернов и Мартин, – только последние слова:
– Проморгали машину!
– Успеем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45