Передвинула одну из них, вгляделась в рисунок, глубоко вздохнула. Дурные вести из потустороннего мира.
Через щель между дверью и косяком сочился дымок танниса — наверное, его жгли вместо благовоний в фойе или на сцене.
Левее Сэнди проплыло ржавое пятно.
— Пол-одиннадцатого уже давно прошло! А ведь я его просила начать вовремя. Полли.
— Терпеть не могу задерживаться до рассвета, у меня напрочь сбиваются внутренние часы!
Сэнди собрала карты, быстро перетасовала, принялась раскладывать. Вернулась Полли, села на подлокотник дивана, откусила кусочек пирожного. Выпростала из сутаны и скрестила голые ноги с красным педикюром — неплохие ножки для ее лет. Свесила над сундуком светлые кудри, закусила губу. Поцокала языком.
Сэнди печально вздохнула:
— Вечно этот хаос, бессмысленный хаос… Слева в поле зрения Розмари вошла третья ведьма.
— Кто-нибудь видел Энди? Только что был здесь, а теперь куда-то исчез.
— Десять тридцать давно миновало, — промолвила Полли.
— Я знаю. — Диана подошла к Сэнди с другой стороны. — Мальчики уже беспокоятся. — На ней была фиолетовая сутана — наверняка специально выкрашенная под цвет глаз. Она посмотрела, как Сэнди тасует карты, и спросила:
— Что такое «LOUSETRASM»?
— Ничего, — ответила Сэнди. — Хаос. Это головоломка, мне ее Джуди дала.
— В смысле, Элис? — спросила Полли.
— Все еще не могу в это поверить, — проговорила Сэнди, тасуя карты.
Со словами «меня от этих словесных игр с души воротит» Диана уплыла вправо.
Розмари отстранилась от щели. Вот так да! Сэнди тоже на крючке?
Она обернулась — перед ней стоял Энди, поднеся палец к губам.
— Tcc!
У Розмари отвисла челюсть, и он прикрыл ей рот ладонью.
— Я уж было решил, что ты мне поверила. — Он ухмыльнулся и поцеловал ее в нос.
Энди отнял пальцы от ее рта, но руку не опустил — дескать, молчи. Подмигнул, взялся за дверную ручку, потянул на себя, оттесняя дверью мать.
— Дамы, вы не в претензии? Мне на несколько минут понадобится эта комната.
— Зачем? — осведомилась Диана справа.
— Для глубокой медитации. Устраивает такой ответ? Выходите. Всем спасибо.
На нем была черная сутана с такими же узорами, как у других, с капюшоном за плечами и веревочным поясом. Лежащий внизу, в подарочной упаковке, халат от «Салки» был бы здесь неуместен. Что ж, тем меньше причин отдавать его этому самоуверенному и лживому сыну… Сатаны!
— Что ты там делал? — спросила Сэнди, собирая карты.
— Сапоги примерял.
— Ты говорил, мы начнем…
— Начинайте без меня. Я серьезно, приступайте. Эй, Кевин, давай звук! Скажите ему.
Он затворил дверь на сцену, а Розмари прошла в артистическую студию — пригибаясь, глядя на свое отражение, которое в ответ не сводило с нее глаз.
В театрах или на телестудиях помещение зеленого цвета — редкость. А тут все было зелено, не театр, а настоящие джунгли. Визуальный оксюморон. Низкий зеркальный потолок удваивал странность комнаты. Пространство за кулисами было поделено на ярусы. Наверху, совсем рядом, находилась режиссерская с пультами управления осветительной и звуковой системами, виднелись перевернутые отражения всех, кто ходил, сидел или трепался, или чем еще принято заниматься в артистических студиях цвета тропического леса.
Розмари выбрала стул возле дивана, села, выпрямив спину, опустив локти на подлокотники, соединив руки и сплетя пальцы перед грудью. Вытянула ноги в черных слаксах, уперлась в ковер подошвами черных туфель, прижатых друг к дружке.
Энди шел по фойе, и вплотную за ним следовало его отражение в черной облегающей сутане, подпоясанной веревкой. Остановился возле аппарата, заправленного кофе и чаем, и гигантской красной машины с логотипом «Кока-колы».
— Кофе будешь?
Секунду или две Розмари молчала.
— Черный, пожалуйста.
Энди налил кофе, дал красной машине тумака. Внутри щелкнуло.
Он принес матери черный кофе в чашке с клеймом «БД», чайную ложку и пакетик подсластителя. Сел рядом с ней на край дивана, откупорил красную банку. Глотнул.
Розмари поставила чашку на сундук и помешала кофе, глядя на «карты» Сэнди — листочки бумаги для записей размером три на четыре под округлым серебряным пресс-папье.
— Хочешь ответ?
Розмари посмотрела на сына:
— Насчет «жареных мулов»? Улыбаясь, он кивнул:
— Я его нашел с неделю назад.
— Не смей мне говорить! Сама найду. Энди хихикнул:
— Теперь ты у меня на крючке. Берегись, а не то скажу!
Розмари положила ложечку на сундук и выпрямила спину. Держа чашку в обеих руках и глядя вперед, глубоко вздохнула и сделала глоток кофе.
Энди поставил банку с колой на ковер, подальше от своей босой ноги, и наклонился к матери.
— Мне не следовало шутить. Понимаю, ты беспокоишься. Не надо. Я ведь солгал совсем чуть-чуть. Прости. Боялся, что опять тебя перепугаю после такой долгой разлуки. Мама, посмотри на меня. Пожалуйста.
Она повернула голову, посмотрела на него. Энди сказал, не сводя с нее ясных светло-карих глаз:
— То, что здесь происходит, — вовсе не сатанизм. Поверь, я Сатане не поклоняюсь. Это… мишура, я, с нею вырос, и она мне нравится, только и всего. Никаких других вечеринок и праздников я не знал. Тут и колдовства никакого нет, мы не наводим чары, все вполне невинно. На древнюю религию Минни и Романа все это похоже не больше, чем рождественская вечеринка в офисе Роба Паттерсона. Да ты сама послушай. — Он указал кивком.
Началось молитвенное пение — оно исходило из динамика, что выглядывал из зеленого паласа между притолоками дверей в уборные. Звуки накатывали волнами, в них вплетались необычные дрожащие ноты.
— Узнаешь?
Розмари направила на динамик ухо.
— А ты когда-нибудь… участвовала в… Она отрицательно покачала головой:
— Нет. Но слушала. Из чулана через стену. Да ты знаешь.
Энди кивнул и улыбнулся.
— Разница есть… — сказала она.
— Один из старых гимнов. Хэнк пропустил его через компьютер, он увлекается электронной музыкой. Именно это я и имел в виду — псалом записывается на пленку и обрабатывается с помощью электроники. Если воспроизводить вспять, услышишь «Отче наш».
Она улыбнулась, глотнула кофе. Посмотрела на сына. Он поднес к губам банку, задвигался кадык.
Розмари поставила, чашку на сундук, откинулась на спинку кресла, опустила руки на подлокотники, устремила взор вперед. Принюхалась. Помахала ладонью перед лицом.
— Самая обычная рождественская вечеринка в офисе, — сказал он, опуская банку на пол, — просто во вкусе Энди. Считается занятным и не столь уж редким бзиком, вполне простительным для парня, который день-деньской вынужден строить из себя образец добродетели. Энди каким-то способом внушает каждому, что с этим бзиком всем по пути — у каждого находится своя причина.
Он наклонился еще ближе к Розмари.
— На свете есть талантливые люди, они трудятся, чтобы сделать мир хорошим. И снимают нервное напряжение, выпускают пар не совсем обычными способами. Они такие же сатанисты, как и ты, каждый второй регулярно ходит в церковь. Джей, например, служка в синагоге. — Энди положил руку ей на тыльную сторону ладони. — Они не убийцы, мама. И я не приказываю им убивать. Ты ведь этого больше всего боишься?
Она поглядела на него и кивнула:
— Да.
Он откинулся на спинку дивана, сокрушенно покачал головой, взъерошил пятерней рыжеватые волосы.
— Не понимаю… Почему? Допустим, ты скажешь, что Джуди собиралась меня предать. Но ведь мы совершенно не подозревали, кто она на самом деле.
— Она шла ко мне, чтобы о чем-то рассказать, — произнесла Розмари. — А не ради партии в скрэббл.
Энди отвернулся, снова покачал головой, тяжело вздохнул. Посмотрел на Розмари:
— Наверное, о том, что решила порвать со мной. В Дублине у нас с ней все разладилось. Угадай, в которую ночь. — Он поднял банку, глотнул.
— Об этом она мне говорила. — Розмари смотрела сыну в лицо. — Думаю, собиралась рассказать поподробнее.
— Мама, все это обычная забава, — с чувством произнес Энди. — Да ты сама посмотри, побудь с нами Несколько минут! Здесь сутана Джуди, надень капюшон, и никто тебя не узнает. Решат, что я кого-то привел со стороны, я так уже делал. Увидишь — это всего лишь вечеринка с гимнами друидов, старинными песнями и доброй едой. Ну, черные свечи вместо красных и зеленых, таннис вместо остролиста — подумаешь, разница!
Она посмотрела ему в глаза:
— Спасибо, нет.
— Никто тебя не будет принуждать. Ни к чему.
— Я говорю — нет! Даже если все это невинно, как…
— Я не сказал «невинно». — Энди улыбнулся. — Я сказал, что это не сатанизм и что принуждения не будет. Не исключено, что Уильям вздумает тебя лапать, но если дашь ему по рукам, он больше не полезет. Вот Мухаммед понастойчивей.
— А если бы Джуди со всем этим пошла к журналистам? — спросила Розмари. — С друидскими рождественскими вечеринками в «БД»?
Несколько секунд он молчал, потом встал и направился к двери уборной. По пути осушил банку — и точно так же поступило перевернутое отражение у него над головой.
Энди смял банку в кулаке, бросил в мусорную корзину и повернулся к Розмари.
— Да, это вызвало бы шум. Но поверь, мама, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы ее остановить. Я ее правда любил, даже после Дня Благодарения.
Она отвела взгляд. К пению добавился медленный, размеренный бой барабана.
— Да и не верю я, что она решилась бы на такое, — сказал Энди, возвращаясь к матери. — Ей все это нравилось не меньше, чем любому из нас. От нее мы узнали некоторые идеи йоги и добавили их к ритуалу. — Он опустился на корточки рядом с креслом, сжал руку Розмари. — Да ладно тебе! Задержись на несколько минут. Ради нас — тебя и меня. А иначе так и будешь кукситься и думать, что я неисправимый лжец, а ребята тут цыплятам головы рубят.
Она глубоко вздохнула:
— Я вовсе этого не думала.
— А что ты думала?
Розмари взглянула на сына, поморгала, пожала плечами:
— Наверное, ожидала увидеть Черную Мессу. А впрочем, не знаю…
— Да кто ты такая? — спросил он с улыбкой. — Кардинал, осуждающий фильмы, которых не видел? Книги, которых не читал?
— О Господи… Ладно, Энди, ты победил. Розмари поднялась с кресла. Энди встал во весь рост, улыбнулся, обнял ее за плечи.
— Рад, что все уладилось. Так ты мне показывала Ирландию. Здесь мои корни — не все, но некоторые. Никогда не думал, что смогу тебе объяснить.
Он поцеловал мать в щеку, она тоже его поцеловала — в то место, откуда начиналась борода.
— Только две минуты. День выдался тяжелый, я очень устала.
Энди посмотрел на нее, улыбнулся, расправил на себе сутану, подтянул поясок. Когда Розмари входила в женскую гардеробную, ее изображение наверху шагало вверх ногами под барабанный бой.
Глава 16
Держа Энди за руку, она стояла у стены на краю сцены, вглядываясь в даль, в сумрак с огоньками свечей, пастельными лучами юпитеров, тусклыми красными табличками «выход». В десяти футах от нее медленно проплывали фигуры в сутанах, рукав к рукаву, по кругу против часовой стрелки. Живые голоса вторили то высокому, то низкому пению динамика. Барабан удерживал ритм, играла дудка или флейта, и все это сплеталось с многократными эхо. В тени винилового леса было не отличить сутан цвета ржавчины от коричневых, все они покачивались и шествовали бок о бок. Одно не вызывало вопроса — кому принадлежит фиолетовая сутана.
И кому — самая короткая. Джею. А самая длинная — Кевину.
За соприкасающимися рукавами Розмари мельком увидела темные контуры кресла. И прошептала, наклонясь к Энди:
— В центре — Хэнк?
— Нет, — шепотом ответил он. — Там сижу я. Он — в круге.
Розмари отпустила его руку, повернула голову, отвела в сторону край капюшона, чтобы посмотреть на сына. Его бородатое лицо было обрамлено сумраком.
— Только в таких случаях он способен провести на ногах больше двух-трех минут. И сначала я ему говорю зажигательную речь. — Энди улыбнулся. — Подожди до конца, ладно? Максимум минут десять. Они не выйдут из круга. — Он поцеловал мать, повернулся и пошел; подол сутаны вихрился вокруг его босых ног, его ахиллесовых пят.
Темные рукава разлучились и поднялись, чтобы пропустить черную сутану; рукава соскользнули с бледных рук, и слева на изящном запястье сверкнул широкий серебряный браслет. Капюшон повернулся в сторону Розмари, на лицо падала густая тень. Люди стояли парами, глядя друг на друга; тот, кто смотрел на Розмари, медленно кивнул, а в следующий миг танцоры снова двинулись по кругу против часовой стрелки.
Энди уже сидел в центре сцены, лицом к залу; юпитеры над его головой раскрашивали сутану в пастельные оттенки черного. Он весь был черен, кроме кончика бороды и левой руки, лежащей на подлокотнике. Фиолетовая сутана расположилась перед ним на полу. Капюшон против капюшона, рукава соприкасаются, а бой барабана задает ритм движениям. Фиолетовый и черный капюшоны коснулись друг друга и разделились. Энди протянул руку фиолетовой сутане, та поднялась. Он поманил к себе кого-то. От кольца отделилась темная сутана — коричневая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Через щель между дверью и косяком сочился дымок танниса — наверное, его жгли вместо благовоний в фойе или на сцене.
Левее Сэнди проплыло ржавое пятно.
— Пол-одиннадцатого уже давно прошло! А ведь я его просила начать вовремя. Полли.
— Терпеть не могу задерживаться до рассвета, у меня напрочь сбиваются внутренние часы!
Сэнди собрала карты, быстро перетасовала, принялась раскладывать. Вернулась Полли, села на подлокотник дивана, откусила кусочек пирожного. Выпростала из сутаны и скрестила голые ноги с красным педикюром — неплохие ножки для ее лет. Свесила над сундуком светлые кудри, закусила губу. Поцокала языком.
Сэнди печально вздохнула:
— Вечно этот хаос, бессмысленный хаос… Слева в поле зрения Розмари вошла третья ведьма.
— Кто-нибудь видел Энди? Только что был здесь, а теперь куда-то исчез.
— Десять тридцать давно миновало, — промолвила Полли.
— Я знаю. — Диана подошла к Сэнди с другой стороны. — Мальчики уже беспокоятся. — На ней была фиолетовая сутана — наверняка специально выкрашенная под цвет глаз. Она посмотрела, как Сэнди тасует карты, и спросила:
— Что такое «LOUSETRASM»?
— Ничего, — ответила Сэнди. — Хаос. Это головоломка, мне ее Джуди дала.
— В смысле, Элис? — спросила Полли.
— Все еще не могу в это поверить, — проговорила Сэнди, тасуя карты.
Со словами «меня от этих словесных игр с души воротит» Диана уплыла вправо.
Розмари отстранилась от щели. Вот так да! Сэнди тоже на крючке?
Она обернулась — перед ней стоял Энди, поднеся палец к губам.
— Tcc!
У Розмари отвисла челюсть, и он прикрыл ей рот ладонью.
— Я уж было решил, что ты мне поверила. — Он ухмыльнулся и поцеловал ее в нос.
Энди отнял пальцы от ее рта, но руку не опустил — дескать, молчи. Подмигнул, взялся за дверную ручку, потянул на себя, оттесняя дверью мать.
— Дамы, вы не в претензии? Мне на несколько минут понадобится эта комната.
— Зачем? — осведомилась Диана справа.
— Для глубокой медитации. Устраивает такой ответ? Выходите. Всем спасибо.
На нем была черная сутана с такими же узорами, как у других, с капюшоном за плечами и веревочным поясом. Лежащий внизу, в подарочной упаковке, халат от «Салки» был бы здесь неуместен. Что ж, тем меньше причин отдавать его этому самоуверенному и лживому сыну… Сатаны!
— Что ты там делал? — спросила Сэнди, собирая карты.
— Сапоги примерял.
— Ты говорил, мы начнем…
— Начинайте без меня. Я серьезно, приступайте. Эй, Кевин, давай звук! Скажите ему.
Он затворил дверь на сцену, а Розмари прошла в артистическую студию — пригибаясь, глядя на свое отражение, которое в ответ не сводило с нее глаз.
В театрах или на телестудиях помещение зеленого цвета — редкость. А тут все было зелено, не театр, а настоящие джунгли. Визуальный оксюморон. Низкий зеркальный потолок удваивал странность комнаты. Пространство за кулисами было поделено на ярусы. Наверху, совсем рядом, находилась режиссерская с пультами управления осветительной и звуковой системами, виднелись перевернутые отражения всех, кто ходил, сидел или трепался, или чем еще принято заниматься в артистических студиях цвета тропического леса.
Розмари выбрала стул возле дивана, села, выпрямив спину, опустив локти на подлокотники, соединив руки и сплетя пальцы перед грудью. Вытянула ноги в черных слаксах, уперлась в ковер подошвами черных туфель, прижатых друг к дружке.
Энди шел по фойе, и вплотную за ним следовало его отражение в черной облегающей сутане, подпоясанной веревкой. Остановился возле аппарата, заправленного кофе и чаем, и гигантской красной машины с логотипом «Кока-колы».
— Кофе будешь?
Секунду или две Розмари молчала.
— Черный, пожалуйста.
Энди налил кофе, дал красной машине тумака. Внутри щелкнуло.
Он принес матери черный кофе в чашке с клеймом «БД», чайную ложку и пакетик подсластителя. Сел рядом с ней на край дивана, откупорил красную банку. Глотнул.
Розмари поставила чашку на сундук и помешала кофе, глядя на «карты» Сэнди — листочки бумаги для записей размером три на четыре под округлым серебряным пресс-папье.
— Хочешь ответ?
Розмари посмотрела на сына:
— Насчет «жареных мулов»? Улыбаясь, он кивнул:
— Я его нашел с неделю назад.
— Не смей мне говорить! Сама найду. Энди хихикнул:
— Теперь ты у меня на крючке. Берегись, а не то скажу!
Розмари положила ложечку на сундук и выпрямила спину. Держа чашку в обеих руках и глядя вперед, глубоко вздохнула и сделала глоток кофе.
Энди поставил банку с колой на ковер, подальше от своей босой ноги, и наклонился к матери.
— Мне не следовало шутить. Понимаю, ты беспокоишься. Не надо. Я ведь солгал совсем чуть-чуть. Прости. Боялся, что опять тебя перепугаю после такой долгой разлуки. Мама, посмотри на меня. Пожалуйста.
Она повернула голову, посмотрела на него. Энди сказал, не сводя с нее ясных светло-карих глаз:
— То, что здесь происходит, — вовсе не сатанизм. Поверь, я Сатане не поклоняюсь. Это… мишура, я, с нею вырос, и она мне нравится, только и всего. Никаких других вечеринок и праздников я не знал. Тут и колдовства никакого нет, мы не наводим чары, все вполне невинно. На древнюю религию Минни и Романа все это похоже не больше, чем рождественская вечеринка в офисе Роба Паттерсона. Да ты сама послушай. — Он указал кивком.
Началось молитвенное пение — оно исходило из динамика, что выглядывал из зеленого паласа между притолоками дверей в уборные. Звуки накатывали волнами, в них вплетались необычные дрожащие ноты.
— Узнаешь?
Розмари направила на динамик ухо.
— А ты когда-нибудь… участвовала в… Она отрицательно покачала головой:
— Нет. Но слушала. Из чулана через стену. Да ты знаешь.
Энди кивнул и улыбнулся.
— Разница есть… — сказала она.
— Один из старых гимнов. Хэнк пропустил его через компьютер, он увлекается электронной музыкой. Именно это я и имел в виду — псалом записывается на пленку и обрабатывается с помощью электроники. Если воспроизводить вспять, услышишь «Отче наш».
Она улыбнулась, глотнула кофе. Посмотрела на сына. Он поднес к губам банку, задвигался кадык.
Розмари поставила, чашку на сундук, откинулась на спинку кресла, опустила руки на подлокотники, устремила взор вперед. Принюхалась. Помахала ладонью перед лицом.
— Самая обычная рождественская вечеринка в офисе, — сказал он, опуская банку на пол, — просто во вкусе Энди. Считается занятным и не столь уж редким бзиком, вполне простительным для парня, который день-деньской вынужден строить из себя образец добродетели. Энди каким-то способом внушает каждому, что с этим бзиком всем по пути — у каждого находится своя причина.
Он наклонился еще ближе к Розмари.
— На свете есть талантливые люди, они трудятся, чтобы сделать мир хорошим. И снимают нервное напряжение, выпускают пар не совсем обычными способами. Они такие же сатанисты, как и ты, каждый второй регулярно ходит в церковь. Джей, например, служка в синагоге. — Энди положил руку ей на тыльную сторону ладони. — Они не убийцы, мама. И я не приказываю им убивать. Ты ведь этого больше всего боишься?
Она поглядела на него и кивнула:
— Да.
Он откинулся на спинку дивана, сокрушенно покачал головой, взъерошил пятерней рыжеватые волосы.
— Не понимаю… Почему? Допустим, ты скажешь, что Джуди собиралась меня предать. Но ведь мы совершенно не подозревали, кто она на самом деле.
— Она шла ко мне, чтобы о чем-то рассказать, — произнесла Розмари. — А не ради партии в скрэббл.
Энди отвернулся, снова покачал головой, тяжело вздохнул. Посмотрел на Розмари:
— Наверное, о том, что решила порвать со мной. В Дублине у нас с ней все разладилось. Угадай, в которую ночь. — Он поднял банку, глотнул.
— Об этом она мне говорила. — Розмари смотрела сыну в лицо. — Думаю, собиралась рассказать поподробнее.
— Мама, все это обычная забава, — с чувством произнес Энди. — Да ты сама посмотри, побудь с нами Несколько минут! Здесь сутана Джуди, надень капюшон, и никто тебя не узнает. Решат, что я кого-то привел со стороны, я так уже делал. Увидишь — это всего лишь вечеринка с гимнами друидов, старинными песнями и доброй едой. Ну, черные свечи вместо красных и зеленых, таннис вместо остролиста — подумаешь, разница!
Она посмотрела ему в глаза:
— Спасибо, нет.
— Никто тебя не будет принуждать. Ни к чему.
— Я говорю — нет! Даже если все это невинно, как…
— Я не сказал «невинно». — Энди улыбнулся. — Я сказал, что это не сатанизм и что принуждения не будет. Не исключено, что Уильям вздумает тебя лапать, но если дашь ему по рукам, он больше не полезет. Вот Мухаммед понастойчивей.
— А если бы Джуди со всем этим пошла к журналистам? — спросила Розмари. — С друидскими рождественскими вечеринками в «БД»?
Несколько секунд он молчал, потом встал и направился к двери уборной. По пути осушил банку — и точно так же поступило перевернутое отражение у него над головой.
Энди смял банку в кулаке, бросил в мусорную корзину и повернулся к Розмари.
— Да, это вызвало бы шум. Но поверь, мама, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы ее остановить. Я ее правда любил, даже после Дня Благодарения.
Она отвела взгляд. К пению добавился медленный, размеренный бой барабана.
— Да и не верю я, что она решилась бы на такое, — сказал Энди, возвращаясь к матери. — Ей все это нравилось не меньше, чем любому из нас. От нее мы узнали некоторые идеи йоги и добавили их к ритуалу. — Он опустился на корточки рядом с креслом, сжал руку Розмари. — Да ладно тебе! Задержись на несколько минут. Ради нас — тебя и меня. А иначе так и будешь кукситься и думать, что я неисправимый лжец, а ребята тут цыплятам головы рубят.
Она глубоко вздохнула:
— Я вовсе этого не думала.
— А что ты думала?
Розмари взглянула на сына, поморгала, пожала плечами:
— Наверное, ожидала увидеть Черную Мессу. А впрочем, не знаю…
— Да кто ты такая? — спросил он с улыбкой. — Кардинал, осуждающий фильмы, которых не видел? Книги, которых не читал?
— О Господи… Ладно, Энди, ты победил. Розмари поднялась с кресла. Энди встал во весь рост, улыбнулся, обнял ее за плечи.
— Рад, что все уладилось. Так ты мне показывала Ирландию. Здесь мои корни — не все, но некоторые. Никогда не думал, что смогу тебе объяснить.
Он поцеловал мать в щеку, она тоже его поцеловала — в то место, откуда начиналась борода.
— Только две минуты. День выдался тяжелый, я очень устала.
Энди посмотрел на нее, улыбнулся, расправил на себе сутану, подтянул поясок. Когда Розмари входила в женскую гардеробную, ее изображение наверху шагало вверх ногами под барабанный бой.
Глава 16
Держа Энди за руку, она стояла у стены на краю сцены, вглядываясь в даль, в сумрак с огоньками свечей, пастельными лучами юпитеров, тусклыми красными табличками «выход». В десяти футах от нее медленно проплывали фигуры в сутанах, рукав к рукаву, по кругу против часовой стрелки. Живые голоса вторили то высокому, то низкому пению динамика. Барабан удерживал ритм, играла дудка или флейта, и все это сплеталось с многократными эхо. В тени винилового леса было не отличить сутан цвета ржавчины от коричневых, все они покачивались и шествовали бок о бок. Одно не вызывало вопроса — кому принадлежит фиолетовая сутана.
И кому — самая короткая. Джею. А самая длинная — Кевину.
За соприкасающимися рукавами Розмари мельком увидела темные контуры кресла. И прошептала, наклонясь к Энди:
— В центре — Хэнк?
— Нет, — шепотом ответил он. — Там сижу я. Он — в круге.
Розмари отпустила его руку, повернула голову, отвела в сторону край капюшона, чтобы посмотреть на сына. Его бородатое лицо было обрамлено сумраком.
— Только в таких случаях он способен провести на ногах больше двух-трех минут. И сначала я ему говорю зажигательную речь. — Энди улыбнулся. — Подожди до конца, ладно? Максимум минут десять. Они не выйдут из круга. — Он поцеловал мать, повернулся и пошел; подол сутаны вихрился вокруг его босых ног, его ахиллесовых пят.
Темные рукава разлучились и поднялись, чтобы пропустить черную сутану; рукава соскользнули с бледных рук, и слева на изящном запястье сверкнул широкий серебряный браслет. Капюшон повернулся в сторону Розмари, на лицо падала густая тень. Люди стояли парами, глядя друг на друга; тот, кто смотрел на Розмари, медленно кивнул, а в следующий миг танцоры снова двинулись по кругу против часовой стрелки.
Энди уже сидел в центре сцены, лицом к залу; юпитеры над его головой раскрашивали сутану в пастельные оттенки черного. Он весь был черен, кроме кончика бороды и левой руки, лежащей на подлокотнике. Фиолетовая сутана расположилась перед ним на полу. Капюшон против капюшона, рукава соприкасаются, а бой барабана задает ритм движениям. Фиолетовый и черный капюшоны коснулись друг друга и разделились. Энди протянул руку фиолетовой сутане, та поднялась. Он поманил к себе кого-то. От кольца отделилась темная сутана — коричневая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29