Усевшись на ковер возле камина, в котором горели, распространяя сладкий аромат, яблоневые поленья, Джосс некоторое время смотрела в огонь, обняв ноги и упершись подбородком в колени. Здесь она, как нигде, чувствовала свою близость к матери. Это было прекрасное чувство: теплое, защищающее, надежное.
Она почти неохотно потянулась к чемодану и стала перебирать бумаги. Здесь было очень много писем – все от незнакомых Джосс людей. Они не были особенно интересны, но говорили о том, что ее мать любили очень многие, а из нескольких посланий становилось ясно, как скучали по ней друзья, оставшиеся в Англии. Не было ни одного письма из деревни Белхеддон, и Джосс вспомнила, как Мэри Саттон жаловалась на то, что Лаура совсем не пишет; ни в одном письме не было упоминания об оставленной жизни в Восточной Англии.
На самом дне Джосс обнаружила две записные книжки, которые показались ей знакомыми; мать пользовалась такими же дома, когда отмечала достопамятные события или вела дневник. Книжки были заполнены мелко написанными заметками. Та же смесь: стихи, обрывки интересных мыслей и дневниковые записи. Устроившись поудобнее, откинувшись на один из стульев и подложив под голову подушку, Джосс принялась за чтение.
«Прошлой ночью мне приснился сон о прошлом. Я проснулась в холодном поту, моля Бога, чтобы не проснулся Поль. Потом мне захотелось, чтобы он проснулся, и я прижалась к нему, но он даже не пошевелился. Благослови его Бог, он так нуждается в сне. Его не разбудит даже землетрясение.»
Запись, датированная двумя днями позже.
«Мне снова приснился тот же сон. Он ищет меня. Я вижу, как он обходит дом, медленно, сгорбившись от свалившегося на него несчастья. Он растерян и одинок. Господь всемилостивый, неужели я никогда не освобожусь от этого? Хотела поговорить с господином кюре, но не хочу здесь называть вслух его имя. Это совершенно особое место, здесь он меня не найдет. Мы же во Франции!»
Джосс на мгновение задумалась. Значит он – это – имеет имя. Она начала читать дальше; в самом начале второй книжки она наткнулась на откровение.
«Меня терзают сомнения: не написать ли мне Джону Корнишу, чтобы он аннулировал завещание; пусть он оставит дом в пользу сирот или на иное благотворительное дело. Никто в Белхеддоне никогда не узнает, что я сделала. Здесь он может преследовать меня только во сне; но мне невыносима сама мысль о том, что Джоселин узнает о своем наследстве и попадет в ловушку в полном неведении о том, какое именно наследство она получила. Конечно, ей лично не угрожает никакая опасность. Он полюбит ее. Но что будет, если у Джоселин родятся дети? Что будет тогда? Если бы я могла поговорить с Полем, но я не хочу омрачать наши отношения даже упоминанием этого имени…»
Отложив записную книжку, Джосс задумалась. Глаза ее были полны слез. Ее охватила дрожь. Итак, ее мать знала, в чем заключается опасность жизни в Белхеддоне, и чувствовала вину за то, что оставила дом дочери; она даже помышляла о том, чтобы изменить завещание. Джосс вздохнула. Однако если бы мать изменила завещание, то не было бы ни истории, ни семьи, ни дома. У Люка не появилась бы хорошая работа, не было бы ни машин, ни денег. Она нахмурилась и вытерла слезы. В Белхеддоне столько чудесного.
Она уверена: просто на сто процентов уверена, что есть способ избавить Белхеддон от этого наваждения. Она тяжело вздохнула. По крайней мере, сейчас детям ничто не грозит. Детей нельзя возвращать в Белхеддон до тех пор, пока не будет решена проклятая проблема.
Она снова взяла в руки дневник и поднесла его к глазам, почти со страхом перелистывая последние страницы.
«Боль с каждым днем становится все сильнее. Скоро я не смогу скрывать ее от Поля, и тогда мне придется перестать писать. Я должна сжечь дневник и все остальное, прежде чем стану слишком слабой… или слабоумной для этого.»
Джосс на минуту оторвалась от дневника. Итак, все написанное не предназначалось для посторонних глаз. На мгновение она почувствовала чувство вины, но продолжала читать.
«Больше всего меня страшит одна вещь: вдруг Эдуард будет ждать меня после смерти. Но как это может быть, если он привязан к земле? Будут ли там, на небе, Филип и мальчики? Или они тоже пленники Белхеддона?»
Итак, значит, они с Дэвидом правы? Это Эдуард. Может быть, это Эдуард Английский, и не назвала ли Джосс своего младшего сына – совершенно, правда, непреднамеренно – в его честь? Дрожа, Джосс принялась перелистывать страницы. Дальше почерк становился все менее разборчивым. Но вот и последняя страница.
«Итак, я приняла католическую веру, и мы с Полем наконец поженились. Я сделала все, что могла, чтобы спасти свою душу.»
Потом всю страницу пересекала чернильная полоса, словно мать ослабела настолько, что уже не могла оторвать перо от бумаги, дальше была еще одна запись:
«Я была так уверена, что она не может преодолевать воды.
Кэтрин,
моя Немезида…»
Вот и все. Джосс положила записную книжку к себе на колени и стала смотреть в огонь. Кэтрин.
Это имя эхом отдавалось у нее в голове и во всей истории дома. Я была так уверена, что она не может преодолевать воды. Что это может значить? Она все-таки явилась во Францию? Преследовала Лауру и здесь?
Что означают слова о преодолении вод? Ведьмы не в состоянии преодолевать водные преграды; разве это не часть окружающих их легенд? Но, может быть, ведьмой была мать Кэтрин? И зачем Кэтрин было приходить сюда? Кто ей Лаура?
В голове пульсировала противная неотступная боль. Джосс положила голову на колени, записная книжка соскользнула на пол и упала на коврик. В холле усыпляюще тикали стенные часы с длинным маятником. Звук этот был медленным и надежным, вселяющим уверенность. Поленья в камине горели с ровным шипением, распространяя вокруг тонкий аромат и тепло. Закрыв глаза, Джосс откинулась на подушку.
Вернись ко мне Кэтрин, любовь моей жизни, моясудьба…
Этот крик разбудил ее, заставил подскочить на месте от страха. Крик был слишком громким, слишком отчаянным.
Это же сон, и ничто больше. Ночной кошмар, вернувшийся под действием прочитанного дневника. Она подобрала с полу записную книжку и прижала ее к груди. Бедная Лаура! Смогла ли она обрести покой до смерти? Она умерла здесь, в этом доме, рассказывал Поль. Все последние дни за ней ходила специально нанятая сиделка. Конец был тихим и спокойным, хотя Лаура сказала, что не хочет больше принимать лекарства. Поль сидел возле нее, держа ее за руку, а она улыбалась ему просветленной улыбкой до тех пор, пока глаза ее не закрылись навсегда. О том, выкрикивала ли она какие-то незнакомые имена перед смертью, Поль не рассказывал.
Стараясь стряхнуть с себя меланхолию, Джосс пододвинула к себе кожаную шкатулку с драгоценностями и открыла замочек на клапане, запиравшем ее. На подушке из голубого бархата лежали весьма красивые вещицы: жемчужное ожерелье, лазурные камни, несколько брошей и полдюжины перстней.
Темнело, когда Поль и Люк вернулись с прогулки, исполненные сердечности, дышащие зимним холодом и, смеясь, обсуждавшие, не выпить ли им английского чая. Остановившись в дверях, Поль посмотрел на Джосс, по-прежнему сидевшую на полу. В сумраке ее фигура была едва видна.
– Ma chere Джоселин, простите, мы не разбудили вас?
На мгновение она прикрыла глаза, стараясь собраться, потом улыбнулась и встала.
– Нет, только немного мечтала и грустила.
– Да, наверное, нам надо было погулять подольше, чтобы дать вам возможность насладиться видом ваших сокровищ. – Он подошел к Джосс и отечески обнял ее. – Лауре бы не захотелось, чтобы вы грустили, Джоселин. Она была счастлива во Франции.
– Была ли? – Джосс не хотела, чтобы ее слова прозвучали так обвиняюще. – Вы уверены в этом? Вы уверены в том, что она не принесла своих демонов и сюда? – Она вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Демонов? – эхом отозвался Поль.
Она жестом указала на записную книжку, лежавшую на полу.
– Вы читали ее дневники?
Поль был потрясен, но довольно быстро взял себя в руки.
– Джоселин, может быть, это удивит вас, но я не читал ее дневники. Лаура просила меня сжечь их, и я честно намеревался сделать это. Я сложил все ее вещи в коробку, чтобы вынести все это в сад и сжечь, но знаете ли, сама мысль об этом показалась мне невыносимой. В конце концов, я убрал коробку подальше, решив, что вы приедете и рассудите, как с ней поступить. – Он пожал плечами. – Не знаю, но все эти вещи предназначались для вас. И они не принадлежат мне, так как же я могу их читать?
– Но вы же были ее мужем.
– Да. – Он значительно улыбнулся.
Джосс посмотрела на него снизу вверх.
– Вы поженились перед самым концом?
Он кивнул.
– Так, значит, она написала и об этом?
– И о том, что она перешла в католицизм.
Поль вздохнул, откинулся на спинку стула и вытянул ноги. Джосс скорее чувствовала, чем видела, что Люк молча стоит у окна. Никто не включал свет, и комната была освещена только умирающим в камине огнем и последними отблесками солнечных лучей.
– Я не религиозный человек. Я не побуждал ее ни к чему – ни к женитьбе, ни к урокам у кюре, все это было ее внутренней потребностью. Естественно, я просил ее выйти за меня замуж, когда она приехала во Францию, но она не захотела, да здесь никто и не обращает внимания на такие вещи. Мы оба были свободны, – думаю, и, кажется, я говорил вам об этом, – ей доставляло удовольствие такое озорство. В Англии она слишком долго была добропорядочной леди. – Он широко улыбнулся, глаза его затуманили далекие воспоминания. – Потом, в самом конце, когда она заболела, думаю, ее обуял страх, она стала бояться. – Он нахмурил брови. – Поймите меня правильно. Она была храброй женщиной. Очень храброй. Она никогда не жаловалась мне на боли. Но было что-то – вне ее… – он жестом указал на небо за окном, – что постоянно преследовало ее; то самое, с чем она пыталась сражаться своим посещением Сакре-Кер. На какое-то время это нечто оставило ее в покое. Она перестала о нем думать. Потом, однажды, вернувшись домой, я застал ее сидящей перед камином, точно так же, как сегодня сидели вы, Джоселин. Лаура расплакалась и сказала мне, что призраки начали преследовать ее и во Франции. Сначала они являлись только в сновидениях, а потом их сила возросла, и они явились сюда сами.
– Нет! – Люк внезапно отошел от окна и выступил вперед. – Простите, Поль, но я думаю, что мы все сыты по горло этими призраками. Именно из-за них мы и уехали во Францию.
Поль повернулся на стуле и посмотрел на Люка.
– Включите свет, друг мой. Задерните шторы. Мы должны видеть, что делаем. – Он снова обернулся к Джосс. – Вы хотите продолжать разговор на эту тему?
Она утвердительно кивнула.
– Люк, это очень важно. Поль, я должна знать все. Она говорила, кто именно преследует ее?
– Призрак ее любовника.
Шокированная Джосс во все глаза уставилась на старого художника.
– Ее любовника?
– Так она говорила.
– У нее был любовник?!
– Почему бы нет? Она была очень красивой женщиной.
– Но я думала, – она покачала головой, словно стараясь вытряхнуть из головы явившуюся ей мысль, – я думала, что это был призрак. Настоящий призрак. Привидение. Из прошлого.
Поль снова улыбнулся.
– Все привидения являются из прошлого, Джоселин.
В голове Джосс все смешалось.
– Она называла вам какие-нибудь имена? Имена тех, кто приходил сюда? Не было ли среди них женщины по имени Кэтрин?
Он кивнул.
– Да, это было в самом конце. Визит Кэтрин очень ее расстроил. Не знаю, как именно эта женщина проникла сюда. Сиделка утверждала, что никому не открывала дверь, но кто-то все же приходил к Лауре.
– Вы сами видели ее?
– Non.
– Вы не знаете, кто она?
– Она тоже была любовницей того мужчины. Он оставил ее ради Лауры, насколько я понимаю, и Кэтрин за это на нее ополчилась. Я страшно разозлился, когда Лаура рассказала мне об этом. Не из-за любовника, хотя она мне никогда раньше о нем не рассказывала. – Он галантно пожал плечами. – Но та женщина была, очевидно, молода и красива, а моя Лаура – измождена болезнью. Со стороны этой Кэтрин было совершеннейшей непристойностью прийти сюда. Через день после ее посещения ваша мама умерла.
Кэтрин.
Казалось, это имя повисло в воздухе, заполнив собой все пространство комнаты. Люк сел рядом с Джосс.
– Это ужасная история. Что с ней случилось? Она больше не возвращалась?
Поль неопределенно пожал плечами.
– Нет, если бы она вернулась, то горько бы в этом раскаялась. Все мое несчастье, вся боль, все горе были направлены на эту женщину. Прийти к умирающей и дразнить ее своей красотой… Лаура потом много говорила о ее великолепных темных волосах. Кроме того, Кэтрин принесла с собой розы. Розы, которые Лаура ненавидела больше всего на свете.
– Белые розы, – прошептала Джосс.
– Exactement ! Белые розы. Я выбросил их в окно. Все было устроено так, словно эта мерзавка знала, что розы добьют мою Лауру. Она сама мне об этом говорила.
– Откуда она узнала, что Лаура здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68