– Мой дорогой Кааврен-
– Но хватит об этом, старый друг. Не пришла ли пора показать вам вашу комнату?
– Ах, я должен извиниться, что говорю это, но я действительно еду по поручению, и это только короткая остановка.
– Осколки и черепки! Не хотите ли вы сказать, что вы приехали к моей двери после трех сотен лет, которые мы не виделись, и собираетесь уехать, не проведя даже ночь под моей крышей? Невозможно!
– Мой старый друг, вам хорошо знакомо слово «долг», и это именно то, что зовет меня сейчас.
– Невозможно, – повторил Кааврен.
– По меньшей мере, – вмешалась Даро, – вы отдохнете и поедите с нами, не так ли?
– После чего, – сказал Пэл, улыбаясь, – будет слишком поздно для отъезда? Я отдохну и поем, а потом останусь с вами на ночь, мы будем пить вино и вспоминать прошлое, пока не станет слишком поздно, мой заврашний отъезд будет отложен и я потеряю целый день. Ну, это удовлетворит вас?
– Ах, мой старый друг, я не буду удовлетворен до тех пор, пока мы, все четверо, не сойдемся опять под одной крышей, но, боюсь, этому не бывать, так что я черпаю свое удовлетворение там, где могу найти его, и довольствуюсь малым.
– Это начало мудрости, – сказал Пэл.
– Или старческого слабоумия, – прошептал Кааврен.
Кухарка, которой сообщили, что гость останется обедать, после первоначальной, хотя и недолго прожившей паники, выглядела положительно счастливой; гости за обедом, таким образом требуется приготовить что-нибудь изысканное, и это случается уже второй раз за месяц; это не только будет отражено в месячной смете и будет удовольствием само по себе, но и означает, что есть шанс, что Граф опять проявит интерес к пище для самого себя – а ведь этого интереса не было больше ста лет. Конечно, это не возместит отъезд Виконта, по которому она тосковала не только из него самого, должны мы добавить, но и из-за того, что молодой человек высоко ценил хорошее мясо; но немного это поможет.
Таким образом она не пожалела усилий, потребовала от служанки сбегать на рынок за свежайшими цыплятами, отборными кусками кетны, жирными гусями, репчатым луком, очищенными грибами, кабачками, душистым базиликом, перцем и горшочками соленого гороха; а сама повариха все это время рылась в погребе, в поисках лучшего вина, чистейшей муки, самого свежего чеснока и самых активных дрожжей. Читатель обязан знать, что она обучалась в том самом Валабарском Ресторане, который до сего дня существует в Адриланке, и в котором те, кто очень озабочены своим животом, нанимают, или пытаются нанять, себе повара; когда-то говорили, что человек, который убирает со стола в Валабаре, впитывает в себя больше благородного искусства приготовления пищи, чем шеф-повар любой другой гостиницы или таверны в Империи; преувеличение, быть может не слишком справедливое сейчас, которое было значительно ближе к правде во время Междуцарствия.
Мимоходом мы должны добавить, что если читатель думает, будто повариха вообще избавила себя от работы, заставив служанку отправиться за покупками, то ничего не может быть так далеко от правды. Пока служанка наслаждалась приятной прогулкой по городу(с, как всегда, некоторый количеством добавочных пенни в руке, которые она была вольна потратить на свои удовольствия), повариха, полностью доверяя способности девушки приобрести самое лучшее из того, что она заказала, стала аккуратно мыть и чистить горшки, сковородки, тарелки, то есть всю совершенно необходимую в ее профессии кухонную утварь; одновременно она тщательно готовила свою голову к яростному приготовлению блюд, которое должно было начаться сразу после возвращения служанки.
Конечно ни Кааврен, ни Даро или Пэл не заметили ничего из этого; отдав приказ приготовить обед, они продолжали болтать, не обращая внимания на бурную деятельность в задних комнатах имения Уайткрест – или почти не обращая внимая, исключением оказался Кааврен, который должен был сам показать Пэлу его комнату, так как служанка была занята чем-то другим.
На самом деле Пэлу не требовался никакой отдых, так что привычно быстро оглядев и проверив свою комнату, он почти сразу вернулся в гостинную, где они продолжали разговаривать без помех до тех пор, пока сама кухарка, одетая в свой лучший костюм, бледно-голубых и белых цветов, подчеркивавщий, что она служит Тиасам, не объявила, что обед готов, после чего все прошли в столовую, принялись за еду, и, как из-за странности обстоятельств, так и из-за качества блюд, решили полностью позабыть о всяких строгих церемониях, которые надо было совершать в соответствии с этикетом. Когда сладкое (взбитое тесто, наполненное кусочками сыра и покрытое земляникой) было переварено вместе с несколькими стаканами крепленого вина, участники обеда вернулись обратно в гостинную.
Если читатель почувствует себя немного обиженным за ту краткость, с котрой мы описали еду, мы можем только сказать, что в данном случае самым важным был не сам обед, а то, что случилось до и после него, и именно на это мы направляем внимание читателя, отказываясь уступить неуместному желанию чувственного удовольствия в тот момент, когда наш долг требует от нас сосредоточиться совсем на другом: на тонкости и искусстве, с которым шел разговор, особенно между Каавреном и Пэлом – разговор, который имел далеко идущие последствия на жизнь их обоих, и, следовательно, на историю, которую мы имеем честь рассказывать нашему читателю.
Как только гость и хозяева удобно уселись в креслах, разговор, на который мы уже имели честь ссылаться, повернул к условиям, воцарившихся там, где когда-то была Империя. Для Кааврена не стало сюрпризом, и, надеемся, не должно быть сюрпризом для читателя, что Пэл был великолепно информирован о всех основных движениях на территории, которой до Катастрофы Андрона управляли из императорского дворца города Драгейры, и какое-то время основной темой стали лорды маленьких областей, пытавшиеся расширить свои владения, и мародеры, терроризировавшие незащищенные районы, и о том как очень часто трудно отличить первых от вторых. Пэл рассказывал анекдоты с наблюдениями очень общего характера, касался исчезновения некоторых давно-устоявшихся обычаев и появлению новых, иногда совершенно необъяснимых; делал проницательные выводы и смелые предсказания.
– Вы знаете, – заметил он во время одной из пауз в разговоре, – я считаю, что наш старый друг Айрич, как Лиорн, должен быть в ужасе от того, что стало со званиями. Человек, который до Катастрофы был Бароном, часто решает, что теперь он Граф, а то и Герцог, и назывет себя так, если только кто-нибудь другой, поблизости, не станет возражать.
– Неужели? – сказал Кааврен. – А что о вас, который был, я уверен, настоящим Графом?
– О, лично я больше не претендую ни на какой титул. Мне кажется, что это бессмысленно, так как я не участвую в этой общей гонке за землями и властью.
– Как, вы не участвуете?
– Не больше чем вы, мой дорогой Кааврен. И, на самом деле, даже меньше, так как вы отвечаете за некоторую территорию, в то время как я не отвечаю не за что и не за кого.
– Не за что и не за кого, – задумчиво повторил Кааврен. – Да, я понимаю это. Возможно вы правы, и сейчас титулы не значат ничего. Но мне действительно было бы приятно узнать, что Айрич думает по этому поводу.
Пэл кивнул, внимательно поглядев на Кааврена. – Есть, – сказал он, – что-нибудь, что вы не сказали мне?
– Я? – поразился Кааврен. – Не сказал вам? Ну, это самый странный вопрос из всего, что вы спрашивали, не так ли?
Пэл вздохнул и взглянул вдаль. – Я не могу не волноваться за вас, мой старый друг, независимо от того, что еще занимает мои мысли.
– Волнуетесь за меня? – сказал Кааврен. Хорошо, конечно, что вы заботитесь обо мне, но в этом нет нужды. Статуя Кейрона-Завоевателя стояла в течении столетий в дворцовом Крыле Дракона, и стихия играла с ней в игры с такой силой, что приходилось дважды в столетие вызывать мастеров, чтобы починить ее, тем не менее я уверен, что это ее не заботило. Точно так же сила природы работает над стариком вроде меня, но это только часть жизни, и нет необходимости заботиться об этом.
– Вы! Старик!
– Помимо моих лет, Пэл, есть еще и другие причины, которые вы знаете не хуже меня. И тем не менее не надо печалиться обо мне. У меня есть хороший дом, семья, словом все, что должно быть, и даже след в истории, который утешает меня, когда в мои окна дует ветер мечты. Я вполне довольный человек, как вы скорее всего обнаружили, и я могу сказать вам откровенно, что когда вижу, как вы суетитесь как в старое время, то чувствую к вам только огромную любовь, и я жду от вас рассказа об ваших мыслях и делах не больше, чем жду от вас заботы об этой старой статуе, которая была вполне довольна собой, стоя перед главными воротами и обеспечивая место для гнезд многочисленных птиц, которые вились вокруг нее с беззаботной наглостью.
В течении этой нехарактено-длинной речи, хмурый взгляд Пэла стал еще глубже, а в конце он незаметно взглянул на Даро, не выражает ли ее лицо беспокойство, жалость, нетерпение и скуку, или она вообще старается не выразить ничего; но заметил он лишь выражение хмурого изумления, которое, как он понял, было по меньшей мере вдвое больше, чем у него самого. Казалось ясным, что что-то из слов Кааврена в какой-то мере поразило ее, тем не менее она не сказал ничего.
– Очень хорошо, – сказал он. – Вы сказали мне не волноваться за вас, что ж, я и не буду.
– И это самое лучшее, поверьте мне, – сказал Кааврен.
– Хорошо, – сказал Пэл.
Разговор перешел на другую тему, потом еще и еще, к удовольствию Кааврена, так как Пэл вспоминал старые добрые времена, а мы знаем, что там было что вспомнить, но все это будет мало интересно читателю, да и, кроме того, подробности разговора не двинут вперед историю, которую мы взяли на себя труд рассказаать, поэтому будет вполне достаточно заметить, что разговор продолжался до глубокой ночи, пока глаза Кааврена и Пэла не стали закрываться сами по себе, а Даро у шла к себе еще раньше. Кааврен показал гостю его комнату, после чего добрался до своей, рухнул в кровать и сразу заснул глубоким сном; при этом ему снилось множество снов о прошлых приключениях и, особенно, об Айриче, которого Кааврену очень не хватало.
На следующее утро Кааврен и Даро встали рано, чтобы проводить гостя, который быстро позавтракал с ними и уехал, сердечно всех обняв на прощанье. Пока он выезжал из ворот и спускался вниз по улицам Адриланки, Кааврен глядел ему вслед, не отрываясь, пока Даро не сказала, – Я думаю, что у вас на уме что-то есть.
– Да, – сказал Кааврен.
– Ну?
– Я думаю о том, что он сказал мне.
– Разве он рассказал так много?
– Да, конечно, графиня. Я знаю его, я знаю, как понимать его слова, я умею читать его ложь, умею дополнить то, что он не сказал, так что он рассказал мне невероятно много.
– Но что именно он сказал вам?
– В горах Канефтали вызревает огромная сила, и он в некоторых отношениях связан с ней, а это может привести к конфликту и даже к прямому столкновению не с кем-нибудь иным, как с самой Сетрой Лавоуд.
– Он сказал все это?
– Да, сказал.
– Должно быть это было после того, как я ушла спать.
Кааврен слегка улыбнулся, но потом серьезно сказал, – Итак, у меня проблемы.
– Как, проблемы?
Кааврен кивнул. – Нас ждут великие события.
Даро внимательно посмотрела на Кааврена, который, в свою очередь, глядел вдаль, как если бы мог видеть будущее, которое так взволновало его.
Четырнадцатая Глава
Как Кана встретился с представителями Великих Домов
Читателя не должно удивить, что, пока Пэл готовился уехать от Кааврена, много разных событий происходило в разных местах того, что когда-то было Империей. Это случается из-за феномена истории, называющимся «одновременностью», который утверждает, что события не всегда происходят в должном порядке, одно за другим; но, напротив, чаще всего происходят в одно и то же время. Например, во время Одиннадцатого Правления Иссолы, когда в городе Драгейра барон Каррис готовился к опасной экспедиции в восточные джунгли для поиска экзотических птиц, буквально в то же самое время сформировался караван купцов который, на пути к Адриланке, должен был пройти через джунгли; именно таким образом произошла судьбоносная встреча между Риччи Лонггарденским и Нессой Кобийским, результатом которой, спустя несколько лет, стала Битва-Под-Холмами и последующее возвышение Креоты, которая и стала империатрицей под именем Сенны Четвертой. Это один единственный пример феномена одновременности из тысяч других, и служит он только для того, чтобы показать трудности для писателя – и следовательно читателя – истории: в то время, как важные историческое события имеют привычку происходить одновременно, тем не менее «историческими» мы, очевидно, можем назвать только те из них, которые происходят в строгом порядке. Следовательно историк, описывающий события, обречен на некоторую неточность, в результате чего чтение его истории может вызвать у читателя неправильные представления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58