– Чувствуешь запах, Ниффт? Похоже, здесь нас ждет настоящее богатство.
И он не ошибался. Вокруг просто смердело страхом. Стоило только взглянуть на провисший под собственной тяжестью покров клочковатых облаков, грязный, точно пол в конюшне, а потом на простирающиеся до самого горизонта мили и мили мутной воды, как становилось понятно, что в ней зреют просто неприличные сокровища, окруженные, к тому же, такими опасностями, что даже охраняющие их стражи давно перестали верить в возможность кражи, а тем более крупной.
II
Вода только казалась мутной. Погрузившись в нее, мы не могли не подивиться той кристальной ясности, с которой нам были видны не только собственные ноги, но и весь пруд до самого дна: надо сказать, что в большинстве своем бочажки были не слишком глубокими, даже самые широкие из них. Все дело в особой почве. Если нырнуть поглубже и вытащить на поверхность горсть донного ила, а потом отжать из него воду, то окажется, что по весу он не уступает аналогичному объему железной руды. А стоит, находясь на дне, поддеть ил носком сапога, как над головой тотчас поднимается столб жидкой грязи, которая, однако, почти также быстро и оседает. Позже мне объяснили, что полипам нужна такая вязкая тяжелая почва для роста жемчужин. Пока еще стоял белый день – а он действительно был какой-то белесый, точно и солнечный свет пропитала болотная вода, – мы решили попробовать себя на новом поприще.
Через полчаса мы уже плыли, подталкивая перед собой узелки с пожитками одной рукой и держа обнаженные мечи под самой поверхностью воды другой. Вещевые мешки были предварительно набиты пробкой и завернуты в промасленную тюленью кожу, а мечи густо смазаны жиром. Лучший способ уцелеть в этих болотах – оставаться в воде целый день, как выдра, и выползать на берег только на ночлег. Прежде всего, это помогает быстрее научиться ориентироваться в чуждой стихии. Благодаря необычайной прозрачности воды ныряльщики могут заметить ползуна, выкарабкивающегося из донного ила, несколькими секундами раньше, чем он набросится на них, но если они сами будут то и дело выбираться на сушу, а потом нырять обратно, то не смогут ясно видеть под водой, и тогда их легко будет застигнуть врасплох. Во-вторых, все лагуны связаны между собой, и потому, если плыть, постоянно меняя направление, как в лабиринте, то можно перебираться из одного озерка в другое, не рискуя наткнуться на земляную преграду.
Первый найденный нами полип одиноко стоял посреди небольшого пруда. Высотой он был с рослого человека, кончики его щупальцев немного не доставали до поверхности воды. Мы и понятия не имели, большой это полип или нет. Его красные ветки рдели сквозь толщу воды, точно языки пламени, и я бы наверняка остановился, чтобы просто полюбоваться им, если бы не мысль о предстоящей драке с ним же. Как только мы оказались в заводи, его щупальца задвигались, точно исследуя изменения в окружающей среде. Стараясь держаться вне пределов их досягаемости, мы нырнули, чтобы рассмотреть нижнюю часть растения. Внизу, между точкой, где стебель-якорь разветвляется на множество отростков и илистой поверхностью дна, виднелся пучок волокон, который ныряльщики называют удавкой – по способу применения. Там же, только с другой стороны стебля, находились два крупных вздутия – жемчужные капсулы, догадался я.
Мы поднялись на поверхность.
– Дыши как следует, Бык, – обратился я к своему спутнику. – Я ударю по капсулам, как только ты ухватишься за удавку и отвлечешь на себя большую часть щупальцев. Так что набирай воздуха побольше.
Барнар кивнул и стал привязывать свой меч к узелку с пожитками. Я собирался нырнуть с оружием, на случай нападения ползунов, но у моего напарника руки все равно будут заняты. Потом он принялся размеренно выдыхать воздух и наполнять легкие снова и снова, раз за разом все глубже. Я последовал его примеру. Мы кивнули друг другу, показывая, что готовы, и погрузились на дно.
Мы направились к полипу с разных сторон, чтобы застичь его врасплох. Мне надо было дождаться, пока Барнар обезвредит его щупальца, и я остановился на полпути и наблюдал, как он подплыл к стеблю и схватился за удавку. В то же мгновение все до единого кроваво-красные щупальца встрепенулись и с умопомрачительной скоростью рванулись к нему: я и не предполагал, что под водой можно двигаться так быстро. Полип походил на куст, согнутый неожиданно налетевшим ураганом; Барнар и оглянуться не успел, а щупальца уже обвились вокруг его шеи, ноги и торса, так что ему пришлось отнять одну руку от удавки, чтобы защитить собственное горло.
Настала моя очередь. Возня с полипом заняла немного времени, но вполне достаточно для того, чтобы у меня мурашки побежали по коже: он был одновременно жесткий и гибкий, как оживший камень. Именно в этом и заключается одна из основных трудностей работы собирателей жемчуга: полип невозможно проткнуть никаким оружием. Я изо всех сил сдавил его стебель по обе стороны от вздутия, и жемчужина выскочила оттуда, как семечко из перезревшего плода. Я попытался ухватить ее, но она выскользнула из моих пальцев, точно намыленная. И тут меня будто молотом по спине огрели. От удара меня швырнуло вперед, и я ухитрился-таки поймать скользкую драгоценность, потом пошарил в грязи у корней растения, получил еще два удара по плечам, от которых у меня едва кости не треснули, и был таков. Поднявшись на поверхность, я остановился перевести дух.
Барнар был все еще внизу. Мне было видно только расплывчатое пятно, вокруг которого то и дело вздымались и снова опускались красные щупальца полипа, точно цепы на молотильне. Я засунул жемчужину в карман, набрал полную грудь воздуха и опять нырнул. Полип и мой напарник сцепились намертво: часть щупальцев по-прежнему обвивали Барнара за шею, за ногу и вокруг торса, а он одной рукой стискивал удавку, чтобы обездвижить остальные и не дать растению удушить себя окончательно. Когда мы с ним шли через степь, он, бывало, брал осколок каменной соли с кусок лошадиного навоза величиной и сжимал его одной ладонью так, что он превращался в песок. Однако сейчас его легкие наверняка уже готовы были треснуть от напряжения, тогда как полип нисколько не ослабевал. Я подплыл к стеблю и обхватил удавку обеими руками. Этого было достаточно: щупальца, удерживавшие моего друга, тотчас разжались. Мы, отчаянно барахтаясь, рванулись наверх. В последний момент что-то царапнуло меня по лицу, я почувствовал резкую боль, но тут же все кончилось, мы вынырнули. Барнар пыхтел, отдуваясь, как кашалот. Еле шевеля руками и ногами, мы подплыли к узкой полоске грязи, отделявшей наш бочажок от соседнего, облокотились на нее и стали отдыхать. Я показал другу нашу первую добычу. Рваные раны, какие обычно остаются от соприкосновения с заостренными камнями, украшали его лицо в двух местах. Моя левая щека тоже была распорота. Видишь, до сих пор шрам остался.
– Что ж, – сказал Барнар, – хорошая плата, тяжелая работа.
– Верно, – отозвался я. – И все же это, сдается мне, самая тяжелая работа из всех, что когда-либо выпадали мне на долю. – Тут до нас донеслись звуки возни, очень явственные, но в то же время далекие, как будто что-то происходило через лагуну-другую от нас. Мы вытащили мечи и, толкая перед собой узелки с пожитками, перебрались в соседнее озерцо. Его дальний берег покрывал кустарник, который все еще не перестал трястись от чьего-то неловкого прикосновения. Из лагуны за ним доносились шлепки, точно кто-то изо всех сил хлопал ладонью по поверхности воды, клокотание, фырканье и резкое прерывистое дыхание, явно человеческое.
Мы подплыли к дальнему берегу и осторожно заглянули через него. Какой-то коротышка лупил копьем по воде, раз за разом пытаясь вогнать его во что-то под собой. На наших глазах удары его становились более методичными и размеренными и, наконец, стихли. Густое зеленое пятно расплылось по поверхности, кипя от поднимающихся снизу пузырьков воздуха.
Мне показалось, что я знаю этого человека. Он, тем временем, перевернул свое копье острием вверх, – оно тоже было измазано липкой зеленью, – и стал тыкать тупым концом во что-то, лежащее на дне. Потом выругался, сплюнул и поплыл к берегу, где на земле лежали его вещи, а на кустах висел меч. Я вспомнил, что встречал его на ярмарке в Шапуре, где впервые услышал о болотных жемчужинах. Он был в одном зале трактира со мной и моими друзьями, когда те рассказывали о браконьерстве в здешних водах. Судя по состоянию его снаряжения, подслушанными тогда сведениями и исчерпывались все его знания об этом нелегком занятии. Вещи, разбросанные таким образом по берегу, сразу скажут любому отряду сторожей-лучников, что и сам их владелец где-то неподалеку и, даже если ему поначалу удастся от них ускользнуть, раньше или позже они все равно его выследят. А уж о мече и говорить нечего: даже в тусклом болотном свете его окованные бронзой ножны сияли, что твой маяк.
– Я, кажется, его знаю, – шепнул я Барнару. – Давай возьмем его в долю, а? Втроем работать легче, да к тому же, если его не проинструктировать как следует, сюда скоро сбегутся все сторожа.
– Ладно, – проворчал мой друг в ответ. – Но только, чур, он получает четверть улова, пока не обучится как следует. Сразу видно, что он совсем зеленый. Кроме того, он только что потерял напарника.
Барнар оказался прав: мы убедились в этом, как только заплыли в соседнюю лагуну. Человек, который там находился, устало повернулся и наставил на нас острие своего копья. Мы жестами объяснили, что не причиним ему зла, и тут наше внимание приковала картина под водой.
Во-первых, мы сразу поняли, что наш полип был маленьким. Большую часть этого озерка занимал девятифутовый гигант, в щупальцах которого запуталось тело еще одного человека, очень большого роста. Однако убило его не растение и, скорее всего, даже не недостаток опыта: просто им не повезло. На дне, по-прежнему не выпуская ноги утопленника из своих челюстей, лежал ползун величиной с хорошую собаку. Его плоская, покрытая многочисленными узелками глаз голова была проломлена, и из нее вытекала зеленая жидкость. Ползуны очень похожи на пауков, с той только разницей, что нижняя часть их тела представляет собой не гладкий округлый мешочек, а вся покрыта жесткими пластинами, наслаивающимися друг на друга, как у жука. От их яда человека раздувает чуть ли не в полтора раза против нормальных размеров, однако даже с учетом этого, белесая сосиска, болтавшаяся в объятиях полипа, была достаточно велика, чтобы мы поняли, что при жизни рядом с этим человеком даже Барнар выглядел бы нормальным.
Из всех троих в живых остался лишь полип, и, наблюдая за ним, мы узнали еще одну деталь из жизни этих любопытных организмов: их гибкие ветви покрыты множеством крохотных ртов, которыми они пожирают добычу животного происхождения, так что, если в их тиски попадет малоподвижное тело и останется там достаточно долго, растение сожрет его, хотя и омерзительно медленно. Прямо на наших глазах щупальца полипа обвились вокруг руки мертвеца и начали неторопливо отдирать от нее полоски мяса, которые затем расклевывали на мелкие кусочки и отправляли внутрь.
Коротышку звали Керкин. Он вспомнил нашу встречу и, да не прозвучит это как хвастовство, мне не пришлось представляться: он и без того знал мое имя. Сложности браконьерского ремесла впечатлили его не меньше, чем нас, и мы скоро достигли договоренности о партнерстве. Керкин понимал, что, не повстречайся ему мы, ушел бы он с болот несолоно хлебавши, да еще неизвестно, удалось бы ему выбраться отсюда живым или нет, и потому с должной скромностью согласился на четверть улова. Мы поделились с ним пробкой и показали, как надо укладывать вещи.
– Глядите! – завопил вдруг он, указывая рукой на большой полип, который неожиданно начал сотрясаться в конвульсиях. В отличие от того, что повстречался нам раньше, он с самого начала был скорее фиолетовым, чем красным – позднее мы узнали, что для крупных экземпляров это самый обычный цвет. Но теперь он вдруг стремительно побледнел, почти побелел, в его ритмичных содроганиях чувствовались беспомощность и бесцельность, точно они были вызваны сильной болью. Вскоре движения его замедлились, а немного погодя совсем стихли.
– Яд ползуна! – догадался Барнар. Разумеется, в этом-то и было все дело. При обычных условиях ни один ползун, даже самый здоровый, не прокусит твердую, как камень, оболочку полипа. Но в данном случае яд попал в организм растения вместе с зараженной пищей и сделал свое дело. На стволе полипа мы нашли четыре вздутия: в трех из них были жемчужины, четвертое оказалось пустышкой.
На некоторое время мы заполучили превосходную снасть для ловли жемчуга. Мы втаскивали тело покойного друга Керкина – его, кстати, звали Хасп, – в очередную лагуну, затем кто-нибудь из нас подныривал под самое основание полипа и что есть силы лягал его сапогом в удавку, а остальные тут же направляли в самую гущу его взметнувшихся щупальцев труп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9