— Знаю, — Лайда широко открыла глаза в притворной невинности,
— Кто вы?
— Вы имеете в виду, что я — Кали? — рассмеялась Лайла.
Она вдруг притянула меня к себе, открывая мою шею для поцелуев… три… четыре… пять раз целуя меня, словно в беспамятстве, и затем вновь засмеялась.
— Вы не так меня поняли, — сердито проговорил я, отстраняясь.
— Не смущайтесь. Вы же жили в Индии и знаете, что тамошние боги часто ходят но земле.
Мой взгляд встретил ее взгляд.
— И Кали тоже? — спросил я.
— В Каликшутре — вероятно, — пожала плечами Лайла и отвернулась. — Ну да, я вас поддразниваю, — тихо призналась она, глядя в ночь. — Но не совсем. Каликшутра — место призраков, не от мира сего… Вы и сами это знаете, доктор. Фантазия и реальность переплетаются там. Тамошние места — особые.
— Да, — холодно произнес я, — я это заметил.
— Рада слышать, — в голосе Лайлы не было иронии. — Потому что, доктор, я и сама часть мифа. На Гималаях обосновались не только индуистские боги. Там есть и другие верования, обычаи, сохраняющиеся в тех местах, где еще жив буддизм, в Тибете и Ладахе, вдоль крыши мира. Они верят, что божество существует в человеческом облике, передается от наследника к наследнику, так что, когда носитель умирает, дух его возрождается в крохотном младенце. 'Младенца находят, о нем возвещают жрецы и воспитывают его как воплощение Бога. В должное время он возглавит и защитит свой народ… Такое верование существует и в Каликшутре.
— Но оболочка, — сказал я, — скорее всего меняется…
Лайла вопросительно взглянула на меня.
— Ребенок, — продолжал я, — которого ищут жрецы… в Каликшутре ищут не мальчика.
Лайла склонила голову:
— Очевидно.
— Так вы их королева?
— Королева… Может быть… а может, больше чем королева.
— Это видно.
— Неужели, доктор Элиот?
Я нахмурился, ибо в ее словах прозвучала горечь, которой я раньше не замечал. Мне вдруг подумалось, что, может быть, я напрасно рисовал ее в своих страхах зловещими красками, и я почувствовал угрызения совести и замешательство,
— Как вы можете винить меня, — вдруг заговорила она, — вы, доктор Элиот, с вашим сочувствием слабым и угнетенным? Я должна была попытаться одурачить вашего друга, ведь на кон поставлена судьба моего народа.
Я не ответил, заметив, что по лицу ее пробежала тень гнева.
— Когда-нибудь, — тихо проговорила она, — сэр Джордж поймет, что значит быть слабым, быть предметом чьего-то небрежного бездушия. Может, тогда он перестанет распоряжаться судьбами людей с такой… бездумностью…
Мне стало стыдно за своего друга и за себя.
— Он добрый человек, — еле слышно проговорил я.
— И это его прощает?
— Вы должны сами принять решение.
— Нет, — заявила Лайла. — Это вы должны принять решение. Так вы передадите ему то, что я рассказала вам сегодня ночью? Разоблачите меня? Сейчас, когда вы узнали, кто я?
— Узнал, кто вы… — машинально повторил я.
Я отвернулся, посмотрел на небо и увидел, что на востоке уже занимается заря. Мне вспомнились слова Хури: «Они слабеют с приходом света».
Я вспомнил, как мы с Мурфилдом карабкались на утес, как ждали у часовни восхода солнца… Я вновь взглянул на Лайлу, изучая ее лицо. Она показалась мне еще милей, гораздо милей, гордой, сверкающей.
— Вы утверждаете, — медленно произнес я, — что я знаю, кто вы. Но я не знаю. И то, что я видел сегодня ночью… опиум здесь ни при чем. Я не могу объяснить происшедшего, и это, — я выдержал ее взгляд, — признаюсь, нервирует меня.
— Да ну? Джордж мне рассказывал, что вы были в Каликшутре, но побоялись остаться там.
Я пропустил ее шпильку мимо ушей.
— Тут то же самое, — признался я.
— То же самое?
— То, что я видел в горах, — я замялся, подыскивая подходящее слово, — те же колдовские трюки.
— Колдовские трюки? — переспросила Лайла, удивленно вскинув брови, и вдруг рассмеялась. — Никакой магии здесь нет, доктор. Есть силы, которых вы не понимаете, силы, которые ваша наука не может объяснить, но от этого они не становятся колдовскими трюками. — Она пожала плечами и вновь засмеялась. — Вы ревнуете.
— Может быть.
— Я могла бы научить вас кое-чему.
Мне почудился в ее предложении отзвук слов лорда Рутвена.
— Опять боитесь? — нажимала она.
— Ваших сил? — покачал я головой;
— Ну что вы! Своего невежества. — Она взяла меня за руки и тихо зашептала мне на ухо: — Своего неумения понять природу…
Она отступила, и глаза ее сверкнули, заискрились. Они притягивали меня, как свет лампы притягивает мотыльков. Я погрузился туда, как в огромную бездну. За ними, вдруг понял я, находятся странные измерения, невозможные истины, которые надо постичь и поведать ничего не подозревающему миру, причем сам я выступлю как Галилей, а может быть, и как «горой Ньютон. Искушение затягивало меня, влекло, и я осознал, что обязан противостоять ему.
С большим трудом я оторвался от взгляда Лайлы, переведя взор на Лондон в оранжевом сиянии рассвета. Я увидел, как Темза меж темных берегов окрасилась алым, увидел, как она течет, разглядел ее цвет, цвет гемоглобина. Я узрел лейкоциты, плывущие в плазме, которые качало гигантское невидимое сердце. Весь Лондон казался живым организмом, с которого содрали кожу. Я рассмотрел красные потоки улиц, беспредельную сеть капилляров и понял, что если еще немного подожду, то видение это откроет мне какую-то замечательную истину, я совершу потрясающее открытие в гематологии, надо лишь подождать… крохотный миг. Я взглянул прямо вниз, где текла Темза, плещась о верфи, и подумал, что будет, если те, кто работает на реке, вдруг поймут, что воды вокруг превратились в кровь. Я подумал о множестве утопленников, о трупах, кровь из которых вытекла в воды реки. И тогда я вспомнил Артура Рутвена. Я закрыл глаза и приказал видению исчезнуть.
Когда я вновь открыл их, то увидел лицо Лайлы.
— Я не убивала его, — сказала она.
Я ничуть не удивился тому, что
она прочла мои мысли.
— Но вы заманили его сюда.
— Нет. Это Полидори.
— По вашему приказу.
Лайла пожала плечами:
— Не совсем.
— И что? Когда вы узнали, что Артур здесь, то…
— Он ушел. Он пробыл у меня всего час. Я сразу поняла, что он не годится.
— Но труп Артура нашли лишь через неделю.
— Я сказала вам, доктор Элиот, это не я. Зачем мне убивать его? Мне бы это не помогло. Помню, я боялась, что убийство Артура Рутвена может спугнуть сэра Джорджа. Повторяю, доктор Элиот, я не желала ему смерти. Скорее наоборот.
Я нахмурился, понимая, что ее доводы убедительны. Это беспокоило меня и ранее. Но мог ли я ей доверять? Ей иди кому-нибудь еще?
— А что насчет Полидори? — спросил я.
— Полидори?
— Тело Артура было совершенно обескровлено… Ответьте, или, клянусь, мне не останется иного выбора, кроме как рассказать Джорджу все, что я знаю.
Глаза Лайлы сузились, голова ее слегка склонилась:
— Это был не Полидори.
— Откуда вы знаете?
— Я его сразу спросила, когда услышала о смерти Артура Рутвена. Он яростно отверг все обвинения… Он не лгал, — улыбнулась она, — я умею распознавать ложь.
— Не сомневаюсь, но, простите меня, это не доказательство.
— Вы считаете? Тогда поговорите с ним сами.
Я кивнул:
— Поговорю!
— Ну и хорошо. — Лайла потянулась к моим рукам. — Жду не дождусь, когда вы оставите это дело в покое. Хочу почувствовать, что вы доверяете мне. — Она прижалась щекой к моей щеке. — Понимаете, доктор? Ничто не мешает нам стать друзьями. — Она легко поцеловала меня в губы. — Ничто.
Не ответив, я повернулся и зашагал вниз по лестнице. Лайла взяла меня за руку, и, не говоря ни слова, мы спустились в комнату, где Джордж корпел над своими картами и изучал планы, разрабатывая пограничную политику в Индии. Полидори не было. Я взглянул на Лайлу. Она вывела меня из комнаты на мостик. Вскоре мы очутились в грязной лавке, где и обнаружили Полидори.
Я спросил, что ему известно о смерти Рутвена, и он, конечно же, принялся отрицать, что убил его.
— Почему вы обвиняете меня? — возмутился он. — Где у вас доказательства?
Разумеется, я не стал рассказывать ему о своем расследовании. Однако упомянул лорда Рутвена, чтобы посмотреть на его реакцию. Полидори заметно дернулся и бросил взгляд на Лайлу, словно раскрылся какой-то секрет, связывающий их обоих. Лайла, впрочем, осталась совершенно бесстрастной, и он, отвернувшись от нее, принялся потирать костяшки пальцев.
— И что лорд Рутвен? — поинтересовался Полидори.
— Он сказал, что вы заманили Артура на смерть.
— Так и сказал, да?
— истерически захихикал Полидори.
— А что?
— А то, что если не знаете, — осклабился Полидори, — то сами его спросите.
— Нет… я спрашиваю вас.
— Это не я, — с внезапной яростью выговорил Полидори. — Я уже говорил вам — , не я. Я .не убивал его.
Этим подразумевалось, что обвинять надо кого-то еще — может, быть, напарника, наемника Полидори… Кого? Лорда Рутвена? Полидори, казалось, намекал на это. Но они с лордом Рутвеном не походили на напарников, и, кроме того, какой мог быть мотив у лорда Рутвена убивать собственного двоюродного брата? Никакого.
Это дело все более запутывается. Мне вспоминается вопрос Сюзетты: «Как вы узнаете, что тайна подошла к концу?». Особенно — да, я должен это сказать — когда мотивы могут оказаться совершенно нечеловеческими… Но пока буду продолжать действовать своими методами, хотя боюсь и подумать о тех мерах, на которые может пойти Хури. Никогда не забуду того мальчика… Пусть Хури приедет, когда приедет. Не буду ему пока телеграфировать. Может, уже слишком поздно звать его.
А что же Лайла? В какую игру мы с ней играем? Хотя, скорее, это она играет со мной. Нежелание задумываться над этим слишком глубоко. И все же я должен. Ясно, что мне предстоит многое узнать о ней. Поэтому я ничего не сказал Джорджу. Пока придержу при себе все, что слышал и видел.
Письмо леди Моуберли доктору Джону Элиоту
Гросвенор-стрит, 2
20 июня
Уважаемый доктор Элиот!
Боюсь, вы начнете пугаться моих писем, ибо в них одни просьбы и страхи. Однако вновь полагаюсь на вашу дружбу с Джорджем и неоднократные доказательства вашего внимания ко мне. Поэтому простите за то, что еще раз злоупотребляю вашей добротой.
Вы, наверное, знаете, что Джордж опять стал ездить в Ротерхит. За последние две недели он был там уже три раза, хотя каждый раз не более одной ночи кряду, и он уверяет меня, что все это в интересах работы. Он просил меня, если я сомневаюсь, обратиться к вам, поскольку вы сопровождали его при первом возвращении туда и можете засвидетельствовать примерность его поведения. Хорошо, пусть будет так, я не хочу выглядеть обманутой женой. Пусть Джордж получит, что желает. Я забочусь не о морали, а о его ухудшающемся здоровье.
Понимаете, доктор Элиот, он увядает прямо на глазах. Вы испытали бы глубокое потрясение, если бы увидели его сейчас. Он бледен и слаб, а также очень нервничает, словно изнутри его сжигает какая-то лихорадка. Я не считаю, что Джордж раньше был худеньким, но сейчас он похож на пугало, и, откровенно сказать, я в ужасе. И он не признает, что с ним происходит что-то не то. Его законопроект близок к завершению, и Джордж работает над ним день и ночь. Но даже в краткие часы сна, перепадающие ему, он мечется и ворочается, словно его тревожат дурные сны. Его работа, как призрак, преследует его.
Не найдется ли у вас время осмотреть его и, может, перемолвиться с ним? Мы можем встретиться и обсудить его положение. Я знаю, вы человек занятой, но если вы выкроите минутку, я могла бы воспользоваться вашим предложением сопроводить меня на прогулку. Люси с радостью присоединится к нам, ибо муж ее сейчас в отъезде, занимается делами своей семьи за городом, и она совсем одна. Последнее время я с ней часто вижусь, и, полагаю, благодаря вашим усилиям мы стали близкими подругами. Правда, мужа ее я так и не простила. Вы несомненно найдете это странным, но я даже не смогла заставить себя встретиться с ним. Он наверняка очаровательный молодой человек, и Люси, похоже, очень влюблена в него, и все же я не могу изгнать из памяти то, как безответственно он поступил с ней, когда они еще не были женаты. В таком положении вина всегда падает на женщину, не так ли? Я же предпочитаю винить мужчину.
Сообщите мне дату, подходящую нашей прогулке. Мы могли бы отправиться с утра, чтобы Люси могла быть в «Лицеуме» к спектаклю. Надеюсь, это не представит для вас проблемы? Мы могли бы съездить в Хайгейт, мое любимое место прогулок, — хоть там не загород, но отдохнуть от прокопченного лондонского воздуха там можно.
До скорой встречи,
Остаюсь вашим преданным другом,
Розамунда, леди Моуберли
Письмо миссис Люси Весткот почтенному Эдварду Весткоту
Театр «Лицеум»
27 июня
Мой дражайший Нэдди!
Видишь, как я соскучилась в любви к тебе? До поднятия занавеса осталось полчаса, а я пишу тебе письмо. Поистине преданная жена!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60