— Вы должны гордиться: вы очень развлекли Лайлу и меня.
— Развлек?
Я находился словно в тумане. Рассказ? В журнале? Что-то, о чем она говорила и что убеждала меня прочесть? Я начал спрашивать, но Сюзетта жестом прервала меня.
— За многие века, — поведала она мне, — я изобрела много развлечений… много игр. Однако вы дали мне шанс испробовать нечто новое. Мы были уверены, что вы, в конце концов, раскроете, в какой опасности находится Джордж. Ваша давняя дружба с ним, ваши склонности к наблюдению, пережитое вами в Каликшутре… да, это дело неизбежно должно было привлечь вас. — Она взглянула на Шарлотту, улыбнулась и взяла ее за руку. — Когда мисс Весткот узнала о вас от Джорджа, нас вначале расстроили сообщения о вашем прошлом и ваших способностях. Мы сплели прочную сеть вокруг Моуберли, а теперь вы могли разрушить ее. Я думала, как отделаться от вас, и случайно натолкнулась на «Журнал Битона». Вы же помните его, доктор? Шерлок Холмс — первый детектив-консультант в мире?
Я кивнул. И довольно отчетливо все припомнил.
— Там я почерпнула вдохновение, — продолжила Сюзетта, — для совершенно нового типа игры, подходящей для этого века разума, века науки, под скептическим взглядом которой должны умереть все суеверия. Лайлу очаровала моя идея. Мы подстроили все так, что вы занялись этим делом, а сами следили за его ходом, прослеживали каждый ваш шаг в этом лабиринте. У вас все шло очень хорошо — приятно было видеть, — но в конце, конечно же, вы не смогли понять… Я знала, что не сможете…
— Почему?
— Я всегда утверждала, что вы дитя своего века, своего рационального века.
Я непонимающе уставился на нее.
— Самым интригующим аспектом этой игры было испытать вашу гордыню и увидеть ее посрамление. — Она протянула мне что-то. — Помните это?
То была карточка, которую я нашел в шкатулке из-под опиума.
— Как часто я говорила вам, что когда вы исключите невозможное, то все остальное, даже самое невероятное, должно быть истиной?
Я покачал головой, дико рассмеялся и порвал карточку.
— Да, — согласился я, — вы были правы — какая гордыня! Как же я был слеп раньше! Как я мог не подозревать об этом… какие могли быть возможности… или удовольствия… или переживания? Но теперь, слава Богу, — я поднял руки и огляделся по сторонам, — теперь, слава Богу, я понял!
Я вновь истерически рассмеялся. Действительно, слава Богу! Я никогда не знал такого счастья, никогда не чувствовал себя столь раскованным… столь свободным. Всякие пределы исчезли!
Однако очень скоро нахлынули воспоминания, точно такие же, как после первого убийства. Как в картине, очищаемой от накопившейся пыли, проступала моя вина, вначале — тускло, а затем — со все большей четкостью. По мере этого все вокруг постепенно преображалось в тюрьму, и я осознал тщетность попыток бежать отсюда. Я оставался с другими плененными животными, украшавшими этот зверинец, любопытным трофеем среди остальных. Оглядываясь по сторонам, я понимал, что мне была подарена особая привилегия — оставлена человеческая форма, ибо меня могли превратить в чудовище, в паука, в змею. Как Сюзетта объяснила мне, Лайла испытывала огромное удовольствие, выбирая то, во что она превратит свою очередную жертву.
— Это всегда что-то изысканное, — улыбнулась она. — Наказание, соответствующее преступлению.
— Преступлению?
— Да… наказание за скуку. Ибо, в конце концов, ей всегда надоедает человеческая любовь, хотя Лайла сама тоже любит и питается любовью. Карлик, например, — это французский виконт, который около двух веков тому назад был очень красив, но опасно тщеславен. Пантера — ашантская девушка, наглая и жестокая, хотела заколоть Лайлу кинжалом в припадке ревности. Сэр Джордж… ну, его вы видели сами.
— Но вы убили eгo, обескровили до того, что он превратился в прах.
Сюзетта отвернулась.
— Но я же вампир, — сказала она наконец. — Я должна пить кровь.
— Должна?
Она холодно взглянула на меня:
— Вам пора понять, что убийство — это необходимость.
— Значит, пора? Так я тоже вампир, как и вы?
Сюзетта нахмурилась и медленно покачала головой:
— Наверное, нет, — проговорила она. — Я подумала, было, что да. Но Лайла может превращать свои жертвы во что угодно. Может быть, вы просто убийца, и ничего более. Ибо если бы Лайла превратила вас в вампира, то, поверьте мне, вы бы почувствовали жажду крови,
— Мне нравится проливать ее, — ответил я. — Иногда.
— Но не пить?
— Нет.
— Что ж, — пожала плечами она, — тогда вы не вампир.
— А вы? Что Лайла сделала из вас?
Она повернулась ко мне, и теперь на женском лице не осталось и следа от ребенка. Лицо ее было ужасно, но светилось умом, и привлекательностью.
— Когда Лайла познакомилась со мной и совратила меня, — произнесла она, — я уже была вампиром.
— Когда это случилось?
— Очень давно.
Во мне шевельнулось былое любопытство, забытое неверие в то, что такое может быть.
— Как давно? — поинтересовался я.
— При дворе мавританских королей в Испании, тысячу лет тому назад… может быть, одиннадцать веков. Сейчас трудно вспомнить.
— А Лайла… где она встретилась с вами? В Испании?
Сюзетта отрывисто кивнула, глядя вдаль, в ночь, и отбрасывая элегантно причесанные волосы взрослой женщины.
— Когда я впервые повстречала ее, — проговорила она, — я жила среди фонтанов и дворцов Андалузии, где в те годы, как никогда раньше, цвели образование и все блага цивилизации. Мать моя была еврейка, отец — христианин, а я жила среди арабов в Халифате, пользуясь различными культурами, принадлежа к каждой и в то же время ни к одной из них, из-за чего и зародилась насмешка над всеми нами. Моей страстью было знание, а удивление было постоянным состоянием моего разума. Лайлу я любила, ибо мне казалось, что и у нее такие же черты характера, только многократно усиленные, так что она всегда побуждала меня дерзать и восхищала меня. Мы покинули Испанию, скитались по всему миру два… три… не знаю сколько веков. Но всегда возвращались в ее любимое прибежище, в королевство среди гималайских вершин, которое было ее настоящим домом и которое, как вы сами убедились, она всегда будет защищать. Другие места она всегда покидает — империи, города, различные скопища людей, — но Каликшутру никогда. Она, а вместе с ней и я, слишком долго там прожили.
— Да, — воскликнул я, вдруг вспоминая, — я видел вас, в виде статуи, в храме в джунглях. Вы стояли у ее трона… Правда, когда статуя была сделана… вы уже, по-видимому, были превращены…
— Да, — кивнула она с улыбкой печальной и полной насмешки над собой. — Так, в конце концов, и случилось. Я наскучила Лайле. — Сюзетта помедлила. — Так же как и она мне. Я сказала, что хочу уйти. Ее вечные требования развлечений стали утомлять меня. Я устала от игр, мне хотелось чего-то иного… И, уходя, я сказала ей, что она как ребенок… — Сюзетта замолкла. — Но она все-таки достала меня. Мне не удалось убежать от нее.
— Так вы тоже пленница?
Сюзетта не ответила.
— Вы можете уйти, если захотите? — выспрашивал я. — Я имею в виду ваши силы… вас нельзя остановить?
Сюзетта отвернулась и взглянула на звезды. Мы взбирались по лестнице к стеклянному куполу и вот прошли сквозь него, оказавшись снаружи, в ночи.
— Взгляните же! — прошептала она, и я взглянул.
Она вновь стала маленькой девочкой. Я пытался разглядеть женщину за косичками, ленточками, нарядным платьицем. Но она исчезла. Я вдруг вспомнил существо из лодки. Его прошлого я тоже не разглядел, когда смотрел на него на реке. Я нахмурился, и на лбу у меня выступил пот.
Вглядываясь в алое свечение распростершегося предо мною Лондона я почувствовал, что легким ветерком мне навеялось покалывание гнева. Симптомы моего собственного превращения начинали возвращаться ко мне.
— Мне надо идти обратно, — проговорил я, поскользнулся, и Сюзетта с улыбкой поддержала меня под руку.
Мы прошли в дверь, и гнев во мне сразу затих. Я взглянул на Сюзетту и опять увидел женщину.
— Значит, бежать нельзя, — прижался я лбом к стеклу. — Никогда!
— Вы можете уйти, — ответила Сюзетта, — но вы никогда не уйдете от того, во что она вас превратила.
— И так со всеми нами? Здесь, в этой тюрьме?
— В тюрьме? Вы считаете это тюрьмой?
— Разве нет? Тогда что же это?
Сюзетта пожала плечами:
— То, что вам обещали, то, чего, в конце концов, вы так отчаянно искали: убежище от законов вероятности, где человеческая наука больше не применима. Разве не к этому вы стремились? Вы добились своего.
Сюзетта помолчала, глядя на купол света над нашими головами, на сверкание звезд.
— Где бы в мире она не жила, — тихо проговорила она, — Лайла воссоздает такое измерение для себя. Все вокруг нас конечно, но здесь, где мы живем, — бесконечность.
— Да, — проследил я за ее взглядом и поежился. — Бесконечность в норе между стен склада.
— Вас это расстраивает? Почему?
— Очень мне напоминает, — я помедлил, — ловушку муравьиного льва, охотящегося за добычей.
Она приподняла бровь:
— Почему муравьиного льва, доктор?
— Вспомните, — иронически улыбнулся я, — личинка его выкапывает нору, в которую заманиваются любознательные муравьи. И там ими питается, высасывает из них все соки и отбрасывает в сторону оставшиеся от них панцири. Что же ждет здесь, как не такая же ловушка? Челюсти распахнуты, и в них забредают муравьи… Муравьи, вроде этих несчастных из опиекурильни.
— Не разделяю вашего возмущения. Трудно сочувствовать судьбе муравьев.
— Так я прав? Опиумный притон служит краем ловушки?
Наступило длительное молчание.
— Да, — наконец созналась Сюзетта. — Именно так.
— А Подидори?
Глаза ее сузились:
— А что Подидори?
— Он — хранитель ловушки. Значит, он не является частью коллекции Лайлы, одним из ее трофеев?
— Полидори? Нет. — Сюзетта холодно взглянула на меня и рассмеялась. — Она бы никогда не выбрала его себе в любовники.
— А почему здесь Шарлотта Весткот?
— Шарлотта Весткот не живет здесь, она всего лишь инструмент.
— Разве?
— Она никогда не была с Лайлой. Нам потребовалась жена для сэра Джорджа, вот и все. Конечно же, англичанка. Так что мы захватили Весткотов на горной дороге. Мать была чересчур безобразна, и мы съели ее. Но из Шарлотты Весткот получился хорошенький вампир. Кроме того, она, умна, как раз это нам и было нужно, и в ней живет примечательная, немедленно проявившаяся склонность к пороку.
— Это ясно, — согласился я. — А Полидори? Что он делает в этом зверинце? Лайла тоже сделала из него вампира?
— Нет, доктор, это не она. И вы хорошо знаете.
— А кто? Лорд Байрон?
Сюзетта наклонила голову.
— Так вот чем здесь занимается Полидори… Вендетта, кровная месть против лорда Байрона и всего клана Рутвенов?
— Как я понимаю, у его сиятельства свои соображения касательно убийства тех, кто с ним одной крови. Полидори любит посылать его потомков к нему, чтобы напомнить лорду Байрону, какое он чудовище. Артур Рутвен был одним из этих потомков. Так что, как ответ на ваш первоначальный вопрос, надо признать, что у Полли и Лайлы были в некотором роде общие цели.
— Но Артур Рутвен давным-давно мертв. Люси, его сестра, до сих пор жива… Скажите, Сюзетта, у Полидори и Лайлы до сих пор… общие цели?
— Доктор, — подняв руку, улыбнулась Сюзетта, — я и так уже ответила на многие ваши вопросы. Игра закончена… И вы проиграли, доктор. Утешьтесь этим. Будьте спортсменом.
С этими словами она ушла. Я тоже спустился по лестнице, размышляя над тем, что узнал от Сюзетты. И вдруг с волнением почувствовал, что мой разум становится почти прежним — острым и решительным. Да, я проиграл. Я опоздал. Но сейчас я играю не за себя.
Ясно, что ключ к загадке у Полидори. Моя беседа с Сюзеттой подтвердила подозрение, о котором я размышлял ранее, — мир Лайлы был ни чем иным, как норой, вырытой в кирпичных стенах склада, и вход в эту нору вел через лавку Полидори. Через нее заманивались наркоманы, через нее прошли мы со Стокером, она была местом, где реальность смешивалась с лежащей за ней нереальностью. Ибо в остальных местах, таких, как, например подход с главной улицы или причал на Темзе, граница между двумя состояниями была скорее стеной, чем местом встречи, находилась под неусыпным надзором Лайлы, и проникнуть сквозь этот барьер вопреки ее желанию никто не мог. Проникнуть… и, конечно же, выбраться обратно. Но через лавку Полидори… Лавка Полидори… То, что ведет к бесконечности, может, в конце концов, и вывести оттуда. Может быть, Лайла не заметит моего бегства, если я уйду через эту дверь… через лавку Полидори? Правда, данные эти едва ли позволяли делать выводы, рассуждения едва ли подтверждались фактами, но выбора не было, оставалось только пробовать, пытаться. И вообще, могло ли наказание за неудачу быть хуже того, что я сейчас переживал?
Естественно, если я намеревался бежать через лавку Полидори, мне нужно было обхаживать его самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Развлек?
Я находился словно в тумане. Рассказ? В журнале? Что-то, о чем она говорила и что убеждала меня прочесть? Я начал спрашивать, но Сюзетта жестом прервала меня.
— За многие века, — поведала она мне, — я изобрела много развлечений… много игр. Однако вы дали мне шанс испробовать нечто новое. Мы были уверены, что вы, в конце концов, раскроете, в какой опасности находится Джордж. Ваша давняя дружба с ним, ваши склонности к наблюдению, пережитое вами в Каликшутре… да, это дело неизбежно должно было привлечь вас. — Она взглянула на Шарлотту, улыбнулась и взяла ее за руку. — Когда мисс Весткот узнала о вас от Джорджа, нас вначале расстроили сообщения о вашем прошлом и ваших способностях. Мы сплели прочную сеть вокруг Моуберли, а теперь вы могли разрушить ее. Я думала, как отделаться от вас, и случайно натолкнулась на «Журнал Битона». Вы же помните его, доктор? Шерлок Холмс — первый детектив-консультант в мире?
Я кивнул. И довольно отчетливо все припомнил.
— Там я почерпнула вдохновение, — продолжила Сюзетта, — для совершенно нового типа игры, подходящей для этого века разума, века науки, под скептическим взглядом которой должны умереть все суеверия. Лайлу очаровала моя идея. Мы подстроили все так, что вы занялись этим делом, а сами следили за его ходом, прослеживали каждый ваш шаг в этом лабиринте. У вас все шло очень хорошо — приятно было видеть, — но в конце, конечно же, вы не смогли понять… Я знала, что не сможете…
— Почему?
— Я всегда утверждала, что вы дитя своего века, своего рационального века.
Я непонимающе уставился на нее.
— Самым интригующим аспектом этой игры было испытать вашу гордыню и увидеть ее посрамление. — Она протянула мне что-то. — Помните это?
То была карточка, которую я нашел в шкатулке из-под опиума.
— Как часто я говорила вам, что когда вы исключите невозможное, то все остальное, даже самое невероятное, должно быть истиной?
Я покачал головой, дико рассмеялся и порвал карточку.
— Да, — согласился я, — вы были правы — какая гордыня! Как же я был слеп раньше! Как я мог не подозревать об этом… какие могли быть возможности… или удовольствия… или переживания? Но теперь, слава Богу, — я поднял руки и огляделся по сторонам, — теперь, слава Богу, я понял!
Я вновь истерически рассмеялся. Действительно, слава Богу! Я никогда не знал такого счастья, никогда не чувствовал себя столь раскованным… столь свободным. Всякие пределы исчезли!
Однако очень скоро нахлынули воспоминания, точно такие же, как после первого убийства. Как в картине, очищаемой от накопившейся пыли, проступала моя вина, вначале — тускло, а затем — со все большей четкостью. По мере этого все вокруг постепенно преображалось в тюрьму, и я осознал тщетность попыток бежать отсюда. Я оставался с другими плененными животными, украшавшими этот зверинец, любопытным трофеем среди остальных. Оглядываясь по сторонам, я понимал, что мне была подарена особая привилегия — оставлена человеческая форма, ибо меня могли превратить в чудовище, в паука, в змею. Как Сюзетта объяснила мне, Лайла испытывала огромное удовольствие, выбирая то, во что она превратит свою очередную жертву.
— Это всегда что-то изысканное, — улыбнулась она. — Наказание, соответствующее преступлению.
— Преступлению?
— Да… наказание за скуку. Ибо, в конце концов, ей всегда надоедает человеческая любовь, хотя Лайла сама тоже любит и питается любовью. Карлик, например, — это французский виконт, который около двух веков тому назад был очень красив, но опасно тщеславен. Пантера — ашантская девушка, наглая и жестокая, хотела заколоть Лайлу кинжалом в припадке ревности. Сэр Джордж… ну, его вы видели сами.
— Но вы убили eгo, обескровили до того, что он превратился в прах.
Сюзетта отвернулась.
— Но я же вампир, — сказала она наконец. — Я должна пить кровь.
— Должна?
Она холодно взглянула на меня:
— Вам пора понять, что убийство — это необходимость.
— Значит, пора? Так я тоже вампир, как и вы?
Сюзетта нахмурилась и медленно покачала головой:
— Наверное, нет, — проговорила она. — Я подумала, было, что да. Но Лайла может превращать свои жертвы во что угодно. Может быть, вы просто убийца, и ничего более. Ибо если бы Лайла превратила вас в вампира, то, поверьте мне, вы бы почувствовали жажду крови,
— Мне нравится проливать ее, — ответил я. — Иногда.
— Но не пить?
— Нет.
— Что ж, — пожала плечами она, — тогда вы не вампир.
— А вы? Что Лайла сделала из вас?
Она повернулась ко мне, и теперь на женском лице не осталось и следа от ребенка. Лицо ее было ужасно, но светилось умом, и привлекательностью.
— Когда Лайла познакомилась со мной и совратила меня, — произнесла она, — я уже была вампиром.
— Когда это случилось?
— Очень давно.
Во мне шевельнулось былое любопытство, забытое неверие в то, что такое может быть.
— Как давно? — поинтересовался я.
— При дворе мавританских королей в Испании, тысячу лет тому назад… может быть, одиннадцать веков. Сейчас трудно вспомнить.
— А Лайла… где она встретилась с вами? В Испании?
Сюзетта отрывисто кивнула, глядя вдаль, в ночь, и отбрасывая элегантно причесанные волосы взрослой женщины.
— Когда я впервые повстречала ее, — проговорила она, — я жила среди фонтанов и дворцов Андалузии, где в те годы, как никогда раньше, цвели образование и все блага цивилизации. Мать моя была еврейка, отец — христианин, а я жила среди арабов в Халифате, пользуясь различными культурами, принадлежа к каждой и в то же время ни к одной из них, из-за чего и зародилась насмешка над всеми нами. Моей страстью было знание, а удивление было постоянным состоянием моего разума. Лайлу я любила, ибо мне казалось, что и у нее такие же черты характера, только многократно усиленные, так что она всегда побуждала меня дерзать и восхищала меня. Мы покинули Испанию, скитались по всему миру два… три… не знаю сколько веков. Но всегда возвращались в ее любимое прибежище, в королевство среди гималайских вершин, которое было ее настоящим домом и которое, как вы сами убедились, она всегда будет защищать. Другие места она всегда покидает — империи, города, различные скопища людей, — но Каликшутру никогда. Она, а вместе с ней и я, слишком долго там прожили.
— Да, — воскликнул я, вдруг вспоминая, — я видел вас, в виде статуи, в храме в джунглях. Вы стояли у ее трона… Правда, когда статуя была сделана… вы уже, по-видимому, были превращены…
— Да, — кивнула она с улыбкой печальной и полной насмешки над собой. — Так, в конце концов, и случилось. Я наскучила Лайле. — Сюзетта помедлила. — Так же как и она мне. Я сказала, что хочу уйти. Ее вечные требования развлечений стали утомлять меня. Я устала от игр, мне хотелось чего-то иного… И, уходя, я сказала ей, что она как ребенок… — Сюзетта замолкла. — Но она все-таки достала меня. Мне не удалось убежать от нее.
— Так вы тоже пленница?
Сюзетта не ответила.
— Вы можете уйти, если захотите? — выспрашивал я. — Я имею в виду ваши силы… вас нельзя остановить?
Сюзетта отвернулась и взглянула на звезды. Мы взбирались по лестнице к стеклянному куполу и вот прошли сквозь него, оказавшись снаружи, в ночи.
— Взгляните же! — прошептала она, и я взглянул.
Она вновь стала маленькой девочкой. Я пытался разглядеть женщину за косичками, ленточками, нарядным платьицем. Но она исчезла. Я вдруг вспомнил существо из лодки. Его прошлого я тоже не разглядел, когда смотрел на него на реке. Я нахмурился, и на лбу у меня выступил пот.
Вглядываясь в алое свечение распростершегося предо мною Лондона я почувствовал, что легким ветерком мне навеялось покалывание гнева. Симптомы моего собственного превращения начинали возвращаться ко мне.
— Мне надо идти обратно, — проговорил я, поскользнулся, и Сюзетта с улыбкой поддержала меня под руку.
Мы прошли в дверь, и гнев во мне сразу затих. Я взглянул на Сюзетту и опять увидел женщину.
— Значит, бежать нельзя, — прижался я лбом к стеклу. — Никогда!
— Вы можете уйти, — ответила Сюзетта, — но вы никогда не уйдете от того, во что она вас превратила.
— И так со всеми нами? Здесь, в этой тюрьме?
— В тюрьме? Вы считаете это тюрьмой?
— Разве нет? Тогда что же это?
Сюзетта пожала плечами:
— То, что вам обещали, то, чего, в конце концов, вы так отчаянно искали: убежище от законов вероятности, где человеческая наука больше не применима. Разве не к этому вы стремились? Вы добились своего.
Сюзетта помолчала, глядя на купол света над нашими головами, на сверкание звезд.
— Где бы в мире она не жила, — тихо проговорила она, — Лайла воссоздает такое измерение для себя. Все вокруг нас конечно, но здесь, где мы живем, — бесконечность.
— Да, — проследил я за ее взглядом и поежился. — Бесконечность в норе между стен склада.
— Вас это расстраивает? Почему?
— Очень мне напоминает, — я помедлил, — ловушку муравьиного льва, охотящегося за добычей.
Она приподняла бровь:
— Почему муравьиного льва, доктор?
— Вспомните, — иронически улыбнулся я, — личинка его выкапывает нору, в которую заманиваются любознательные муравьи. И там ими питается, высасывает из них все соки и отбрасывает в сторону оставшиеся от них панцири. Что же ждет здесь, как не такая же ловушка? Челюсти распахнуты, и в них забредают муравьи… Муравьи, вроде этих несчастных из опиекурильни.
— Не разделяю вашего возмущения. Трудно сочувствовать судьбе муравьев.
— Так я прав? Опиумный притон служит краем ловушки?
Наступило длительное молчание.
— Да, — наконец созналась Сюзетта. — Именно так.
— А Подидори?
Глаза ее сузились:
— А что Подидори?
— Он — хранитель ловушки. Значит, он не является частью коллекции Лайлы, одним из ее трофеев?
— Полидори? Нет. — Сюзетта холодно взглянула на меня и рассмеялась. — Она бы никогда не выбрала его себе в любовники.
— А почему здесь Шарлотта Весткот?
— Шарлотта Весткот не живет здесь, она всего лишь инструмент.
— Разве?
— Она никогда не была с Лайлой. Нам потребовалась жена для сэра Джорджа, вот и все. Конечно же, англичанка. Так что мы захватили Весткотов на горной дороге. Мать была чересчур безобразна, и мы съели ее. Но из Шарлотты Весткот получился хорошенький вампир. Кроме того, она, умна, как раз это нам и было нужно, и в ней живет примечательная, немедленно проявившаяся склонность к пороку.
— Это ясно, — согласился я. — А Полидори? Что он делает в этом зверинце? Лайла тоже сделала из него вампира?
— Нет, доктор, это не она. И вы хорошо знаете.
— А кто? Лорд Байрон?
Сюзетта наклонила голову.
— Так вот чем здесь занимается Полидори… Вендетта, кровная месть против лорда Байрона и всего клана Рутвенов?
— Как я понимаю, у его сиятельства свои соображения касательно убийства тех, кто с ним одной крови. Полидори любит посылать его потомков к нему, чтобы напомнить лорду Байрону, какое он чудовище. Артур Рутвен был одним из этих потомков. Так что, как ответ на ваш первоначальный вопрос, надо признать, что у Полли и Лайлы были в некотором роде общие цели.
— Но Артур Рутвен давным-давно мертв. Люси, его сестра, до сих пор жива… Скажите, Сюзетта, у Полидори и Лайлы до сих пор… общие цели?
— Доктор, — подняв руку, улыбнулась Сюзетта, — я и так уже ответила на многие ваши вопросы. Игра закончена… И вы проиграли, доктор. Утешьтесь этим. Будьте спортсменом.
С этими словами она ушла. Я тоже спустился по лестнице, размышляя над тем, что узнал от Сюзетты. И вдруг с волнением почувствовал, что мой разум становится почти прежним — острым и решительным. Да, я проиграл. Я опоздал. Но сейчас я играю не за себя.
Ясно, что ключ к загадке у Полидори. Моя беседа с Сюзеттой подтвердила подозрение, о котором я размышлял ранее, — мир Лайлы был ни чем иным, как норой, вырытой в кирпичных стенах склада, и вход в эту нору вел через лавку Полидори. Через нее заманивались наркоманы, через нее прошли мы со Стокером, она была местом, где реальность смешивалась с лежащей за ней нереальностью. Ибо в остальных местах, таких, как, например подход с главной улицы или причал на Темзе, граница между двумя состояниями была скорее стеной, чем местом встречи, находилась под неусыпным надзором Лайлы, и проникнуть сквозь этот барьер вопреки ее желанию никто не мог. Проникнуть… и, конечно же, выбраться обратно. Но через лавку Полидори… Лавка Полидори… То, что ведет к бесконечности, может, в конце концов, и вывести оттуда. Может быть, Лайла не заметит моего бегства, если я уйду через эту дверь… через лавку Полидори? Правда, данные эти едва ли позволяли делать выводы, рассуждения едва ли подтверждались фактами, но выбора не было, оставалось только пробовать, пытаться. И вообще, могло ли наказание за неудачу быть хуже того, что я сейчас переживал?
Естественно, если я намеревался бежать через лавку Полидори, мне нужно было обхаживать его самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60