Это 140-150 кабельтовых. Потом сближаемся.
Ни один человек не решился проронить ни слова, все сидели или стояли выпрямившись как истуканы, глядя ничего не выражающими глазами прямо перед собой.
- Ни ночью, ни днем им от нас не уйти. Наш радар - это козырь, которого у них в колоде нет и не будет. На такой дистанции калибр не важен. Соединению Гонта зайти им в лоб и осветить. Потом торпедная атака совместно крейсеров и эсминцев. Если не справимся сами, то через пару дней наведем на них Бонхэм-Картера и устроим второй Ютланд...
При этих словах стоящий навытяжку тридцатилетний капитан-лейтенант Элксенсон, флагманский штурман штаба эскадры, ощутимо вздрогнул, почувствовав хлынувший из пор его кожи холодный пот. Его отец был артиллерийским офицером в батарее противоминного калибра «Лайона», перенес и Доггер-Банку, и ютландскую бойню, и не считал нужным скрывать от сыновей подробности пережитого кошмара. Боль в голосе отца, жесткого и сдержанного человека, в те немногие моменты, когда им удавалось упросить его рассказать им о Ютланде, производила на них не меньшее впечатление, чем багровый кордитный ожог на обоих предплечьях и кистях, которыми он тогда закрыл лицо.
Мур резко обернулся на привлекшего его внимание офицера, смерив его взглядом, но тот больше не шелохнулся, глядя прямо перед собой и всем своим видом изображая мраморную статую.
- Ютланд... - адмирал взвесил на языке так громко прозвучавшее слово. - Ютланд... Вот оно что...
Он, не отрываясь, глядел в лицо своего штурмана, с которым плавал не первый год, высоко ценя его как профессионала и фанатика своего дела, в котором до сих пор ни разу не замечал проявлений человеческих слабостей.
- А есть ли у нас другой выход?
Среди офицеров возникло какое-то движение, словно все одновременно повели плечами, но опять ни один не рискнул произнести ни слова.
- А вот другого выхода у нас нет.
На этот раз Мур был уже спокоен, и во взгляде, который он наконец отвел от бледного неподвижного лица капитан-лейтенанта, пережитого им минуту назад бешенства не было и в помине, оно ушло глубоко внутрь. Только после этого чувствовавший себя одиноким и незащищенным солдатом, на которого надвигается вражеский танк, флаг-штурман рискнул подумать, что разум и воля адмирала по силе воздействия равны, по крайней мере, шестнадцатидюймовому калибру. Накопившийся в легких воздух он выдохнул абсолютно бесшумно.
- Если мы их выпускаем, Бонхэм-Картер сам с ними связываться не будет, это я лично ему прикажу. Погода... Она вряд ли улучшится, а скорее и наоборот. Если они дойдут до Мурманска, то все эти жертвы, две тысячи погибших американских моряков, наши метания - все будет зря. По большому счету это будет означать, что после потопления «Шарнхорста» год назад мы все зря ели свой хлеб и переводили топливо, за которое платили жизнями экипажи «купцов» и эсминцев...
- Они могут попасться и субмаринам наци.
- Не стоит на это особо рассчитывать. С абсолютно той же вероятностью им можем попасться и мы. Даже, пожалуй, с большей - мы еще в проливе, и нас могут атаковать даже янки, с них станется.
- Силуэт «Кинг Джорджа» уникален, спутать его с чем-то - значит совсем себя не уважать.
- Разве что с «Лондоном».
- В любом случае, они предупреждены, что линкоры Флота Метрополии в море...
Перебрасываясь фразами, офицеры штаба расселись по креслам. Вестовые в белых перчатках принесли чай с бисквитами, мирная обстановка в салоне напоминала какой-нибудь аристократический офицерский клуб в Лондоне или Ливерпуле - основных нервных узлах морских операций. Адмирал разрешил закурить, и разговор стал еще более непринужденным. У Элксенсона мелькнула мысль, что все вокруг свихнулись, но этого просто не могло быть, и он решил, что сам сходит с ума. Нереальность происходящего подчеркивалась темой разговора. Обсуждалась наиболее выгодная дистанция ночного боя, и в качестве «адвоката дьявола» выступал старший артиллерийский офицер «Дьюк оф Йорка», фанатичный приверженец крупной артиллерии. Его любимым коньком была разработка варианта ситуации, когда тяжелый корабль, не замеченный авиаразведкой, внезапно атакует соединение авианосцев, - после потопления «Беннигтона», именно в таких условиях его авторитет возрос неизмеримо.
Неизмеримо возрос к этому моменту и авторитет Баграмяна, оказавшегося первым из командующих фронтами, которому удалось добиться значительного успеха в медленно разгорающейся битве на просторах северо-западных земель Германии. К восьми часам вечера отдельные подвижные группы 4-й Ударной армии генерала Малышева сумели внезапным ударом захватить неповрежденные мосты через Эмс - чистое золото по военным меркам. Через часы, за которые спешно собранные тыловые части американской дивизии пытались отбить переправы у держащихся за них ногтями и зубами десантников, уже вдоль северного берега реки прошла, отслаивая от Эмса, как стамеска, американскую технику и живую силу, головная бригада 3-го Гвардейского мехкорпуса.
- Кто? - вопросил вдыхающий холодный трубочный дым генералиссимус стоящего навытяжку генерала.
- Полковник Кремер, командир 8-й Гвардейской мехбригады.
- Где представление?
Генерал не понял, и Сталин с раздражением подумал, что даже хорошие новости ему приходится выслушивать от идиотов.
- Представление к званию Героя, обещанное командиру первой части, которая пересечет коммуникации.
- Да, товарищ Сталин. Командир корпуса, наверное, представит листы после завершения операции...
- Нам придется извести много чернил на подписи к наградным листам, товарищ Сталин, но это будет самой простой частью.
Шапошников был одним из немногих армейских военных, присутствовавших в последние дни на заседаниях Ставки. Ключевые фигуры - Жуков, Василевский - были в войсках.
- Да... Чернил в стране хватит. Гм... Значит, все-таки Баграмян, а не Черняховский. Интересно. Я не ожидал такого.
- Иван Христофорович в исключительно хорошем темпе разделался с противостоящими ему частями, не постеснявшись вовремя задействовать Вольского. Перед ним не оказалось крупных танковых частей, а вот Иван Данилович столкнулся с сопротивлением немецкого танкового корпуса, более устойчивого в гибкой обороне, чем американские части. Бывший «Герман Геринг». И вообще, в полосе Третьего Белорусского оказалось больше немецких частей, чем мы предполагали. Не знаю, можно ли в этом винить разведку - она сработала выше всяческих похвал...
Шапошников закашлялся под осуждающим взглядом Сталина, но справился с собой и добавил:
- Разведданных никогда не бывает достаточно. Что-то я не встречал в своей жизни ни одной карты, выкраденной со стола Рауса. И хорошо. Потому что я бы ей не поверил. Просто так ничего достаться не может. Надо думать, как усилить 11-ю Гвардейскую, чтобы она наконец опрокинула чертова «Геринга», а то он нам всю обедню испортит...
Он снова начал кашлять. Сталин, сев, машинально постукивал трубкой по рукаву, задумавшись.
- Хватает ли ему противотанковых средств? - спросил он после непродолжительного молчания.
- Когда наши войска дерутся с германскими танковыми частями, противотанковых средств хватать не может.
Сталин посмотрел на Шапошникова несколько удивленно - такая формулировка ему понравилась. Открыв блокнот, он быстро записал фразу маршала, подчеркнув ее дважды.
- Усилить Черняховского. Всемерно. Пусть товарищ Жуков представит требования. Что с западным фасом?
- Хуже. Ни недооценки не было, ни просчетов. Просто не хватает сил, чтобы ломать их в таком же темпе, как с востока. Спиной их держат канадцы и британцы на голландской границе, и хотя у них недостаточно сейчас сил и средств для решительного наступления, но тщательно беречь свои спины нашим войскам приходится. Единственным положительным фактором здесь является то, что наступающим частям приходится действовать против участка ответственности американских частей - в обороне те не так хороши, как немцы или англичане. Все перемешалось, армии толкаются и меняют зоны ответственности после каждого нашего значительного удара. На восемьдесят-сто километров южнее или севернее было бы еще хуже.
- Хороши... Сами они хороши. Чем закончился контрудар Коты? Его отпрепарировали?
- Пешка за качество. Ходжес и Киансписали еще одну дивизию, а Стариков потерял силы и темп. На волоске все висело. Часы решили. Часы и роты. И самое важное - истощается авиация. Потери огромны, и особенно на западном фасе, где концентрация авиации вражеской возрастает с каждым днем. Действовать над полем боя становится все сложнее и сложнее.
- Никто и не говорил, что это будет легко. Но с вами, товарищ Шапошников, я согласен. Авиация на этом участке действительно заслуживает особого внимания. Спасибо за совет.
Маршал кивнул. Он был в официальной отставке с июня сорок второго, и его голос в Ставке был почти чисто совещательным, как и голоса всех остальных. Только решение самого Сталина было окончательным. Еще никому и никогда не удавалось навязать Верховному свою волю - только переубедить, причем ценой значительных усилий, напряжения и нервов. И никогда не знаешь, чем может закончиться такая попытка. Но на уровне «советов», которые старому армейцу давать позволялось, можно было направить мысли Вождя в соответствующем направлении. Шапошников был одним из немногих, кому Сталин демонстрировал свое уважение, и ему вообще позволялось больше, чем другим.
Конец дня 21 ноября встречали в разных местах по-разному. Экипажи кораблей идущих в океане эскадр, продиравшихся через непогоду, лязгали зубами от холода и напряжения. Многие не спали уже вторые или третьи сутки и не ожидали, что смогут уснуть и в эту ночь. Отстающая на несколько часовых поясов Европа полыхала орудийными вспышками, контрастно высвечивающимися на фоне чернеющего неба. В нем проносились рыжие росчерки советских и немецких реактивных снарядов, ищущих пехоту и технику, нащупывали друг друга мечущиеся с места на место батареи, поднимались в воздух твари ночного неба - русские «Ночные Ведьмы» и немецкие Nachtschlacht-flieger-Verbanden, стервятники, слетающиеся на свет и на звук. Еще восточнее мчались на всех парах составы, влекущие к фронту людей и оружие, чтобы напитать войну. Пятнадцать составов - одна дивизия. И назад - с превращенными в металлолом боевыми машинами, безвозвратными потерями бригад и корпусов, с санитарными поездами, за которыми в пропитавшемся кровью и гноем воздухе висел беззвучный крик. Круговорот веществ в природе, насмешка над школьными штампами.
Американцы так и не решились повторить свою недельной давности попытку массированной дневной бомбардировки. Судя по всему, эффект русского варианта «Гроссе Шлага» оказался достаточно значимым. В зоне досягаемости «крепостей» у русских не имелось никакой значимой индустрии, бомбардировка европейских городов, даже находящихся на оккупированной ими территории, их, разумеется, не трогала, а бомбить менее крупные цели было сложно. Ночным бомбардировщикам Королевских ВВС работы было больше, но и их активность большого влияния на развитие ситуации не оказывала.
В последние дни советское командование начало привлекать авиаполки глубинной ПВО к задачам тактического уровня - с жуткими клятвами не втягивать полки в обычную мясорубку, беречь каждую машину, каждого летчика. Они обеспечивали ПВО армейского и фронтового тыла, занятие почти по профилю. Разнообразие встреченных неприятельских машин поражало воображение. В течение всего двух дней перелетевший из Зблева корпус, оставивший на родном поле почти весь тыл и по эскадрилье с каждого полка, встретил в воздухе и старых знакомых - немецких «юнкерсов» с «хейнкелями», американских «бостонов» с «митчеллами» и невиданных еще летчиками «мародеров», чья живучесть и скорость стоила им немало крови.
- Какие новости для нас, пушистых? - спросил командира эскадрильи Николай, его бывший ведомый, только что получивший второе звено эскадрильи после вчерашней гибели его командира.
- Никаких... Лежим, отдыхаем. Первая эскадрилья дежурит.
- А вообще какие?
- Разные. Не помнишь, кто ту «крепость» завалил тринадцатого?
- Э-э-э... Шалва?
- Да, верно. Я никак вспомнить не мог. Молодняк видел?
- Молодняк, - лейтенант улыбнулся, довольный. - Это такой молодняк, который тебя зажарит без сковородки. У каждого второго по два ранения. Так что сиди и бойся.
Новости действительно были разные. Первого ноября погиб Александр Клубов, один из наиболее популярных и результативных летчиков в советской истребительной авиации, но только сейчас известие об этом достигло воюющих частей. Полк, где он был помощником командира по воздушно-стрелковой службе (16-й ГИАП, как стало известно), стали перевооружать на новую технику, и он по должности начал летать первым. Из-за отказа гидравлики Ла-7 скапотировал при посадке, убив любимого всеми мужика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Ни один человек не решился проронить ни слова, все сидели или стояли выпрямившись как истуканы, глядя ничего не выражающими глазами прямо перед собой.
- Ни ночью, ни днем им от нас не уйти. Наш радар - это козырь, которого у них в колоде нет и не будет. На такой дистанции калибр не важен. Соединению Гонта зайти им в лоб и осветить. Потом торпедная атака совместно крейсеров и эсминцев. Если не справимся сами, то через пару дней наведем на них Бонхэм-Картера и устроим второй Ютланд...
При этих словах стоящий навытяжку тридцатилетний капитан-лейтенант Элксенсон, флагманский штурман штаба эскадры, ощутимо вздрогнул, почувствовав хлынувший из пор его кожи холодный пот. Его отец был артиллерийским офицером в батарее противоминного калибра «Лайона», перенес и Доггер-Банку, и ютландскую бойню, и не считал нужным скрывать от сыновей подробности пережитого кошмара. Боль в голосе отца, жесткого и сдержанного человека, в те немногие моменты, когда им удавалось упросить его рассказать им о Ютланде, производила на них не меньшее впечатление, чем багровый кордитный ожог на обоих предплечьях и кистях, которыми он тогда закрыл лицо.
Мур резко обернулся на привлекшего его внимание офицера, смерив его взглядом, но тот больше не шелохнулся, глядя прямо перед собой и всем своим видом изображая мраморную статую.
- Ютланд... - адмирал взвесил на языке так громко прозвучавшее слово. - Ютланд... Вот оно что...
Он, не отрываясь, глядел в лицо своего штурмана, с которым плавал не первый год, высоко ценя его как профессионала и фанатика своего дела, в котором до сих пор ни разу не замечал проявлений человеческих слабостей.
- А есть ли у нас другой выход?
Среди офицеров возникло какое-то движение, словно все одновременно повели плечами, но опять ни один не рискнул произнести ни слова.
- А вот другого выхода у нас нет.
На этот раз Мур был уже спокоен, и во взгляде, который он наконец отвел от бледного неподвижного лица капитан-лейтенанта, пережитого им минуту назад бешенства не было и в помине, оно ушло глубоко внутрь. Только после этого чувствовавший себя одиноким и незащищенным солдатом, на которого надвигается вражеский танк, флаг-штурман рискнул подумать, что разум и воля адмирала по силе воздействия равны, по крайней мере, шестнадцатидюймовому калибру. Накопившийся в легких воздух он выдохнул абсолютно бесшумно.
- Если мы их выпускаем, Бонхэм-Картер сам с ними связываться не будет, это я лично ему прикажу. Погода... Она вряд ли улучшится, а скорее и наоборот. Если они дойдут до Мурманска, то все эти жертвы, две тысячи погибших американских моряков, наши метания - все будет зря. По большому счету это будет означать, что после потопления «Шарнхорста» год назад мы все зря ели свой хлеб и переводили топливо, за которое платили жизнями экипажи «купцов» и эсминцев...
- Они могут попасться и субмаринам наци.
- Не стоит на это особо рассчитывать. С абсолютно той же вероятностью им можем попасться и мы. Даже, пожалуй, с большей - мы еще в проливе, и нас могут атаковать даже янки, с них станется.
- Силуэт «Кинг Джорджа» уникален, спутать его с чем-то - значит совсем себя не уважать.
- Разве что с «Лондоном».
- В любом случае, они предупреждены, что линкоры Флота Метрополии в море...
Перебрасываясь фразами, офицеры штаба расселись по креслам. Вестовые в белых перчатках принесли чай с бисквитами, мирная обстановка в салоне напоминала какой-нибудь аристократический офицерский клуб в Лондоне или Ливерпуле - основных нервных узлах морских операций. Адмирал разрешил закурить, и разговор стал еще более непринужденным. У Элксенсона мелькнула мысль, что все вокруг свихнулись, но этого просто не могло быть, и он решил, что сам сходит с ума. Нереальность происходящего подчеркивалась темой разговора. Обсуждалась наиболее выгодная дистанция ночного боя, и в качестве «адвоката дьявола» выступал старший артиллерийский офицер «Дьюк оф Йорка», фанатичный приверженец крупной артиллерии. Его любимым коньком была разработка варианта ситуации, когда тяжелый корабль, не замеченный авиаразведкой, внезапно атакует соединение авианосцев, - после потопления «Беннигтона», именно в таких условиях его авторитет возрос неизмеримо.
Неизмеримо возрос к этому моменту и авторитет Баграмяна, оказавшегося первым из командующих фронтами, которому удалось добиться значительного успеха в медленно разгорающейся битве на просторах северо-западных земель Германии. К восьми часам вечера отдельные подвижные группы 4-й Ударной армии генерала Малышева сумели внезапным ударом захватить неповрежденные мосты через Эмс - чистое золото по военным меркам. Через часы, за которые спешно собранные тыловые части американской дивизии пытались отбить переправы у держащихся за них ногтями и зубами десантников, уже вдоль северного берега реки прошла, отслаивая от Эмса, как стамеска, американскую технику и живую силу, головная бригада 3-го Гвардейского мехкорпуса.
- Кто? - вопросил вдыхающий холодный трубочный дым генералиссимус стоящего навытяжку генерала.
- Полковник Кремер, командир 8-й Гвардейской мехбригады.
- Где представление?
Генерал не понял, и Сталин с раздражением подумал, что даже хорошие новости ему приходится выслушивать от идиотов.
- Представление к званию Героя, обещанное командиру первой части, которая пересечет коммуникации.
- Да, товарищ Сталин. Командир корпуса, наверное, представит листы после завершения операции...
- Нам придется извести много чернил на подписи к наградным листам, товарищ Сталин, но это будет самой простой частью.
Шапошников был одним из немногих армейских военных, присутствовавших в последние дни на заседаниях Ставки. Ключевые фигуры - Жуков, Василевский - были в войсках.
- Да... Чернил в стране хватит. Гм... Значит, все-таки Баграмян, а не Черняховский. Интересно. Я не ожидал такого.
- Иван Христофорович в исключительно хорошем темпе разделался с противостоящими ему частями, не постеснявшись вовремя задействовать Вольского. Перед ним не оказалось крупных танковых частей, а вот Иван Данилович столкнулся с сопротивлением немецкого танкового корпуса, более устойчивого в гибкой обороне, чем американские части. Бывший «Герман Геринг». И вообще, в полосе Третьего Белорусского оказалось больше немецких частей, чем мы предполагали. Не знаю, можно ли в этом винить разведку - она сработала выше всяческих похвал...
Шапошников закашлялся под осуждающим взглядом Сталина, но справился с собой и добавил:
- Разведданных никогда не бывает достаточно. Что-то я не встречал в своей жизни ни одной карты, выкраденной со стола Рауса. И хорошо. Потому что я бы ей не поверил. Просто так ничего достаться не может. Надо думать, как усилить 11-ю Гвардейскую, чтобы она наконец опрокинула чертова «Геринга», а то он нам всю обедню испортит...
Он снова начал кашлять. Сталин, сев, машинально постукивал трубкой по рукаву, задумавшись.
- Хватает ли ему противотанковых средств? - спросил он после непродолжительного молчания.
- Когда наши войска дерутся с германскими танковыми частями, противотанковых средств хватать не может.
Сталин посмотрел на Шапошникова несколько удивленно - такая формулировка ему понравилась. Открыв блокнот, он быстро записал фразу маршала, подчеркнув ее дважды.
- Усилить Черняховского. Всемерно. Пусть товарищ Жуков представит требования. Что с западным фасом?
- Хуже. Ни недооценки не было, ни просчетов. Просто не хватает сил, чтобы ломать их в таком же темпе, как с востока. Спиной их держат канадцы и британцы на голландской границе, и хотя у них недостаточно сейчас сил и средств для решительного наступления, но тщательно беречь свои спины нашим войскам приходится. Единственным положительным фактором здесь является то, что наступающим частям приходится действовать против участка ответственности американских частей - в обороне те не так хороши, как немцы или англичане. Все перемешалось, армии толкаются и меняют зоны ответственности после каждого нашего значительного удара. На восемьдесят-сто километров южнее или севернее было бы еще хуже.
- Хороши... Сами они хороши. Чем закончился контрудар Коты? Его отпрепарировали?
- Пешка за качество. Ходжес и Киансписали еще одну дивизию, а Стариков потерял силы и темп. На волоске все висело. Часы решили. Часы и роты. И самое важное - истощается авиация. Потери огромны, и особенно на западном фасе, где концентрация авиации вражеской возрастает с каждым днем. Действовать над полем боя становится все сложнее и сложнее.
- Никто и не говорил, что это будет легко. Но с вами, товарищ Шапошников, я согласен. Авиация на этом участке действительно заслуживает особого внимания. Спасибо за совет.
Маршал кивнул. Он был в официальной отставке с июня сорок второго, и его голос в Ставке был почти чисто совещательным, как и голоса всех остальных. Только решение самого Сталина было окончательным. Еще никому и никогда не удавалось навязать Верховному свою волю - только переубедить, причем ценой значительных усилий, напряжения и нервов. И никогда не знаешь, чем может закончиться такая попытка. Но на уровне «советов», которые старому армейцу давать позволялось, можно было направить мысли Вождя в соответствующем направлении. Шапошников был одним из немногих, кому Сталин демонстрировал свое уважение, и ему вообще позволялось больше, чем другим.
Конец дня 21 ноября встречали в разных местах по-разному. Экипажи кораблей идущих в океане эскадр, продиравшихся через непогоду, лязгали зубами от холода и напряжения. Многие не спали уже вторые или третьи сутки и не ожидали, что смогут уснуть и в эту ночь. Отстающая на несколько часовых поясов Европа полыхала орудийными вспышками, контрастно высвечивающимися на фоне чернеющего неба. В нем проносились рыжие росчерки советских и немецких реактивных снарядов, ищущих пехоту и технику, нащупывали друг друга мечущиеся с места на место батареи, поднимались в воздух твари ночного неба - русские «Ночные Ведьмы» и немецкие Nachtschlacht-flieger-Verbanden, стервятники, слетающиеся на свет и на звук. Еще восточнее мчались на всех парах составы, влекущие к фронту людей и оружие, чтобы напитать войну. Пятнадцать составов - одна дивизия. И назад - с превращенными в металлолом боевыми машинами, безвозвратными потерями бригад и корпусов, с санитарными поездами, за которыми в пропитавшемся кровью и гноем воздухе висел беззвучный крик. Круговорот веществ в природе, насмешка над школьными штампами.
Американцы так и не решились повторить свою недельной давности попытку массированной дневной бомбардировки. Судя по всему, эффект русского варианта «Гроссе Шлага» оказался достаточно значимым. В зоне досягаемости «крепостей» у русских не имелось никакой значимой индустрии, бомбардировка европейских городов, даже находящихся на оккупированной ими территории, их, разумеется, не трогала, а бомбить менее крупные цели было сложно. Ночным бомбардировщикам Королевских ВВС работы было больше, но и их активность большого влияния на развитие ситуации не оказывала.
В последние дни советское командование начало привлекать авиаполки глубинной ПВО к задачам тактического уровня - с жуткими клятвами не втягивать полки в обычную мясорубку, беречь каждую машину, каждого летчика. Они обеспечивали ПВО армейского и фронтового тыла, занятие почти по профилю. Разнообразие встреченных неприятельских машин поражало воображение. В течение всего двух дней перелетевший из Зблева корпус, оставивший на родном поле почти весь тыл и по эскадрилье с каждого полка, встретил в воздухе и старых знакомых - немецких «юнкерсов» с «хейнкелями», американских «бостонов» с «митчеллами» и невиданных еще летчиками «мародеров», чья живучесть и скорость стоила им немало крови.
- Какие новости для нас, пушистых? - спросил командира эскадрильи Николай, его бывший ведомый, только что получивший второе звено эскадрильи после вчерашней гибели его командира.
- Никаких... Лежим, отдыхаем. Первая эскадрилья дежурит.
- А вообще какие?
- Разные. Не помнишь, кто ту «крепость» завалил тринадцатого?
- Э-э-э... Шалва?
- Да, верно. Я никак вспомнить не мог. Молодняк видел?
- Молодняк, - лейтенант улыбнулся, довольный. - Это такой молодняк, который тебя зажарит без сковородки. У каждого второго по два ранения. Так что сиди и бойся.
Новости действительно были разные. Первого ноября погиб Александр Клубов, один из наиболее популярных и результативных летчиков в советской истребительной авиации, но только сейчас известие об этом достигло воюющих частей. Полк, где он был помощником командира по воздушно-стрелковой службе (16-й ГИАП, как стало известно), стали перевооружать на новую технику, и он по должности начал летать первым. Из-за отказа гидравлики Ла-7 скапотировал при посадке, убив любимого всеми мужика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89