А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мне уже давно полагалось бы отойти ко сну.
Пересекая парк, размахивая руками, подпрыгивая и бегая кругами, чтобы согреться, я пытался сообразить, что же мне теперь делать. Больше всего мне хотелось найти какое-нибудь местечко, чтобы отогреться и поспать, какое-нибудь местечко, где я буду в безопасности.
Как насчет квартиры матери? Там даже сохранилась парочка моих пиджаков школьных времен. Я мог выспаться, согреться, перекусить, а уж завтра решить, что надо делать.
Но нет. Разве эти двое убийц не направились прямиком к дяде Элу? Разве это не означает, что они все про меня знают? Знают, к кому я пойду, куда побегу. Может, сейчас они устроили засаду в доме матери и дожидаются моего появления.
Стало быть, надо идти куда-то еще. Куда-то еще. Но куда еще?
Добравшись до Западной Сентрал-Парк-авеню, я так ничего и не придумал.
Я вышел из парка между 62 и 63-й улицами, с минуту постоял на тротуаре, потом пересек проспект и двинулся по 62-й. Теперь, когда я наметил себе хоть какое-то место назначения, стоять истуканом было слишком холодно.
Куда-нибудь, куда-нибудь. Точнее, к кому-нибудь. Должен же найтись какой-то знакомый, который приютит меня на остаток ночи.
И тут я вспомнил об Арти Декстере. Мы не виделись с Арти семь или восемь месяцев, с того дня, когда он в последний раз заглянул ко мне в бар.
Мы вместе ходили в школу, тогда-то он и начал играть на конга-барабане на воскресных представлениях ансамблей ударных инструментов. Позднее Арти пристрастился к гитаре и народным песням, а заодно приторговывал по случаю марихуаной и разными пилюлями. По крайней мере, такое у меня сложилось впечатление. Не знаю, сколько в этом было правды, а сколько показухи. Иногда у него бывало много денег, но порой он попросту нищенствовал. Как в последний раз в Канарси, когда занял у меня десятку. Теперь он должен мне общим счетом тридцать пять долларов. Такую сумму Арти потянет, это я знал.
У нас с Арти несколько странные отношения. В школе он был колоритной фигурой, а у колоритных фигур всегда есть прилипалы, увивающиеся вокруг. Я из этих прилипал, но Арти почему-то всегда любил меня, и мы с ним были ближе, чем обычный герой и его прихвостень. Мы поддерживали отношения и после школы, хотя и весьма нерегулярно. Все сводилось к тому, что Арти появлялся, когда я его совсем не ждал, и звал меня на какую-нибудь вечеринку. Или просто заглядывал в бар, проходя мимо. Ну, все такое. Думаю, мы могли бы и впрямь стать близкими друзьями, сумей я побороть в себе комплекс прилипалы. Но я так и не сумел.
Из всех моих знакомых, которых, если разобраться, не так уж и много, Арти Декстер больше других годился для того, чтобы принять незваного гостя в четыре часа утра в среду. Клюя носом, размахивая руками и стуча пяткой о пятку, я устремился на запад по 62-й улице, преисполненный сознанием внезапно обретенной новой цели.
Арти, разумеется, проживает в Виллидже. Я дошел до Бродвея, свернул налево и приковылял на площадь Колумба, сделав изрядный крюк по пути туда.
Потом спустился и метро, чтобы сесть на первый же поезд. Маршруты поездов, отправляющихся с Шестой и Восьмой авеню, расходятся к югу от площади Колумба и снова сходятся на Западной Четвертой улице. Именно эта остановка и была мне нужна.
Первым подошел поезд с буквой "А" — тот, на котором певец Билли Стрейхорн хочет отправить всех в Гарлем. Я сел на него и поехал в противоположную от Гарлема сторону. В вагоне уже было человек девять, кислые парни в рабочей одежде да парочка молоденьких бездельников, которые дрыхли, разинув рты.
На этот раз остановки (их было шесть) не так раздражали меня. Пока я чувствовал себя в относительной безопасности.
Писатели, раз в десять лет приезжающие в Нью-Йорк с какой-нибудь Майорки, чтобы прикупить новые плавки, утверждают в своих книжках, что этот большой город никогда не спит. Уж они-то знают! Но на самом деле Нью-Йорк спит, да еще как, приблизительно с половины пятого до четверти шестого утра.
Всего сорок пять минут, скажете вы, слишком мало для сна. Но они могут показаться вам вечностью, если вы окажетесь в числе тех немногих людей, которые бодрствуют в указанный промежуток времени. Особенно в таких местах, как, скажем, Таймс-сквер, которая прямо кипит двадцать три часа и пятнадцать минут в сутки. Шестая авеню — такое же место, особенно за пересечением с 8-й улицей, возле Виллидж-сквер. Кинотеатры и бары закрыты, все на свете закрыто. Нет ни машин, ни пешеходов, а улицы, расходящиеся отсюда в западном направлении подобно вееру, все как одна темны, узки и безлюдны.
Я торопливо затрусил через пустырь по ухабистому гудрону Шестой авеню дальше по улице, которая должна была вывести меня на площадь Шеридана. Все вокруг казалось таким маленьким и узеньким. Я шел будто по заброшенной съемочной площадке.
Арти Декстер живет на Перри-стрит, на которую я попал, миновав площадь Шеридана, Гроув-стрит и еще пару улиц. Я не знаю названий половины улиц в Виллидже и не думаю, чтобы чьи-либо еще познания на этот счет были обширнее.
Мне знакомы два здешних огромных перекрестка, потому что я слышал о них от Арти. Один из них — перекресток западных Десятой и Четвертой улиц, и его вполне достаточно, чтобы приезжий мигом развернулся и отправился восвояси, в родную деревню. А второй (я миновал его по пути к площади Шеридана) перекресток находится там, где Уэйверли-плейс пересекает Уэйверли-плейс.
Можете мне не верить, если не хотите, но это правда.
В общем, я спешил по этим пустым, имевшим неестественный вид улицам, и холодный ветер трепал короткие рукава моей рубахи, а я гадал, что подумает обо мне Арти, когда я разбужу его среди ночи.
И зря гадал. Уже за полквартала от дома Арти я услышал шум — музыку, крики и пение. Тут либо шла пьянка, либо проводили партийный съезд. Я подобрался поближе. Возгласы и звуки джаза плыли в ночном воздухе, и казалось, что Нью-Йорк все-таки не заснул, а, наоборот, собрал все свои силы в этом маленьком уголке, чтобы заставить дряхлое сердце города биться до самого рассвета. Я поднял голову и увидел ярко сиявшие окна. Похоже, свет горел именно в квартире Арти.
Так оно и было. Когда я позвонил у двери подъезда, ответное «з-з-з» раздалось почти сразу. Я распахнул дверь и пошел по лестнице на второй этаж.
Коридор был полон веселого шума, такого громкого, что казалось, будто невидимые гуляки — здесь, вокруг меня, в этом узеньком вестибюле. Я дошел до его конца и постучал в дверь. Но это было нелепо: никто все равно не услышал бы стук. Поэтому я толкнул дверь и вошел.
У Арти две комнаты с половиной. Означенная половина представляет собой широченный стенной шкаф в гостиной, забитой кухонной утварью. Ванна, которая не входит в число двух с половиной помещений, больше кухни — она очень, очень длинная; ванна стоит на высоком облицованном кафелем помосте, а двери отсюда ведут и в гостиную, и в спальню.
Убранство гостиной исчерпывается едва ли не одними полками — шаткими и покоробившимися под тяжестью долгоиграющих пластинок. Тут есть камин, сверху и с боков окруженный полками. Есть два окна, выходящие на Перри-стрит и со всех сторон обрамленные полками, на которых громоздятся здоровущие громкоговорители. Полками обвешаны двери в прихожую, спальню, ванную, равно как и дверцы стенного шкафа. Не на всех этих полках стоят пластинки, у Арти есть две-три книжки, разные безделушки, стоящие на полках там и сям вперемежку с деталями музыкального центра, и еще всякая всячина.
Поскольку все стены заняты полками, мебель (продавленная кушетка и несколько жалких разнокалиберных стульев и столиков) оттеснена на середину комнаты и стоит как на старом желто-зеленом плетеном коврике, так и вокруг него, а среди предметов обстановки по всей комнате понатыканы громкоговорители.
Сейчас на пространстве между полками и мебелью, имеющем форму пончика, если посмотреть на него сверху, толпилось человек пятнадцать или двадцать.
Все — со стаканами в руках и трепом на устах. Я не заметил, чтобы кто-то кого-то слушал. И не увидел ни одного человека, который сидел бы на предназначенной для этого мебели.
Внезапно передо мной возник Арти собственной персоной. В нем примерно пять футов и четыре дюйма — на полфута меньше, чем во мне, и улыбка его сияет как россыпь бриллиантов, потому что он поставил на зубы коронки. Он никогда не смотрит в одну точку дольше десятой доли секунды, бросает взгляды то в одну сторону, то в другую, будто дротики, и создается впечатление, что он или показывает фокусы, или просто тренирует глазные мышцы. Человек он музыкальный, а посему все время подпрыгивает и дергает руками, будто колет окружающих.
— Малыш! — воскликнул он, молниеносно посмотрев на мое правое плечо, левое ухо, кадык, правый локоть, левую ноздрю и пятно на воротнике моей рубахи, и резко выбросил руки в стороны. — Рад, что ты смог выбраться!
— Мне надо где-то переночевать! — заорал я.
— Все, что пожелаешь, малыш! — крикнул Арти в ответ. Он оглядел с десяток частей моего тела и добавил:
— Будь как дома!
И исчез.
Превосходно. Было уже почти половина пятого утра, и я так устал, что валился с ног. Я протолкался сквозь толпу гостей, каждый из которых успевал сказать мне несколько слов, пока я шел мимо, и открыл дверь спальни. Тут было темно, и это пришлось мне по душе. Я закрыл дверь, но не стал зажигать свет, а начал ощупью пробираться к постели.
Однако в ней уже были люди. Не скажу точно, сколько именно.
— Осторожней, ты! — рявкнул кто-то.
— Прошу прощения, — ответил я.
На полу лежал коврик. Я прилег на него, прикрыл глаза, и шумная гулянка для меня кончилась.
* * *
Самое странное заключалось вот в чем: я знал, что сплю и вижу сон, но понятия не имею, что мне снится. Я в жизни не видел такого гадкого сна будто ты спишь и знаешь, что спишь, и видишь сон, и знаешь, что это дурной сон, кошмарный сон, но не знаешь, о чем он, этот сон.
Наверное, это самое страшное. Ужас перед лицом неведомого, и все такое.
Мне так отчаянно хотелось познакомиться с содержанием моих сновидений, что я вылетел из мира снов, будто пробка из бутылки.
Я лежал на каком-то полу, в широком снопе солнечного света.
Что-то было не так. Окна моей спальни выходят на север, и солнце светит в них под острым углом, причем только в разгар лета, да и тогда в комнату просачивается лишь тоненький лучик. Кроме того, у себя в спальне я дрыхну на кровати, а не на полу. Тут что-то не так, совсем не так, как надо.
Сначала просыпается тело, а мозги — уже потом. Я открыл глаза, пошевелил руками и все вспомнил.
Я рывком принял сидячее положение. Спина болела так, будто из меня выдернули позвоночник.
— Н-да! — произнес я и снова лег. Сон на полу — не самый лучший отдых даже в самые лучшие времена.
Я предпринял вторую попытку подняться, на этот раз медленно, и мне удалось проделать все телодвижения, необходимые для того, чтобы встать на ноги. Я чуть подался вперед и оглядел комнату.
Теперь на кровати возлежал Арти, и он был один. На всех горизонтальных поверхностях — трюмо, ночном столике, сиденьях стульев — стояли полупустые стаканы. Дверь шкафа была открыта, и на полу перед ним высилась груда одежды.
В воздухе стоял кофейный дух, и я, выйдя из спальни, направился к его источнику. Возле кухонной ниши мне на глаза попалась лиловоокая красотка с волосами цвета воронова крыла, одетая в грубые полотняные штаны и черный свитер с высоким горлом. Она готовила яичницу-болтунью. Красотка была босая и совсем маленькая. На вид — гибрид негритянки, китаянки и француженки.
Такой облик обычно принимают еврейские девушки, обучающиеся в музыкально-художественных школах.
Она заговорила первой.
— Вы спали на полу. — Это было произнесено сухим и прозаичным тоном, каким обычно говорят о погоде.
— Похоже, да, — ответил я. Спина у меня болела, руки были грязные, рот, казалось, забит шерстью, а в довершение всего я прекрасно помнил, почему нахожусь здесь, а не в своей собственной уютной квартирке над гриль-баром «Я не прочь». — Можно мне немножко кофе?
Она указала на чайник вилкой, с которой капал яичный белок.
— Угощайтесь. Что, похмелье, да?
— Нет, я вчера не пил. Который теперь час?
— Начало третьего.
— Сейчас день?
Она уставилась на меня.
— Разумеется, день. — Девушка снова принялась взбивать яйца. — Видать, вечеринка была ого-го!
— Так вас тут не было? — спросил я, открывая дверцы буфета в поисках чашки.
— Они все в мойке, — сказала красотка. — Нет, не было. Я девушка-вытрезвитель.
— О! — изрек я.
Мы стояли недалеко друг от друга, она у плиты, а я возле мойки.
Порывшись в груде посуды, я вытащил чашку, как мог, вымыл ее и налил себе кофе.
— Что-то я вас раньше тут не видела, — сказала девушка.
— Я редко сюда выбираюсь.
— Откуда выбираетесь?
— Из Канарси.
Она скорчила такую гримасу, будто я отпустил сальную шуточку, и сказала:
— Ну-ну, давай заливай.
— Нет, правда.
Красотка взяла себе тарелку, выложила на нее болтунью, а сковородку поставила обратно на плиту — Если хочешь яичницы, стряпай сам, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов