Слышно было как позади, Лапников уговаривает собаку спуститься во тьму, а та видимо упирается всеми четырьмя.
– Где-то я слышал, что собаки боятся темноты, – сказал Сергей вглядываясь вперед.
– Правда? – откликнулся селянин – собаки же близки к людям, вот и переняли от них все подряд.
Свет фонарей колебался, а лестница была так узка, что идти приходилось по одному, вряд. Было неприятно, но все-таки не так страшно, как во время спуска в темень Черепиховского собора.
– "В самом гнезде побывал!" – думал про себя Серега, – побывал в само центре, и ведь сунулся туда по доброй воле. Мне же теперь в страшных снах будет этот подвал сниться. Если выживу конечно.
– "Никогда!" – думал он, – «Никогда не спустился бы в такой подвал ночью. Никогда бы не полез ночью в темные воды пруда. В темные воды… никогда…»
Он встрепенулся. Что еще за воды ему пришли на ум. Темные воды пруда. Он не разу не видел этот пруд, но почему-то воспоминание о нем наполняло страхом. Как отголосок давешнего кошмара.
– "Темная вода" – бубнил про себя приезжий, а сам в это время ровно шагал вниз, в глубокий подвал – «Темная вода неизмеримой глубины. А в воде змеи и жабы, и тритоны и тина, что на дне затягивает. И в воду идти. В глубину, ночью… идти»
Фонарь был слаб и освещал самое большее полтора метра впереди, и тут неожиданно высветил такое, от чего Сергей резко встал, а затем с криком шатнулся назад, выронив фонарь.
Фонарь упал на ступеньку, а затем с грохотом прокатился вниз, разбился там обо что-то и вспыхнул. А следом загорелась и часть стены, об которую он ударился.
Оглушительно громыхнуло над ухом ружье, и Серега повторно качнулся в сторону. Затем мимо протиснулся Щербинский, не говоря не слова, а сверху кричал что-то Лапников.
Приезжий потряс головой. У Щербинского тоже нервы напряженны. Как что стреляет во все подряд. А сейчас селянин стоит внизу, и освещает фонарем, то, что напугало так Сергея.
Маленькая площадка. Старая, деревянная дверь с номером. Табличка «Архив». А под дверью лежит труп. Бывший человек, это явно, но уже начал превращаться в змею. Вон и кожа вся чешуйчатая, а на пальцах нет ногтей. На шее обрывок веревки, что сильно неприятным образом напоминает покойного шизика Саню.
Сергей помотал головой. Близкий выстрел обжег щеку, и начал спускаться вниз, к селянину.
– Знакомый случай.
– Да знакомый, многие наслышанные о змеиной стараются помереть, но змеей не стать.
В груди у трупа зияла свежая дыра, но кровь оттуда не сочилась, да и мясо было беловатого рыбьего цвета. Если Щербинский стрелял, то почти всегда попадал.
– А он ходить не станет? – спросил Сергей – пялясь на убитый труп.
– Если до сих не встал, то уже никогда. Это ведь сам держатель архива Мельников. Я слышал его семья свалила отсюда в лучшие места. А он видать не успел.
На лбу у Мельникова светился третий глаз, он был приоткрыт и отражал блик фонаря. Сзади подошел Лапников и тоже вскрикнул, но фонарь удержал, а вот его псина с воем рванулась наверх, к свету, но и ее удержали.
– Труп, – тупо промолвил Лапников, наклоняясь – опять в змею хотел, сколько же здесь таких?
– Одно надеюсь, что в архиве самом их не будет.
– Там будет кое-что похуже, – мрачно пообещал Щербинский.
Сергей подошел к двери, попытался открыть, но к ней всем весом привалился мертвый змей. Приезжий попробовал еще раз. Тело зашаталось и оторвалось от двери с легким, чмокающим звуком. Сергей поспешно отступил на шаг и просительно посмотрел на Щербинского.
Тот ухмыльнулся, криво и стал отыскивать труп за ноги. Сергей и журналист, брезгливо посторонились.
– Кстати, как вы думаете, для чего им третий глаз? – спросил Лапников, довольно бесстрастно, наблюдая, как растекается под потревоженным трупом лужица желтоватой вязкой желчи.
– У змей, – сказал Серега на месте третьего глаза находиться орган, воспринимающий тепловые колебания, а также легкие вибрации воздуха. Это одновременно и ультразвуковое ухо, и термометр. Но у змей этот глаз скрыт под кожей, и совсем не выделятся. А у наших переростков он сильно развит, и действительно похож на глаз. А ты хочешь сказать, что нашел этому объяснение.
– Что-то вроде нашел. Раз уж мы взяли гипотезу, о внешней силе, которая управляет змеиным войском, то скорее всего это то самый знаменитый третий глаз, заведующий шестым чувством у человека.
– То есть предвидение, ясновидение, телекинез… Что-то я не пойму, зачем им столько всего.
Труп, чавкая пополз по ступенькам. Было слышно, как материться, тащащий его Щербинский.
– Ну в данном случае, – сказал Лапников, – я думаю, что глаз заведут телепатией и позволяет связываться новосозданному змею с хозяином.
– С хозяином значит. А те, которые сразу обратились в змею как же. Без связи.
– А это я уж не знаю. Сейчас пойдем, или будем Щербинского ждать.
– Подождем, и пустим вперед.
Сверху громыхнуло, и раздался глухой стук, видно Щербинский, утомившись тащить, выкинул мертвеца единым мощным пинком. Несчастный змеечеловек был выкинут, и селянин, громко топая по ступеням возвращался к ним.
– Что это вы тут стоите? – осведомился он, тяжело дыша, затем понял, усмехнулся и толкнул от себя дверь.
Дверь подалась с ржавым скрипом, и даже с петель посыпалась бурая пыль. Их давно не смазывали и не чистили, ну а теперь и вообще никогда уже не смогут.
Зоотехник широко шагнул в открывшийся проем и приподнял фонарь над головой, чтобы получше осветить дальние углы. Тут же с проклятиями подался назад, чуть не опрокинув, выглядывающего из-за плеча Лапникова. Сергей тоже выглянул в проем.
Кучка из полутора десятков змей полукругом расползалось из под ног Щербинского, спасаясь явно от давно не виденного яркого света. Одну из змей селянин попытался достать сапогом, но не смог, а змеи резво скрылись в темноте.
Серега отодвинул мешающего спутника в сторону и сам шагнул вперед.
– Однако. – Сказал он.
– А ты что думал? – Вопросил Щербинский подходя. – Наш архив, почитай, занимает все подвалы музея, есть только маленькая еще кладовая, да и то сейчас закрыта.
Архив был огромен. В данный момент, Скрываясь во тьме, он казался размером не меньше спортзала размером. А старый фонарь освещал лишь маленькую часть, из уходящих вдаль стеллажей.
Воздух был здесь нехороший, затхлый и качественно отдавал мускусом. В свете их старой коптилки вырисовывались лишь четыре стеллажа, что видимо были началом такого же числа длиннющих рядов. Видно было, что стеллажи начинаются от грязного, холодного сырого, бетонного пола, с ржавыми подтеками, и кончаются как раз у абсолютно идентичного сырого потолка. Стеллажи были непрезентабельные, ржаво – железные, и было трудно понять, как можно в такой сырости хранить старые рукописи.
Вид этих четырех, остовов стеллажин, ясно напомнил Сергею остатки некого стального корабля, многие годы пролежавшего под водой и обросшего моллюсками, водорослями, и прочей морской живностью.
Особенно было неприятно то, как уходили эти стеллажи в темноту. У самой двери приютился маленький металлический столик, на котором грудой были навалены бухгалтерские папки. Папки сопрели в здешней сырости, и лежали мокрой кучей, а из углов у них выглядывала белая плесень.
– Однако, – повторил Сергей, – и здесь мы должны что либо найти?
– Вспомни про страхи. Страх пред темнотой, одни из самых главных страхов. – Встрял не к месту Лапников.
– Ты хочешь сказать? – Сказал Сергей. – Что не собираешься идти вглубь.
– Да нет, в глубь, не в глубь, а неподалеку пороемся.
– Щербинский, – произнес Сергей приподнимая фонарь и принюхиваясь к мертвому воздуху – а не помнишь ли ты, сколько квадратных метров занимает ваш архив?
– Какие метры! – Веско произнес Щербинский, правда, понизив все-таки голос, больно уж гнела черная тишина. – Искать надо.
Он потянулся и прикрепил свой фонарь, на крюк, расположенный аккурат над столиком с бумажным мусором. Стало видно получше, но не намного. Обнажилось еще пол метра стеллажей, да часть бумаг. Даже отсюда было видно, что бумага находиться в состоянии не намного лучшем, чем та что лежала сырым комом на столике.
– И здесь искать, – сказал про себя Сергей и неожиданно явственно представил как он будет искать здесь рукописи. Как сунет руку в эту теплую плесневую сырь. Как будет крошиться бумага, а гнилая бумажная взвесь потечет по руке. Как из вороха будут выползать здоровые белые жуки, что никогда не видели света, как они будут шебуршиться на ладони, а затем упадут вниз, на сырой бетонный пол.
Картина эта встала в сознании так ясно, что Сергея снова чуть не вывернуло, полупереваренной змеей, и он отступил к двери, чтобы спастись от запаха гнилой бумаги.
– Ну… – Начал было Лапников, но его притихший голос, был заглушен мощным визгом идущий из тьмы:
– Чииииивиииириил!!! – шибануло от стеллажей. Визгливый вопль даже эхом легким отдался от стен.
Визг повторился снова и снова, и скоро из тьмы на них обрушивался водопад мерзопакостных звуков, ревов и прочих воплей. Стало видно, как на кромке света и тьмы, снуют маленькие юркие тела, мечущиеся в полном беспорядке. Иногда только фонарный колеблющийся свет ухватывал, чью то чешуйчатую конечность.
Ну и появились глаза. Они появились внезапно, вслед за криком, и повисли почти недвижимо в темноте, где-то на уровне людских глаз. Глаза были разные. Маленькие и большие, широкие и раскосые, а иногда глаз были всего одни, а иного явно три. И цвет у них был самый разнообразный. Преимущественно они были красные, неприятно багровые, но встречались и гнилушно зеленые, и огненно оранжевые. Глаза непрерывно дрожали на своих местах, а вопли могли оглушить.
– "Что за склеп"! – Подумал Серега. – «Здесь и днем шабаш».
Ночные чудища орали на все лады, а вместе с воплями от туда шел мощный поток непереносимой вони, что казалось накатывала многоводной волной, с барашком. Люди встали в некотором оцепенении, созерцая россыпь глаз, что как уголья помигивали впереди. Чем то это было даже красиво, если бы не оглушающий визг, и сознание, что вонь идет явно от обладателей эти глаз.
– Что за… – Выдавил наконец из себя Лапников, но тут же резко шатнулся в сторону, а над его левым плечом просвистел в воздухе плевок зловонной серой слизи.
Слизь гулко шмякнулась в стену, расплескалась и остатки начали неотвратимо сползать вниз, стремясь поскорей встретится с бетоном. Еще пара таких плевков пронеслась над головами и расплылось по потоку. Вонь усилилась, хотя воняло уже почище, чем в сортире.
Щербинский спокойно созерцал все это безобразие, сделав естественный вывод, что раз до сих пор не напали, то эти порождения затхлого подвала и не нападут вовсе. Боятся значит. К такому выводу пришел и Серега, лишь только журналист испуганно пятился к двери, да его собака горестно выла, совершенно неслышимо, в общем гвалте.
Очередной плевок осел на сапоге селянина. Тот глянул на него, кивнул понимающе, а затем не торопясь снял с плеча ружье. Сергей попятился от него в сторону, зная, что сейчас грохнет.
Щербинский снова кивнул, и нажал на спуск.
Тяжелый дробовик грохнул оглушительно, тем более, что палил зоотехник дуплетом. Огненная вспышка порвала в клочки мрак, высветила удивленные рожи морды зубоскальников, запах горелого пороха перебил все остальные, и настала тишина.
То есть полная тишина. Вопли обрезало как ножом, россыпь глаз испарилась, словно ее и не было, и даже вонь потихоньку стала втягиваться в дверь, на свежий воздух.
Тишина была приятна, а уши еще даже слегка закладывало от неожиданности. Пороховая гарь пахла тоже лучше.
– Вот так, – сказал Щербинский, – света боитесь, и огня боитесь, а все что можете, так только орать и вонять.
Он сделал пару шагов вперед и поднял у среднего стеллажа, что-то сморщенное, безжизненно свисающее, ухмыльнулся довольно, а затем зашвырнул бесенка во тьму:
– Отвоевался.
– Однако, – в третий раз сказал Серега шаря взглядом по тьме, но та была безмолвна, – однако если мы не собираемся сидеть здесь до ночи, пожалуй давайте все-таки пороемся в документах.
– Искать будем рукописи? – спросил вернувшийся от двери Лапников.
– Искать будем рукописи и их перевод, а в частности монографии по истории Финно – угорских племен.
– Значит время основания Черепихово, приблизительно тринадцатый – четырнадцатый век.
– Не сколько о селе, сколько о племени, если эти орущие полезут, будем ружьями отгонят. И надо побыстрей, а то ночью здесь будет действительно жарко.
– Тут и так жарко, и воняет. – Произнес Щербинский задумчиво. – Ищите, а я постараюсь вывести эту нечисть. Это кстати что-то вроде обезьян каких то чешуйчатых.
Двинулись искать. Начали с первого стеллажа попробовали найти наводку на четырнадцатый век, но метки оказались безжалостно уничтожены, и теперь уже нельзя было найти где что, приходилось искать наобум.
С первых же папок, Серегины худшие опасения подтвердились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51