За время пребывания в майсирских и нумантийских тюрьмах я обрел немало новых знаний. Шансы на побег повышало и то, что командир миротворцев был чрезвычайно дисциплинированным и организованным человеком, поэтому все действия стражи – прием пищи, строевые занятия, военная подготовка и проверки – осуществлялись строго в одно и то же время.
Впрочем, планы побега, конечно, не могли занимать все мои мысли, так как я понятия не имел, куда смогу направиться, выбравшись за стены башни. Никто не пожелает предоставить мне убежище, и, скорее всего, следует ожидать, что едва ли не любой, увидев мое, к сожалению, весьма запоминающееся лицо, примется кричать, вызывая стражников или же набросится на меня с любым оружием, какое окажется у него под рукой. Если уж мне суждена смерть, то я предпочел бы погибнуть от чистого острого лезвия топора или прочной петли. Возможность быть разорванным на клочки разъяренной толпой меня не прельщала.
Так или иначе, но однажды рано утром за мной пришли охранники, усадили в одну из санитарных карет и доставили в Великий Дворец, некогда принадлежавший Совету Десяти, а затем, после большой перестройки, сделавшей его более современным и роскошным, – императору.
Колеса прогремели по мосту через ров, карета въехала в центральный внутренний двор, приблизилась к дверям, находившимся в глубине, а затем меня втолкнули в тесную каморку, где мне снова пришлось ждать под присмотром четырех охранников, не спускавших с меня настороженных взглядов.
Через некоторое время дверь открылась, и еще полдюжины стражников удостоверились, что я не успел прикончить моих охранников. Затем вошел Скопас. Он стал еще толще, чем был, когда я видел его последний раз, – когда же это было, сразу и не вспомнишь, – более десяти лет тому назад. Скопас был одним из первых членов Совета Десяти, поддержавших Тенедоса, и считался самым разумным из всех этих бестолочей. После коронации он попытался добиться милости императора, но из этого ничего не вышло.
Позже, когда мы сражались в Майсире, он организовал мятеж, закончившийся неудачей, но сумел спастись, скрыться и подготовить второе, на сей раз успешное восстание, случившееся как раз перед тем, как мы потерпели поражение под Камбиазо.
Следом за ним вошел Бартоу. Он в прежнее время был спикером Совета Десяти, но, несмотря на высокое положение, никогда не считался слишком уж проницательным человеком.
Я вежливо поклонился. Скопас ответил мне тем же, тогда как Бартоу, видимо, не решивший, как держать себя со мной, не поприветствовал меня.
– Дамастес а'Симабу, – сказал Скопас, – мы распорядились доставить вас сюда, чтобы предложить вам жизнь, а также возможность вновь присоединиться к нумантийскому дворянству, и возвратить отнятые у вас владения, которые смогут обеспечить вам более чем достойную жизнь.
– Все, что мы хотим, – вмешался Бартоу (и тут я сразу же подумал, что эта беседа была заранее отрепетирована), – это чтобы вы исполнили определенную задачу.
– Мне очень хотелось бы ответить на это, что я нахожусь в вашем распоряжении, – сказал я. – В принципе, так оно и есть, поскольку я ваш пленник. И чего же вы желаете от меня?
– Сначала, – вновь заговорил Скопас, – я задам вам вопрос. Получали ли вы какие-нибудь предложения от предателя Тенедоса?
– Каким же образом? – удивился я. – Не забудь те, ведь вы же сами заключили меня в тюрьму, изолировали от всего мира.
– Колдуны, – ответил Бартоу, глядя по сторонам, будто ожидал увидеть, как из стен волшебным образом вырастут уши, – умеют делать такие вещи, которые не доступны смертным вроде нас.
– Я отвечу на ваш вопрос с полной откровенностью: никто не делал мне никаких предложений, – сказал я.
– Всем известно, что вы присягали тому, кто был некогда нашим императором, – отозвался Скопас. – А еще я знаю ваш семейный девиз: «Мы служим верно».
Это произвело на меня известное впечатление. Я никак не ожидал от этого жирного человека подобной осведомленности и только кивнул в ответ.
– Считаете ли вы, что ваша присяга все еще сохраняет силу, учитывая возможность того, что человек по имени Тенедос жив?
Молниеносно перебрав в уме различные тонкие ходы, я решил, что сейчас они мне не под силу.
– Я не знаю, – совершенно честно сказал я. – Именно я оглушил Тенедоса во время битвы при Камбиазо и, скорее всего, дал майсирцам возможность добиться победы. Не становится ли моя присяга в подобной ситуации довольно бессмысленной?
И Бартоу, и Скопас одинаково выпучили глаза от изумления. О том, что произошло в шатре императора возле Камбиазо, знали лишь двое. Я ничего не говорил об этом, считая случившееся позором, и, очевидно, Тенедос вел себя так же.
– Возможно, и так, – сказал Бартоу. – Но вопрос заключается в следующем: желаете ли вы продолжать служить императору?
Я покачал головой:
– Теперь я не служу никому. Даже – как заключенный – самому себе.
– Хотели бы вы изменить свое положение? – спросил Скопас.
– Мы должны остановить этого самозванца Тенедоса, – добавил Бартоу, – и сделать это как можно скорее. Иначе может случиться самое худшее.
– Что же следует считать самым худшим? – спросил я. – То, что Тенедос вновь захватит трон… или же то, что король Байран вернется со своей армией, чего, я полагаю, следует ожидать в случае возвращения императора?
– Вы сами ответили на свой вопрос, – сказал Скопас. – Теперь перейдем конкретно к тому, чего мы ожидаем от вас: мы хотим добиться от короля Байрана разрешения на то, чтобы увеличить количество хранителей мира и создать из них силу, способную противостоять Тенедосу и победить его.
– А как же быть с предателем Эрном, который теперь возглавляет их? Я понимаю, что все любят его за реалистический подход к политике, – резко сказал я.
У обоих членов Великого Совета лица сделались несчастными.
– Хранитель мира Эрн действительно не тот предводитель, который будет пользоваться любовью народных масс, – признал Скопас. – Нам требуется некто, обладающий большей известностью, к кому лучше относились бы в народе, способный как привлечь новобранцев, в которых мы отчаянно нуждаемся, так и повести их за собой в сражение.
Эти слова заставили меня задуматься, Я привык, что жители Нумантии считали меня наихудшим из тех злодеев, которые вели их на убой. Но если допустить, что эти двое знают, о чем говорят, – а этот разговор очень сильно отличался от того, что я слышал от них при прошлой встрече, – то реальное положение дел может сильно не сходиться с моими представлениями о них.
– Вы хотите сказать, что я мог бы выступить в роли символической фигуры, – медленно произнес я, – при том, что реальным командиром останется Эрн?
– Конечно, – подтвердил Бартоу, – а разве может быть иной вариант?
– Поскольку Эрн является воплощением честолюбия и властолюбия, облеченных в плоть, и не обладает достаточной квалификацией даже для того, чтобы быть одним из рядовых генералов в армии… даже состоящей из таких засранцев, как хранители мира… я оказался бы форменным дураком, если бы согласился служить под его командованием. Особенно при том условии, что его ошибки могут быть поставлены в вину мне, как вы только что сказали.
Бартоу напыжился было, чтобы отразить мой выпад, но Скопас успокоил его, взяв за руку.
– Раз уж вы не отказали наотрез, то позвольте мне попробовать другой подход, – спокойно проговорил он. – Вы согласились бы принять армию – я имею в виду армию хранителей мира и при условии отстранения Эрна – в качестве некоего почетного командира, но без реальной власти? Конечно, вам нельзя будет оставить звание трибуна – существуют политические соображения, требующие навсегда отказаться от этого звания. Возможно, мы могли бы присвоить вам звание верховного йедаза, что, в свою очередь, избавит короля Байрана от части проблем, связанных с вашим возвращением на военную службу.
– Я знаю, что очень невежливо отвечать вопросом на вопрос, и потому не стану этого делать, – сказал я. – Но мне нужна дополнительная информация. Армия – независимо от того, как она будет называться, – во главе которой окажется не один генерал, не один трибун или военачальник, носящий любое майсирское воинское звание… Итак, кого еще вы можете назвать в качестве командующего ?
– Связь между нами и хранителями поддерживает Тимгад, – ответил Скопас.
Я помнил его очень смутно: подхалим, введенный в состав Совета Десяти после начала мятежа Товиети, лизоблюд Бартоу. Он и его положение… Впрочем, если я приму их предложение, то все это лишится всякого значения, ибо в этом случае я буду считаться с Советом не более, чем с Эрном.
– Лорд Драмсит хотя и не слишком опытен, полон огня и энтузиазма, – продолжал Скопас. – Мы намереваемся присвоить ему звание раста.
Драмсит был крайне реакционно настроенным сельским бароном. Он принял под свое командование карательные команды, созданные моим шурином Праэном, после того как последний был убит последователями Товиети. Некогда я выгнал его из своего дома.
– Зато большим опытом обладает, – вмешался Бартоу – генерал, а теперь раст Индор.
Опыт… Весь этот опыт чисто политический. Совет Десяти пытался навязать его в качестве главнокомандующего армией, а Тенедос от его кандидатуры наотрез отказался. Вряд ли это можно считать плюсом.
– А также раст Тэйту.
Порядочный человек, отстраненный Тенедосом от командования за отказ от выполнения приказа атаковать под Дабормидой. Скорее достоинство, чем недостаток.
– Барон Лани не имеет опыта, но, как и Драмсит, полон огня, – сказал Бартоу.
Барон был экс-командиром гарнизона Никеи и заменил меня в качестве главы временного правительства в Каллио, после того как император сместил меня и отослал домой. Судя по всему, он хорошо выполнял свою работу. Плюс.
– А лучшим нашим офицером, – опять заговорил Скопас, – вероятно, является Трерис, заместитель Эрна, командира хранителей мира. На самом деле именно он и занимается всеми делами. Во время войны ему не довелось служить в армии, но он организовывал караваны со снабжением на границы. Он гордится тем, что не потерял ни единого человека, ни единого тюка с грузом во время нападения бандитов и при прочих неприятностях. И конечно, Трерис был должным образом за это воз награжден. Я предполагаю, что мирная жизнь показалась ему скучной, поскольку он присоединился к хранителям и с тех пор быстро повышался в звании. Эрн использует его в провинции, где он прекрасно справляется с подавлением всякого инакомыслия. Его считают совершенно безжалостным при выполнении приказов и поручают работу, в значительной степени сходную с той, которую вы делали для императора. Насколько я знаю, у вас была именно такая репутация.
Нет, мне никогда не доводилось слышать, чтобы такое качество, как безжалостность, связывали с моим именем, и я надеялся, что так останется и впредь. Что же касается этого Трериса, то он вполне мог оказаться компетентным, и потому Эрн и не позволял ему появляться поблизости от Никеи, в поле зрения властей.
– Конечно, есть и многие другие, – почти без перерыва продолжил Скопас – Командиры среднего ранга времен войны, возвысившиеся благодаря удачному стечению обстоятельств. Мы совершенно уверены в своих людях.
Я с трудом удержался от ехидного смешка. Если они так уверены в этом, то зачем же вытаскивать меня из тюрьмы? Я мог бы дать им точный ответ прямо сейчас, но мне слишком нравилось ощущать, что моя шея пока еще крепко соединяет голову с плечами.
– Понимаю, – смиренно ответил я. – Естественно, мне потребуется день, а возможно, и два, для раздумий.
Выражение лица Бартоу опять сделалось несчастным, но Скопас торопливо кивнул:
– Конечно, конечно. Мы не торопим вас. Но вам придется простить нас за то, что мы еще на некоторое время воздержимся от сообщения о вашем возвращении и не позволим вам сразу же вернуться к общественной жизни.
– Конечно, – согласился я. – Я не желаю становиться причиной осложнений. – С этими словами я шагнул к двери. – Так что если вы позволите мне возвратиться в мою… отдельную квартиру…
Скопас величественным жестом позволил мне удалиться, и я спустился в зал, заполненный охранниками. Обернувшись, я увидел Скопаса, глубокомысленно глядевшего мне вслед. Бартоу подошел к нему и что-то сказал. Скопас, все так же не отводя от меня взгляда, что-то ответил ему, покачав головой.
Я предположил, что размышления все же отражались на моем лице, но не оказались обескураживающими для моих собеседников. Ведь Скопас, несмотря на все его бесчисленные недостатки, за долгие годы пребывания у власти научился определять значение любого непроизвольного движения или взгляда человека.
Я уже решил, что ни при каких обстоятельствах не соглашусь стать хранителем мира. Не только из-за того, что они вызывали у меня глубокое моральное отвращение, но (и это было, пожалуй, важнее) и из-за того, что с этими бездарными клоунами вместо офицеров мои возможности нанести поражение Тенедосу – опытному генералу и могущественному волшебнику, способному порой предвидеть будущее, – полностью сводились к нулю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68