Скажи ему: я обещаю ему неприкосновенность, если он передаст тебя моим эмиссарам живой и здоровой... После того как ты совершишь Предначертанное, на выбор – будешь отпущена на свободу вместе с Ахметом или возвращена в свой родной мир... Как тебе мое предложение?
– Где гарантия, что ты выполнишь свои обещания?
Лицо в огне рассмеялось:
– Ты еще смеешь говорить о гарантиях? Нет уж, придется поверить мне на слово... Просто не сопротивляйся, если от тех, кто подойдет к тебе, услышишь возглас: «Алла!» И не дай сопротивляться Ахмету. Если прольется кровь моих людей, я уже не смогу поручиться за его жизнь.
Лицо в костре растаяло.
Чья-то рука трясла ее за плечо.
– Ольга, проснись! – Это был Ахмет. – Вставай, нам уже пора ехать.
Перед ней был потухший, залитый водой костер. Солнце клонилось к закату.
– Что со мной было?
– Мы думали, ты задремала, – пожал плечами Ходжа.
Ее словно током ударило:
– Скорее! Сейчас здесь будут люди Селима! В огне я увидела его лицо. Он говорил со мной...
Ее слова прервал грохот оружейного залпа, многократно подхваченный эхом.
– Алла! – раздалось совсем рядом, за невысокой скалистой грядой, прикрывавшей их от взора тех, кто смотрел бы на холм из долины. Следом опять выстрелы, ржание лошадей, лязг клинков...
Но Ольга, Ахмет и Ходжа уже мчались на своей телеге вперед, все выше в гору, по дороге, теперь уже напоминавшей тропинку.
Пан Сигизмунд, разложив на дубовом столе три пистоля, не торопясь заряжал их один за другим. Его слуга, Готвальд, острил хозяйскую шпагу. Впрочем, она и так уже была словно бритва, как и шпаги слуг. Готвальду было просто нечем заняться, а хозяин, когда нервничал, не выносил вида бездельничающих слуг.
«И как мы упустили этого кардинала? Когда он ездил в карете в дом прачки Терезы, был такой удобный момент... Теперь он, может быть, выйдет из своих апартаментов лишь перед самым началом ритуала, наверняка в окружении десятка архиепископских солдат, да еще и в компании с этими прелатами, у каждого из которых своя охрана. Черт принес сюда еще и генерала из Вены. Дюжина охраняющих его рейтар, кажется, стоит всей епископской гвардии... Что надо этому вояке в Зальцбурге? Он как белая ворона среди святош».
– ...Так я сходил проверил, пан Сигизмунд. – У Готвальда была скверная привычка постоянно о чем-то говорить. Пан Сигизмунд сперва раздражался и пытался поркой отучить слугу от излишней болтовни, но, видимо, речистость была заложена в самой природе этого словоохотливого малого, и он так и не исправился. А пан постепенно привык и все чаще воспринимал его болтовню как убаюкивающее журчанье ручья. Готвальд тем временем продолжал:
– Этот ваш кардинал действительно купил у одной нищей шлюшки, у прачки Терезы, некрещеного младенца. За этим он, видно, и ездил нынче в карете.
– Ну как там, Кшиштоф? – спросил пан, зарядив пистолеты и заткнув один из них себе за пояс. Историю про младенца он слышал от Готвальда уже в пятый раз.
– Вы не поверите, сударь. – Кшиштоф свесил голову с крыши. – Только что я видел, как Антонио забрался в окно епископского дома.
– Помоги ему Бог, – перекрестился пан Сигизмунд. – Парень все-таки решил выкрасть у них младенца. У этого тирольца благородное сердце. Ему бы ума побольше... Даже если он спасет невинное дитя, эти звери тут же найдут другого младенца. Не будет ребенка – взрослого в жертву Сатане принесут – с них станется. Мало ли у архиепископа слуг? Парень рискует своей шеей совершенно напрасно. Если его поймают, это заставит их насторожиться, усилить охрану. Если бы он согласился на мой план, у нас была бы еще одна шпага. Он ведь наиболее толковый из всей компании, не то что те два болвана – музыкант и математик... Да не тяни же, Кшиштоф. Что ты там видишь?
– Ничего. Тихо вроде.
– Ох, как попадется он им в лапы – запытают же. И не отобьешь парня – слишком много охраны. А если он не выдержит пыток и про всех нас расскажет?.. Это, конечно, вряд ли, он человек волевой, крепкий. Но у инквизиции есть такие заплечных дел мастера...
– Выскочил, – прошептал Кшиштоф с крыши.
– Кто?
– Откуда выскочил? – подскочили к нему Сигизмунд и Готвальд.
– Он это, Антонио, точно. Несет в руках что-то. Сверток... Неужели ему удалось выкрасть ребенка? Без всякого шума. Просто удивительно...
– Вот что я вам скажу, – прошептал пан Сигизмунд, – вооружайтесь. Я, кажется, придумал, как нам добраться до толстой шеи палача Джеронимо Ари.
– Что у меня за злая судьба, все время падать с коня, – процедил Матиш сквозь зубы. Капрал лежал на спине, и при каждом вздохе его грудь пронзала острая боль. Он напряг память, пытаясь вспомнить все до мельчайших деталей...
Слуги Сатаны не ждали удара. Восемь аркебузиров из Линца, Матиш и Саллах встретили людей Селима на повороте забиравшейся в гору дороги. Залп в упор, и, выхватив шпаги, в атаку. Увы, много врагов осталось в живых. Кого-то спасло то, что почти все пули достались ехавшим впереди, кого-то защитила кираса или поднятая на дыбы лошадь. Трое из наемников Селима завопили: «Алла!» – и сумели выстрелить прежде, чем солдаты полиции Христа скрестили с ними шпаги. Лейтенант отряда Селима, тощий турок, вертевшийся, словно кошка, на своем белом арабском скакуне, из пистоля подстрелил лошадь Саллаха, а потом срубил саблей двоих солдат Матиша.
Увидев это, Матиш, конечно, бросился в атаку. Не рассчитывая, что сумеет противостоять искусству сабельного боя ловкого турка, Матиш направил на него своего коня, чтобы сбить противника с ног. Столкнувшись, лошади вместе со всадниками упали, и Матиш опять ударился о камни – головой и спиной. Вертлявый турок моментально оказался наверху и уже занес свою саблю, когда ударом сзади его череп раскроил баделер Саллаха. Потом Матиш поднялся – еще двое врагов пытались сопротивляться его аркебузирам. Он, кажется, бросился на помощь своим, но споткнулся.
«Чем же все кончилось? Неужели они ушли? – Матиш попытался приподняться, но голову снова пронзила острая боль... – Ладно. Подожду. Не может быть, чтобы никого из наших не осталось в живых. По крайней мере, трое были на ногах. Это последнее, что я помню... Да еще Саллах. Я сперва подумал, что он такой же шпион, как и эти наемники, что он только и ждет, как бы напакостить нам, а рассказ о слугах Пройдохи Селима, которые, как и мы, идут по пятам Марии, – всего лишь способ втереться к нам в доверие. Но зачем тогда Саллаху было меня спасать? Сидел бы в сторонке и радовался, глядя, как убивают друг друга его враги… Ведь это именно он был с тем молодым албанцем в кабаке в тот день в пригороде Линца, когда Мария ушла у меня из-под носа...
Но парень полез вместе с нами на пули. Видно, он и вправду хочет спасти своих товарищей, околдованных, как он говорит, молодой ведьмой. Этот албанец, конечно, полезен нам, но как бы он не подстрелил в горячке боя девчонку. Хорват дал строгие инструкции – она нужна ему живой».
Над Матишем склонилось лицо Саллаха.
– Жив, братец?!
– Живой! – разулыбался Матиш и попытался подняться. – Если бы не ты, тот турок проломил бы мне череп, дружище! Я теперь твой должник.
– Не бери в голову. – Саллах вымученно улыбнулся. Помогая Матишу встать, он незаметно забросил в траву окровавленный нож, которым добивал раненых.
«Шайтан! – подумал он. – Не поднялась рука... Как же это, оказывается, трудно – убить человека, который открыто и радостно тебе улыбается... А вот и двое его солдат возвращаются. Принесли воду, как я им и велел. Теперь им надо перевязать еще троих раненых. Я, наверное, плохой воин. Пятнадцать лет службы так ничему меня и не научили. Пока эти двое ходили за водой, надо было добить ВСЕХ раненых, а не только двоих слуг Селима. И главное – Матиш. Что он будет делать дальше? Кинется по следу Ахмета! Я упустил такую возможность! ...И слава Аллаху. Наверное, это даже хорошо, что у меня ничего не вышло. Никогда не думал, что будет так тяжело поднять руку на тех, с кем сражался бок о бок... Хотя если мне пришлось бы встретится с этими гяурами в открытом бою... Но это другое дело. Все, что ни случается, – по воле Всевышнего».
– Ты что такой хмурый, Саллах? – хлопнул его по плечу Матиш. Он уже хлебнул чего-то крепкого из фляжки и немного повеселел. – Я понимаю, тебе пришлось сражаться со своими. Но ведь ты спасал друга. Не бойся, я не трону Ахмета. Только постарайся уговорить его не сопротивляться... Заберем себе эту Марию, а всех остальных отпустим. Все по уговору... На вот, хлебни, развеселись.
– Нет, не надо. Мне... вера не позволяет. – И Саллах улыбнулся, вздохнув с облегчением.
«Ты можешь плясать от счастья, Ахмет. Я отказался от вина... Алла, я что угодно сделаю, только бы все кончилось хорошо. Как? Я не знаю. Ты, наверное, знаешь... Воин должен быть спокойным и черствым, никого не пускать в свою душу. Но теперь уже поздно. Я, наверное, стал как глупая, плаксивая баба. Сам не знаю, чего хочу. Но, Алла, ты-то все видишь! Сделай же что-нибудь! Если можешь, попытайся всех нас спасти... Десять трупов на горной дороге. А сколько еще перед этим – кто их считал? Сделай так, чтобы все это было не зря».
Глава 21
Джеронимо Ари задумчиво смотрел на ритуальный обсидиановый нож.
«Пока не будет нанесен один-единственный удар, все остальное – всего лишь сотрясение воздуха. Но потом, когда прольется кровь, отступать уже будет нельзя... Отступать и сейчас уже нельзя. Мы не вправе свернуть с этого страшного пути. Верую – ибо абсурдно! Так для паствы. Верую, ибо удобно – это для пастырей. Вера – это власть, живая власть над душами и телами. И в год, когда церковь решила, что вправе вмешиваться в светские дела, в год, когда церковь впервые призвала людей обнажить свой меч в религиозной войне, в год, когда запылал первый костер инквизиции, в год, когда собором был признан догмат о непогрешимости Папы, – во все эти годы делался выбор. Теперь – просто еще одна ступень. Закономерная и неизбежная. Если этого не сделаем мы, это сделают другие. Вопрос не в том, правильно ли мы поступаем. Вопрос в том, хватит ли у нынешней церкви решимости взять данную ей Свыше силу. Церковь должна стать действительным верховным владыкой над мелочными и эгоистичными князьями и королями. Это последний наш шаг к вершине, путь к которой был завещан нам святым Петром».
Кардинал встал, сжимая в руке нож, и решительным шагом двинулся к двери. В зале его ждали двенадцать прелатов, облаченных в черные плащи поверх своих церковных регалий. Пройдя мимо них, Джеронимо отворил дверь на улицу и, не останавливаясь, двинулся к зальцбургскому собору. Следом за ним шли священники. С обеих сторон процессию закрывали от посторонних взглядов плотно сомкнутые ряды облаченных в кирасы и вооруженных алебардами солдат архиепископской гвардии.
Великий Инквизитор первым ступил в храм, который сегодня будет осквернен. Гвардейцы, предварительно прочесавшие все закоулки храма, остались снаружи. Там же дожидался и Альбрехт Валленштейн в окружении дюжины своих вооруженных до зубов рейтар.
Джеронимо усмехнулся. «Бедный чех, ради карьеры готовый воевать с собственным народом, еще не подозревает, ЧТО за подарок я ему приготовил. Он так уверен в своей счастливой звезде, что приехал, прельстившись на письмо Старика. Он так глуп, что поверил, будто иезуит, отец Лоренцо, написал ему это письмо. Амбициозный и беспринципный, блестяще талантливый в организации военных авантюр, он будет идеальным носителем для Сатаны. И силами наших экзорцистов станет прекрасной марионеткой в руках священной Церкви Христовой».
Прислужники уже зажгли во всех углах черные свечи. Все было готово. Каббалистические знаки покрывали алтарь, пол и стены храма. Факелы чадили в руках двенадцати прелатов, и Христос удивленно взирал на творящееся с перевернутого креста.
Hostis generis humani, gloriam Dei!..
Серебряную чашу, полную масла, Бендетто, прочтя «Символ веры», поставил в круг, нарисованный мелом на полу в месте пересечения пяти сходящихся линий.
– К стихиям огня и воды, земли и воздуха и ко всевидящей божественной силе, вдохнувшей в нас душу, взываю!
Закатный луч солнца, пройдя сквозь щель в полузакрытой ставне, упал на магический кристалл и, преломленный его магией, воспламенил благовонное масло в серебряной чаше. Бендетто выхватил свою шпагу и провел клинком над этим пламенем, молясь об очищении от скверны.
Солнечный луч, блеснув на полированной грани шпаги, пропал. Не выпуская из правой руки клинка, Кастелли левой возжег от пылающей чаши и установил в должных местах пять свечей. Обойдя получившийся пятиугольник, острием шпаги провел на полу первую линию.
Телега со скрипом поднималась все выше по широкой тропе. Перевал был уже виден, но вряд ли они бы успели подняться на него до ночи. Ахмет правил лошадьми, Ходжа возился с мушкетами, а Ольга до боли в глазах всматривалась в покрытую вечерней дымкой долину, пытаясь рассмотреть там хоть что-то и строя догадки насчет тех выстрелов и криков, что раздались у них за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Где гарантия, что ты выполнишь свои обещания?
Лицо в огне рассмеялось:
– Ты еще смеешь говорить о гарантиях? Нет уж, придется поверить мне на слово... Просто не сопротивляйся, если от тех, кто подойдет к тебе, услышишь возглас: «Алла!» И не дай сопротивляться Ахмету. Если прольется кровь моих людей, я уже не смогу поручиться за его жизнь.
Лицо в костре растаяло.
Чья-то рука трясла ее за плечо.
– Ольга, проснись! – Это был Ахмет. – Вставай, нам уже пора ехать.
Перед ней был потухший, залитый водой костер. Солнце клонилось к закату.
– Что со мной было?
– Мы думали, ты задремала, – пожал плечами Ходжа.
Ее словно током ударило:
– Скорее! Сейчас здесь будут люди Селима! В огне я увидела его лицо. Он говорил со мной...
Ее слова прервал грохот оружейного залпа, многократно подхваченный эхом.
– Алла! – раздалось совсем рядом, за невысокой скалистой грядой, прикрывавшей их от взора тех, кто смотрел бы на холм из долины. Следом опять выстрелы, ржание лошадей, лязг клинков...
Но Ольга, Ахмет и Ходжа уже мчались на своей телеге вперед, все выше в гору, по дороге, теперь уже напоминавшей тропинку.
Пан Сигизмунд, разложив на дубовом столе три пистоля, не торопясь заряжал их один за другим. Его слуга, Готвальд, острил хозяйскую шпагу. Впрочем, она и так уже была словно бритва, как и шпаги слуг. Готвальду было просто нечем заняться, а хозяин, когда нервничал, не выносил вида бездельничающих слуг.
«И как мы упустили этого кардинала? Когда он ездил в карете в дом прачки Терезы, был такой удобный момент... Теперь он, может быть, выйдет из своих апартаментов лишь перед самым началом ритуала, наверняка в окружении десятка архиепископских солдат, да еще и в компании с этими прелатами, у каждого из которых своя охрана. Черт принес сюда еще и генерала из Вены. Дюжина охраняющих его рейтар, кажется, стоит всей епископской гвардии... Что надо этому вояке в Зальцбурге? Он как белая ворона среди святош».
– ...Так я сходил проверил, пан Сигизмунд. – У Готвальда была скверная привычка постоянно о чем-то говорить. Пан Сигизмунд сперва раздражался и пытался поркой отучить слугу от излишней болтовни, но, видимо, речистость была заложена в самой природе этого словоохотливого малого, и он так и не исправился. А пан постепенно привык и все чаще воспринимал его болтовню как убаюкивающее журчанье ручья. Готвальд тем временем продолжал:
– Этот ваш кардинал действительно купил у одной нищей шлюшки, у прачки Терезы, некрещеного младенца. За этим он, видно, и ездил нынче в карете.
– Ну как там, Кшиштоф? – спросил пан, зарядив пистолеты и заткнув один из них себе за пояс. Историю про младенца он слышал от Готвальда уже в пятый раз.
– Вы не поверите, сударь. – Кшиштоф свесил голову с крыши. – Только что я видел, как Антонио забрался в окно епископского дома.
– Помоги ему Бог, – перекрестился пан Сигизмунд. – Парень все-таки решил выкрасть у них младенца. У этого тирольца благородное сердце. Ему бы ума побольше... Даже если он спасет невинное дитя, эти звери тут же найдут другого младенца. Не будет ребенка – взрослого в жертву Сатане принесут – с них станется. Мало ли у архиепископа слуг? Парень рискует своей шеей совершенно напрасно. Если его поймают, это заставит их насторожиться, усилить охрану. Если бы он согласился на мой план, у нас была бы еще одна шпага. Он ведь наиболее толковый из всей компании, не то что те два болвана – музыкант и математик... Да не тяни же, Кшиштоф. Что ты там видишь?
– Ничего. Тихо вроде.
– Ох, как попадется он им в лапы – запытают же. И не отобьешь парня – слишком много охраны. А если он не выдержит пыток и про всех нас расскажет?.. Это, конечно, вряд ли, он человек волевой, крепкий. Но у инквизиции есть такие заплечных дел мастера...
– Выскочил, – прошептал Кшиштоф с крыши.
– Кто?
– Откуда выскочил? – подскочили к нему Сигизмунд и Готвальд.
– Он это, Антонио, точно. Несет в руках что-то. Сверток... Неужели ему удалось выкрасть ребенка? Без всякого шума. Просто удивительно...
– Вот что я вам скажу, – прошептал пан Сигизмунд, – вооружайтесь. Я, кажется, придумал, как нам добраться до толстой шеи палача Джеронимо Ари.
– Что у меня за злая судьба, все время падать с коня, – процедил Матиш сквозь зубы. Капрал лежал на спине, и при каждом вздохе его грудь пронзала острая боль. Он напряг память, пытаясь вспомнить все до мельчайших деталей...
Слуги Сатаны не ждали удара. Восемь аркебузиров из Линца, Матиш и Саллах встретили людей Селима на повороте забиравшейся в гору дороги. Залп в упор, и, выхватив шпаги, в атаку. Увы, много врагов осталось в живых. Кого-то спасло то, что почти все пули достались ехавшим впереди, кого-то защитила кираса или поднятая на дыбы лошадь. Трое из наемников Селима завопили: «Алла!» – и сумели выстрелить прежде, чем солдаты полиции Христа скрестили с ними шпаги. Лейтенант отряда Селима, тощий турок, вертевшийся, словно кошка, на своем белом арабском скакуне, из пистоля подстрелил лошадь Саллаха, а потом срубил саблей двоих солдат Матиша.
Увидев это, Матиш, конечно, бросился в атаку. Не рассчитывая, что сумеет противостоять искусству сабельного боя ловкого турка, Матиш направил на него своего коня, чтобы сбить противника с ног. Столкнувшись, лошади вместе со всадниками упали, и Матиш опять ударился о камни – головой и спиной. Вертлявый турок моментально оказался наверху и уже занес свою саблю, когда ударом сзади его череп раскроил баделер Саллаха. Потом Матиш поднялся – еще двое врагов пытались сопротивляться его аркебузирам. Он, кажется, бросился на помощь своим, но споткнулся.
«Чем же все кончилось? Неужели они ушли? – Матиш попытался приподняться, но голову снова пронзила острая боль... – Ладно. Подожду. Не может быть, чтобы никого из наших не осталось в живых. По крайней мере, трое были на ногах. Это последнее, что я помню... Да еще Саллах. Я сперва подумал, что он такой же шпион, как и эти наемники, что он только и ждет, как бы напакостить нам, а рассказ о слугах Пройдохи Селима, которые, как и мы, идут по пятам Марии, – всего лишь способ втереться к нам в доверие. Но зачем тогда Саллаху было меня спасать? Сидел бы в сторонке и радовался, глядя, как убивают друг друга его враги… Ведь это именно он был с тем молодым албанцем в кабаке в тот день в пригороде Линца, когда Мария ушла у меня из-под носа...
Но парень полез вместе с нами на пули. Видно, он и вправду хочет спасти своих товарищей, околдованных, как он говорит, молодой ведьмой. Этот албанец, конечно, полезен нам, но как бы он не подстрелил в горячке боя девчонку. Хорват дал строгие инструкции – она нужна ему живой».
Над Матишем склонилось лицо Саллаха.
– Жив, братец?!
– Живой! – разулыбался Матиш и попытался подняться. – Если бы не ты, тот турок проломил бы мне череп, дружище! Я теперь твой должник.
– Не бери в голову. – Саллах вымученно улыбнулся. Помогая Матишу встать, он незаметно забросил в траву окровавленный нож, которым добивал раненых.
«Шайтан! – подумал он. – Не поднялась рука... Как же это, оказывается, трудно – убить человека, который открыто и радостно тебе улыбается... А вот и двое его солдат возвращаются. Принесли воду, как я им и велел. Теперь им надо перевязать еще троих раненых. Я, наверное, плохой воин. Пятнадцать лет службы так ничему меня и не научили. Пока эти двое ходили за водой, надо было добить ВСЕХ раненых, а не только двоих слуг Селима. И главное – Матиш. Что он будет делать дальше? Кинется по следу Ахмета! Я упустил такую возможность! ...И слава Аллаху. Наверное, это даже хорошо, что у меня ничего не вышло. Никогда не думал, что будет так тяжело поднять руку на тех, с кем сражался бок о бок... Хотя если мне пришлось бы встретится с этими гяурами в открытом бою... Но это другое дело. Все, что ни случается, – по воле Всевышнего».
– Ты что такой хмурый, Саллах? – хлопнул его по плечу Матиш. Он уже хлебнул чего-то крепкого из фляжки и немного повеселел. – Я понимаю, тебе пришлось сражаться со своими. Но ведь ты спасал друга. Не бойся, я не трону Ахмета. Только постарайся уговорить его не сопротивляться... Заберем себе эту Марию, а всех остальных отпустим. Все по уговору... На вот, хлебни, развеселись.
– Нет, не надо. Мне... вера не позволяет. – И Саллах улыбнулся, вздохнув с облегчением.
«Ты можешь плясать от счастья, Ахмет. Я отказался от вина... Алла, я что угодно сделаю, только бы все кончилось хорошо. Как? Я не знаю. Ты, наверное, знаешь... Воин должен быть спокойным и черствым, никого не пускать в свою душу. Но теперь уже поздно. Я, наверное, стал как глупая, плаксивая баба. Сам не знаю, чего хочу. Но, Алла, ты-то все видишь! Сделай же что-нибудь! Если можешь, попытайся всех нас спасти... Десять трупов на горной дороге. А сколько еще перед этим – кто их считал? Сделай так, чтобы все это было не зря».
Глава 21
Джеронимо Ари задумчиво смотрел на ритуальный обсидиановый нож.
«Пока не будет нанесен один-единственный удар, все остальное – всего лишь сотрясение воздуха. Но потом, когда прольется кровь, отступать уже будет нельзя... Отступать и сейчас уже нельзя. Мы не вправе свернуть с этого страшного пути. Верую – ибо абсурдно! Так для паствы. Верую, ибо удобно – это для пастырей. Вера – это власть, живая власть над душами и телами. И в год, когда церковь решила, что вправе вмешиваться в светские дела, в год, когда церковь впервые призвала людей обнажить свой меч в религиозной войне, в год, когда запылал первый костер инквизиции, в год, когда собором был признан догмат о непогрешимости Папы, – во все эти годы делался выбор. Теперь – просто еще одна ступень. Закономерная и неизбежная. Если этого не сделаем мы, это сделают другие. Вопрос не в том, правильно ли мы поступаем. Вопрос в том, хватит ли у нынешней церкви решимости взять данную ей Свыше силу. Церковь должна стать действительным верховным владыкой над мелочными и эгоистичными князьями и королями. Это последний наш шаг к вершине, путь к которой был завещан нам святым Петром».
Кардинал встал, сжимая в руке нож, и решительным шагом двинулся к двери. В зале его ждали двенадцать прелатов, облаченных в черные плащи поверх своих церковных регалий. Пройдя мимо них, Джеронимо отворил дверь на улицу и, не останавливаясь, двинулся к зальцбургскому собору. Следом за ним шли священники. С обеих сторон процессию закрывали от посторонних взглядов плотно сомкнутые ряды облаченных в кирасы и вооруженных алебардами солдат архиепископской гвардии.
Великий Инквизитор первым ступил в храм, который сегодня будет осквернен. Гвардейцы, предварительно прочесавшие все закоулки храма, остались снаружи. Там же дожидался и Альбрехт Валленштейн в окружении дюжины своих вооруженных до зубов рейтар.
Джеронимо усмехнулся. «Бедный чех, ради карьеры готовый воевать с собственным народом, еще не подозревает, ЧТО за подарок я ему приготовил. Он так уверен в своей счастливой звезде, что приехал, прельстившись на письмо Старика. Он так глуп, что поверил, будто иезуит, отец Лоренцо, написал ему это письмо. Амбициозный и беспринципный, блестяще талантливый в организации военных авантюр, он будет идеальным носителем для Сатаны. И силами наших экзорцистов станет прекрасной марионеткой в руках священной Церкви Христовой».
Прислужники уже зажгли во всех углах черные свечи. Все было готово. Каббалистические знаки покрывали алтарь, пол и стены храма. Факелы чадили в руках двенадцати прелатов, и Христос удивленно взирал на творящееся с перевернутого креста.
Hostis generis humani, gloriam Dei!..
Серебряную чашу, полную масла, Бендетто, прочтя «Символ веры», поставил в круг, нарисованный мелом на полу в месте пересечения пяти сходящихся линий.
– К стихиям огня и воды, земли и воздуха и ко всевидящей божественной силе, вдохнувшей в нас душу, взываю!
Закатный луч солнца, пройдя сквозь щель в полузакрытой ставне, упал на магический кристалл и, преломленный его магией, воспламенил благовонное масло в серебряной чаше. Бендетто выхватил свою шпагу и провел клинком над этим пламенем, молясь об очищении от скверны.
Солнечный луч, блеснув на полированной грани шпаги, пропал. Не выпуская из правой руки клинка, Кастелли левой возжег от пылающей чаши и установил в должных местах пять свечей. Обойдя получившийся пятиугольник, острием шпаги провел на полу первую линию.
Телега со скрипом поднималась все выше по широкой тропе. Перевал был уже виден, но вряд ли они бы успели подняться на него до ночи. Ахмет правил лошадьми, Ходжа возился с мушкетами, а Ольга до боли в глазах всматривалась в покрытую вечерней дымкой долину, пытаясь рассмотреть там хоть что-то и строя догадки насчет тех выстрелов и криков, что раздались у них за спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49