– Что за беда у вас приключилась? Перевернулась телега?
– Телега – это полбеды. Недолго ее починить. Да мы уже и починили... У нас пала лошадь.
– Так что вы хотите от нас? По какому праву перегородили дорогу?
– Хотим ваших лошадей. – И албанец широко, даже радостно как-то улыбнулся. – Мы солдаты. Лошадь пала, и мы отстали от капитана, который нас нанял. Нам надо в Вену. Если не явимся, получится, что мы дезертиры.
– Лошадей не дам. Бросайте свою колымагу. По такой грязи вы пешком доберетесь быстрее.
Уверенные жесты, внушительный тон, пронизывающий насквозь взгляд... Ольга уже видела, как подобное поведение Цебеша действует на людей, кого угодно заставляя повиноваться. Кого угодно, но не этого албанца.
– Нет, сударь. У нас ценный груз. Мы не можем его бросить. Еще раз настоятельно прошу одолжить нам своих лошадей. – Он, все так же открыто улыбаясь, подошел к лошадям и схватил руками за вожжи переднюю пару.
– Поди прочь! Не то я вышибу тебе мозги! – вскипел Старик, направив на него пистолет.
– Полегче, сеньор. У моих ребят тоже кое-что есть, и уж поверьте, они не промахнутся.
Ольга оглянулась: два албанца, как по команде, подняли мушкеты. Фитили мушкетов уже дымились, и солдаты целили в Старика, используя в качестве опоры перевернутую телегу.
– Имейте в виду, что это разбой. Это нападение на посла! Я валашский посол, барон Владислав фон Цебеш. Еду в Вену по срочному делу, – грозно зашипел, вращая глазами, Старик. – Если немедленно не пропустите нас, у вас такие неприятности будут, что дыба покажется вам раем! Как имя, титул нанявшего вас капитана?!
– Вот как? – воскликнул албанец, переходя на турецкий. – Если мы не прибудем в Вену к сроку, то за дезертирство нас вздернут. Так что нам особой разницы нет. Мои ребята с пяти шагов не промахнутся. Уберите свою игрушку, а то и вы, и все, кто в карете, превратятся в крупное решето... Повторить по-немецки, боярин, или ты и вправду с юга?
– Это ограбление, и когда-нибудь вас за подобное вздернут, – по-турецки проворчал Цебеш, убирая свой пистолет. – Я и есть посол. В карете никого нет. Кучер умер в дороге, и пришлось самому править... Но имейте в виду. Неприятности, которые вы получите за этих отнятых лошадей, будут велики. Вам было бы дешевле ограбить кого-нибудь другого.
Албанец-офицер и один из его солдат принялись отцеплять четверку лошадей от кареты, а другой солдат держал на мушке Ольгу и Старика.
– Не сердитесь, сеньор – примирительно сказал офицер. – Мы сожалеем, что так получилось, и вовсе не хотим присваивать ваших лошадей. Они нужны нам как средство доставки груза. Все это в рамках здешних законов. Идет война, и лошади конфискованы у первого встречного для военных нужд. Даже если вы и пожалуетесь, вряд ли нас сильно накажут. – За этим разговором они отцепили упряжку от кареты и поставили свою телегу на колеса. – В конце концов, мы ж не звери, – продолжал офицер. – Телега у нас большая, и если вам тоже надо в Вену, то мы с радостью вас подвезем. Уверяю вас, так будет даже быстрее, чем волочь вашу колымагу по разбитым дорогам. А в Вене мы вернем вам лошадок, так что это даже никакое не ограбление, а помощь послу. А ежели вам жалко карету...
– Да пропади она пропадом! – махнул рукой Цебеш. – Помогите-ка убрать ее с дороги... Столкнем, хоть вот в канаву, лишь бы не загораживала проезда. – С этими словами Старик слез с козел и помог спрыгнуть с них Ольге.
– Значит, сеньор надумал ехать с нами? – повеселел офицер.
– Легкая телега, большие колеса. С моей упряжкой, да по такой дороге, на ней действительно ехать быстрее. Будем считать, что я решил воспользоваться вашей телегой. А вас взял с собой. Не бросать же людей на дороге, тем более что нам по пути.
Услышав подобную трактовку событий, албанцы дружно заржали, а офицер восторженно хлопнул Старика по плечу.
– Брависсимо, сеньор дипломат. Это истинное искусство – выворачивать смысл наизнанку, ничего не меняя по сути.
В ответ на подобное панибратство Цебеш смерил офицера внимательным взглядом.
– Как твое имя, албанец?
Офицер смутился. Впрочем, это у него моментально прошло.
– Уно. Зовите меня просто Уно... А это Ду и Тэрцо. Здесь все нас так называют, наши мусульманские имена им нравятся меньше.
– Ладно. Кажется, Ду и Тэрцо уже приспособили моих коней к твоей колымаге. Тащите свой груз и сами садитесь. Поехали. Будешь править лошадьми, Ду. Мне за эти дни работа кучера до смерти надоела.
– Да что вы как малые дети: «Упустили, упустили»! Не могли они в своей карете ехать быстрее нас. Если на рассвете первого октября проехали тот мост, то к вечеру должны были быть в Граце или где-то в пути...
Мы их не обгоняли, так значит, они в городе. Надо протесать еще раз все трактиры и притоны. Пошататься по улицам, разглядывая прохожих и проезжих. Задействовать информаторов... Если вдруг мы обогнали их, даже не заметив...
– Это невозможно, сударь. Мы же в оба смотрели!
– Они могли свернуть с дороги. Могли просто мимо Граца поехать.
– Верно, Матиш. Но вряд ли. Свидетели в один голос твердят, что Цебеш ехал в Вену... Ладно. Даже если мы их и обогнали случайно, мимо города не проедут... Проклятье! Не имея полномочий комиссара Шульца, я даже городской гвардии не могу дать ориентировку. Разве что пообещать денежное вознаграждение тем, кто их заметит?.. Только бы заметили. А возьмем мы их и своими силами. – И широкий, протяжный зевок перекосил рот Хорвата.
– Вот-вот. Поспать бы, господин лейтенант.
– Отставить спать! Сначала озадачьте работой всех, кого сможете. Я позволю вам отдыхать только тогда, когда в городе за вас их будут искать полсотни нанятых соглядатаев. Обещайте десять талеров тому, кто сообщит о них хоть что-то ценное.
– У нас же и пяти талеров на всех не осталось, сударь!
– Я не говорю – платите. Я говорю – обещайте. Заплатит его преосвященство... Если ему будет угодно.
Глава 5
Третьего октября был ветреный день. Ду погонял лошадей, а Уно и Тэрцо вполголоса переговаривались о чем-то своем. При солнечном свете Ольга наконец-то смогла внимательно разглядеть новых попутчиков. Уно явно был старшим. Голос с хрипотцой, загорелое до смуглости лицо. Возраст – около сорока. Он был некрасив, но живое, подвижное лицо и открытая улыбка делали его обаятельным. И еще – сила. Не выставленная напоказ, наоборот – спрятанная куда-то глубоко сила и уверенность в себе. Такой не станет кричать, доказывать что-то, если его обойдут или обидят. Просто пожмет плечами и отвернется... Или оторвет обидчику голову, смотря по настроению. Командовать Уно, видимо, не любил, но умел.
– Не торопись, Саллах. Торопливость только при ловле блох хороша, – негромко сказал он Ду в ответ на какое-то невнятное ворчанье.
– Но это будет только справедливо. Тем более что этот посол нас все равно сдаст властям при первой возможности, – вмешался в разговор Тэрцо. – Такие типы, у которых глаза разного цвета, а один и вовсе зеленый, как у колдуна, всегда очень злопамятны... Гяур припомнит нам свой страх там, у костра, и отомстит. Вот увидишь, Ахмет, он обвинит нас в грабеже и сдаст властям уже в Граце.
– Не сдаст. – Уно поправил торчащий из-за кушака пистоль и покосился на задремавшего Старика. – Он не колдун, а философ, уж я-то вижу.
– Глупо жалеть его, Ахмет, – подал голос Ду. – Ты жалеешь, а он, смотри, уже сел нам на шею. Ведь это он приказал мне управлять лошадьми.
– Разумный приказ. Я его подтверждаю, Саллах. Тебе полегчало?
Ду в сердцах сплюнул и хлестнул лошадей.
– У этого посла наверняка полные карманы золота. И какие-нибудь ценные вещи для взяток... С пустыми руками сейчас в Вену не едут, – не унимался Тэрцо. – Будь у него должная охрана, он бы и разговаривать тогда с нами на дороге не стал, разве что велел бы напасть на нас своим гайдукам. Ты думаешь, Ахмет, у него доброе сердце?
– Он не стал стрелять в меня из пистоля. Грешно покушаться на чужое добро... И еще. Ты не задумывался, Ходжа, о том, почему он едет без гайдуков?.. Это не посол. Скорее, какой-то шпион. Или гонец, везущий важное известие. Если он не соврал и едет из Валахии, то по турецкой земле пробирался наверняка в одиночку. Дрался с кем-то – нога у него ранена. А ты и не заметил, парень? Кто его ранил? Что за известия он везет? Мне бы хотелось сперва узнать ответы на эти вопросы. А убить его мы всегда успеем. Но лучше не торопиться. Этот посол, или кто он там, может быть нам полезен. Умный человек, который едет с тобой в одну сторону, – хорошо.
Албанцы переговаривались между собой на языке, представляющем из себя смесь албанских и итальянских слов, но Ольга почему-то их понимала. И то, что она слышала, не вселяло в нее оптимизма.
Незаметно подсев ближе к Старику, она шепнула ему на ухо по-немецки:
– Будьте осторожны. Они сговариваются вас убить.
– Я и сам не глухой, – буркнул Цебеш по-немецки, поправляя свой пистолет. – Однако я думаю, – продолжил он на итальянском, – что у Ду и Тэрцо хватит ума слушаться во всем своего старшего и более опытного товарища. Тем более что убить меня будет весьма хлопотно, а пользы никакой – богатой казны действительно не имею.
Ду и Тэрцо растерянно заморгали. Уно обернулся к Старику – он улыбался, широко и открыто.
– Какие еще языки знает почтенный посол?
– Латынь, древнегреческий, древнееврейский... С албанским у меня плоховато – многих слов не знаю, но в целом смысл уловить могу. Где вам троим довелось служить, что вы так хорошо знаете итальянский?
– Венеция. Несколько лет в морской пехоте.
– А потом? Мне интересен весь послужной список.
– Сеньор хочет нанять нас на работу? – усмехнулся Уно.
– Почему нет? – пожал плечами Цебеш. – Без эскорта послу действительно негоже. Да и в дороге спокойнее. Или вы торопитесь попасть к нанявшему вас капитану? Это его три ящика вы везете в телеге?
– Нет. Ящики наши. – Уно похлопал по резной крышке самого длинного из них, очень похожего на гроб. – Пока что тот капитан не заплатил нам ни цехина, так что мы не связаны с ним ни принятыми деньгами, ни присягой. Но у нас уже есть с ним договоренность. Однако... – Он вопросительно переглянулся с Ду и Тэрцо, и те утвердительно кивнули. – Однако вы, сударь, заинтересовали меня. Впервые вижу валашского посла, знающего древнегреческий и древнееврейский... Но я бы пошел против своих принципов, если бы согласился служить вам на условиях, худших или даже равных тем, которые нам обещал прежний капитан.
– Вы умеете торговаться, Уно. Что ж, придется мне принять вас на жалованье, вдвое большее, чем то, которое вам пообещали... Как, согласны?
– Хорошо. – И Уно в знак свершившегося договора ударил с Цебешем по рукам. – Однако это немыслимо. Вы, сеньор, пообещали удвоить нам жалованье, даже не спросив, какую именно сумму придется удваивать!
– Честно сознаюсь, я не искушен в том, сколько в наше время стоит труд наемного солдата. Однако вас, скорее всего, наняли на общих основаниях. Спросив вас о жалованьи, которое вам уже обещали, я бы сознательно спровоцировал вас на ложь. Ведь это так естественно – назвать большую сумму... Потом бы мы стали торговаться... Не люблю. Тем более не люблю торговаться, нанимая людей. А теперь мне остается надеяться лишь на вашу врожденную честность. Я уже согласился удвоить обещанное вам жалованье. Так какое же жалованье вам обещал тот капитан на самом деле?
Уно внимательно следил за рассуждениями Цебеша и, услышав вопрос, недовольно и одновременно восхищенно взмахнул рукой.
– Э-эх! Я же говорил вам, ослы, что это не просто посол, а философ. Вместо того чтобы состязаться в жадности, он предлагает мне состязаться с ним в благородстве. Воистину, порой наивность и простота сильнее, чем самое изощренное коварство. Разве у бедных албанцев нет чести? Как теперь я могу солгать человеку, который готов потерпеть убытки ради того, чтобы только не принуждать меня ко лжи?.. Нам обещали всего по два талера в неделю на человека и по четыре талера в неделю, когда выступим в поход. Даже если эту сумму удвоить, получится не так уж и много. Однако мы, сударь, уже договорились, и я, признаться, совсем не жалею об этом.
После того как Цебеш нанял албанцев для охраны, обстановка несколько разрядилась. Уно и Старик завели неторопливые беседы на философские темы, а Ду и Тэрцо изредка отпускали скабрезные шуточки, надеясь, видимо, смутить ими Ольгу. Ольга заметила, что Цебеш с неудовольствием поглядывает на ящики албанцев, подозревая в них контрабанду или еще какую-нибудь грядущую неприятность. Также она заметила и то, как внимательно, даже испытывающе, смотрел на нее иногда Уно.
Дорога тем временем постепенно подсыхала. Они ехали, почти не останавливаясь, весь день и к вечеру оказались на окраине славного своим серебром города Граца.
– Направо. Вот в этот переулочек, – скомандовал Цебеш. Он чувствовал себя в лабиринте улиц так уверенно, словно Грац был его родным домом. Когда телега остановилась у высокого кирпичного забора, за которым темнели двух-трехэтажные постройки, он велел остановить лошадей, аккуратно слез на вымощенную брусчаткой мостовую и, буркнув:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49