— спросил Римо.
— Совершенно верно. Вы могли бы освободить мою руку?
— А что вам еще известно?
— Наш отдел рекламы заявил: тот факт, что стоимость билета у нас настолько низкая, что нашими рейсами могут летать даже мелкие жулики, чести нам не делает. И если ориентироваться в рекламе на преступный элемент, то это не будет способствовать продаже билетов.
Чиун кивнул.
— Преступный элемент. Убивают за гроши. Какой-то кошмар. Стоило захватить с собой петицию.
Римо оставил его слова без внимания.
— А ваши люди не смогут узнать кого-нибудь из убийц? Может, те летают часто.
— Мы даже наших сотрудников не всех знаем в лицо, — сказал Бейнс. — Ведь мы авиакомпания без строгого графика. Не взлетаем точно по расписанию, как “Дельта”. И сотрудники у нас другие. Такая уж у нас компания. Нам надо еще поработать, чтобы сократить текучку кадров.
— Причем тут текучка кадров? — оборвал его Римо. — За год можно что-нибудь заметить.
— Какой год? Кто проработал год в “Джаст Фолкс”? Если вы знаете, где мужской туалет, то вы уже у нас старожил. Отпустите, пожалуйста, мою руку.
— Мы хотим работать в “Джаст Фолкс”, — заявил Римо.
— Считайте, что вы уже зачислены. А теперь, пожалуйста, отделите мою руку от кресла.
— Боюсь, ничего не получится, — проговорил Римо.
— Почему? — задыхаясь, простонал Бейнс.
— Работаю наемным убийцей по неполной программе, вроде вашей авиакомпании, — съехидничал Римо. — Кстати, то, что я сделал с вашей рукой...
— Да?
— Если скажете об этом кому-нибудь хоть слово, то же самое будет сделано с вашим мозгом, — пообещал Римо.
— Не груби, — сказал на корейском Чиун. И, перейдя на английский, обратился к Бейнсу. — В мире много непонятного. В том числе и любовь моего сына к тайнам. Пожалуйста, будьте снисходительны к его чувствам, как он снисходителен к вашим.
— Вы хотите сделать с моими мозгами то же самое, что и с рукой? — спросил испуганный Бейнс. — Так?
— Вот видишь, — обратился Чиун к Римо. — Он и без всяких грубостей понял.
Бейнс подумал, что можно; попытаться отпилить кисть от ручки кресла. Ну и что, будет ходить с куском вишневого дерева в руке. Можно жить и так. Закажет одежду по особому фасону, и с ее помощью замаскируют изъян. Внезапно руки белого, которые словно и не двигались вовсе, коснулись его кисти, и он почувствовал, что снова свободен. Бейнс потер руку. Все вроде в порядке. Немного покраснела, а так — ничего. И с ручкой кресла ничего не случилось. Что это, его загипнотизировали? А может, привязали невидимыми путами к креслу?
В голове мелькнуло, что он слишком разболтался. Надо бы держаться потверже и вызвать полицию. Может, и сейчас еще не поздно, подумал он.
Молодой человек, казалось, понял мысли Бейнса, потому что взял президентскую ручку с золотым пером и осторожно провел по ней пальцем. Золото зашипело и как бы задрожало, а потом, закапав на письменный стол, прожгло на безупречной лакированной поверхности отвратительную дымящуюся дыру.
— Вы приняты на работу, — поторопился объявить Бейнс. — Приветствую вас в рядах компании “Джаст Фолкс”. У нас есть свободные должности вице-президентов.
— Я хочу летать, — сказал Римо. — Хочу быть на борту самолета.
Бейнс задрал палец.
— Куда я показываю?
— Вверх, — ответил Римо.
— Теперь вы штурман на нашей линии.
— Я хочу находиться среди пассажиров, — потребовал Римо.
— Мы можем сделать вас стюардом.
— Превосходно, — ответил Римо. — Обоих.
На очередном рейсе из Денвера в Новый Орлеан не подавали ни кофе, ни чай, ни молоко. Два стюарда ограничились тем, что усадили пассажиров и наблюдали за ними. Жалоб не было. Когда один из летчиков попросил стакан воды, его зашвырнули обратно в кокпит, посоветовав подождать до дома.
Глава четвертая
Номер 107.
Мать Холли Роден была в восторге. Узнав, что дочь обратилась в веру, которая не предполагает свиданий с представителями национальных меньшинств, она все стала видеть в розовом свете. Холли вступила в религиозную общину, но могла не жить там все время, а только наезжать изредка, когда совершались торжественные службы и обряды, вроде того, что состоится сегодня, когда Холли примут в члены братства. Через несколько дней Холли вернется домой.
— А тебе не нужно особое платье как при конфирмации или еще чего-нибудь? — спрашивала мать.
— Нет, — отвечала Холли.
— Вижу, у тебя авиабилет. Значит, твоя церковь находится далеко отсюда?
— Мама, я наконец обрела достойную цель. Неужели ты опять хочешь все испортить?
— Нет, ни в коем случае. Мы с отцом так рады за тебя. Просто я хотела тебе помочь. В конце концов мы можем себе это позволить. И будем счастливы оплатить тебе полную стоимость билета на приличной авиалинии. Надеюсь, твоя вера не обрекает тебя на нищенское существование?
Холли была хорошенькой блондинкой с лицом херувима, невинными голубыми глазами и зрелыми формами фермерской дочки.
— Господи, ну, оставишь ты меня, наконец, в покое? — сказала она.
— Да, да, дорогая. Прости.
— Я обрела свое место в этом мире.
— Конечно, дорогая.
— Несмотря на гнет вашего богатства...
— Да, Холли.
— ...и семейное окружение, лишенное подлинной духовности...
— Да, дорогая.
— ...и родителей, которые всегда были ярмом на моей шее. И все же, несмотря на это, я нашла свое пристанище...
— Да, дорогая.
— ...где я чувствую себя нужной.
— Конечно, дорогая.
— Ну, тогда и отвяжись, старая стерва, — сказала Холли.
— Конечно, дорогая. Не поешь ли чего-нибудь на дорогу?
— Разве что паштет из твоего сердца.
— Да хранит тебя Бог, — сказала на прощанье мать.
— Меня хранит богиня, — уточнила Холли.
Она не попрощалась с матерью и не дала на чай таксисту, доставившему ее в аэропорт. Там она показала свой картонный билет в окне регистрации, где сотрудница аэропорта нашла ее фамилию в составленном от руки списке пассажиров и поставила резиновой печатью штамп на тыльной стороне ее кисти. Затем Холли направили в зал ожидания, где некоторые пассажиры за дополнительные деньги заказали себе стулья.
Холли взяла себя в руки, вспомнив молитвы, которым ее научили. Она пропела их про себя, и тут ей открылось, что человек, которого она изберет, — демон, заслуживающий смерти в Ее честь. Ведь именно Она, мать разрушения и гибели, повелевает, чтобы демонов убивали, дабы другие люди могли жить спокойно. Нужно убивать, решила Холли. Вот и убивай, продолжала она. Убивай. Убивай для Кали.
Она расхаживала по залу ожидания, подыскивая подходящую жертву.
— Привет, — обратилась Холли к женщине с бумажным свертком. — Давайте я вам помогу.
Женщина отрицательно покачала головой. Она явно не хотела вступать в разговор с незнакомыми людьми. Холли послала ей нежнейшую улыбку и победоносно вскинула голову. Но женщина даже не смотрела в ее сторону. И тут Холли впервые охватила паника. А вдруг никто не проникнется к ней доверием? Ей говорили, что вначале нужно расположить людей к себе. Нужно завоевать их доверие.
Старик читал газету, сидя на взятом напрокат стуле. Обычно пожилые люди доверяли ей.
— Привет, — сказала она ему. — Видно, что вы читаете что-то интересное.
— Читал, — поправил ее мужчина.
— Могу я помочь вам? — спросила она.
— Обычно я читаю сам, — ответил он, окинув ее ледяной улыбкой.
Холли кивнула и отошла. Страх охватил ее. Помощь ее никому не была нужна. Никто не хотел воспользоваться ее любезностью.
Она старалась успокоиться, но понимала, что это ей вряд ли удастся. Ей, первой, так не везло. У остальных все получалось отлично. Люди, пускающиеся в путешествие; обычно очень волнуются, они благодарны за любую помощь, однако здесь, в зале ожидания компании “Джаст Фолкс”, ее попытки установить контакт никому не были нужны.
Она попыталась пристать к мальчику, читавшему юмористическую книжку, но тот ее чуть ли не пинками прогнал прочь.
— Ты мне не мама и совсем не нравишься, — огрызнулся он.
Так устроен мир. Она в нем всегда оказывалась в проигрыше. На пути пробуждения совести человечества ее всегда подстерегали неудачи. Марши мира, поддержка революционных движений в других странах, антивоенные демонстрации — все это ни к чему не привело: в мире по-прежнему тревожно. Кругом неудачи, и вот теперь, в решающий момент ее жизни — снова провал. И она расплакалась.
Прыщавый юнец, лицо которого хотелось хорошо потереть мочалкой, спросил, не нужна ли ей помощь.
— Вот еще. Это я должна помогать.
— Тогда помоги мне, чем только можешь, киска, — сказал он, похотливо улыбаясь.
— Ты правда этого хочешь? — спросила Холли. Глаза ее расширились. Слезы моментально высохли.
— Конечно, — ответил юноша, оказавшийся второкурсником из крупного университета штата Луизиана, он возвращался в Новый Орлеан на самолете “Джаст Фолкс”, потому что это было дешевле, чем ехать автобусом.
А принимая во внимание, сколько теперь стоят туфли, прибавил он, даже дешевле, чем ходить пешком. Беседуя с девушкой, он старался получше запомнить разговор, чтобы потом было чем хвастаться перед однокурсниками, если дела и впредь пойдут так же хорошо.
— Тебя кто-нибудь встречает? — спросила Холли.
— Нет. Я доберусь до кампуса сам.
— Хочешь, подброшу тебя?
— Не откажусь, — согласился он.
— Как тебя зовут, куда ты едешь и зачем, любишь ли ты кого-нибудь, что тебя волнует, и на что ты надеешься? Для меня главное — жить счастливо, — выпалила Холли. Вот черт, — подумала она. — Нужно было задавать вопросы постепенно, а не все сразу.
Но юноша не обратил на это внимания. Он ответил на все вопросы. Ей даже не пришлось слушать, достаточно было улыбаться и изредка кивать.
Каждая его шутка вызывала у нее смех, каждую мысль она находила исключительно глубокой. Эта полногрудая блондинка с кожей молочной белизны дарила ему понимание, которого он не встречал раньше.
Парочка едва обратила внимание на двух стюардов на борту, один из которых носил кимоно. Они, по-видимому, хорошо справлялись с работой: все оставались на местах и ничего не требовали. Впрочем, один из пассажиров все же захотел в туалет, но азиат в кимоно тут же научил его управлять мочевым пузырем.
Но Холли и ее другу все это было до лампочки.
В аэропорту Нового Орлеана Холли предложила студенту подвезти его. Он с восторгом согласился, тем более, что девушка намекнула: она тут знает одно уединенное местечко.
Студента привезли в унылый негритянский район, автомобиль остановился у старого, полуразрушенного дома. Холли ввела студента внутрь и там, увидев братьев и сестер по вере, с трудом сдержала волнение. Тут же находился и фанзигар. Он держал желтый платок.
Увидев платок в его руках, Холли улыбнулась. Вот она, традиция, подумала она. Холли любила традицию. И ей нравилось называть душителя “фанзигаром”, как звали его в давние времена приверженцы культа Кали. Платок тоже являлся частью традиции.
— Здесь не банда наркоманов собралась? — засмеялся студент, и все засмеялись в ответ. Ему показалось, что вокруг одни прекрасные люди. Они так же, как и она, оценили его по заслугам.
Он ждал, пока Холли разденется. В это время один из присутствующих спросил, не станет ли он возражать, если ему на шею набросят платок.
— Ну уж, дудки, такие выверты не по мне.
— Зато нам они нравятся, — сказал другой молодой человек, и тут вся компания набросилась на студента, цепко ухватив за руки и за ноги, и платок оказался-таки на его шее.
Он не мог дышать, а немного спустя, сразу после приступа невероятной, мучительной боли, уже и не хотел.
— Ей это нравится, — сказала Холли, глядя на предсмертные судороги юноши, багрово-красное лицо которого приобрело синюшный оттенок. — Кали нравятся его муки. Она довольна.
— Ты молодец, сестра Холли, — подхватил ее фанзигар, ослабив желтый платок на шее несчастного. На коже у того осталась красная полоса, но крови не было. Потом фанзигар расправил это священное орудие убийства — “румал”. Обыскав карманы студента, они нашли всего сорок долларов.
Это разве что возмещало плату за билет, да и то только на рейсах “Джаст Фолкс”. Фанзигар покачал головой. Что скажет святой?
— Но разве не важнее всего жертва, принесенная Кали? — задала вопрос Холли. — Убить для Кали? Кинуть к ее ногам демона? Разве Кали не любит боль? Даже нашу? И нашу смерть?
Фанзигару, бывшему продавцу канцтоваров, пришлось с ней согласиться:
— Да, это была хорошая смерть. Очень хорошая.
— Спасибо, — поблагодарила его Холли. — Он у меня первый. Вначале мне показалось, что я и поздороваться-то ни с кем не решусь, прямо поджилки тряслись.
— И у меня такое было в первый раз, — признался брат фанзигар, душитель, чьей обязанностью было принести Кали, богине смерти, достойную ее жертву. — Потом станет легче.
На пути в ашрам, где Кали принимала почести от своих почитателей, ее верные слуги грызли, как положено по традиции, нерафинированный сахар и пели молитвы. Сорок долларов, завернутые в священный румал, они принесли с молитвами на засахаренных устах к Святому, которого привела в Америку сама Кали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30