Я подозревал, что ты отправишься на Хед, и даже выследил тебя там, но...
Он воздел руку, предупреждая Моргона, чтобы тот не вздумал двинуться с места.
– Ты привел на Хед призраков Ана. Как тебе это удалось?
– А ты как думаешь? Ты же научил меня основам землезакона.
– Не настолько.
Моргон внезапно почувствовал, что в его разуме ищут знание. Прикосновение это ослепило его, вернуло к воспоминаниям об ужасе беспомощности. Он опять был во власти врага, но теперь рядом с ним была Рэдерле, и слезы отчаяния и гнева переполнили его. Волшебник, исследовав мысленное звено, которое Моргон установил между собою и мертвецами Ануйна, негромко хмыкнул и отпустил его. Моргон заметил на обугленных листьях тень арфиста и уставился на нее. Тут же его затянуло в воронку безмолвия, даже изумление его превратилось в немоту. Слова Гистеслухлома зазвучали в его сознании, и он поднял глаза.
– Что ты имеешь в виду? Всему, что я знаю, я научился у тебя.
Волшебник испытующе посмотрел на Моргона, как если бы тот был загадкой, написанной на каком-нибудь запыленном пергаменте, и не ответил. Вместо этого он неожиданно обратился к Рэдерле:
– Ты умеешь оборачиваться?
Она подобралась на шаг поближе к Моргону и покачала головой:
– Нет.
– Половина королей в истории Ана в тот или иной миг принимали образ вороны, а я узнал у Дета, что ты унаследовала могущество Меняющего Обличья. Ты быстро научишься.
Кровь бросилась ей в лицо, но она даже не посмотрела в сторону арфиста.
– Я не стану оборачиваться, – тихо сказала Рэдерле и добавила, столь мало изменив тон, что это поразило и Моргона, и волшебника: – Я проклинаю тебя моим именем и во имя Мадир, чтобы глаза твои стали маленькими и злобными и не смотрели бы выше людского колена и ниже, чем грязь под...
Волшебник накрыл ее рот ладонью, и девушка замолчала. Он моргнул, словно что-то на миг расплылось перед его глазами, и рука его соскользнула на горло Рэдерле. Что-то начало натягиваться в Моргоне, угрожая оборваться, точно слишком высоко настроенная струна арфы, но волшебник только сказал брезгливо:
– Избавь меня от остальных девяноста восьми проклятий.
Он убрал руку, и Рэдерле, закашлявшись, начала дрожать.
– Я не собираюсь оборачиваться, – снова сказала Рэдерле. – Я скорее умру. Клянусь в этом моим...
Чародей снова не дал ей договорить. Он рассматривал ее с кротким любопытством, затем бросил Дету через плечо:
– Возьми ее с собой и Задворками Мира доставь на гору Эрленстар. У меня на это нет времени. Я свяжу ее разум: она не будет пытаться бежать. Звездоносец отправится со мной в Лунголд, а оттуда – на Эрленстар. – Похоже, он что-то почуял в неподвижной черной тени, пересекавшей папоротники. – Я найду людей, чтобы следовали за тобой и охраняли ее.
– Нет.
Волшебник развернулся, не упуская из виду Моргона, так что тот не мог незаметно для него пошевелиться. Сдвинув брови, Гистеслухлом смотрел в глаза Дету до тех пор, пока арфист не заговорил снова:
– Я у нее в долгу. В Ануйне она позволила мне свободно уйти, прежде чем появился Моргон. Она защитила меня, сама о том не ведая, с помощью небольшого воинства, состоящего из призраков. Я больше не служу тебе, а ты мне должен за шесть сотен лет. Отпусти ее.
– Она нужна мне.
– Можешь взять любого из лунголдских чародеев, и Моргон будет бессилен.
– Чародеи Лунголда непредсказуемы и слишком могущественны. Они также слишком склонны идти на смерть из непонятных мне побуждений. Сут это подтвердил. Да, я тебе должен, хотя бы за одну твою сбивчивую игру на арфе, которая поставила Звездоносца на колени у твоих ног. Но проси у меня чего-нибудь другого.
– Я не желаю ничего другого. Разве что арфу со струнами-ветрами, на которой мог бы играть и безрукий арфист.
Гистеслухлом хранил молчание. Моргон, в памяти которого эхом отозвались мотивы какой-то старой загадки, медленно поднял голову и взглянул на арфиста. Голос Дета звучал, как всегда, бесстрастно, но никогда прежде Моргон не видел в его взгляде такой твердости. Гистеслухлом, казалось, прислушивался с минуту к чему-то невнятному: к некоему голосу, который трудно было разобрать в шуме утреннего ветерка. Наконец он произнес почти с любопытством:
– Ага. Далее твое терпение имеет пределы. Я могу исцелить твои руки.
– Не нужно.
– Дет, ты ведешь себя неразумно. Ты не хуже моего знаешь, каковы ставки в этой игре. Моргон, наделенный неслыханной мощью, спотыкается на дороге, словно слепец. Мне нужно, чтобы он был в Эрленстаре, и я не желаю биться с ним, чтобы доставить его туда.
– Я не собираюсь обратно к горе Эрленстар, – невольно вырвалось у Моргона.
Чародей не обратил на его слова никакого внимания. Его сосредоточенные глаза немного сузились, впившись в Дета.
– Я стар, – мягко произнес Дет. – Я искалечен и утомлен. Ты оставил мне в Хеле лишь чуточку больше, чем жизнь. А знаешь, что я после этого сделал? Отвел своего коня в Кэйтнард и нашел торговца, который не сплюнул, когда я заговорил с ним. И я уступил ему коня за последнюю арфу, которой мне когда-либо придется владеть. И пытался играть на ней.
– Я сказал, что...
– Нет королевского двора, открытого для меня во всем Обитаемом Мире, где я мог бы играть, даже если ты исцелишь мои руки.
– Ты должен был все взвесить шесть столетий назад, – сказал маг и повысил голос: – Ты мог бы явиться со своей арфой ко двору поскромнее моего, к какому-нибудь невинному и бессильному правителишке, невинность которого не пережила бы последнего боя. Ты это прекрасно знаешь. Ты слишком мудр для взаимных обвинений, и в тебе никогда не было утраченной чистоты, чтобы сожалеть о ней. Можешь остаться здесь и околеть от голода или отвести Рэдерле Анскую в Эрленстар и помочь мне завершить игру. Затем можешь принять у меня любую, на свой выбор, награду за труды. Из всего, что есть в Обитаемом Мире. – Он немного выждал, затем жестоко добавил: – Или Звездоносцу ты тоже успел задолжать?
– Я ничем не обязан Звездоносцу.
– Это не то, о чем я тебя спросил.
– Ты и раньше задавал мне этот вопрос. В Хеле. Тебе нужен другой ответ? – Он остановился, как если бы внезапный гнев в его голосе был неожиданностью для него самого, затем продолжил, уже спокойнее: – Звездоносец – это ключевая фигура в игре. Я знал не больше тебя, что им окажется юный князь Хеда, к которому я привязался за время наших совместных странствий. Только это и есть между нами, и вряд ли это так уж и важно. Я дважды предавал его. Но тебе придется поискать кого-то другого, кто предаст Рэдерле Анскую. Перед ней я в долгу. Опять же, все это сущие пустяки – она не угроза для тебя, и любой землеправитель Обитаемого Мира сошел бы вместо нее...
– И Моргол?
Дет не шевелился и почти не дышал, как если бы он был скалой, которую обточили ветер и буря. Моргон, следя за ними, смахнул что-то с лица тыльной стороной ладони; и тут же с удивлением обнаружил, что плачет. Дет очень тихо, но решительно произнес:
– Нет.
– Ага. – Волшебник смерил его взглядом с ног до головы. – Здесь какая-то отнюдь не пустячная подоплека. Ну ты меня и огорошил. Если я не могу снова нанять тебя на службу, может быть, я могу тебя убедить. Моргол Херунская с двумя сотнями стражи стоит лагерем близ Лунголда. Стража там, как я полагаю, находится для того, чтобы защитить город. Моргол, движимая каким-то непонятным побуждением, ждет тебя. Предлагаю тебе выбор. Если ты предпочитаешь оставить Рэдерле здесь, я заберу Моргол на гору Эрленстар после того, как покорю, с помощью Моргона, последних из лунголдских волшебников. Выбирай.
Он ждал. Арфист снова застыл на месте. Искривленные кисти его рук казались ломкими. Голос чародея хлестнул его, и арфист отпрянул в сторону.
– Выбирай!!!
– Дет, я пойду, – тихо сказала Рэдерле. – Я последую за Моргоном повсюду – или буду проклята навеки.
Арфист молчал. Он наконец двинулся к ним, очень медленно, не сводя глаз с лица чародея. Остановился в шаге от него и набрал в грудь воздуха, словно для того, чтобы заговорить, и неожиданно быстро ударил Основателя по лицу своей искалеченной рукой.
Гистеслухлом отступил на шаг, вцепившись в плечо Моргона, но мог бы и не двигаться. Арфист рухнул на колени и скорчился над своей сломанной рукой. Он поднял лицо, белое, искаженное страданием, и смотрел на Гистеслухлома, ни о чем не прося. С минуту маг молча взирал на него сверху, и Моргон заметил в его глазах то, что могло быть разрозненными воспоминаниями многих веков. Затем взметнулась рука чародея, и огненный хлыст ударил арфиста по глазам, опрокинув его в папоротники. Дет распростерся на спине без движения, устремив к солнцу невидящие глаза.
Волшебник удерживал Моргона и рукой, и взглядом. Мало-помалу Моргон понял, что содрогается от сухих, бесслезных рыданий, что мышцы его напряжены, словно в преддверии драки. Волшебник на миг коснулся своих глаз, как если бы огненный поток, который он исторг из глубин разума, стоил ему головной боли.
– Во имя Хела, – поразился он. – Почему ты так сокрушаешься о нем? Взгляни на меня. Взгляни!
– Не знаю! – заорал в ответ Моргон.
И увидел, как новые огненные языки полоснули по телу арфиста. Огонь задел темную арфу, и она тут же запылала. Воздух застонал от лопающихся струн. Рэдерле внезапно рассыпалась огненными брызгами, чародей силой мысли стал упорно навязывать ей прежний облик. Она все еще была наполовину огнем, а Моргон боролся с побуждением обрушиться на волшебника, которое могло бы оказаться роковым для Рэдерле, – и тут его проняло холодом. Он резко обернулся и увидел, что из-за деревьев за ними с любопытством наблюдает дюжина всадников. Кони у них были цвета ночи, а одеяния, мокрые насквозь, – изменчивого цвета морских волн.
– Этот мир, – провозгласил один из них среди внезапно повисшей тишины, – небезопасное место для арфистов. – И всадник склонил голову перед Моргоном. – Звездоносец. – Его бледное, лишенное выражения лицо, казалось, немного колеблется от легкого ветерка. От всадника исходил солоновато-йодистый запах. – Дитя Илона. – Светящиеся глаза всадника устремились на Гистеслухлома. – Высший.
Моргон стоял, открыв рот от удивления. Разум его, только что проигрывавший все возможные действия, внезапно опустел. У всадников не было оружия, черные их скакуны словно окаменели, но он чувствовал, что любое движение, изменение освещения, неожиданный птичий крик могли вызвать безжалостное нападение. Они казались обездвиженными, точно морская поверхность в штиль. Из-за любопытства или неуверенности, как им поступить, – Моргон не мог угадать. Он почувствовал, как хватка волшебника, не выпускавшего его плечо, стала жестче, и вновь поразился: зачем же он нужен чародею живым?
Меняющий Обличья заговорил вновь, с легкой насмешкой в голосе:
– Вот уже тысячи лет, как мы ждем встречи с Высшим.
Моргон услышал, как ноздри волшебника втянули воздух.
– Вот, значит, как. Вы – отродье морей Имриса и Ана...
– Нет, мы – не от моря. Мы настроились на звуки его арфы. Ты дурно обошелся со своим арфистом.
– Это мое дело.
– Он хорошо служил тебе. Мы столетиями следили, как он выполняет твои повеления, носит твою маску, ждет... Как ждали и мы задолго до того, как твоя нога ступила на землю Высшего, Гистеслухлом. Где Высший?
Лошадь под всадником бесшумно, словно тень, скользнула вперед и замерла в трех шагах от Моргона. Моргон совладал с желанием попятиться.
Голос Основателя, утомленный и нетерпеливый, заставил его вздрогнуть:
– У меня нет настроения играть в загадки. Или биться. Вы берете для себя обличья у мертвецов и морских водорослей. Вы дышите, вы играете на арфе, вы умираете. Это все, что я знаю и что хотел бы знать о вас. Убери своего скакуна или будешь разъезжать на горе сухой морской травы.
Меняющий Обличья оказался на шаг дальше, не двинув ни одним мускулом. Глаза его улавливали свет, который отражался в них, словно в воде. На миг показалось, что они улыбаются.
– Мастер Ом, – сказал он. – Ведома ли тебе загадка о человеке, который отворил дверь в полуночный час и обнаружил, что не черное небо заполняет дверной проем, но черный-черный глаз некоего создания, заполнившего собой весь мир? Взгляни на нас повнимательней. Затем иди себе. Тихо. И оставь Звездоносца и нашу родственницу.
– Это вы на меня взгляните, – прорычал Основатель.
Моргон, все еще оставаясь в его тисках, ощутил бешеный толчок: могучая сила вырвалась и ударила по Меняющим Обличья, сплющив по дороге дуб, с которого едва успели вспорхнуть перепуганные птицы. Ослепительная молния беззвучно ударила, метя каждому из дюжины прямо в мозг, – Моргон наблюдай за этим словно издалека, поскольку волшебник запер его разум.
Когда деревья раскололись и обломки их осыпались на землю, Меняющие Обличья медленно выплыли из стайки птиц, кружащей в воздухе. Число волшебников удвоилось, ибо половина их ранее изображала неподвижных коней. Они неторопливо вернули себе прежний облик, в то время как Гистеслухлом смотрел на них, ошеломленный, как почувствовал Моргон, мерой их возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Он воздел руку, предупреждая Моргона, чтобы тот не вздумал двинуться с места.
– Ты привел на Хед призраков Ана. Как тебе это удалось?
– А ты как думаешь? Ты же научил меня основам землезакона.
– Не настолько.
Моргон внезапно почувствовал, что в его разуме ищут знание. Прикосновение это ослепило его, вернуло к воспоминаниям об ужасе беспомощности. Он опять был во власти врага, но теперь рядом с ним была Рэдерле, и слезы отчаяния и гнева переполнили его. Волшебник, исследовав мысленное звено, которое Моргон установил между собою и мертвецами Ануйна, негромко хмыкнул и отпустил его. Моргон заметил на обугленных листьях тень арфиста и уставился на нее. Тут же его затянуло в воронку безмолвия, даже изумление его превратилось в немоту. Слова Гистеслухлома зазвучали в его сознании, и он поднял глаза.
– Что ты имеешь в виду? Всему, что я знаю, я научился у тебя.
Волшебник испытующе посмотрел на Моргона, как если бы тот был загадкой, написанной на каком-нибудь запыленном пергаменте, и не ответил. Вместо этого он неожиданно обратился к Рэдерле:
– Ты умеешь оборачиваться?
Она подобралась на шаг поближе к Моргону и покачала головой:
– Нет.
– Половина королей в истории Ана в тот или иной миг принимали образ вороны, а я узнал у Дета, что ты унаследовала могущество Меняющего Обличья. Ты быстро научишься.
Кровь бросилась ей в лицо, но она даже не посмотрела в сторону арфиста.
– Я не стану оборачиваться, – тихо сказала Рэдерле и добавила, столь мало изменив тон, что это поразило и Моргона, и волшебника: – Я проклинаю тебя моим именем и во имя Мадир, чтобы глаза твои стали маленькими и злобными и не смотрели бы выше людского колена и ниже, чем грязь под...
Волшебник накрыл ее рот ладонью, и девушка замолчала. Он моргнул, словно что-то на миг расплылось перед его глазами, и рука его соскользнула на горло Рэдерле. Что-то начало натягиваться в Моргоне, угрожая оборваться, точно слишком высоко настроенная струна арфы, но волшебник только сказал брезгливо:
– Избавь меня от остальных девяноста восьми проклятий.
Он убрал руку, и Рэдерле, закашлявшись, начала дрожать.
– Я не собираюсь оборачиваться, – снова сказала Рэдерле. – Я скорее умру. Клянусь в этом моим...
Чародей снова не дал ей договорить. Он рассматривал ее с кротким любопытством, затем бросил Дету через плечо:
– Возьми ее с собой и Задворками Мира доставь на гору Эрленстар. У меня на это нет времени. Я свяжу ее разум: она не будет пытаться бежать. Звездоносец отправится со мной в Лунголд, а оттуда – на Эрленстар. – Похоже, он что-то почуял в неподвижной черной тени, пересекавшей папоротники. – Я найду людей, чтобы следовали за тобой и охраняли ее.
– Нет.
Волшебник развернулся, не упуская из виду Моргона, так что тот не мог незаметно для него пошевелиться. Сдвинув брови, Гистеслухлом смотрел в глаза Дету до тех пор, пока арфист не заговорил снова:
– Я у нее в долгу. В Ануйне она позволила мне свободно уйти, прежде чем появился Моргон. Она защитила меня, сама о том не ведая, с помощью небольшого воинства, состоящего из призраков. Я больше не служу тебе, а ты мне должен за шесть сотен лет. Отпусти ее.
– Она нужна мне.
– Можешь взять любого из лунголдских чародеев, и Моргон будет бессилен.
– Чародеи Лунголда непредсказуемы и слишком могущественны. Они также слишком склонны идти на смерть из непонятных мне побуждений. Сут это подтвердил. Да, я тебе должен, хотя бы за одну твою сбивчивую игру на арфе, которая поставила Звездоносца на колени у твоих ног. Но проси у меня чего-нибудь другого.
– Я не желаю ничего другого. Разве что арфу со струнами-ветрами, на которой мог бы играть и безрукий арфист.
Гистеслухлом хранил молчание. Моргон, в памяти которого эхом отозвались мотивы какой-то старой загадки, медленно поднял голову и взглянул на арфиста. Голос Дета звучал, как всегда, бесстрастно, но никогда прежде Моргон не видел в его взгляде такой твердости. Гистеслухлом, казалось, прислушивался с минуту к чему-то невнятному: к некоему голосу, который трудно было разобрать в шуме утреннего ветерка. Наконец он произнес почти с любопытством:
– Ага. Далее твое терпение имеет пределы. Я могу исцелить твои руки.
– Не нужно.
– Дет, ты ведешь себя неразумно. Ты не хуже моего знаешь, каковы ставки в этой игре. Моргон, наделенный неслыханной мощью, спотыкается на дороге, словно слепец. Мне нужно, чтобы он был в Эрленстаре, и я не желаю биться с ним, чтобы доставить его туда.
– Я не собираюсь обратно к горе Эрленстар, – невольно вырвалось у Моргона.
Чародей не обратил на его слова никакого внимания. Его сосредоточенные глаза немного сузились, впившись в Дета.
– Я стар, – мягко произнес Дет. – Я искалечен и утомлен. Ты оставил мне в Хеле лишь чуточку больше, чем жизнь. А знаешь, что я после этого сделал? Отвел своего коня в Кэйтнард и нашел торговца, который не сплюнул, когда я заговорил с ним. И я уступил ему коня за последнюю арфу, которой мне когда-либо придется владеть. И пытался играть на ней.
– Я сказал, что...
– Нет королевского двора, открытого для меня во всем Обитаемом Мире, где я мог бы играть, даже если ты исцелишь мои руки.
– Ты должен был все взвесить шесть столетий назад, – сказал маг и повысил голос: – Ты мог бы явиться со своей арфой ко двору поскромнее моего, к какому-нибудь невинному и бессильному правителишке, невинность которого не пережила бы последнего боя. Ты это прекрасно знаешь. Ты слишком мудр для взаимных обвинений, и в тебе никогда не было утраченной чистоты, чтобы сожалеть о ней. Можешь остаться здесь и околеть от голода или отвести Рэдерле Анскую в Эрленстар и помочь мне завершить игру. Затем можешь принять у меня любую, на свой выбор, награду за труды. Из всего, что есть в Обитаемом Мире. – Он немного выждал, затем жестоко добавил: – Или Звездоносцу ты тоже успел задолжать?
– Я ничем не обязан Звездоносцу.
– Это не то, о чем я тебя спросил.
– Ты и раньше задавал мне этот вопрос. В Хеле. Тебе нужен другой ответ? – Он остановился, как если бы внезапный гнев в его голосе был неожиданностью для него самого, затем продолжил, уже спокойнее: – Звездоносец – это ключевая фигура в игре. Я знал не больше тебя, что им окажется юный князь Хеда, к которому я привязался за время наших совместных странствий. Только это и есть между нами, и вряд ли это так уж и важно. Я дважды предавал его. Но тебе придется поискать кого-то другого, кто предаст Рэдерле Анскую. Перед ней я в долгу. Опять же, все это сущие пустяки – она не угроза для тебя, и любой землеправитель Обитаемого Мира сошел бы вместо нее...
– И Моргол?
Дет не шевелился и почти не дышал, как если бы он был скалой, которую обточили ветер и буря. Моргон, следя за ними, смахнул что-то с лица тыльной стороной ладони; и тут же с удивлением обнаружил, что плачет. Дет очень тихо, но решительно произнес:
– Нет.
– Ага. – Волшебник смерил его взглядом с ног до головы. – Здесь какая-то отнюдь не пустячная подоплека. Ну ты меня и огорошил. Если я не могу снова нанять тебя на службу, может быть, я могу тебя убедить. Моргол Херунская с двумя сотнями стражи стоит лагерем близ Лунголда. Стража там, как я полагаю, находится для того, чтобы защитить город. Моргол, движимая каким-то непонятным побуждением, ждет тебя. Предлагаю тебе выбор. Если ты предпочитаешь оставить Рэдерле здесь, я заберу Моргол на гору Эрленстар после того, как покорю, с помощью Моргона, последних из лунголдских волшебников. Выбирай.
Он ждал. Арфист снова застыл на месте. Искривленные кисти его рук казались ломкими. Голос чародея хлестнул его, и арфист отпрянул в сторону.
– Выбирай!!!
– Дет, я пойду, – тихо сказала Рэдерле. – Я последую за Моргоном повсюду – или буду проклята навеки.
Арфист молчал. Он наконец двинулся к ним, очень медленно, не сводя глаз с лица чародея. Остановился в шаге от него и набрал в грудь воздуха, словно для того, чтобы заговорить, и неожиданно быстро ударил Основателя по лицу своей искалеченной рукой.
Гистеслухлом отступил на шаг, вцепившись в плечо Моргона, но мог бы и не двигаться. Арфист рухнул на колени и скорчился над своей сломанной рукой. Он поднял лицо, белое, искаженное страданием, и смотрел на Гистеслухлома, ни о чем не прося. С минуту маг молча взирал на него сверху, и Моргон заметил в его глазах то, что могло быть разрозненными воспоминаниями многих веков. Затем взметнулась рука чародея, и огненный хлыст ударил арфиста по глазам, опрокинув его в папоротники. Дет распростерся на спине без движения, устремив к солнцу невидящие глаза.
Волшебник удерживал Моргона и рукой, и взглядом. Мало-помалу Моргон понял, что содрогается от сухих, бесслезных рыданий, что мышцы его напряжены, словно в преддверии драки. Волшебник на миг коснулся своих глаз, как если бы огненный поток, который он исторг из глубин разума, стоил ему головной боли.
– Во имя Хела, – поразился он. – Почему ты так сокрушаешься о нем? Взгляни на меня. Взгляни!
– Не знаю! – заорал в ответ Моргон.
И увидел, как новые огненные языки полоснули по телу арфиста. Огонь задел темную арфу, и она тут же запылала. Воздух застонал от лопающихся струн. Рэдерле внезапно рассыпалась огненными брызгами, чародей силой мысли стал упорно навязывать ей прежний облик. Она все еще была наполовину огнем, а Моргон боролся с побуждением обрушиться на волшебника, которое могло бы оказаться роковым для Рэдерле, – и тут его проняло холодом. Он резко обернулся и увидел, что из-за деревьев за ними с любопытством наблюдает дюжина всадников. Кони у них были цвета ночи, а одеяния, мокрые насквозь, – изменчивого цвета морских волн.
– Этот мир, – провозгласил один из них среди внезапно повисшей тишины, – небезопасное место для арфистов. – И всадник склонил голову перед Моргоном. – Звездоносец. – Его бледное, лишенное выражения лицо, казалось, немного колеблется от легкого ветерка. От всадника исходил солоновато-йодистый запах. – Дитя Илона. – Светящиеся глаза всадника устремились на Гистеслухлома. – Высший.
Моргон стоял, открыв рот от удивления. Разум его, только что проигрывавший все возможные действия, внезапно опустел. У всадников не было оружия, черные их скакуны словно окаменели, но он чувствовал, что любое движение, изменение освещения, неожиданный птичий крик могли вызвать безжалостное нападение. Они казались обездвиженными, точно морская поверхность в штиль. Из-за любопытства или неуверенности, как им поступить, – Моргон не мог угадать. Он почувствовал, как хватка волшебника, не выпускавшего его плечо, стала жестче, и вновь поразился: зачем же он нужен чародею живым?
Меняющий Обличья заговорил вновь, с легкой насмешкой в голосе:
– Вот уже тысячи лет, как мы ждем встречи с Высшим.
Моргон услышал, как ноздри волшебника втянули воздух.
– Вот, значит, как. Вы – отродье морей Имриса и Ана...
– Нет, мы – не от моря. Мы настроились на звуки его арфы. Ты дурно обошелся со своим арфистом.
– Это мое дело.
– Он хорошо служил тебе. Мы столетиями следили, как он выполняет твои повеления, носит твою маску, ждет... Как ждали и мы задолго до того, как твоя нога ступила на землю Высшего, Гистеслухлом. Где Высший?
Лошадь под всадником бесшумно, словно тень, скользнула вперед и замерла в трех шагах от Моргона. Моргон совладал с желанием попятиться.
Голос Основателя, утомленный и нетерпеливый, заставил его вздрогнуть:
– У меня нет настроения играть в загадки. Или биться. Вы берете для себя обличья у мертвецов и морских водорослей. Вы дышите, вы играете на арфе, вы умираете. Это все, что я знаю и что хотел бы знать о вас. Убери своего скакуна или будешь разъезжать на горе сухой морской травы.
Меняющий Обличья оказался на шаг дальше, не двинув ни одним мускулом. Глаза его улавливали свет, который отражался в них, словно в воде. На миг показалось, что они улыбаются.
– Мастер Ом, – сказал он. – Ведома ли тебе загадка о человеке, который отворил дверь в полуночный час и обнаружил, что не черное небо заполняет дверной проем, но черный-черный глаз некоего создания, заполнившего собой весь мир? Взгляни на нас повнимательней. Затем иди себе. Тихо. И оставь Звездоносца и нашу родственницу.
– Это вы на меня взгляните, – прорычал Основатель.
Моргон, все еще оставаясь в его тисках, ощутил бешеный толчок: могучая сила вырвалась и ударила по Меняющим Обличья, сплющив по дороге дуб, с которого едва успели вспорхнуть перепуганные птицы. Ослепительная молния беззвучно ударила, метя каждому из дюжины прямо в мозг, – Моргон наблюдай за этим словно издалека, поскольку волшебник запер его разум.
Когда деревья раскололись и обломки их осыпались на землю, Меняющие Обличья медленно выплыли из стайки птиц, кружащей в воздухе. Число волшебников удвоилось, ибо половина их ранее изображала неподвижных коней. Они неторопливо вернули себе прежний облик, в то время как Гистеслухлом смотрел на них, ошеломленный, как почувствовал Моргон, мерой их возможностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37