Всю ночь он летел под их горящими взглядами, а на заре увидел все выше встающую прямо перед ним гору Эрленстар. Тогда Моргон принял свой истинный образ, прямо в воздухе – и стал падать. Воздух рывками выходил.
Что-то взорвалось в его голове, прежде чем Моргон коснулся земли, и он провалился во тьму.
Он пришел в себя в такой же абсолютной темноте. Пахло сырым камнем, издали раздавался чуть слышный звук капель, падающих непрерывно и мерно. Внезапно он узнал это место, и пальцы его сжались в кулаки. Он лежал на спине, на холодном голом камне. Каждая косточка ныла, кожа была в отметинах вражьих когтей. Горное безмолвие сидело у него на груди, словно мара-душительница. Мускулы Моргона напряглись, и он прислушался, лихорадочно, вслепую, ожидая голоса, который так и не прозвучал, в то время как воспоминания, точно огромные медлительные звери, расхаживали, как ему казалось, прямо по его телу.
Он начал постигать разумом темноту, чувствуя, что тело его вот-вот растворится в ней без остатка. Сел, пораженный ужасом, с расширенными глазами, устремленными в ничто. Откуда-то из беззвездной ночи своих мыслей он извлек воспоминание о свете и огне и зажег крохотный огонек на ладони. Живой волшебный фонарик этот осветил обширную каменную пещеру, стены которой поднимались вокруг, – темницу, где провел он самый невыносимый год своей жизни.
Губы его приоткрылись, слово закупорило горло, точно самоцвет. Огонек отсвечивал от обледенелых стен – пламенем, золотом, синевой небес, перемежающейся с разметанными ветром серебряными прядями, как перемежается ночь россыпями звезд. Внутренности горы были из камня городов Властелинов Земли, и он видел смерзшиеся трещины там, где вырубались прежде каменные блоки.
Моргон медленно встал. Отражение его лица смотрело с граней и клинышков, окрашенных под самоцветы. Темница оказалась огромной – Моргон питал пламя, пока оно не взлетело над его головой, но по-прежнему не видел ничего, кроме тьмы под сводами, тьмы, опутанной мерцающей сетью чистого золота.
Вода, непрерывный и неизменный голос которой он слышал, выплакала алмазно-белый желоб в гладкой стене, капая вниз, на дно. Он переместил свой огонь – отсветы упали в озеро, такое тихое, что оно казалось вырезанным из мрака. Берега были тоже из камня, дальняя стена, огибавшая его, сверкала, словно иней.
Он встал на колени и коснулся воды, неожиданно подумав о винтовой лестнице Башни Ветров. Горло его стеснилось, горя от жажды. Он склонился над озером, черпая воду свободной рукой, сделал несколько глотков и подавился – вода была горькой, негодной для питья.
– Моргон.
Каждая мышца его превратилась в камень. Он развернулся на корточках и встретился взглядом с Гистеслухломом.
Взгляд чародея был затравленным, над ним довлела чуждая ему сила. Ровно столько успел рассмотреть Моргон, пока мрак не поглотил пламя в его руке, снова сделав его слепым.
– Значит, – прошептал он, – Основатель сам скован.
Он бесшумно встал, пытаясь в то же время вступить в осколок зари за разбитыми дверями в тронном зале Высшего, и вместо этого переступил через край пропасти, потерял равновесие, вскрикнул и упал в бездну. А затем приземлился на берегу озера, приникнув к камням у ног Гистеслухлома.
Моргон лежал неподвижно, пытаясь сообразить, что делать дальше. Уловил сознание летучей мыши, спрятавшейся в укромном углу, но чародей вцепился в него прежде, чем он успел изменить облик.
– Отсюда нет выхода.
Голос чародея изменился – теперь он был медленным и тихим, как будто его обладатель вслушивался, ища иной голос или отдаленный и тревожный ритм прилива.
– Звездоносец, ты не применишь здесь свою мощь. Ты ничего не будешь делать, только ждать.
– Ждать, – прошептал Моргон. – Чего? Смерти? – И умолк. Слово это, подрагивая, колебалось в его сознании меж двумя значениями. – На этот раз нигде не играет арфа, чтобы поддержать мою жизнь. – Он поднял голову, напряженно всматриваясь в темноту. – Или ты ожидаешь Высшего? Можно прождать, пока я не стану камнем, как дети Властелинов Земли, прежде чем Высший хотя бы вспомнит обо мне.
– Сомневаюсь.
– Ты? Да ты едва существуешь. У тебя больше нет способности сомневаться. Даже у призраков Ана больше воли, чем у тебя. Я не могу даже сказать, мертв ты или жив глубокой тайной жизнью, которая теплилась в волшебниках под твоей властью. – Он слегка запнулся. – Я мог бы за тебя биться. Я даже это сделал бы ради свободы.
Он нырнул в загадочный разум, чтобы отыскать имя, которое должно там быть, но оно в очередной раз ускользнуло. Он стал прорываться через валы могучего прилива, пока разум волшебника не вынес его обратно на берег его собственного “я”. Моргон хватал воздух ртом, словно разучился дышать, и услышал наконец голос чародея, удаляющийся во тьме.
– Для тебя нет слова, выводящего на свободу.
Моргон немного поспал, пытаясь восстановить силы. Ему снилась вода. Нестерпимая жажда заставила его проснуться; он чутьем нашел воду и снова попытался напиться. И снова выплюнул, не глотая, упав на колени и сотрясаясь в приступе кашля. После этого он снова погрузился в лихорадочный сон и снова видел во сне чистую воду, снова падал в нее, все глубже и глубже уходя в ее безмолвие и дыша ею. Он пробудился в страхе, когда ему приснилось, будто он стал тонуть. Чьи-то руки вытащили его из озера и оставили на берегу, изрыгающего горькую жидкость.
Голова его немного прояснилась. Он лежал тихо, глядя во мрак и мучительно размышляя о том, что если бы он позволил тьме наполнить свой разум, то, наверное, утонул бы в ней, как в воде. И Моргон позволил мраку медленно просочиться в свои мысли, хотя воспоминания о ночи длиной в год захлестнули его, и опять он заметался в ужасе, воспламеняя воздух. На миг Моргон увидел лицо Гистеслухлома. Затем рука волшебника хлопнула по его пламени, и оно разлетелось сверкающими во тьме осколками, точно стекло.
– Для каждой башни, – прошептал Моргон, – для каждой башни без дверей есть загадка, открывающая вход. Ты сам учил меня этому.
– Здесь один выход и одна загадка.
– Смерть. Ты не веришь этому. Иначе позволил бы мне утонуть. Если Высшему нет дела до моей жизни или смерти, что станешь делать ты?
– Ждать.
– Ждать. – Он беспокойно зашевелился, мысли его лихорадочно устремились на поиски ответа. – Меняющие Обличья ждали тысячи лет. Ты назвал их за миг до того, как они сковали тебя. Что ты увидел? Что могло быть достаточно сильно, чтобы одолеть Властелинов Земли? Некто, берущий силу и закон своего существования у всякой живой твари, у земли. У воды, огня, у ветра... Высший был изгнан с горы Эрленстар Меняющими Обличья. А затем пришел ты и обнаружил пустой престол, на который предания помещали Высшего. И ты сам стал Высшим, стал вести опасную игру и тем временем ждал кого-то, кого каменные дети знали только как Звездоносца. Ты следил за средоточиями знания и мощи, собирая волшебников в Лунголде и преподавая в Кэйтнарде. И однажды сын князя Хедского явился в Кэйтнард в пропахших навозом сапогах и с вопросом на физиономии. Но этого было недостаточно. Ты все еще ждал. И Меняющие Обличья тоже ждали. И ждут. Высшего. А я – наживка. Но он мог бы найти меня здесь давным-давно, если бы ему не было на меня наплевать.
– Он придет.
– Сомневаюсь. Он позволил тебе несколько сотен лет морочить Обитаемый Мир. Ему нет дела до благополучия людей или волшебников этого мира. Он позволил тебе лишить меня землеправления, за что мне следовало бы тебя убить. Ему наплевать на меня...
Моргон замолчал, не сводя глаз с непроницаемого лица тьмы.
– Что могло быть достаточно могущественным, чтобы разрушить города Властелинов Земли? – спросил он, вслушиваясь в тишину, которая собралась и застыла в каждой капле жидкого камня.
И тут ответ, словно огонек, вспыхнувший в золе, вылетел из глубин его “я”.
Он сел. Воздух внезапно показался ему разреженным и огненным – Моргону стало трудно дышать.
– Меняющие Обличья...
У него опять запершило в горле. Моргон поднял ладони к глазам, собирая мрак, чтобы заглянуть в него. Голоса шептали из его памяти, из камней вокруг: “Война еще не закончена, она просто затихла на время перегруппировки сил... Те, что из моря, – Эдолен, Сек... Они погубили нас, так что мы не могли больше жить на земле, мы не могли управлять ею...”
Голоса мертвых, голоса детей. Руки его тяжело упали на каменный пол, однако темнота по-прежнему подступала к глазам. Он увидел ребенка, отворачивающегося от листа, которого коснулся во сне, и в ожидании глядевшего через равнину.
“Они могли коснуться листа, горы, семени – и постичь его, стать им. Это то, что видела Рэдерле, та мощь в них, которую она любила. И все же они истребили друг друга и погребли детей в горе, где те и окаменели. Они знали все языки земли, все законы любых форм и движения. Что случилось с ними? Может быть, они набрели на нечто, у чего не было закона, а была лишь сила?”
– Что это было? – прошептал его голос откуда-то издали.
Запах воды преследовал Моргона, и он снова потянулся к ней, страдая от невыносимой жажды, однако руки его остановились, не смутив поверхности озера. Лицо Рэдерле, подобное прекрасному видению, посмотрело на него из тихой воды меж его рук. Ее длинные волосы развевались позади, точно солнечное пламя.
Моргон забыл о жажде. Он неподвижно стоял на коленях, глядя на нее, не ведая, на самом деле это она или он невольно сотворил ее образ – сотворил, тоскуя по ней. Затем ладонь его ударила по воде и разрушила прекрасное видение, послав дрожащие круги к дальним берегам озера.
Убийственная и неуправляемая ярость рывком подняла Моргона на ноги. Он хотел уничтожить Гистеслухлома голыми руками, но не мог даже увидеть. Неведомая сила снова и снова отбрасывала его назад. Едва ли он мог испытывать боль. На ум ему быстрее приходили образы, нежели слова. Он отвергал их, ища какой-то один, достаточно могущественный для того, чтобы вместить все его бешенство, и внезапно почувствовал, что его тело утрачивает очертания. Сознание его наполнил звук – глубокий, резкий, неистовый – голосов с отдаленнейших пределов Задворок Мира.
Голоса эти больше не были пустыми. Что-то пробегало через них дрожью, выплескивая в воздух потрескивающие огни. Моргон слышал чьи-то мысли, проникающие в его ум, но собственные его мысли при этом лишались языка – любого, кроме того, что звучал, точно колебания струн ненастроенной арфы. Он ощутил, как ярость его разрастается и заполняет все пустоты и впадины каменной темницы. Он швырял волшебника через всю пещеру, тряс, точно ветер сухой лист, низвергал на камни.
Затем до него дошло, какой образ он принял.
Моргон вернулся к своему прежнему обличью, и его неистовство внезапно иссякло. Он преклонил колени, дрожа и почти рыдая в изумлении и страхе. Моргон слышал, как чародей, ковыляя, отделяется от стены и прерывисто дышит, словно у него были сломаны ребра. Пока он двигался через пещеру, Моргон слышал повсюду вокруг себя голоса, говорившие на самых разных, самых сложных языках земли.
Он слышал шепот огня, дрожь листьев, волчий вой в глуши под луной на Задворках Мира, загадочный шелест сухих злаков. Затем где-то далеко раздался звук, подобный вздоху горы. Моргон почувствовал, что под ним слегка сместился камень. Хрипло прокричала морская птица. Чья-то рука из древесной коры и света швырнула Моргона на спину.
Он горестно прошептал, ощущая, как меч со звездами срывают с его пояса:
– Одна загадка и один выход...
Но хотя он и ждал под взглядом тьмы, когда упадет меч, ничто больше не коснулось его. Оставалось лишь напряженное ожидание. Затем голос Рэдерле, вознесясь до Великого Крика, сотряс своды пещеры и оборвал его ожидание:
– Моргон!!!
Меч бешено загудел в отголосках этого крика и подпрыгнул на камнях. Моргон выкрикнул имя Рэдерле, невольно, в ужасе, и пол снова накренился под ним, отбрасывая его к озеру. Меч скользнул следом – клинок все еще подрагивал на странной высокой ноте и затих, когда Моргон поймал его и спрятал в ножны. Затем раздался звук, напоминающий треск кристалла в стене пещеры.
Он пропел, разламываясь, низко и однообразно, сотрясая собственное сердце. Загудели и другие кристаллы, загромыхал пол пещеры. Огромные потолочные плиты заскрежетали друг о друга. Вниз посыпались пыль и щебенка, кристаллы трескались и разлетались на кусочки, ударяясь о каменный пол. Говор летучих мышей, дельфинов и пчел пронесся по темнице. Напряжение змеилось в воздухе, и Моргон вновь услышал вопль Рэдерле. Прорыдав проклятие, он вскочил на ноги. Пол под ним что-то проворчал, затем взревел и заходил ходуном. Моргона швырнуло в озеро. Гигантская круглая чаша, вырезанная в цельном камне, которую заполняла озерная вода, начала опрокидываться.
На несколько мгновений он оказался погребен под волной черной воды. Когда он снова всплыл, послышался звук, подобный стону самой горы, расколовшейся до основания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37