Черт. Я покосился на женщину. Ее лицо блестело от пота и слез. Одна рука вся в синяках и пятнах – обычный признак попытки чего-то недосягаемого.
– Я действительно считаю, что будет лучше оставить как есть.
– Какое вы имеете право? Это моя дочь! Отдайте ее мне!
Женщина негодовала. Ее можно было понять, зная, что она пережила. Я не могу себе представить, каково это – оставаться в этом доме, безумно надеясь на что-то сродни чуду, в то время как все ее соседи бегут мимо, а побочные эффекты делают тебя все слабее и слабее. Как ни бессмысленно, ни глупо было ее мужество, я не мог им не восхищаться.
Мне повезло. Бывшая жена и наши дочь и сын живут за полгорода от меня. У меня нет друзей, живущих поблизости. Мой эмоциональный профиль и география знакомств тщательно подобраны, мне не надо переживать за кого-то, кого я, возможно, не смею спасти.
Что же делать? Убежать от нее, пусть гонится за мной с криками? Может, и стоило бы. Но если я отдам ей ребенка, то смогу проверить еще один дом.
– Вы знаете, как с ней обращаться? Ни в коем случае не пытайтесь отодвинуть ее от темноты. Никогда.
– Я знаю. Читала все эти статьи. Знаю, что полагается делать.
– Хорошо. – Я, должно быть, свихнулся.
Мы перешли на шаг, и я передал ей ребенка. Я понял почти в последний миг, что мы подошли к повороту на второй дом. Когда женщина исчезла в темноте, я закричал ей вслед: «Беги! По стрелкам, бегом!»
Я проверил время. Пошла шестнадцатая минута, с такими-то перетасовками. Хотя я все еще жив, а значит, шансы, что воронка продержится еще восемнадцать минут, как всегда пятьдесят на пятьдесят. Конечно, я в любую секунду могу умереть, но это имело ровно такую же вероятность, как в тот момент, когда я только зашел сюда. Сейчас я не глупее, чем тогда. Это чего-нибудь да стоит.
Второй дом пустовал – легко понять почему. То, что компьютер полагал детской, на самом деле оказалось кабинетом, а спальня родителей располагалась кнаружи от спальни детей. Открытые окна ясно показывали, какой путь, должно быть, избрали жильцы.
Странное чувство охватило меня, когда я оставил дом позади. Внутренний ветер, казалось, дул сильнее обычного, дорога заворачивала прямо во тьму, а меня затопило необъяснимое спокойствие. Я бежал изо всех сил, но боязнь внезапной смерти пропала. Мои легкие, мои мышцы испытывали прежние трудности, но я казался себе странным образом отделенным от них. Осознавая боль и напряжение, я оставался непричастным, что ли.
По правде говоря, я точно знаю, зачем я здесь. Снаружи я бы никогда в этом не признался – слишком уж диковинно, слишком странно это звучит. Разумеется, я рад спасать жизни – возможно, в этом тоже есть зерно истины. Без сомнения, я жажду славы героя. Настоящая же причина чересчур странна, чтобы отнести это на счет самоотверженности или тщеславия:
Воронка делает осязаемой главную часть бытия. Нельзя видеть будущее. Нельзя изменить прошлое. Вся жизнь состоит из бега в темноту. Вот поэтому я здесь.
Мое тело не то чтобы немело, но становилось каким-то отдельным – приплясывающая и дергающаяся заводная кукла. Я отвлекся от этого и сверился с картой – как раз вовремя. Мне пора было круто повернуть направо, что положило конец всякой опасности сомнамбулизма. От зрелища раздвоенного мира заболела голова, поэтому я уставился под ноги, пытаясь вспомнить: застой крови в левом полушарии должен сделать меня более рациональным или менее?
Ситуация с третьим домом оказалась промежуточной. Спальня родителей чуть вынесена кнаружи относительно детской, но дверной проем дает доступ только к половине комнаты. Я влез через окно, которым не смогли бы воспользоваться родители.
Ребенок был мертв. Прежде всего в глаза мне бросилась кровь. Неожиданно я почувствовал страшную усталость. В дверном проеме виднелась щель, и я понял, что, должно быть, произошло. Мать или отец протиснулись внутрь и обнаружили, что могут дотянуться до ребенка – взять за руку, но не больше. Сопротивление не позволяет тащить внутрь, это сбивает людей с толку. Они этого не ждут, а когда замечают, то начинают бороться. Пытаясь вырвать того, кого любишь, из лап опасности, будешь тянуть изо всех сил.
Мне нетрудно выйти через дверь, но это чуть сложнее для человека, который этой дорогой пришел, особенно для отчаявшегося. Я обратил лицо в темноту внутреннего угла комнаты и крикнул: «Пригнитесь, как можно ниже!» Потом показал как. Я выдернул из ранца пистолет с разрывными зарядами и высоко прицелился. В обычном пространстве я бы от отдачи полетел кувырком, а здесь почувствовал просто сильный удар.
Я шагнул вперед, лишая себя возможности воспользоваться дверью. Не было никаких признаков того, что я мгновением раньше пробил метровую дыру в стене. И правда, вся пыль и осколки – только с той стороны. Наконец я добрался до мужчины: он стоял в углу на коленях, обхватив руками голову. На миг мне почудилось, что он жив и принял такое положение, чтобы защититься от взрыва. Ни дыхания, ни пульса. Вероятно, дюжина сломанных ребер – проверять не хотелось. Одни люди могут продержаться час, стиснутые между каменными стенами и невидимой третьей, безжалостно зажимающей их в углу, стоит им немного отступить. Другие исправно делают самое худшее: забиваются вглубь своей тюрьмы, подчиняясь некоему инстинкту, который в других условиях наверняка небесполезен.
А может, этот мужчина вовсе не был жертвой паники. Может, он просто хотел, чтобы все побыстрей закончилось.
Я пролез сквозь дыру в стене. Шатаясь, прошел через кухню. Чертов план врал, врал, врал! Дверь, на которую я рассчитывал, не существовала. Я разбил кухонное окно – и порезал руку, выбираясь наружу.
Я отказывался смотреть на карту. Мне не хотелось знать время. Теперь, когда я остался один, когда осталась единственная цель – спастись самому, все потеряло смысл. Я смотрел в землю, на пробегающие волшебные стрелки, стараясь не считать их.
Заметив гниющий на дороге брошенный гамбургер, я сразу понял: что-то не так. Здравый смысл обывателя подсказывал мне, что нужно повернуть обратно, но я пока не настолько глуп. Горло и нос защипало, словно от кислоты. Когда я смахнул слезы, случилось нечто невозможное.
Высоко во тьме впереди, слепя мои привыкшие к темноте глаза, возник сверкающий голубой свет. Я заслонил лицо, потом принялся вглядываться через щели между пальцами. Приспосабливаясь к яркому свету, я начал различать детали.
В воздухе, подобно безумному перевернутому органу, сделанному из стекла, висел, купаясь в яркой плазме, пучок длинных, тонких, светящихся цилиндров. Его свет нимало не высвечивал дома и улицы внизу. Должно быть, галлюцинация. Я и раньше видел тени в темноте, но ничего столь потрясающего, ничего – так долго. Я побежал быстрее, надеясь выветрить видение из головы. Оно не исчезло и не дрогнуло. Только стало ближе.
Я замер, не в силах подавить дрожь, глядя на невероятный свет. Что если он не только у меня в голове? Есть лишь одно возможное объяснение. Какая-то часть скрытого механизма червоточины проявила себя. Идиот навигатор показывает мне свою никчемную сущность.
Пока один голос в моей голове вопил: «Нет!», а другой доказывал, что у меня нет выбора, что такой случай может больше не представиться, я достал пушку с разрывными зарядами, прицелился и выстрелил. Как будто хлопушка лапках козявки могла хотя бы поцарапать мерцающее творение цивилизации, чьи ошибки заставляют нас съеживаться от страха.
Сооружение растрескалось и взорвалось – бесшумно. Свет сжался в тонкий ослепительный луч, полоснувший меня по глазам. Только повернув голову, я понял, что на самом деле свет уже исчез.
Я снова побежал. Испуганный, ликующий. Я понятия не имел, что я сделал, но червоточина пока не изменилась. В темноте задержалось остаточное изображение, неотвязно маячившее передо мной. Могут галлюцинации давать остаточное изображение? Навигатор решил показаться, решил дать мне уничтожить его?
Я обо что-то споткнулся и пошатнулся, но не упал. Обернулся и увидел человека, ползущего по дороге. Я резко остановился, пораженный столь обыденным зрелищем после своей трансцендентной встречи. Ноги у человека были ампутированы до бедер, он волокся по дороге практически на одних руках. Это было бы довольно тяжело и в обычном пространстве, а здесь усилия, наверное, едва не убивали его.
Существовали специальные инвалидные коляски, которые функционировали в червоточине (колеса больше определенного размера прогибались и деформировались, если коляска останавливалась), и знай мы, что такая понадобится, прихватили бы ее с собой. Но они чересчур тяжелы для того, чтобы все бегуны брали с собой по штуке просто на всякий случай.
Человек поднял голову и прокричал: «Не останавливайся, придурок безмозглый!» – явно не сомневаясь, что кричит не в пустоту. Я смотрел на него и гадал, следует ли воспользоваться его советом. Он был силен: широкие кости и мощные мышцы, поверх всего этого порядочно жира. Сомневаюсь, что сумел бы его поднять, и уверен, что, если бы сумел, тащился бы вперед медленнее, чем он полз.
Вдруг меня осенило. Ну и повезло тоже: взгляд в сторону наткнулся на дом, входная дверь которого, хоть и невидимая, определенно находилась в метре-двух по направлению внутрь от того места, где я стоял. Я сбил петли молотком со стамеской, вынул дверь из проема и вернулся на дорогу. Человек уже догнал меня. Я наклонился и постучал его по плечу: «Не желаете на санках покататься?»
Я шагнул вперед во времени – и услышал часть потока ругательств, увидел крупным планом безрадостную картину: его окровавленные предплечия. Я бросил дверь на дорогу перед ним. Он полз; я подождал, пока он снова сможет меня слышать:
– Да или нет?
– Да, – пробормотал он.
Моя неуклюжая уловка сработала. Он сидел на двери, откинувшись на руки. Я бежал сзади и толкал, наклонившись и положив руки ему на плечи. Толкание – одно из действий, которым червоточина не препятствует, а внутренняя сила создает впечатление, что бежишь под горку. Временами дверь разгонялась так, что приходилось на пару секунд ее отпускать, чтобы не перевернулась.
Мне не надо было видеть карту. Я знал карту, я точно знал, где мы, знал, что до Ядра меньше сотни метров. Про себя я повторял, как заклинание: «Опасность не увеличивается. Опасность не увеличивается». А в душе знал, что придумка с «вероятностями» бессмысленна: червоточина читает мои мысли, ждет первого проблеска надежды, и тогда, сколько бы, хоть пятьдесят, или десять, или два метра, ни отделяли меня от безопасности, она возьмет меня.
Какая-то часть моего «я» спокойно оценивала покрытое нами расстояние и считала: «Девяносто три, девяносто два, девяносто один…» Я стал бормотать случайные числа, а когда это не помогло, начал считать произвольно: «Восемьдесят один, восемьдесят семь, восемьдесят шесть, восемьдесят пять, восемьдесят девять…»
Новая вселенная света, застоявшегося воздуха, шума – и людей, бессчетного количества людей, – взорвалась вокруг меня. Я продолжал толкать человека на двери, пока кто-то не подбежал и осторожно не отстранил меня. Элейн. Она подвела меня к крыльцу; другой бегун подошел с аптечкой к моему окровавленному пассажиру. Группки людей стояли или сидели подле электрических фонарей, заполняя улицы и дворики, насколько хватало глаз. Я указал на них Элейн:
– Посмотри. Разве они не прекрасны?
– Джон? Ты в порядке? Отдышись. Все позади.
– О черт, – я взглянул на часы. – Двадцать одна минута. Сорок четыре процента, – я истерически рассмеялся. – Я боялся сорока четырех процентов?
Мое сердце работало раза в два быстрее, чем нужно. Я немного походил; головокружение стало стихать. Потом плюхнулся на ступеньки возле Элейн.
Немного погодя я спросил:
– Снаружи еще кто-то есть?
– Нет.
– Отлично, – я почувствовал себя почти беззаботно. – Ну… а у тебя как?
Она пожала плечами:
– Нормально. Хорошенькая девчушка. Она где-то здесь, с родителями. Никаких сложностей, расположение удачное.
Она снова пожала плечами. В этом вся Элейн: удачное расположение или нет, для нее всегда «ничего особенного».
Я перечислил свои достижения, опустив видение. Нужно поговорить докторами, узнать, какого рода галлюцинации возможны или не возможны, до того как начну рассказывать, что стрелял наугад в сверкающий голубой оргбн из будущего.
Вообще-то, если я сделал что-то полезное, то узнаю об этом довольно скоро. Если Воронка начала дрейф с планеты, новость не заставит себя долго ждать. Понятия не имею, с какой скоростью будет происходить отделение, но следующее появление вряд ли произойдет на поверхности Земли, это уж точно. Глубоко под земной корой или на полпути в космос…
Я потряс головой. Преждевременные надежды бессмысленны, я ведь даже не уверен, было ли что-нибудь на самом деле.
1 2 3 4