Дед закурил трубку.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
МЫ ИЩЕМ КЛАД
Если мы найдем трубинский клад, то…
Прежде всего пойдем в кинематограф «Марс» и ку­пим билеты не на третьи места, а на вторые – подаль­ше от экрана, за барьером, где всегда сидят наши учи­теля, или даже на первые места, где садятся Орликов с женой и другие соломбальские богатеи. Мы купим би­леты всем ребятам с нашей улицы и ребятам с Кривой Ямы, с Новоземельской, Саженной, Базарной улиц. А Орликовым не останется места. Вот будет забавно, когда их не пустят в «Марс»!
На другой день мы пойдем в цирк Павловых. В цир­ке много интересного: полеты, борьба, фокусы, дресси­рованные собаки и лошади.
Потом купим яхту с большим белым парусом и кли­верами. Накупим у старьевщиков множество книг и устроим для ребят библиотеку…
Костя пришел вечером к нам, и мы отправились к маленькому домику Егора Трубина. Удивительно, что эта хибара еще не рухнула. Старинный дом с крытым двором – таких теперь уже в Соломбале не строили – почти до окон ушел в землю. Мы проникли во двор, за­лезли в подполье и зажгли фонарь.
Кроме пустой бочки из-под сельдей, глиняных че­репков и нескольких ржавых обручей, в подполье ниче­го не оказалось. Маленькой лопаткой Костя принялся копать землю. У него вскоре даже выступил пот – так усердно он работал. Я сменил Костю и тоже работал до поту.
Мы выкопали добрый десяток глубоких ям, с зами­ранием сердца ожидая, когда лопата ударится о кова­ный сундучок.
Но чем больше мы копали, тем все меньше и мень­ше верили в существование клада. Наконец нам надоело копать. Усталые, мы смотрели друг на друга. Никакого клада нигде нет. Может быть, все это вранье – история с трубинскими деньгами?
Мы выбрались из подполья, осмотрели избу и по­шли домой. Кинематограф, цирк, яхта, хорошая жизнь – все это стало опять далеким и несбыточным.
Мне было неловко перед Костей: ведь это я угово­рил его искать клад. Чтобы подбодрить приятеля, я ска­зал:
– А знаешь, где клад, Костя?
– Ну его к черту!
– Клад на корабельном кладбище, там, на боте. Только надо хорошенько поискать.
– Это верно, – согласился Костя. – А ты знаешь, где это кладбище?
– Дедушко показывал.
– Тогда поедем на кладбище!
Мы решили на этой же неделе поехать на кладбище кораблей, к морю.
На улице нам встретился отец Кости – котельщик Чижов. Это был плечистый человек невысокого роста. Он носил фуражку-бескозырку, видимо, еще оставшую­ся от службы в военном флоте. Только ленточек на фу­ражке не было.
Орликовы почему-то не любили отца Кости, назы­вали его матросней и арестантом. Говорили, что воен­ную службу Чижов заканчивал в арестантских ротах.
Костю отец называл Котькой, но разговаривал с ним всегда серьезно, грубоватым, чуть насмешливым голо­сом. Так он говорил со всеми.
– Ну, Котька, чего нового в наших делах?
– Есть охота, – спокойно ответил Костя.
– Ну, идем, у меня тут есть кое-что.
– А Димке можно?
– А как же!.. Пошли!..
В небольшой комнате Чижовых, оклеенной сереньки­ми обоями с цветочками, мы перекусили – съели селедку и по кусочку овсяного хлеба. Костина мать достала из печи горшок с кашей.
– Вы куда это ходили, братки, с лопатой да с фо­нарем? – спросил Чижов.
Я смутился, а Костя прямо выпалил:
– Мы клад, папка, искали!
– Чего?
– Клад.
– Зачем же вам клад?
– Чтобы хорошую жизнь устроить!
И Костя рассказал о нашей затее.
Чижов потрепал сына по щеке:
– Жизнь-то хорошая нужна, это верно. Только от кладов для всех такой хорошей жизни не будет – кла­дов не хватит. – Он засмеялся и продолжал: – Подо­ждите, братки. Советская власть такую хорошую жизнь и хочет устроить для рабочих и для крестьян. Сейчас первое дело – белогвардейцев разбить, контру разда­вить. Тогда легче дышать будет.
– Контра… – повторил Костя.
– Ну да, контра, контрреволюция. Это те, кто про­тив революции, против рабочих и крестьян идут.
– А много этой контры? – спросил Костя.
Чижов нахмурился:
– Много еще, братки. В Сибири Колчак хозяйнича­ет. Со всех сторон белогвардейцы на Москву походом собираются. Да еще в других странах капиталисты на нас волками смотрят. Им тоже Советская власть не по нутру. Но ничего, наша власть – рабоче-крестьянская, и Красная Армия – рабоче-крестьянская, народная. А народ всех врагов победит. Все, братки, будет! Дайте срок!
– Вот видишь, – сказал мне Костя, – я тебе гово­рил! Советская власть буржуев прогонит, и тогда будет хорошо.
Было видно, что Костя с уважением относится ко всему, что говорит отец. Мне котельщик Чижов тоже очень нравится. Ведь это он сорвал портрет Керенского. А всем известно, что Керенский стоял за буржуев и, зна­чит, за Орликовых.
Лето было какое-то необыкновенное, тревожное. Но­сились слухи о том, что в Мурманске высадились анг­лийские войска.
На кладбище кораблей мы так и не собрались по­ехать.
Заканчивался июль 1918 года.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ЗАЧЕМ ОНИ ПРИЕХАЛИ?
Утром над Соломбалой прогудел гидроплан. Он ле­тел так низко, что, казалось, вот-вот своими лодочками сорвет крышу какого-нибудь дома.
Соломбальские жители испуганно прятались по дво­рам. Женщины плакали. Старуха Иваниха, распластав­шись на крыльце, отчаянно выла, предвещая конец миру.
Еще накануне прислуга Орликовых Мариша начала запасать воду. Она раз десять бегала на речку с вед­рами. Сам Орликов сказал, что красные, уходя из Архангельска, отравят воду.
Нас, ребят, тоже посылали таскать воду. Костя ска­зал, что Орликов врет. Но что поделаешь, если матери заставляют! Всякие слухи с молниеносной быстротой разносились по Соломбале, и женщины всем этим слу­хам верили.
Говорили, что в порту подготовляются взрывы. Мы долго и со страхом ожидали. Но никаких взрывов не было. Все это оказалось пустой болтовней.
Вскоре гидроплан снова появился над Соломбалой. Теперь он летел очень высоко. Что-то зловещее и тре­вожное было в этом полете большекрылой птицы.
Несмотря на ранний час, все ребята были на улице. Никто не хотел играть. Ребята спорили. Каждый гово­рил, что гидроплан пролетел именно над их домом. Ко­нечно, они все врали. Я хорошо видел, как он пролетел над нашим домом. Но я не спорил и сказал об этом лишь Косте Чижову. Костя ничего не ответил.
В стороне судоремонтных мастерских тяжело про­гремели выстрелы. Но это были не взрывы. Два года назад от взрывов в порту в некоторых домах на нашей улице вылетели стекла. А это были выстрелы орудий­ные.
Прерывистое эхо многократно отозвалось за Солом­балой, еще более пугая встревоженных жителей.
Стало известно, что в Белое море пришли англий­ские, американские и французские крейсеры.
Аэропланов летало теперь так много, что на них да­же наскучило смотреть. Аркашка Кузнецов рассказывал, что гидропланы запрудили всю Двину.
Нам очень хотелось побежать к гавани и посмотреть, как садятся и поднимаются гидропланы. Но мы боялись. Во-первых, кто знает, может быть, там и в самом деле что-нибудь взорвется. А во-вторых, нам просто строго-настрого было запрещено уходить от домов. Но вечером, когда все немного успокоились, мы покинули нашу тихую улицу.
В это время напротив кинематографа «Марс» высаживались из катеров на берег английские и американ­ские солдаты.
Играл духовой оркестр. Огромные сверкающие тру­бы, словно удавы, обвивали задыхающихся музыкантов. Больше всех старался барабанщик. Изо всех сил он бил короткой колотушкой в бока толстопузого барабана и каждый раз прихлопывал сверху медной тарелкой.
Такой же барабан, закованный в металлические пру­тья, я видел в городе у карусели.
У кинематографа собралась толпа.
Потом приехали в колясках соломбальские богатей. Тут был и Орликов с женой. Вместе с другими купцами он прошел через толпу к самой стенке гавани. Анна Павловна несла пышный букет цветов. Махровые астры, левкои и гвоздика – запретные для нас цветы – все было собрано с клумб.
Мне припомнилась маленькая маргаритка, из-за ко­торой Анна Павловна назвала нас ворами, а Юрка Ор­ликов избил Гришку Осокина.
Видно, Орликовы были здорово рады приходу ино­странцев, если даже все цветы для них собрали.
С катера по трапу сошел офицер, должно быть, са­мый главный из иностранцев.
Орликов отвесил низкий поклон и подал ему на узорчатом полотенце каравай хлеба. В верхней глази­рованной корке каравая была врезана чашечка с солью.
Английские офицеры пожимали руки Орликову и Анне Павловне, а те, довольные и гордые, улыбались.
Умолкшая на время музыка вновь загремела над двинскими волнами.
Все это очень походило на ярмарку. Я вспомнил ка­русель, разряженную петрушку, шарманку и многоцвет­ную, пестреющую перед глазами толпу.
В толпе нестройно кричали «ура». Орликов подни­мал руки и резко опускал их, подавая сигналы:
«Ур-а-а!».
– Они привезли сюда белого хлеба и консервов, и шоколаду, – сказал нам Аркашка Кузнецов. – Вот за­живем!
Костя нахмурился. Он, должно быть, что-то знал, но молчал. Неделю назад Костя сказал мне, что где-то в Кеми англичане расстреляли трех большевиков.
Мне было понятно лишь одно: если Орликовы так рады иностранцам, значит, им жить будет не хуже. Красные ушли из Архангельска. А что же будет с Со­ветской властью, которая, как обещал Костин отец, хо­тела устроить для нас хорошую жизнь?
Я спросил об этом Костю.
– Молчи! – шепнул он мне.
Вечером войска иностранцев маршем проходили по главной улице Соломбалы. Дробно гремели по булыж­никам подковы американских ботинок, и нелепо болта­лись на шотландских солдатах короткие юбочки.
Зачем они приехали в Архангельск?
Орда голодных босоногих ребятишек кружилась око­ло солдат. Забавляясь, солдаты с громким хохотом бро­сали на дорогу галеты и обливали ребят водой из фляжек.
Необычная, странная форма солдат, незнакомая речь, оружие – все это не могло не интересовать нас.
На площади у собора в окружении своих офицеров стоял английский генерал и любовался маршем. Вдруг он поднял руку. Какие-то непонятные нам слова мгно­венно привели в движение всех его приближенных.
Вытянутая рука генерала указывала на крышу ма­ленького деревянного домика, где помещался заводской комитет.
Над крышей колыхался яркий красный флаг.
Офицеры – два англичанина и русский белогварде­ец – побежали к заводскому комитету и скрылись в воротах. Через минуту они вытащили на улицу чело­века. Это был молодой рабочий во флотском бушлате, но с черными простыми пуговицами. Он, должно быть, не успел даже надеть фуражку; волосы его растре­пались.
Вызванные из строя солдаты окружили его. Русский офицер кричал:
– Кто вывесил большевистский флаг? Не дожидаясь ответа, он с силой ударил рабочего по лицу.
– Гады! – услышал я шепот Кости.
Толпа зашумела и сдвинулась с места.
– За что бьете? – послышались негромкие голоса. Солдаты протолкнули рабочего к домику и застави­ли лезть на крышу. Рабочий стал ногами на карниз и попробовал подняться на руках до скобы, удерживаю­щей водосточную трубу. Но руки его сорвались, и он упал на землю.
– Поддержите его штыками!
Белогвардеец выхватил из рук солдата винтовку и ткнул рабочего.
Кое-как, сопровождаемый насмешливыми и злыми выкриками, рабочий забрался на крышу и осторожно снял флаг. Он бережно сложил его и спрятал в нагруд­ный карман.
Когда он спустился, его сбили с ног, сорвали буш­лат. Едва он поднялся, как новые удары кулаков и при­кладов посыпались на него. С окровавленным лицом, закрываясь от ударов руками, он снова упал на землю.
Клочья красной материи, оставшиеся от флага, были разметаны по дороге.
Четыре солдата под командой офицера увели изби­того рабочего с площади.
– Куда его? – спросил я Костю.
– Известно куда! – мрачно ответил Костя. – На расстрел.
Я был удивлен и напуган словами моего друга. Мне никак не верилось, что этого молодого судоремонтника, которою я частенько встречал в Соломбале, сейчас рас­стреляют. Что он им сделал, этим людям из чужих стран? Они только сегодня приехали в Соломбалу и уже начинают убивать русских рабочих…
Смотреть парад больше не хотелось. Мы вернулись домой. Я вошел в нашу комнату тихонько, и дед Максимыч не видел меня. Он сидел на своей низенькой ска­меечке и чинил сапог. Вбивая в подметку беленькие березовые шпильки, он пел протяжную поморскую песню:
Не веяли ветры, не веяли,
Незваны гости наехали…
О каких незваных гостях он пел? Может быть, о тех, которые сегодня приехали в Архангельск?..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
КОСТЯ ЧИЖОВ СОБИРАЕТСЯ БЕЖАТЬ
Но больше всего нас поразило появление на нашей улице Орликова-сына. Он шел по деревянному тротуа­ру, сдержанно улыбаясь и ударяя стеком по покосив­шимся тумбам, словно пересчитывая их. При каждом ударе стек заунывно свистел.
В светло коричневом френче английского покроя Юрка Орликов выглядел настоящим офицером, каких мы видели на картинках в журнале «Всемирная пано­рама». На френче было четыре огромных нашивных кармана со складкой посередине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14