Ее дочку, в этой истории не замешанную, мне тем не менее рядом держать не хотелось. И я дал ее мужу чин капитана и отослал в один из дальних гарнизонов в качестве коменданта. Повышение, жалованье – но убрал из столицы.
А насчет высших придворных должностей решил, что увольнять с них надо только посредством эшафота.
Столичные жители посчитали, что у меня начинается паранойя. И что я перепугался за свою шкуру. Даже как-то странно, что я раньше не перепугался.
А я всего-навсего решил наконец хорошенько заняться порядком внутри страны. Мой сердечный друг Оскар отозвался об этом так: «Слава тебе, Господи, мальчик вырос».
Дурацкая история с отравителями стоила мне уймы времени и сил. А могла бы и жизни стоить. И мой преемник-узурпатор, кто бы он ни был, получил бы государство с более-менее налаженными денежными делами, только что выигравшее войну. И с наслаждением начал бы гадить там, где я расчистил. Ну уж нет!
У великолепного Бернарда должны быть подчиненные, подумал я. Старик это честно заработал. И то – я с его помощью узнаю все, что происходит во дворце и поблизости от дворца, а стоило сволочам-заговорщикам переместиться в загородный дом одного из них…
Не разорваться же Бернарду, в самом деле! И я занялся спиритизмом.
Нет, это действительно смешно. Дело призрака – стонать, рыдать и греметь цепями. Брать привидения на службу мне казалось идеей еще более хамской, чем создать лейб-гвардию из мертвецов. Я долго думал, как подойти к такому безумному проекту: с Оскаром посоветовался, с Бернардом. Завалил кабинет трактатами по спиритизму, к которому никогда не относился особенно всерьез. И в конце концов выработал план.
У меня было чем платить привидениям. Дар.
До самой зимы я занимался государственными делами днем, а по ночам вызывал духов. Я с наслаждением перепоручил бы подбор кадров кому-нибудь другому – тому же Бернарду, но для этого требовалась отработанная система. Вот ее я и пытался создать.
Меня не интересовали бедняжки, погибшие мученической смертью, и барышни, отошедшие в мир иной от неразделенной любви. Таких я отпускал сразу, стараясь открыть им по возможности дорогу к престолу Господню. С самоубийцами я беседовал: среди них попадался очень разный народ. Некоторые, считавшие, что с ними обошлись несправедливо, оставались у меня при дворе. Мне казалось, что я могу отчасти удовлетворить их оскорбленные чувства. Но больше всех меня интересовали духи, слетавшиеся не к блюдечку со стрелочкой или к столу, а к пентаграмме, обрызганной моей кровью. Вот где нашлись интересные личности. Убийцы, сутенеры, наемники, шпионы, насильники и воры, всякая сволочь, убитая в пьяных драках, вздернутая на виселицу, издохшая после порки кнутом, – такие типы, что по уму надо было открывать путь в преисподнюю и заталкивать их туда ногами.
Именно это я им и обещал.
Ребятки моментально понимали, с кем имеют дело. Я им не девочка, крутящая блюдечко с подружками и падающая в обморок, когда кто-нибудь из таких вот продиктует нехорошее слово с грамматической ошибкой. Эти поганые духи отлично чуяли, что некромант видит их насквозь. Они раболепствовали, как могли, – мои сапоги лизали бы, если бы у них была хоть мизерная материальность, дающая возможность совершить такие плотские действия.
Услышав о преисподней, они стонали, рыдали и гремели цепями самым трафаретным образом. Они отлично знали, как с ними там обойдутся, и умоляли меня гораздо эмоциональнее, чем своих судей при жизни. Еще бы – ведь тогда-то они надеялись сбежать от суда в небытие, хитрецы. А теперь были точно в курсе собственной участи и так убивались, что вчуже даже жалко становилось. Я давал им отрыдаться и делал предложение, от которого они не имели сил отказаться.
Я обещал им после моей смерти не ад, а чистилище. Умеренный срок общего режима вместо бессрочной камеры пыток. Но они должны были отработать амнистию благими делами на государственной службе. Посмертно. Те Самые Силы не возражали против таких сделок.
Ни одна гадина не отказалась. Иногда, правда, личность была мне настолько омерзительна, что я сталкивал ее из инобытия в преисподнюю без разговоров – но это все-таки случалось не слишком часто. Я склонен думать, что любой твари можно дать шанс. И давал.
Смысл их работы во благо заключался в следующем. Они обязывались слушать и смотреть, периодически сообщая Бернарду о нарушениях закона, подлостях и изменах. Сообщения требовались четкие и честные. А Бернард уже докладывал мне – о принципиально важных делах.
К Новогодью моя прекрасная столица была просвечена насквозь, как яйцо перед свечой. Я сослал в северные деревни с конфискацией имущества парочку своих чиновников и повесил мерзкую великосветскую тварюгу, которую до сих про никак не могли поймать на шантаже. В государстве в кои-то веки замаячила бледная тень порядка. И придворные окончательно утвердились в мысли, что я – дьявол.
А я подумывал, что Канцелярию Призраков нужно расширить в общегосударственном масштабе.
В январе посол наших западных соседей, Заболотья, привез письмо своего государя, нашего якобы союзника. А в том письме государь Вильгельм, которого даже собственные подданные звали Старым Лисом, горько плакался, что на Заболотье напали коварные враги, и просил обговариваемой в древнем пакте военной помощи.
«Где ты был, когда я выползал из войны и голода?» – подумал я. Ведь даже посольство отозвал, плесень. А дипломатическая почта пропадала с концами. Золотой ты наш.
И я велел отловить ему в королевском парке двух белых единорогов – живьем и посимпатичнее. И этих единорогов прислал в подарок, сопроводив письмом. В письме говорилось, что моему покойному батюшке вышеупомянутые звери, в свое время подаренные Вильгельмом, очень помогли в подобной ситуации. Й что я желаю почтенному государю Вильгельму, великому королю и утонченнейшему политику, долгого и счастливого правления.
Он написал очень изящный ответ, из которого следовало, что глаз тому вон, кто старое помянет. Я согласился и потребовал для своих солдат платы в масштабе вознаграждения наемных убийц. Тогда он в элегантной форме изложил, что у меня нет ничего святого и я бессердечен, и на том заткнулся.
Внешняя политика не особенно меня волновала. В Перелесье у меня были отменные шпионы – время от времени я обращался через зеркало к Эрнсту. И прекрасно он мне все рассказывал, лучше любого человека. Под нажимом, нехотя, но святую правду. Вампиры Перелесья не слишком любили меня, как и полагалось порядочным дворянам Перелесья, но я платил Даром, а юный король Перелесья о них вообще не знал. Вот и вся недолга.
Что же касается других соседей, то я не сомневался – шпилька, вставленная Перелесью в нежное место, принята к сведению всеми: умный учится на чужих ошибках.
А поднимать мертвую армию ради воинской славы Вильгельма я, конечно, даже не почесался. Ему надо – пусть сам и поднимает. Если сможет.
В общем, мои дела шли очень неплохо. Я был страшно занят, это славно, когда много работы, – некогда думать о…
Понятно о чем. Днем – приемы, Совет, ночью – вампиры с духами, спал урывками, стоило добрести до опочивальни – падал в постель, сон обрушивался камнем, как в юности, когда по ночам шлялся на кладбище. Вспоминал только иногда – мысль, как ожог, как укол в сердце… И сразу надо чем-то заняться, чтобы перестало болеть.
Но самое любопытное… Марианна.
Я к ней приходил… посидеть. Что-то меня с ней примирило, отчасти, но примирило. Может, то, как она хотела выпить тот яд, или ее беспомощная рожа… Не знаю. Может быть, даже то, что не осталось у меня никого, кроме Марианны с младенцем. Сложно сказать.
Нет, ее приворотное зелье не сработало. Спать я с ней не мог. Слушать ее было очень тяжело. Но я все равно к ней приходил. Я нашел ей камеристку и фрейлин из проверенных-перепроверенных, цацки ей дарил, угощал сладким – она обожала сладкое, моя бедная свинья. Я даже обнимал ее изредка.
Все-таки она была теплая.
А еще от нее происходило дитя. Вот кто меня в то время по-настоящему развлекал.
Тодд уже умел говорить. Что он говорит, я не разбирал – на мой взгляд, все это было кошачьим писком, – но Марианна каким-то образом понимала этот писк и переводила его для меня. Ангелочек пытался называть меня «батюшка». Превесело!
Он ничего не боялся. Он, видите ли, любил забавляться тем, что подходил к стоящему на карауле скелету и колотил по доспехам кубком или ложкой – чтобы звенело. Как-то я пришел в покои Марианны с волком – дивное дитя тут же забрало волка себе. Сначала ангелочек засовывал руки чучелу в пасть и дергал за клыки, потом, после долгих серьезных трудов, бросил выковыривать ему глаза – и принялся карабкаться ему на спину. Я, наблюдая, смеялся до слез – видел бы кто из моего двора дитя некроманта, оседлавшее мертвого волка и цепляющееся за его уши! Конечно, подарил я ему это чучело.
Марианна приходила в ужас от того, как я с младенчиком играю. Но меня не интересовало ее мнение – я слишком отчетливо видел, что ребенку это тоже забавно. Тодд как-то, к примеру, притащил мне откуда-то сухого паука из тех, что живут в дворцовых подземельях, – мохнатого, ростом с ладонь, с черепом на спине. Марианна завизжала, как прирезанная, когда увидела. Но что тут такого, право: ребенок нашел странную штуковину, которая показалась ему занятной. Надо ведь не вопить, а разъяснить, что это за предмет. Так что мы с Тоддом замечательно поиграли с пауком – он у нас по столу плясал и церемонные поклоны отвешивал, и маршировал влево-вправо с самыми четкими поворотами. Тодду было очень весело, а Марианна попыталась напуститься на меня в том смысле, что не дело приохочивать младенца к смертной магии.
Тоже мне – смертная магия. Дитя играет с сухой букашкой. Да все дети играют с сухими букашками! Или с сорванными цветками – что, и это запретить? Не вижу резона. Зато он не мучил живых зверушек. Я ему объяснил, что мертвым все равно, а живым больно – кажется, он меня понял. И даже не думал тыкать пальцем в глаза виверне, когда с ней играл, – я же сказал, что виверна живая. Малыш нравился Лапочке – она ему позволяла больше, чем кому бы то ни было, даже взлетала с ним на спине под потолок оружейного зала. Он ведь был совсем легонький, виверна, наверное, его веса вообще не чувствовала. Ангелочек обожал кататься, я его поощрял, а Марианне и это было не слава Богу. Дракон, видите ли, дитя сожрет или сбросит, чтобы оно расшиблось.
Деревенская дуреха. Виверны – не драконы. Это совсем другие существа. К тому же Лапочка совсем ручная и мой Дар ее контролирует. А детям нравится играть с животными. И полезно – они приучаются думать о других живых созданиях. Мы с малышом кормили виверну мясом, и малыш усвоил, что она может укусить, если останется голодной. Поэтому нужно вовремя давать ей кушать. По-моему, с точки зрения воспитания вышло очень назидательно и благочестиво. К тому же я заметил, что Тодд говорит тем лучше, чем чаще я захожу с ним поиграть. И пользуясь этой посылкой, сделал вывод, что наши игры идут его разуму на пользу. Поэтому не слушал бабью глупую болтовню его матери и старался играть с ним, если выпадал свободный час. Меня, правда, огорчало, что дитя не унаследовало от меня даже искорки Дара, зато нравилось, что оно ничего не боится. Я и вампиров бы ему показал, но ангелочек был еще мал, уставал и засыпал до заката. Впрочем, я решил, что на это у меня потом будет время. Я жил простой безгрешной жизнью, между работой и ребенком – как поденщик. И мне нравилось смертельно уставать, потому что от усталости отступала бессонница и не мучили ужасные мысли. Почему-то я не видел клейма рока на круглой рожице Тодда. Вероятно, его время еще не пришло. Поэтому я ограничивался лишь серьезнейшей охраной и лишь самыми верными, вдоль и поперек проверенными слугами, пока не боясь за его будущее. А что касается меня самого…
В глубине души я надеялся, что у меня больше не будет нежных привязанностей среди взрослых. Одиночество моей души привычно разделяли лишь вампиры, но мне казалось, что легче переносить одиночество, чем потери.
Я упустил из виду, что Та Самая Сторона не позволит мне надолго задерживать уплату недоимок.
Весна в тот год задалась ранняя. К середине апреля снег сошел, к концу – дороги совсем высохли. Помню, деревья стояли, как в зеленом тумане – будто подсвеченные чем-то, – и всюду эти желтые цветочки, которые пахнут медом и пачкают желтым одежду, если не убережешься. Не холодно и не жарко: для путешествий – самое оно, и я ездил на север, чтобы устроить в северных провинциях филиал Канцелярии Призраков.
Официально – нанести визит герцогу пострадавших от Доброго Робина земель и справиться о его нуждах. Очень мило вышло. Хозяин так никогда и не узнал, чем я занимался по ночам в отведенном мне кабинете.
Я возвращался в прекрасном расположении духа. Я рассчитывал за год создать такую систему контроля за счет неправедных душ, что в государстве никто чихнуть не сможет без моего ведома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41