Что-то её тревожило. Вспомнилось, как быстро он… исчез. Она только на секунду отвернулась, а его уже нет…
* * *
Кричали или не кричали, Валенти решил, что на сегодня загадок хватит. Через несколько минут он увидел в окно, как мать с дочерью отправились на кухню. С матерью Али он ещё не познакомился, и в случае чего ему совсем не хотелось объяснять ей, что он делал ночью у её дома, так что лучше всего отправиться восвояси.
Кроме того, ему было над чем поразмыслить. Валенти хотел сначала разобраться, что он видел на самом деле, а что просто привиделось, а потом уж открывать рот. Почём знать, может, и Али на лужайке ему тоже померещилась. Оглядевшись напоследок, он напрямик через лес пошёл к дому. Ветер, поднявшийся перед явлением оленя, улёгся, и москиты вернулись. «Кошмарная ночка, – думал Тони, – ничего не скажешь».
7
Услышав однажды, никто не мог забыть флейту Томми. Ланс Максвелл ни разу больше не слышал музыку из леса так явственно, как в тот тёплый февральский день, когда менял колесо, но воспоминания и отзвуки мелодий, долетавшие порой вечерами, как пыльца по ветру, тревожили его всю весну.
Мелодия, разбудившая в Тони Валенти мечтателя, Ланса превратила в похотливое животное. Он бросался на супружеское ложе и проявлял пыл, какого не знал уже много лет.
– Понять не могу, что на него нашло, – призналась соседке Бренда, – но жаловаться не приходится. Приятно видеть, что все, что надо, ещё при тебе.
Она бы не радовалась так, если бы знала, что творится в голове у мужа, когда он занимается любовью. Теперь он предпочитал брать её сзади; ему хотелось влезть на неё, как Дукер влезал на суку Снидденов, когда у той начиналась течка. Теперь не женщина была под ним – олениха, а он был матёрым оленем; или она была косулей, а он козлом; или кобелём на суке. А потом, откинувшись в изнеможении, он лежал, уставившись в облупленный потолок спальни, мучаясь напряжением мышц, не уходившим и после того, как семя было излито.
После случая, который он счёл сердечным приступом, Ланс зашёл к врачу. Больтон посадил его на диету, велел поберечь себя – мол, никто не молодеет – и сказал на прощание: «Бросай курить, Ланс, не то если не помрёшь от инфаркта, так доконает тебя рак лёгких».
Он выкуривал не больше двух сигарет в день, соблюдал диету, насколько позволял их скудный бюджет, а вот поберечь себя никак не получалось. Они и так едва сводили концы с концами. Перестань он прирабатывать, и они сядут на пособие скорей, чем стряхнёшь, помочившись, каплю с конца. Так что Ланс по возможности следовал советам доктора и, черт побери, впрямь чувствовал себя лучше, но никак не мог объяснить постоянного желания и постоянной готовности к соитию.
– Что это с тобой творится? – спросила Бренда как-то ночью, когда муженёк полез к ней второй раз.
– Хочется, Бука, – проворчал он, а его руки уже двигались быстро и грубовато по её телу.
Член у него встал торчком, уткнувшись ей в живот. Бренда взяла его в ладонь. Просто чудо: сколько раз она читала про оргазм во всех этих журналах для женщин и ни разу за все эти годы не испытала его, а тут на двадцать восьмом году замужества – пожалуйста, каждый раз! И, спаси господи, как это приятно. Хоть она и располнела малость, и волосы под краской седые, а вот поди же, ещё может завести мужика! Разве не приятно?
Ёрзая под Лансом, впуская его в себя, она невольно усмехнулась: господи, эти Максвеллы знали, что делали, когда назвали сыночка Ланс – «копьё».
* * *
Ланс старался обходить стороной дом Трежуров. Он знал, что его обновили: там теперь живёт дочурка старика Бадди, уже совсем взрослая, а все же в тех местах ему становилось не по себе. Да ещё он продул – два к четырём – на том, что Френки Трежур выкупила халупу.
Никто не знал, что они с Фрэнком Клейтоном побились об заклад, а все же он заплатил проигрыш. Черт, хорошо ещё, что жив-то остался, а то нашли бы его тогда в луже под колесом… Ни Фрэнк, ни дом Трежуров не были виноваты, что у него мотор отказывает, а все же он расплатился с первым и держался подальше от второго.
* * *
Во вторник они с Брендой смотрели по своему старенькому «Зениту» «St. Elsewhere». У Лан-са под рукой стояло пиво, а Бренда следила за перипетиями драмы прихода святого Элигуса и штопала носки. Подняв бутылку, Ланс помедлил, прежде чем сделать глоток.
– Пошли-ка в постель, Бука, – неожиданно предложил он.
Бренда покосилась на него:
– Но ведь…
– Штопка подождёт, и это дело тоже, – он кивнул на экран и поставил бутылку на кофейный столик. Ему уже не терпелось. – Пошли, Бука.
В ту ночь он был здоровенным оленем. Кто-то гнался за ним, и надо было все сделать побыстрей, не то случится что-то ужасное. Собаки бежали по его следу, и ему надо было спасаться, но прежде спрятать своё семя. Иначе нельзя. Псы ищут его семя, но он его зароет поглубже, так что им его не достать, точно.
Когда он наконец вышел из неё и перекатился на спину, Бренда долго лежала не двигаясь. Только уверившись, что муж заснул, она встала и пошла в ванную. Она только устроилась на горшке, когда в дверях возник Ланс.
– Ты что это делаешь? – возмутился он. – Господь распятый! Какого черта это ты делаешь!?
– Я только…
Он схватил её за руку и сдёрнул с унитаза.
– Боже всемогущий, женщина, зачем, по-твоему, я его прятал? Чтоб ты его слила в трубу?
– Ланс, я…
У неё перехватило горло. Ланс нерешительно покачал головой, потёр виски.
– Господи, – проговорил он очень тихо.
– Ланс, тебе плохо?
– Голова разболелась, Бука. Ничего.
Бренда растирала помятую руку. Синяки останутся. Она взглянула на мужа, вспомнила, каким чужим казался он минуту назад. Впервые с тех пор, как к нему вернулся пыл, какого не было даже в юности, когда они занимались любовью на заднем сиденье отцовской машины, ей стало страшно. Это неестественно. Что-то с ним не так, и она не знала, что делать.
– Хочешь аспирина? – спросила Бренда.
– Да, давай.
Она достала из аптечки бутылочку, выкатила на ладонь пару таблеток. На прошлой неделе покупали, она точно помнила, а теперь едва половина осталась.
– Надо бы тебе записаться к доктору Больтону. – Она протянула ему таблетки и стакан воды.
Ланс проглотил таблетки.
– Может, и надо.
Когда он снова улёгся, Бренда постояла в дверях, дожидаясь, пока муж заберётся под одеяло, и только потом вернулась в туалет. Она каждую минуту ждала, что он снова ворвётся к ней, однако все обошлось, и, закончив дела, она вернулась в спальню. Ланс смотрел в потолок.
– Что с тобой, милый?
Он тряхнул головой.
– Ничего такого. Просто иногда не спится.
Она откинула одеяло, чтобы лечь рядом, и увидела, что у него опять эрекция. Ей хотелось отвести взгляд, хотелось удержать в памяти, как он стоял в дверях, как грубо схватил её, – не потому, что ей это понравилось, наоборот, было страшно и хотелось запомнить как предостережение, но взгляд невольно тянулся к его налившемуся естеству.
Что же это творится? Груди у неё напряглись, предчувствуя прикосновение его ладоней. Между ног стало влажно. «Нездоровая какая-то страстность», – подумалось ей. И у него, и у неё. Но рука уже сама потянулась к его члену. Внизу работал никому не нужный телевизор. Фильм давно кончился. Передавали новости, потом спорт и погоду.
* * *
В конуре у дома Максвеллов заскулил во сне Дукер. Лапы у него подёргивались, словно он за кем-то гнался.
Он бежал в стае, а впереди мчался олень. Ночь была полна запахов, острых, душных. Музыка, как охотничий рог, звала их вперёд. Бежать было счастьем.
* * *
Ланс снова уснул, а Бренда тихо лежала рядом. Двигаться не хотелось. Она снова и снова вспоминала сцену в ванной, безумные слова Ланса и то, как мгновенно он обо всем забыл. С ним такого ещё не бывало.
Она тихонько потёрла руку. Да, синяки уже проступают. Наверное, это было. И что ей теперь делать? Никому ведь и не расскажешь! Господи, только заговори, подумать страшно, как на неё будут пялиться. Нет, придётся молчать и только молиться – господь милостивый! – чтобы такое больше не повторилось.
Она уснула очень нескоро.
8
– Глянь-ка, Льюис!
Опершись на грабли, Льюис поднял голову к ветвям дуба, росшего между домом и огородом, на котором он возился. Знакомая лисья мордочка выглядывала из ветвей, солнечные зайчики играли на смуглых щеках.
– Я и гляжу, – сказал он, подходя к дереву. – Раненько ты сегодня поднялась.
Гостья легко соскочила на землю. В дневном свете она выглядела маленькой и хрупкой, но не менее таинственной. Поля шляпы свисали так низко, что ему не видно было глаз, пока девочка не задрала голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
– Мне нравится ночь, – сказала она, – но я к ней не привязана, ты же знаешь.
Говоря это, она придвинулась поближе к поленнице. Одно движение – и уже сидит на дровах, болтая ногами. Льюис уселся не столь проворно на колоду для колки дров.
– Видел, как ты ночью плясала, – сказал он.
– И я тебя видела – только ты не плясал.
– Я уж староват для танцев.
– Лили это не мешает.
– Она лет на двадцать моложе.
Раскосые зеленые глаза с минуту изучали его.
– Может быть, – сказала гостья, отворачиваясь. Потом снова серьёзно взглянула на него. – Нельзя было отпускать его так далеко прошлой ночью, Льюис.
– Он принадлежит всем – не только Новому Волдингу. Да и как бы я его остановил?
Она кивнула.
– Но теперь ему там нет места. Если он забежит слишком далеко, он пропадёт. Такая тайна, как он, долго не продержится.
– Это все музыка Томми, – сказал Льюис. – Это он играет.
– Томми меня слушать не станет.
– А меня, думаешь, станет? Да и потом, когда он играет, он уже не Томми. Он тогда сам – часть тайны.
Она вздохнула:
– Я знаю. Слишком мало вас здесь осталось. Если б вас было больше, Томми не играл бы таких диких напевов. Он зовёт, Льюис. Он знает, что вам нужны люди, вот и посылает тайну все дальше и дальше. И однажды ночью тайна не вернётся. Добудь ещё людей, Льюис.
– Никто больше не станет слушать, – покачал головой Льюис. – Я выходил к ним. У людей там теперь слишком много мыслей в головах. Они уже никого не слушают. Музыкой их не проймёшь.
– Но есть же такие, кто умеет слушать как надо, – возразила гостья. – Должны быть. Если ты сумеешь найти… Когда вы ждёте цыган?
Льюис пожал плечами:
– Через недельку, а может, через две. С ними, как с тобой, – никогда точно не знаешь.
– Спроси его, – сказала гостья. – Должны там быть такие, кто услышит. Иначе все изменится, и перемена будет не к добру. Музыка доходит не к тем людям. Когда эхо возвращается, оно… оно иногда становится нехорошим. Может, вам надо перебраться на новое место, Льюис, – как тогда.
Льюис покачал головой:
– Куда нам идти?
– Глубже.
– Глубже куда? Она пожала плечами.
– Не знаю, Льюис. Для меня-то ничего не меняется. Луна остаётся, а больше мне ничего не нужно. – Она невесело улыбнулась. – Может, и вам лучше бы так, Льюис. Пейте луну и отпустите его на свободу.
Он не успел ответить. Она спрыгнула с поленницы и метнулась к нему за спину. Он ощутил её ладошку у себя на затылке. Она погладила его редкие волосы, но, когда Льюис обернулся, её уже не было.
Льюис долго сидел, раздумывая над её словами. Там, за пределами маленького островка лесов, люди слышали музыку по-другому, и тайна, являвшаяся им в образе оленя, человека или чего-то среднего, была для них ещё темнее, чем для Льюиса. Для них тайна была врагом. К тайне должно прикасаться сердцем, а у них был только рассудок. Те немногие, кто ещё искал её, сами не знали, чего ищут, а отыскав, могли не узнать.
«Никому бы такого не пожелал», – подумал Льюис.
* * *
Эта ночь не была ночью собрания, и только молодёжь направилась на поляну, где играл Томми. Лили навестила Льюиса, и они вместе сидели на приступке у стены, слушая тихий голос флейты, долетавший с Волдова холма. Они сидели молча. Льюис уже рассказал все о предостережении маленькой утренней гостьи с зелёными глазами и лисьим личиком.
Оба думали о том, что мир теряет ещё одну из своих тайн. Эти мысли наполняли ночь сладковато-горьким ароматом. Так мало осталось тайн, что потеря ещё одной дорого обойдётся миру.
9
В субботу вечером Френки в одном бельё сидела на краешке кровати. Она уже двадцать минут примеряла всевозможные юбки, блузки и платья и все никак не могла решиться.
«Можно подумать, собираюсь на первое свидание», – упрекнула она себя. Али давно оделась и дожидалась её внизу.
Френки понятия не имела, почему ей так трудно выбрать наряд. Судя по рассказам Али, Тони Гаронне довольно простецкий парень. И уж конечно, она не собиралась его обольщать. Но вот никак не решится, а ведь для обеда по-соседски вполне достаточно сменить джинсы и свитерок на что-нибудь чуть более приличное.
Она задумчиво наворачивала влажные волосы на палец, чтобы, высохнув, они завивались. «Надо было хоть раз повидаться с ним на неделе, – вздохнула она. – Тогда сегодня было бы спокойнее».
Но, как всегда, сотни мелочей требовали внимания – в доме все ещё царил кавардак, – и не успела она оглянуться, как уже настала суббота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
* * *
Кричали или не кричали, Валенти решил, что на сегодня загадок хватит. Через несколько минут он увидел в окно, как мать с дочерью отправились на кухню. С матерью Али он ещё не познакомился, и в случае чего ему совсем не хотелось объяснять ей, что он делал ночью у её дома, так что лучше всего отправиться восвояси.
Кроме того, ему было над чем поразмыслить. Валенти хотел сначала разобраться, что он видел на самом деле, а что просто привиделось, а потом уж открывать рот. Почём знать, может, и Али на лужайке ему тоже померещилась. Оглядевшись напоследок, он напрямик через лес пошёл к дому. Ветер, поднявшийся перед явлением оленя, улёгся, и москиты вернулись. «Кошмарная ночка, – думал Тони, – ничего не скажешь».
7
Услышав однажды, никто не мог забыть флейту Томми. Ланс Максвелл ни разу больше не слышал музыку из леса так явственно, как в тот тёплый февральский день, когда менял колесо, но воспоминания и отзвуки мелодий, долетавшие порой вечерами, как пыльца по ветру, тревожили его всю весну.
Мелодия, разбудившая в Тони Валенти мечтателя, Ланса превратила в похотливое животное. Он бросался на супружеское ложе и проявлял пыл, какого не знал уже много лет.
– Понять не могу, что на него нашло, – призналась соседке Бренда, – но жаловаться не приходится. Приятно видеть, что все, что надо, ещё при тебе.
Она бы не радовалась так, если бы знала, что творится в голове у мужа, когда он занимается любовью. Теперь он предпочитал брать её сзади; ему хотелось влезть на неё, как Дукер влезал на суку Снидденов, когда у той начиналась течка. Теперь не женщина была под ним – олениха, а он был матёрым оленем; или она была косулей, а он козлом; или кобелём на суке. А потом, откинувшись в изнеможении, он лежал, уставившись в облупленный потолок спальни, мучаясь напряжением мышц, не уходившим и после того, как семя было излито.
После случая, который он счёл сердечным приступом, Ланс зашёл к врачу. Больтон посадил его на диету, велел поберечь себя – мол, никто не молодеет – и сказал на прощание: «Бросай курить, Ланс, не то если не помрёшь от инфаркта, так доконает тебя рак лёгких».
Он выкуривал не больше двух сигарет в день, соблюдал диету, насколько позволял их скудный бюджет, а вот поберечь себя никак не получалось. Они и так едва сводили концы с концами. Перестань он прирабатывать, и они сядут на пособие скорей, чем стряхнёшь, помочившись, каплю с конца. Так что Ланс по возможности следовал советам доктора и, черт побери, впрямь чувствовал себя лучше, но никак не мог объяснить постоянного желания и постоянной готовности к соитию.
– Что это с тобой творится? – спросила Бренда как-то ночью, когда муженёк полез к ней второй раз.
– Хочется, Бука, – проворчал он, а его руки уже двигались быстро и грубовато по её телу.
Член у него встал торчком, уткнувшись ей в живот. Бренда взяла его в ладонь. Просто чудо: сколько раз она читала про оргазм во всех этих журналах для женщин и ни разу за все эти годы не испытала его, а тут на двадцать восьмом году замужества – пожалуйста, каждый раз! И, спаси господи, как это приятно. Хоть она и располнела малость, и волосы под краской седые, а вот поди же, ещё может завести мужика! Разве не приятно?
Ёрзая под Лансом, впуская его в себя, она невольно усмехнулась: господи, эти Максвеллы знали, что делали, когда назвали сыночка Ланс – «копьё».
* * *
Ланс старался обходить стороной дом Трежуров. Он знал, что его обновили: там теперь живёт дочурка старика Бадди, уже совсем взрослая, а все же в тех местах ему становилось не по себе. Да ещё он продул – два к четырём – на том, что Френки Трежур выкупила халупу.
Никто не знал, что они с Фрэнком Клейтоном побились об заклад, а все же он заплатил проигрыш. Черт, хорошо ещё, что жив-то остался, а то нашли бы его тогда в луже под колесом… Ни Фрэнк, ни дом Трежуров не были виноваты, что у него мотор отказывает, а все же он расплатился с первым и держался подальше от второго.
* * *
Во вторник они с Брендой смотрели по своему старенькому «Зениту» «St. Elsewhere». У Лан-са под рукой стояло пиво, а Бренда следила за перипетиями драмы прихода святого Элигуса и штопала носки. Подняв бутылку, Ланс помедлил, прежде чем сделать глоток.
– Пошли-ка в постель, Бука, – неожиданно предложил он.
Бренда покосилась на него:
– Но ведь…
– Штопка подождёт, и это дело тоже, – он кивнул на экран и поставил бутылку на кофейный столик. Ему уже не терпелось. – Пошли, Бука.
В ту ночь он был здоровенным оленем. Кто-то гнался за ним, и надо было все сделать побыстрей, не то случится что-то ужасное. Собаки бежали по его следу, и ему надо было спасаться, но прежде спрятать своё семя. Иначе нельзя. Псы ищут его семя, но он его зароет поглубже, так что им его не достать, точно.
Когда он наконец вышел из неё и перекатился на спину, Бренда долго лежала не двигаясь. Только уверившись, что муж заснул, она встала и пошла в ванную. Она только устроилась на горшке, когда в дверях возник Ланс.
– Ты что это делаешь? – возмутился он. – Господь распятый! Какого черта это ты делаешь!?
– Я только…
Он схватил её за руку и сдёрнул с унитаза.
– Боже всемогущий, женщина, зачем, по-твоему, я его прятал? Чтоб ты его слила в трубу?
– Ланс, я…
У неё перехватило горло. Ланс нерешительно покачал головой, потёр виски.
– Господи, – проговорил он очень тихо.
– Ланс, тебе плохо?
– Голова разболелась, Бука. Ничего.
Бренда растирала помятую руку. Синяки останутся. Она взглянула на мужа, вспомнила, каким чужим казался он минуту назад. Впервые с тех пор, как к нему вернулся пыл, какого не было даже в юности, когда они занимались любовью на заднем сиденье отцовской машины, ей стало страшно. Это неестественно. Что-то с ним не так, и она не знала, что делать.
– Хочешь аспирина? – спросила Бренда.
– Да, давай.
Она достала из аптечки бутылочку, выкатила на ладонь пару таблеток. На прошлой неделе покупали, она точно помнила, а теперь едва половина осталась.
– Надо бы тебе записаться к доктору Больтону. – Она протянула ему таблетки и стакан воды.
Ланс проглотил таблетки.
– Может, и надо.
Когда он снова улёгся, Бренда постояла в дверях, дожидаясь, пока муж заберётся под одеяло, и только потом вернулась в туалет. Она каждую минуту ждала, что он снова ворвётся к ней, однако все обошлось, и, закончив дела, она вернулась в спальню. Ланс смотрел в потолок.
– Что с тобой, милый?
Он тряхнул головой.
– Ничего такого. Просто иногда не спится.
Она откинула одеяло, чтобы лечь рядом, и увидела, что у него опять эрекция. Ей хотелось отвести взгляд, хотелось удержать в памяти, как он стоял в дверях, как грубо схватил её, – не потому, что ей это понравилось, наоборот, было страшно и хотелось запомнить как предостережение, но взгляд невольно тянулся к его налившемуся естеству.
Что же это творится? Груди у неё напряглись, предчувствуя прикосновение его ладоней. Между ног стало влажно. «Нездоровая какая-то страстность», – подумалось ей. И у него, и у неё. Но рука уже сама потянулась к его члену. Внизу работал никому не нужный телевизор. Фильм давно кончился. Передавали новости, потом спорт и погоду.
* * *
В конуре у дома Максвеллов заскулил во сне Дукер. Лапы у него подёргивались, словно он за кем-то гнался.
Он бежал в стае, а впереди мчался олень. Ночь была полна запахов, острых, душных. Музыка, как охотничий рог, звала их вперёд. Бежать было счастьем.
* * *
Ланс снова уснул, а Бренда тихо лежала рядом. Двигаться не хотелось. Она снова и снова вспоминала сцену в ванной, безумные слова Ланса и то, как мгновенно он обо всем забыл. С ним такого ещё не бывало.
Она тихонько потёрла руку. Да, синяки уже проступают. Наверное, это было. И что ей теперь делать? Никому ведь и не расскажешь! Господи, только заговори, подумать страшно, как на неё будут пялиться. Нет, придётся молчать и только молиться – господь милостивый! – чтобы такое больше не повторилось.
Она уснула очень нескоро.
8
– Глянь-ка, Льюис!
Опершись на грабли, Льюис поднял голову к ветвям дуба, росшего между домом и огородом, на котором он возился. Знакомая лисья мордочка выглядывала из ветвей, солнечные зайчики играли на смуглых щеках.
– Я и гляжу, – сказал он, подходя к дереву. – Раненько ты сегодня поднялась.
Гостья легко соскочила на землю. В дневном свете она выглядела маленькой и хрупкой, но не менее таинственной. Поля шляпы свисали так низко, что ему не видно было глаз, пока девочка не задрала голову, чтобы взглянуть ему в лицо.
– Мне нравится ночь, – сказала она, – но я к ней не привязана, ты же знаешь.
Говоря это, она придвинулась поближе к поленнице. Одно движение – и уже сидит на дровах, болтая ногами. Льюис уселся не столь проворно на колоду для колки дров.
– Видел, как ты ночью плясала, – сказал он.
– И я тебя видела – только ты не плясал.
– Я уж староват для танцев.
– Лили это не мешает.
– Она лет на двадцать моложе.
Раскосые зеленые глаза с минуту изучали его.
– Может быть, – сказала гостья, отворачиваясь. Потом снова серьёзно взглянула на него. – Нельзя было отпускать его так далеко прошлой ночью, Льюис.
– Он принадлежит всем – не только Новому Волдингу. Да и как бы я его остановил?
Она кивнула.
– Но теперь ему там нет места. Если он забежит слишком далеко, он пропадёт. Такая тайна, как он, долго не продержится.
– Это все музыка Томми, – сказал Льюис. – Это он играет.
– Томми меня слушать не станет.
– А меня, думаешь, станет? Да и потом, когда он играет, он уже не Томми. Он тогда сам – часть тайны.
Она вздохнула:
– Я знаю. Слишком мало вас здесь осталось. Если б вас было больше, Томми не играл бы таких диких напевов. Он зовёт, Льюис. Он знает, что вам нужны люди, вот и посылает тайну все дальше и дальше. И однажды ночью тайна не вернётся. Добудь ещё людей, Льюис.
– Никто больше не станет слушать, – покачал головой Льюис. – Я выходил к ним. У людей там теперь слишком много мыслей в головах. Они уже никого не слушают. Музыкой их не проймёшь.
– Но есть же такие, кто умеет слушать как надо, – возразила гостья. – Должны быть. Если ты сумеешь найти… Когда вы ждёте цыган?
Льюис пожал плечами:
– Через недельку, а может, через две. С ними, как с тобой, – никогда точно не знаешь.
– Спроси его, – сказала гостья. – Должны там быть такие, кто услышит. Иначе все изменится, и перемена будет не к добру. Музыка доходит не к тем людям. Когда эхо возвращается, оно… оно иногда становится нехорошим. Может, вам надо перебраться на новое место, Льюис, – как тогда.
Льюис покачал головой:
– Куда нам идти?
– Глубже.
– Глубже куда? Она пожала плечами.
– Не знаю, Льюис. Для меня-то ничего не меняется. Луна остаётся, а больше мне ничего не нужно. – Она невесело улыбнулась. – Может, и вам лучше бы так, Льюис. Пейте луну и отпустите его на свободу.
Он не успел ответить. Она спрыгнула с поленницы и метнулась к нему за спину. Он ощутил её ладошку у себя на затылке. Она погладила его редкие волосы, но, когда Льюис обернулся, её уже не было.
Льюис долго сидел, раздумывая над её словами. Там, за пределами маленького островка лесов, люди слышали музыку по-другому, и тайна, являвшаяся им в образе оленя, человека или чего-то среднего, была для них ещё темнее, чем для Льюиса. Для них тайна была врагом. К тайне должно прикасаться сердцем, а у них был только рассудок. Те немногие, кто ещё искал её, сами не знали, чего ищут, а отыскав, могли не узнать.
«Никому бы такого не пожелал», – подумал Льюис.
* * *
Эта ночь не была ночью собрания, и только молодёжь направилась на поляну, где играл Томми. Лили навестила Льюиса, и они вместе сидели на приступке у стены, слушая тихий голос флейты, долетавший с Волдова холма. Они сидели молча. Льюис уже рассказал все о предостережении маленькой утренней гостьи с зелёными глазами и лисьим личиком.
Оба думали о том, что мир теряет ещё одну из своих тайн. Эти мысли наполняли ночь сладковато-горьким ароматом. Так мало осталось тайн, что потеря ещё одной дорого обойдётся миру.
9
В субботу вечером Френки в одном бельё сидела на краешке кровати. Она уже двадцать минут примеряла всевозможные юбки, блузки и платья и все никак не могла решиться.
«Можно подумать, собираюсь на первое свидание», – упрекнула она себя. Али давно оделась и дожидалась её внизу.
Френки понятия не имела, почему ей так трудно выбрать наряд. Судя по рассказам Али, Тони Гаронне довольно простецкий парень. И уж конечно, она не собиралась его обольщать. Но вот никак не решится, а ведь для обеда по-соседски вполне достаточно сменить джинсы и свитерок на что-нибудь чуть более приличное.
Она задумчиво наворачивала влажные волосы на палец, чтобы, высохнув, они завивались. «Надо было хоть раз повидаться с ним на неделе, – вздохнула она. – Тогда сегодня было бы спокойнее».
Но, как всегда, сотни мелочей требовали внимания – в доме все ещё царил кавардак, – и не успела она оглянуться, как уже настала суббота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43