– Я чувствую жар… И у меня, кажется, порядочная шишка на голове. Наверное, я поскользнулся на плоту и упал.
Ллиэн искоса посмотрела на него. Он притворяется или действительно не помнит, что его ударил паж гномов?
Но она не успела ничего спросить – Тилль заговорил сам.
– Моя королева, нам нужно посоветоваться, – сказал он уже серьёзным тоном. – Мой сокол рассказал мне, что человек по имени Блейд убил почтовую голубку гнома-проводника, которую тот хотел оставить нам, чтобы поддерживать с ним связь. Я не знаю, что
это означает, но ты же помнишь, что именно этот человек, без сомнения, убил шевалье Родерика…
– Да. И если так, он отнюдь не случайно присоединился к нам. Он следил за нами с самого начала, с какой-то вполне определённой целью. Как он смог оказаться у нас на дороге? Как он смог узнать, что мы будем у скупщицы краденого в Скатхе? Мы сами ещё накануне об этом не знали!
– Об этом мне неизвестно…
Королева эльфов поднялась, коснувшись густой завесы ивовых веток. Она тоже сняла кольчугу и дорожное снаряжение, оставив на себе лишь длинную муаровую тунику. Её коса расплелась, и длинные волосы струились по спине до самых бёдер. Стоя босыми ногами на мягком влажном мху, она потянулась, скрестила за спиной руки, покрытые узором из рун, нанесённых золой, и прислонилась к стволу дерева.
– Это шпион, – произнесла она наконец. – Он знает, где находится Гаэль, и манипулирует нами, чтобы привести нас к нему. Но зачем?
– Потому что мы нужны ему, чтобы приблизиться к Гаэлю, – предположил Тилль. – Эльфы болот не любят чужаков. Если Гаэль под их защитой, то они пропустят к нему только других эльфов.
– Ты, без сомнения, прав. Но это не объясняет всего остального. Зачем ему нужен Гаэль? Ради одной только серебряной кольчуги?
Она указала почти презрительным жестом на свою собственную серебряную кольчугу, небрежно брошенную под корнями ивы вместе с остальным снаряжением.
– Конечно, эти кольчуги очень ценные. И я не сомневаюсь, что такие, как Блейд, готовы убить ради них. Но в таком случае, что помешало ему напасть на меня, там, на болотах, чтобы забрать мою? Нужно было всего лишь перерезать верёвки, связывавшие наш плот с
другими; а от бедного Утера он вполне мог избавиться – тот был в таком состоянии… Но он не попытался ничего сделать.
Ллиэн замолчала. Это было не совсем верно. Кое-что Блейд всё же попытался сделать… Но его вожделение вызывала отнюдь не кольчуга – Ллиэн была в этом уверена.
– Здесь есть что-то, чего мы не знаем, – продолжала она. – Что-то от нас скрывают с самого начала.
Тилль, который молча поглаживал собаку, сидевшую рядом с ним, посмотрел на неподвижное тело Утера, распростёртое возле костра.
– Слишком много людей, – прошептал он.
– Что?
– Я думал о том, что вся эта история – дело эльфов и гномов, но именно люди послали нас по следу Гаэля… Именно Блейд, человек, тайно манипулирует нами. И наконец, именно два человека – Утёр и Фрейр – говорили со скупщицей краденого в Скатхе… Мы же не знаем, о чём они с ней договорились. А потом они привели Блейда. В лучшем случае он вор, в худшем – убийца. Что если все эти люди связаны между собой?
– Ты забываешь, что Блейд убил шевалье Родерика, – возразила Ллиэн. – Нет никакого сомнения, что если бы Утёр и Фрейр это знали, они заставили бы его расплатиться собственной кровью… Нет, они с ним не связаны. Это невозможно…
Тилль снова начал поглаживать собаку, она глубоко вздохнула от удовольствия и блаженно потянулась.
– Но, королева, ты ведь сама говорила: люди не такие, как мы, – тихо произнёс он.
В часовне было холодно – холоднее, чем в любой другой комнате дворца. Монахи не позаботились ни о камине, ни о драпировках, которые могли бы сделать каменные стены менее угрюмыми. Здесь не было ничего, кроме балдахина королевских цветов – белого, символа чистоты и прямоты, и голубого – цвета неба. Преклонив колени на бархатной молитвенной скамеечке рядом с королевой Игрейной, напротив хоров, Пеллегун рассеянно смотрел на расписной свод и высокие колонны нефа. Как всегда, он улыбнулся, глядя на их капители с нарисованными на них монстрами, рогатыми и когтистыми, с высунутыми языками, – целое скопище горгулий и демонов, напоминающих воинственных гоблинов Пустынных Земель. Только те старики, которые ещё помнили Десятилетнюю войну, могли их узнать. На остальных часовня нагоняла смертельную скуку…
– Сир, вы совсем не слушаете, – прошептала Игрейна.
– Да слушаю, слушаю, – проворчал Пеллегун.
Доведённый до отчаяния невниманием короля, капеллан замолчал, и на лице его появилось такое обескураженное выражение, что короля это почти позабавило.
– Так что? Вы говорили нам о грехах, да? – спросил он.
– Да, сир, – со вздохом ответил капеллан. – О семи смертных грехах: гордыне, гневе, зависти, лености, чревоугодии, скупости и сладострастии.
– Что ж, – сказал Пеллегун, улыбаясь юной королеве, – думаю, у меня есть они все. Чего же я заслуживаю?
– Каждый из этих грехов – ветвь одного и того же древа, Древа Зла, – отвечал проповедник. – И каждая ветвь в свою очередь даёт новые побеги. Так, гордыня порождает вероломство, подозрительность, досадливость, властолюбие, тщеславие, лицемерие, бесстыдство. И каждый из этих побегов тоже даёт свои ростки. Вероломство, к примеру, порождает неблагодарных, ослеплённых яростью, отступников… И даже самый малый грех питают корни Древа Зла!
Пеллегун больше не улыбался. Он медленно поднялся, и эхо от удара его меча о каменные плиты долго отдавалось под сводами часовни.
– Почему ты заговорил о вероломстве? – тихо спросил он. – О неблагодарных и об отступниках? За кого ты себя принимаешь, монах?
Капеллан что-то пробормотал и обратил взгляд к королеве, словно ища у неё защиты. Игрейна слегка дотронулась до руки мужа.
– Это просто пример, сир…
– Оставьте меня в покое, мадам! – прорычал Пеллегун, отдёргивая руку. – И убирайтесь отсюда! Хватит проповедей на сегодня!
Старый король с угрожающим видом направился к проповеднику, который начал шаг за шагом отступать, пока не дошёл до алтаря. Послышались торопливые шаги Игрейны и удар тяжёлой двери, когда она вышла из часовни.
– Я приду к вам в спальню сегодня вечером! – закричал он ей вслед. – Не будем забывать о грехе сладострастия!
И, обернувшись к монаху, спросил:
– Не так ли, святой отец?
Но тут его кто-то окликнул:
– Государь!
Пеллегун медленно повернулся к двери, все ещё с презрительной усмешкой на губах. Это был Горлуа, быстрыми шагами подходивший к нефу.
– Вот послание, – сказал он, протягивая свиток пергамента, перевязанный красной кожаной лён той. – Новости от нашего человека.
Пеллегун остановил его жестом.
– Что это на тебя нашло? Врываешься в храм, как
солдафон, орёшь во всю глотку, топаешь – и даже не перекрестился! Разве ты не христианин?
– Да, простите, – пробормотал Горлуа, опускаясь на колени и осеняя себя крестом.
– Так-то лучше, – сказал Пеллегун и повернулся к монаху. – Ведь правда, святой отец?
В середине ночи Утёр начал бредить.
Его стоны и крики разбудили королеву Высоких эльфов, и она снова подошла к нему. Она подбросила в костёр целебных трав, не забывая о магических ритуалах: брать растения только левой рукой и не оглядываться, чтобы не привлечь злых духов.
– Бесполезно… – проговорил Тилль у неё за спиной. – Его глаза и его тело исцелились, но душа ушла…
– Замолчи!
Тилль не продолжал. Ллиан глубоко вздохнула и опустила голову. Он прав, конечно… Волдыри и вздутия на коже Утера исчезли, но он все глубже погружался в забытьё, отказываясь бороться за жизнь.
– Ещё не всё кончено! – твёрдо сказала Ллиэн.
Она собрала стебли звездчатки с жёлто-пурпурными цветками, принесённые соколом Тилля, и принялась толочь их с помощью небольших камешков. Чёрные пряди её волос прилипли к щекам, губы пересохли. Наконец растения превратились в кашицу, которую она смешала с водой.
– Помоги мне, – сказала она Тиллю.
Тилль крепко ухватил голову рыцаря и с усилием разжал его челюсти, и Ллиэн влила ему в рот густой напиток.
– Это его успокоит, – прошептала она. – Исцелит…
Тилль молча кивнул. Он знал, что звездчатка – не только успокаивающее растение. С незапамятных времён маги и прорицатели всех эльфийских племён знали её пророческие свойства и использовали её в небольших дозах, чтобы вызывать видения. Он знал также и то – как, без сомнения, знала это и Ллиэн, – что слишком сильная доза этого растения смертельно ядовита.
Он поддерживал голову Утера до тех пор, пока тот не проглотил снадобье. Затем прислонился спиной к стволу и принялся наблюдать, какое действие оно окажет.
Утёр открыл глаза. Ллиэн была здесь, под густым сводом листвы. Взгляд её необычных удлинённых глаз, казавшихся сейчас почти жёлтыми, мягко скользил по нему, а её губы произносили слова, смысла которых он не понимал. Он больше не чувствовал боли. Тысячи крошечных жал, впивавшихся в его тело, исчезли. Лихорадка спала, и он погрузился в блаженное оцепенение.
Королева положила ему на лоб влажную ткань, пропитанную травяным отваром, потом обтёрла ею тело и руки. Утёр улыбнулся и, обхватив её за плечи, привлёк к себе.
– Моя королева… – прошептал он.
Но она прижала палец к его губам.
– Ты возвращаешься, – произнесла она. – Возвращаешься ко мне…
Утёр снова прижал её к себе, и их тела соприкоснулись. Кожа к коже.
…Ллиэн была обнажена, как и он, и распростёрлась на нём во весь рост, но её тело почти ничего не весило, словно сотканное из воздуха. Он ласкал её, закрыв глаза из опасения разрушить это волшебство, и открывал их лишь тогда, когда ощущал пряди волос Ллиэн на своём лице. Она улыбалась и обнимала его. Кожа её живота была нежной, как бархат…
Тилль улыбнулся и бросил взгляд на королеву, которая сидела рядом с ним, обхватив руками колени.
– Мне кажется, я знаю, что ему грезится, – прошептал он.
Ллиэн не отвечала. В свете костра её глаза поблёскивали, как золото, на фоне серебристо-голубоватой кожи лица. Она не отрывала глаз от лица Утера.
Повелитель серых эльфов Рассуль бежал, не разбирая перед собой дороги, и его бегство было столь же быстрым, как галоп диких лошадей, и столь поспешным, что только Ассан, его приближённый, мог его заметить.
Лам и другие эльфийские лошади пришли сегодня в лагерь короля Ллэндона, тяжело ступая и опустив головы под бременем дурных вестей. Смущённый и встревоженный белый конь, королевский любимец, рассказал о смерти пажа Ллевелина, о нападении на путешественников в Каб-Баге и об их путешествии в глубь болот на скверных плотах, в сопровождении всего лишь вьючных лошадей, лишённых души и отваги…
Никто ни о чём не спрашивал. Ллэндон произнёс лишь несколько слов, утешая Лама и его товарищей, но Рассуль почувствовал, как на него давит бремя всеобщего молчания. Если королева Ллиэн направилась по следу Гаэля, значит, она была полностью уверена в его вине – иначе вряд ли решилась бы на столь опасное путешествие… Ллэндон ничего не сказал, но бесчестие Гаэля легло тяжким грузом на всех серых эльфов, и в особенности на Рассуля, их короля. Несчастного короля без королевства и без власти, осмеянного этими болванами-гномами, переполняемыми спесью и самодовольством, которые требовали справедливости и размахивали своими топорами, словно палачи, ещё не окончательно насытившиеся кровью его народа… А если Гаэля найдут, нужно ли будет выдать его им, чтобы получить их прощение? А если не найдут? Если королева Ллиэн убита?..
Рассуль все ещё бежал, не обращая внимания ни на ветки, хлеставшие его по лицу, ни на летящие с неба первые снежинки. Он бежал, плача от ярости и стыда, и слезы замерзали на его щеках. Он добежал до берега озера, где тёмная вода и заросли камыша преградили ему путь. И тогда он рухнул в ледяную воду, охваченный беспредельным отчаянием, которое порой приводило эльфов к гибели.
Когда Ассан наконец нашёл его, король серых эльфов стоял на коленях у кромки воды среди тины. Рыдания по-прежнему душили его, и из груди вырывались душераздирающие стоны. Ассан приблизился к нему, обхватил его за плечи и мягко увлёк на берег, подальше от воды, где Рассуль упал ему на руки, и прошло ещё много времени, прежде чем его рыдания стихли.
Наступила ночь, и оба эльфа, неподвижно прижавшиеся друг к другу, покрытые снегом, поблёскивающим в лучах звёзд, стали похожи на ледяные изваяния, воздвигнутые на берегу озера.
Глава 13
Туманный день
Резкие крики козодоев, этих ночных охотников, чьи перья были похожи на древесную кору, раздавались совсем близко, на расстоянии вытянутой руки, и стихли только с рассветом. Тогда же Цимми понял, что почти не спал. В этот серый рассветный час над болотами царило безмолвие, и они казались совершенно неподвижными. Туман словно застыл между небом и водой тусклой непрозрачной завесой.
Гном посмотрел на своих спутников, которые спали, завернувшись в плащи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40