Он совершенно забыл о себе, об окружающей его знати и ощущал лишь присутствие Того, Кто был несравненно выше пап, прелатов, королей и императоров. Устами Лютера говорил Сам Христос и говорил с такой силой и величием, что и друзья, и враги Реформации были исполнены благоговения и изумления. Дух Божий, незримо присутствовавший среди собравшихся, тронул сердца великих империи. Некоторые из князей смело признали справедливость утверждений Лютера. Многие убедились в истине, иные же, увлекшись поначалу, вскоре вернулись к прежним взглядам. Были и люди, убеждения которых еще не сложились в то время, но впоследствии они, изучая Писание, стали бесстрашными приверженцами Реформации.
Курфюрст Фридрих, с огромной тревогой ожидавший появления Лютера на сейме, слушал его речь с величайшим волнением. Он с радостью и гордостью отметил мужество своего подданного, его непреклонность и самообладание и укрепился в решимости защищать его. Сравнивая противоборствующие стороны, курфюрст видел, что мудрость пап, прелатов и королей превращается в прах перед могуществом истины. Папство потерпело поражение, которое будет ощущаться всеми народами на протяжении всех последующих веков.
Когда легат увидел, какое впечатление произвело выступление Лютера, он впервые начал опасаться за прочность папской власти и решил во что бы то ни стало добиться поражения реформатора. Пустив в ход все свое красноречие, все свое дипломатическое искусство, чем он, между прочим, весьма славился, легат рисовал юному императору безумные опасности, которыми грозит потеря дружбы и покровительства могущественного престола Рима из-за какого-то ничтожного монаха.
Его слова не остались без последствий. На следующий день после выступления Лютера Карл огласил на сейме решение и впредь продолжать политику своих предшественников, поддерживая и защищая католическую церковь. И поскольку Лютер не отказался от своих заблуждений, то против него и его последователей будут предприняты самые строгие меры. "Одинокий монах, одурманенный собственным безумием, посмел восстать против христианской веры. Я пожертвую своими владениями, казной, друзьями, собой, всей своей жизнью, но положу конец этому нечестию. Пусть этот августинский монах отправляется восвояси и не смеет смущать народ. А я начну против него и упорных его сторонников самую решительную борьбу. Отлучу их от церкви, изгоню из общества, буду бороться с ними любыми средствами, пока не уничтожу их. Я призываю всех членов сейма проявить себя настоящими, преданными христианами". Тем не менее император подчеркнул, что охранная грамота, выданная Лютеру, неприкосновенна, и прежде чем будут предприняты какие-либо меры против него, он должен в полной безопасности возвратиться к себе домой.
Сейм разделился на два противоположных лагеря. Папские посланники требовали лишить Лютера охранной грамоты. "Рейн,– говорили они,– должен принять его пепел, как то было с пеплом Яна Гуса сто лет назад". Но князья Германии, которые хотя и сами были приверженцами папства и открытыми врагами Лютера, протестовали против такого грубого нарушения общественного доверия, позорящего честь всего народа. Они указали на бедствия, последовавшие после смерти Гуса, и заявили, что не позволят вновь навлечь на Германию и на голову их юного императора подобных ужасов.
Сам Карл отверг это низкое предложение, говоря: "Если честь и вера будут изгнаны из всего мира, то они должны найти убежище в сердцах князей". Яростные враги Лютера продолжали уговаривать императора поступить с реформатором так, как это сделал Сигизмунд с Гусом, то есть предать его милости церкви; но, вспоминая, как на открытом собрании Гус, указывая на свои цепи, напомнил монарху о его клятвенном слове. Карл У заявил: "Я не хочу позориться, подобно Сигизмунду".
И все же Карл вполне сознательно отверг истины, на которые указывал Лютер. "Я твердо намерен идти по стопам моих предков", – писал он. Карл решил не отступать от старых преданий даже ради истины и правды. Раз его отцы поступали так, то и он тоже был готов поддерживать папство со всей его жестокостью и порочностью. Таким образом, он занял твердую позицию, отказываясь принять свет, отвергнутый его отцами, отказываясь исполнить то, что и они не захотели сделать.
И в наши дни есть немало людей, которые цепко придерживаются отеческих обычаев и преданий. Когда Господь посылает новый свет, они отказываются принять его потому лишь, что так же поступали их отцы. Но мы находимся в другом положении, чем наши предки, и, следовательно, у нас иные обязанности и совершенно иной долг. Бог не одобрит нас, если мы, вместо того чтобы самостоятельно постигать Слово истины и определять им свой долг и ответственность, будем оглядываться на наших отцов. Наша ответственность больше ответственности наших предков: ведь наши души освещает и свет, полученный когда-то ими, и свет, просиявший нам со страниц Слова Божьего.
Христос так сказал о неверующих иудеях: "Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем" (Ин. 15:22). Эта же самая Божественная сила устами Лютера говорила с германским сеймом. И когда свет истины Слова Божьего озарил собравшихся. Дух Божий в последний раз умолял многих из них обратиться. Подобно Пилату, несколько веков назад допустившему, чтобы гордость и жажда славы закрыли его сердце перед Искупителем мира, подобно напуганному Феликсу, встретившему вестника истины словами: "Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя", подобно надменному Агриппе, признавшему: "Ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином" (Деян. 24:25; 26:28) и все же не принявшему света, посланного ему Небом, поступил и Карл У, отвергая свет истины ради земных почестей.
Слухи об опасности, угрожавшей Лютеру, вызвали в городе всеобщее волнение. У реформатора было много друзей, которые, зная вероломство и жестокость Рима ко всем, кто осмеливается разоблачать его пороки, решили спасти его. Сотни знатных мужей поклялись защищать Лютера. Многие открыто называли императорское послание раболепством перед Римом. На воротах домов, на общественных зданиях появились плакаты: одни защищали Лютера, другие осуждали. Кое-где можно было прочитать простые, но многозначительные слова премудрого Соломона: "Горе тебе, земля, когда царь твой отрок" • (Еккл. 10:16). Всеобщий взрыв сочувствия Лютеру, охвативший всю Германию, убедил и императора, и сейм, что малейшая несправедливость к реформатору поставит под угрозу не только мир в империи, но и прочность трона.
Фридрих Саксонский вел себя очень осторожно, тщательно скрывая свое истинное отношение к реформатору и в то же время охраняя его с неусыпной бдительностью, наблюдая и за ним, и за всеми его врагами. Но нашлось немало людей, которые и не пытались скрыть своего благорасположения к Лютеру. Его посещали князья, графы, бароны, светские и церковные деятели. "Небольшая комната доктора, – писал Спалатин, – не могла вместить всех приходящих к нему". Народ смотрел на него как на сверхчеловека. Даже те, кто не верили его учению, не могли не восхищаться его благочестием и благородством, побуждающим реформатора скорее принять смерть, чем поступить вопреки своей совести.
Лютера настойчиво пытались заставить пойти на компромисс с Римом. Вельможи внушали ему, что, продолжая упорствовать и выступать против церкви и сейма, он добьется лишь изгнания из страны и окажется без защиты. На это Лютер ответил: "Евангелие Христа не может быть проповедано без борьбы… Почему страх и опасения должны разлучить меня с Господом и Его Божественным Словом, которое единственное является истиной? Нет, я лучше отдам мою жизнь!".
И снова старались добиться его покорности императору, уверяя, что тогда, конечно, ему уже ничто не будет угрожать. "Я согласен, – ответил Лютер, – от всего сердца, чтобы каждый – от императора до самого скромного христианина – читал и критиковал мои труды, но только при условии: делать это во свете Слова Божьего. Людям не остается ничего другого, как только повиноваться Священному Писанию. Я сам всецело предан ему и бесполезно принуждать мою совесть".
Немного позже при подобном разговоре он заявил: "Я отказываюсь от охранной грамоты и отдаю свою жизнь в руки императора, но от Слова Божьего не отрекусь никогда!" Лютер выразил готовность подчиниться решению сейма, но при условии, что оно будет соответствовать Священному Писанию. "Что касается Слова Божьего и веры, – сказал он, – то каждый христианин может судить об этих вещах наравне с папой со всеми его бесчисленными соборами". И вскоре все – и друзья, и враги – пришли к убеждению, что дальнейшие попытки примирить Лютера с Римом бесполезны.
Если бы Лютер уступил хотя бы в одном пункте, тогда бы сатана и все его воинство торжествовали победу. Но непоколебимая твердость монарха явилась залогом освобождения церкви и положила начало новой, лучшей эры. Влияние этого человека, который осмелился мыслить и действовать самостоятельно в такой сфере, как религия, не могло не воздействовать и на церковь, и на мир, причем это воздействие не ограничивалось его временем, но распространялось на все грядущие поколения. До конца истории твердость и верность Лютера будут поддерживать всех, кто окажется в подобной ситуации. Сила и величие Божье выше решений, которые принимают люди, выше могущества сатаны.
Вскоре императорским указом Лютеру повелели отправиться домой, и он знал, что вслед за этим последует и его осуждение. Грозовые тучи нависли над ним, но он оставлял Вормс с ликующим сердцем. "Сам дьявол, – говорил он, – охранял папскую крепость, но Христос пробил брешь в стене, и сатана вынужден был признать, что Господь сильнее его".
После своего отъезда Лютер, не хотевший, чтобы его твердость была превратно истолкована, писал императору: "Пусть Бог, Который видит сердца всех, будет и моим Свидетелем, подтверждая, что я готов со всей покорностью, в чести и бесчестии, в жизни или смерти повиноваться Вашему величеству, но ни в коем случае не могу идти против Слова Божьего, которым и живет человек. Во всем, что касается мирской жизни, моя верность Вам будет неизменна, так как спасение не зависит от того, проигрываем мы или выигрываем. Но там, где дело касается вопросов вечности. Бог не желает, чтобы один человек подчинялся другому. Ибо такое подчинение в духовных вопросах является настоящим поклонением, а поклоняться должно только лишь Творцу".
На обратном пути из Вормса Лютера встречали еще радушнее и теплее. Высокое духовенство приветствовало отлученного от церкви монаха, и гражданские власти с почетом встречали человека, осужденного императором. Его просили произнести проповедь, и, пренебрегая запрещением императора, он взошел на кафедру. "Я никогда не давал себе обета держать под спудом Слово Божье, – сказал он, – и не буду делать этого".
Как только Лютер покинул Вормс, паписты заставили императора издать указ против него. В этом декрете Лютер был назван "сатаной в образе человека, одетого в монашеское платье". Предписывалось сразу по истечению срока охранной грамоты предпринять самые решительные меры, чтобы. прекратить его деятельность. Никто не имел права оказывать ему гостеприимство, делиться с ним пищей или водой; никто не имел права выражать ему поддержку и сочувствие ни словом, ни делом. Где бы он ни находился, всюду его могли арестовать и предать в руки властей. Его приверженцы также подлежали аресту, а их имущество – конфискации. Его сочинений следовало уничтожать, и каждому, кто осмелится нарушить этот декрет, грозили подобные кары. Курфюрст Саксонский и князья, благосклонно относившиеся к Лютеру, вскоре после отъезда реформатора оставили Вормс, и сейм тотчас утвердил императорский указ. Приверженцы Рима торжествовали. Теперь, как они полагали, судьба Реформации была решена.
Но Господь предусмотрел избавление Своего раба от опасности. Бдительное око следило за каждым движением Лютера, и в благородном сердце зрела решимость спасти его. Становилось очевидным, что Рим удовлетворится только смертью реформатора, спастись от гибели можно было, лишь укрывшись в тайном убежище. Бог дал мудрость Фридриху Саксонскому придумать план спасения Лютера. При помощи верных людей замысел курфюрста был приведен в исполнение, и реформатора укрыли и от друзей, и и от врагов. Возвращавшегося домой Лютера неожиданно схватили, разлучили с его спутниками и поспешно отвезли лесной дорогой в Вартбургский замок – уединенную горную крепость. Похищение Лютера было окружено такой непроницаемой тайной, что даже сам Фридрих долгое время ничего не знал о его местопребывании. Курфюрста намеренно не посвящали в подробности свершившегося: тому, кто ничего не знает, легко хранить тайну. Фридрих довольствовался известием о том, что реформатор в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Курфюрст Фридрих, с огромной тревогой ожидавший появления Лютера на сейме, слушал его речь с величайшим волнением. Он с радостью и гордостью отметил мужество своего подданного, его непреклонность и самообладание и укрепился в решимости защищать его. Сравнивая противоборствующие стороны, курфюрст видел, что мудрость пап, прелатов и королей превращается в прах перед могуществом истины. Папство потерпело поражение, которое будет ощущаться всеми народами на протяжении всех последующих веков.
Когда легат увидел, какое впечатление произвело выступление Лютера, он впервые начал опасаться за прочность папской власти и решил во что бы то ни стало добиться поражения реформатора. Пустив в ход все свое красноречие, все свое дипломатическое искусство, чем он, между прочим, весьма славился, легат рисовал юному императору безумные опасности, которыми грозит потеря дружбы и покровительства могущественного престола Рима из-за какого-то ничтожного монаха.
Его слова не остались без последствий. На следующий день после выступления Лютера Карл огласил на сейме решение и впредь продолжать политику своих предшественников, поддерживая и защищая католическую церковь. И поскольку Лютер не отказался от своих заблуждений, то против него и его последователей будут предприняты самые строгие меры. "Одинокий монах, одурманенный собственным безумием, посмел восстать против христианской веры. Я пожертвую своими владениями, казной, друзьями, собой, всей своей жизнью, но положу конец этому нечестию. Пусть этот августинский монах отправляется восвояси и не смеет смущать народ. А я начну против него и упорных его сторонников самую решительную борьбу. Отлучу их от церкви, изгоню из общества, буду бороться с ними любыми средствами, пока не уничтожу их. Я призываю всех членов сейма проявить себя настоящими, преданными христианами". Тем не менее император подчеркнул, что охранная грамота, выданная Лютеру, неприкосновенна, и прежде чем будут предприняты какие-либо меры против него, он должен в полной безопасности возвратиться к себе домой.
Сейм разделился на два противоположных лагеря. Папские посланники требовали лишить Лютера охранной грамоты. "Рейн,– говорили они,– должен принять его пепел, как то было с пеплом Яна Гуса сто лет назад". Но князья Германии, которые хотя и сами были приверженцами папства и открытыми врагами Лютера, протестовали против такого грубого нарушения общественного доверия, позорящего честь всего народа. Они указали на бедствия, последовавшие после смерти Гуса, и заявили, что не позволят вновь навлечь на Германию и на голову их юного императора подобных ужасов.
Сам Карл отверг это низкое предложение, говоря: "Если честь и вера будут изгнаны из всего мира, то они должны найти убежище в сердцах князей". Яростные враги Лютера продолжали уговаривать императора поступить с реформатором так, как это сделал Сигизмунд с Гусом, то есть предать его милости церкви; но, вспоминая, как на открытом собрании Гус, указывая на свои цепи, напомнил монарху о его клятвенном слове. Карл У заявил: "Я не хочу позориться, подобно Сигизмунду".
И все же Карл вполне сознательно отверг истины, на которые указывал Лютер. "Я твердо намерен идти по стопам моих предков", – писал он. Карл решил не отступать от старых преданий даже ради истины и правды. Раз его отцы поступали так, то и он тоже был готов поддерживать папство со всей его жестокостью и порочностью. Таким образом, он занял твердую позицию, отказываясь принять свет, отвергнутый его отцами, отказываясь исполнить то, что и они не захотели сделать.
И в наши дни есть немало людей, которые цепко придерживаются отеческих обычаев и преданий. Когда Господь посылает новый свет, они отказываются принять его потому лишь, что так же поступали их отцы. Но мы находимся в другом положении, чем наши предки, и, следовательно, у нас иные обязанности и совершенно иной долг. Бог не одобрит нас, если мы, вместо того чтобы самостоятельно постигать Слово истины и определять им свой долг и ответственность, будем оглядываться на наших отцов. Наша ответственность больше ответственности наших предков: ведь наши души освещает и свет, полученный когда-то ими, и свет, просиявший нам со страниц Слова Божьего.
Христос так сказал о неверующих иудеях: "Если бы Я не пришел и не говорил им, то не имели бы греха; а теперь не имеют извинения во грехе своем" (Ин. 15:22). Эта же самая Божественная сила устами Лютера говорила с германским сеймом. И когда свет истины Слова Божьего озарил собравшихся. Дух Божий в последний раз умолял многих из них обратиться. Подобно Пилату, несколько веков назад допустившему, чтобы гордость и жажда славы закрыли его сердце перед Искупителем мира, подобно напуганному Феликсу, встретившему вестника истины словами: "Теперь пойди, а когда найду время, позову тебя", подобно надменному Агриппе, признавшему: "Ты немного не убеждаешь меня сделаться Христианином" (Деян. 24:25; 26:28) и все же не принявшему света, посланного ему Небом, поступил и Карл У, отвергая свет истины ради земных почестей.
Слухи об опасности, угрожавшей Лютеру, вызвали в городе всеобщее волнение. У реформатора было много друзей, которые, зная вероломство и жестокость Рима ко всем, кто осмеливается разоблачать его пороки, решили спасти его. Сотни знатных мужей поклялись защищать Лютера. Многие открыто называли императорское послание раболепством перед Римом. На воротах домов, на общественных зданиях появились плакаты: одни защищали Лютера, другие осуждали. Кое-где можно было прочитать простые, но многозначительные слова премудрого Соломона: "Горе тебе, земля, когда царь твой отрок" • (Еккл. 10:16). Всеобщий взрыв сочувствия Лютеру, охвативший всю Германию, убедил и императора, и сейм, что малейшая несправедливость к реформатору поставит под угрозу не только мир в империи, но и прочность трона.
Фридрих Саксонский вел себя очень осторожно, тщательно скрывая свое истинное отношение к реформатору и в то же время охраняя его с неусыпной бдительностью, наблюдая и за ним, и за всеми его врагами. Но нашлось немало людей, которые и не пытались скрыть своего благорасположения к Лютеру. Его посещали князья, графы, бароны, светские и церковные деятели. "Небольшая комната доктора, – писал Спалатин, – не могла вместить всех приходящих к нему". Народ смотрел на него как на сверхчеловека. Даже те, кто не верили его учению, не могли не восхищаться его благочестием и благородством, побуждающим реформатора скорее принять смерть, чем поступить вопреки своей совести.
Лютера настойчиво пытались заставить пойти на компромисс с Римом. Вельможи внушали ему, что, продолжая упорствовать и выступать против церкви и сейма, он добьется лишь изгнания из страны и окажется без защиты. На это Лютер ответил: "Евангелие Христа не может быть проповедано без борьбы… Почему страх и опасения должны разлучить меня с Господом и Его Божественным Словом, которое единственное является истиной? Нет, я лучше отдам мою жизнь!".
И снова старались добиться его покорности императору, уверяя, что тогда, конечно, ему уже ничто не будет угрожать. "Я согласен, – ответил Лютер, – от всего сердца, чтобы каждый – от императора до самого скромного христианина – читал и критиковал мои труды, но только при условии: делать это во свете Слова Божьего. Людям не остается ничего другого, как только повиноваться Священному Писанию. Я сам всецело предан ему и бесполезно принуждать мою совесть".
Немного позже при подобном разговоре он заявил: "Я отказываюсь от охранной грамоты и отдаю свою жизнь в руки императора, но от Слова Божьего не отрекусь никогда!" Лютер выразил готовность подчиниться решению сейма, но при условии, что оно будет соответствовать Священному Писанию. "Что касается Слова Божьего и веры, – сказал он, – то каждый христианин может судить об этих вещах наравне с папой со всеми его бесчисленными соборами". И вскоре все – и друзья, и враги – пришли к убеждению, что дальнейшие попытки примирить Лютера с Римом бесполезны.
Если бы Лютер уступил хотя бы в одном пункте, тогда бы сатана и все его воинство торжествовали победу. Но непоколебимая твердость монарха явилась залогом освобождения церкви и положила начало новой, лучшей эры. Влияние этого человека, который осмелился мыслить и действовать самостоятельно в такой сфере, как религия, не могло не воздействовать и на церковь, и на мир, причем это воздействие не ограничивалось его временем, но распространялось на все грядущие поколения. До конца истории твердость и верность Лютера будут поддерживать всех, кто окажется в подобной ситуации. Сила и величие Божье выше решений, которые принимают люди, выше могущества сатаны.
Вскоре императорским указом Лютеру повелели отправиться домой, и он знал, что вслед за этим последует и его осуждение. Грозовые тучи нависли над ним, но он оставлял Вормс с ликующим сердцем. "Сам дьявол, – говорил он, – охранял папскую крепость, но Христос пробил брешь в стене, и сатана вынужден был признать, что Господь сильнее его".
После своего отъезда Лютер, не хотевший, чтобы его твердость была превратно истолкована, писал императору: "Пусть Бог, Который видит сердца всех, будет и моим Свидетелем, подтверждая, что я готов со всей покорностью, в чести и бесчестии, в жизни или смерти повиноваться Вашему величеству, но ни в коем случае не могу идти против Слова Божьего, которым и живет человек. Во всем, что касается мирской жизни, моя верность Вам будет неизменна, так как спасение не зависит от того, проигрываем мы или выигрываем. Но там, где дело касается вопросов вечности. Бог не желает, чтобы один человек подчинялся другому. Ибо такое подчинение в духовных вопросах является настоящим поклонением, а поклоняться должно только лишь Творцу".
На обратном пути из Вормса Лютера встречали еще радушнее и теплее. Высокое духовенство приветствовало отлученного от церкви монаха, и гражданские власти с почетом встречали человека, осужденного императором. Его просили произнести проповедь, и, пренебрегая запрещением императора, он взошел на кафедру. "Я никогда не давал себе обета держать под спудом Слово Божье, – сказал он, – и не буду делать этого".
Как только Лютер покинул Вормс, паписты заставили императора издать указ против него. В этом декрете Лютер был назван "сатаной в образе человека, одетого в монашеское платье". Предписывалось сразу по истечению срока охранной грамоты предпринять самые решительные меры, чтобы. прекратить его деятельность. Никто не имел права оказывать ему гостеприимство, делиться с ним пищей или водой; никто не имел права выражать ему поддержку и сочувствие ни словом, ни делом. Где бы он ни находился, всюду его могли арестовать и предать в руки властей. Его приверженцы также подлежали аресту, а их имущество – конфискации. Его сочинений следовало уничтожать, и каждому, кто осмелится нарушить этот декрет, грозили подобные кары. Курфюрст Саксонский и князья, благосклонно относившиеся к Лютеру, вскоре после отъезда реформатора оставили Вормс, и сейм тотчас утвердил императорский указ. Приверженцы Рима торжествовали. Теперь, как они полагали, судьба Реформации была решена.
Но Господь предусмотрел избавление Своего раба от опасности. Бдительное око следило за каждым движением Лютера, и в благородном сердце зрела решимость спасти его. Становилось очевидным, что Рим удовлетворится только смертью реформатора, спастись от гибели можно было, лишь укрывшись в тайном убежище. Бог дал мудрость Фридриху Саксонскому придумать план спасения Лютера. При помощи верных людей замысел курфюрста был приведен в исполнение, и реформатора укрыли и от друзей, и и от врагов. Возвращавшегося домой Лютера неожиданно схватили, разлучили с его спутниками и поспешно отвезли лесной дорогой в Вартбургский замок – уединенную горную крепость. Похищение Лютера было окружено такой непроницаемой тайной, что даже сам Фридрих долгое время ничего не знал о его местопребывании. Курфюрста намеренно не посвящали в подробности свершившегося: тому, кто ничего не знает, легко хранить тайну. Фридрих довольствовался известием о том, что реформатор в безопасности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96