— Даже с братвой отношения наладил. Родственники помогли.
— И что произошло?
— Сначала проверки. Пожарники, санэпидстанция, участковый, местная администрация... Сам понимаешь, если всем платить, никаких денег не хватит. Месяца два помурыжили, потом вызвали в лицензионный отдел. Предложили фирму отдать одному из налоговой инспекции. Мол, я буду официальным владельцем, но на окладе. А налоговая все остальные вопросы проконтролирует...
— Так прямо и сказали?
— А что со мной церемониться, вздохнул азербайджанец, — я же «черный», человек второго сорта... Прямо так и сказали. И дали три дня на размышления.
— И что потом?
— Я подумал, что отобьюсь... Послал их, человеку одному сказал. Из авторитетных. Только времени мне нэ хватило. На следующий день у меня в квартире обыск сделали и нашли полкило анаши. На фирму арест, меня — в камеру... А следак мне на первом же допросе и говорит — так, мол, и так, не подпишешь документ о передаче фирмы, сядешь на пять лет. Прокурор еще зашел в кабинет, подтвердил. И ручку держит, типа готов санкцию на арест подмахнуть... Я и сломался.
— И с тех пор...
— Ага, — Азад грустно усмехнулся, — так и живу. Дело, конечно, тут же закрыли... Да и не было никакого дела, на понт меня брали. Менты же траву мне и подбросили. Но если б не согласился фирму отдать, сейчас бы сидел. Или на кладбище лежал бы. Шансов выйти живым у меня мало было...
— Но твое нынешнее занятие не назовешь безопасным.
— Кушать то на что то надо. Я тогда для себя решил — будь что будет. Раз эти сволочи со мной так, я по их поганым правилам играть не буду. Сделал вид, что испугался, переехал в другой район, год сидел тихо, бабки копил... Потом вот квартиру рядом с тобой купил.
— А фирма твоя?
— Думаешь, забыл? — хищно усмехнулся Вестибюль оглы. — Нэт, нэ забыл и нэ простил. Два года назад купил партию ТТ и на складе их в коробки с техникой напихал. А один — в директорский кабинет, в стол. Еще анашишки подбросил. Они нэ знали, что у меня запасной комплект ключей от всех помещений остался. И сигнализацию я ставил, так что код знал. Пожадничали, замки и двери нэ сменили... Потом стуканул через одного торчка в РУБОП. Всю кодлу повязали. И этого, из налоговой, и его дружбанов. До сих пор следствие идет. Эту историю даже по телевизору показывали...
— Боюсь, отмазаться могут.
— Нэ могут. Это нэ всё еще. На даче у налоговика труп нашли закопанный.
— Ничего себе! Это как?
— А так! Торчок один от передозировки помер... Я случайно узнал. В тот же день. Ну, буквально через час. Бросил тело в тачку, привез к налоговику на дачу и ночью у забора прикопал. Дело осенью было, налоговик в городе, дача пустая... Залез тихо к нему на кухню, взял ножик и трупу горло перерезал. Завернул все в полиэтилен и скинул в яму. Когда тело обнаружили, убийцу недолго искали. На ноже то отпечаточки! Никакой знакомый прокурор в таком тухлом деле нэ поможет.
— Хороший способ, — согласился биолог, — и с тобой связи нет. Тем более столько лет прошло. Надо запомнить. А то чем черт не шутит...
Сайко на встречу чуть не опоздал. С утра двигатель подержанного «бьюика», купленного Игорем из преклонения перед всем американским, закапризничал, и заместителю начальника службы безопасности консульства США пришлось почти час давиться в вагоне метро.
На улицу Сайко выбрался взбешенным до предела.
Он и не подозревал раньше, сидя в просторном, обитом гонкой серой кожей салоне «дорожного крейсера», насколько он ненавидит своих собственных сограждан. До покупки американской машины Игорь жил как все, не обращая внимания на давку, дешевую одежду и усталые лица. А теперь будто бы прорвало. От одного соприкосновения с толпой его мутило. Привыкший к тишине консульских коридоров, выглаженным брюкам со стрелочкой, повязанным с изящной небрежностью галстукам, уважительным приветствиям коллег, Сайко на час окунулся в людской водоворот, где ему тут же наступили грязными «говнодавами» на сияющие ботинки, провели истекающим капустным соком пакетом по спине, сунули под нос рыбью голову и напоследок притерли к шершавой известковой стенке, оставившей на правом рукаве пиджака грязно белое пятно.
Ответственный за изучение распорядка дня Вознесенского толстяк нетерпеливо топтался у киоска с сигаретами и посматривал на часы.
— Ну? — вместо приветствия буркнул Сайко.
— Завтра можно работать, — просипел толстяк, — у него стрелка в десять. В центре. Из дома выйдет около девяти...
— А соседи?
— В девять там нет никого. Мы два дня попасли. С восьми до одиннадцати — мертвые часы. И двор удобный. Парадняк сплошь закрыт кустами, справа — помойка, слева — ограда трамвайного парка. Наскочить у выхода — и хана...
— А семья? Он же на первом этаже живет, могут чухнуться.
— Не боись. Сейчас он один. Проверено.
— Откуда про стрелку знаешь?
— Услышал. Я на лавке ошивался, когда тот договаривался по мобиле...
— Пацаны готовы?
— Будут бабки — будут готовы, — зевнул толстяк.
— Сегодня получите. Я часика в четыре освобожусь, подъеду к тебе. А вечером вместе на место съездим.
Собеседник Сайко сутки через двое работал охранником в американском культурном центре и имел возможность посвящать свободное время побочному промыслу.
— Нормалёк...
— Пацанов предупреди.
— Не менжуйся, не забуду...
— Уже половина десятого, — Владислав легонько потрепал задремавшего Азада по плечу.
— Ага, — Вестибюль оглы потянулся и посмотрел на освещенные окна, — пора... Кофе дерну и пойду.
Рокотов налил чашку.
— А себе?
— Я не хочу, — биолог завинтил крышку термоса. — Как я пойму, что дело на мази?
— Элементарно, — Азад отхлебнул глоток и закурил. — Через полчаса я выйду на улицу. Если закурю, подтягивайся поближе. Значит, он там... Если нет — сиди жди дальше.
— Твой выход не вызовет подозрений?
— Нэ а. Скажу, что с теткой договорился встретиться...
— Тетки то не будет! — встрепенулся Влад.
— Ну и что? Нас, черножопых, постоянно кидают. Обещают и нэ приходят... — К самому себе и к своим соплеменникам Азад относился с изрядной иронией, совершенно не комплексуя по поводу внешности, кавказского темперамента и нюансов, связанных с особенностями межнациональных отношений. — Мы же как дэйствуем? Ах, дэвушка, дэвушка, давай познакомимся, в ресторан сходим, потанцуем... Чай май, культур мультур... Одна из пяти придет. Так что, если нэ пришла, — все понимают. Значит, порядочная оказалась. Никаких подозрений, наоборот. А я еще подыграю... Могу хоть три раза выйти. Окружающие подумают, что тетка больно хороша, вот я и бэгаю.
— Смотри поосторожнее там... Не стоит мне с тобой пойти? Вроде как приятелю?
— Только испортишь, — Вестибюль оглы отрицательно мотнул головой. — В таких местах русским дэлать нечего. Ты языка нэ знаешь, обычаев. А я немного и по чеченски могу, и по аварски, и по даргински. Соображаю, что можно говорить, а что нельзя, как обратиться, как уважение проявить... Ты там как бэлая ворона будешь.
— Неужели сюда русские не ходят?
— Почему, ходят... Только те, кто на Кавказе вырос. Или старые знакомые. На нового человека косо смотрят. Особенно на чужака. — Азад сделал последнюю затяжку. — Всё, пошел.
— Сверим часы. Сейчас девять сорок. В десять минут одиннадцатого ты должен выйти.
— Лучше в пятнадцать. Так более правдоподобно.
— Идет... Ну, ни пуха!
— К черту! Хотя у нас так нэ говорят... Будь готов глушить этого торгаша и бросать в тачку.
— Всегда готов.
Вестибюль оглы спрыгнул на асфальт, огладил куртку и прогулочным шагом двинулся к дверям небольшого ресторанчика.
В понедельник тридцать первого мая тысяча девятьсот девяносто девятого года председатель общественного движения «3а права очередников» Николай Ефимович Ковалевский приехал домой необычно рано, наскоро перекусил, приказал своей глуповатой супруге не отвлекать его, заперся в кабинете, погасил верхний свет и устроился в кресле у окна, вперившись маленькими бегающими глазками в темноту двора.
Ковалевскому было страшно.
Наступил день расплаты за свежеприобретенную квартиру на Васильевском острове. Ту, из за которой Николая дважды били и дважды требовали деньги. Один раз тридцать тысяч долларов, второй — сорок.
Сегодня за деньгами должны были прийти. Ковалевский не знал, как именно это произойдет. Может быть, позвонят и назначат место встречи, может, вломятся прямо к нему домой, а может, и потребуют принести сумму завтра на работу. Способов получить с должника много. Могут даже машину остановить, переодевшись сотрудниками ГИБДД.
Но у Николая был приготовлен сюрприз. С самого утра в соседнем с его домом отделении милиции наготове сидели несколько оперов из Главка, а его телефон негласно прослушивался — дядюшка расстарался. В левой руке Ковалевский держал трубку радиотелефона. На тот случай, если вымогатели перережут провода городского телефона.
Во двор вороватый бизнесмен и крупный общественный деятель смотрел не случайно. Он знал из детективов, что рэкетиры обычно проверяют наличие объекта в квартире, а потом уже начинают совершать какие нибудь действия.
И Коля хотел засечь их первым. Минуты ожидания тянулись нестерпимо долго...
За прошедшую неделю Ковалевский успел перебрать в мыслях десятки сценариев развития событий. От самых благоприятных, где вымогателей брали с поличным, препровождали в отделение и вызывали уважаемого Николая Ефимовича на очные ставки, до самых отвратительных, где менты оказывались неспособны задержать преступников, те нападали на Николая Ефимовича, увозили его в лес и долго пытали на лоне природы, привязав к дереву и ввинчивая ржавый штопор аккурат между ног. Откуда в фантазиях родился штопор, объяснить мог, пожалуй, лишь покойный дедушка Фрейд. Но старичка Зигмунда поблизости не было, и бизнесмен общественник продолжал мучиться в одиночестве.
Семь дней кошмаров вылились в сброшенные пять килограммов жира и чуть не привели к нервному срыву. Ковалевский спал урывками, заработал отвратительную красноватую сыпь на сгибах локтей и был близок к прободению застарелой язвы желудка.
Неправедная жизнь до добра не доводит, но меняться «уважаемый общественник» не намеревался. Слишком уж дорогую цену пришлось бы заплатить за свою честность. В котле, где варятся в собственном дерьме коммерсанты, чиновники и коррумпированные стражи порядка, порядки — как в банде беспредельщиков. Вход — рубль, выход — червонец. Да и расставаться с иллюзией благополучия в виде хорошей машины, офисов и расположения городской администрации Николаю совсем не хотелось.
Привык.
Да так привык, что уже не мыслил себя без всего перечисленного.
Деревенский паренек, до своего совершеннолетия месивший грязь в деревне под Брянском, «вырвался в люди» и не желал сдавать ни пяди завоеванного, несмотря на то, что с каждым годом приближался к закономерному финалу подобных личностей — насильственной смерти от ножа, удавки или прикрепленною к днищу автомобиля тротилового заряда.
Ковалевский думал, что ему удастся перехитрить судьбу.
Дважды удавалось. Один раз он чуть не сел, попробовав похитить человека и повымогать у того деньги. Но Колю быстро задержали, и только вмешательство дядюшки и солидная взятка районному прокурору помогли отделаться переквалификацией статьи с тяжелой на легкую и уйти под амнистию.
Второй раз он наобещал с три короба руководству охранной фирмы, у которой состоял под «крышей», и едва не лишился всего нажитого, когда «частные детективы» стали требовать выполнения взятых обязательств и трясти с Ковалевского неустойку. Тогда ему опять помог дядюшка, договорившийся с руководством фирмы о том, что не в меру говорливого и безмозглого Колюню оставят в покое, наложив лишь символический штраф.
Организовав общественное движение, так ничего и не понявший бизнесмен почувствовал себя неуязвимым. Обманывая десятки тысяч людей и вращаясь в «высоких сферах» администрации Санкт Петербурга, Ковалевский потерял связь с реальностью, и только удары по физиономии от двух групп неизвестных ему личностей временно вернули коммерсанта на грешную землю.
Но ненадолго.
Буквально через день слегка успокоенный дядей из ГУВД Николай Ефимович вступил в альянс с организациями ветеранов и инвалидов трех войн. Великой Отечественной, афганской и первой чеченской. Еще к ним присоединились блокадники и с десяток мелких полулегальных фирм.
Дивиденды обещали быть покруче, чем от «очередников».
Но и риск выше.
Распределение бюджетных средств на строительство всегда связано со стрельбой и поножовщиной. Особенно если к пирогу допущены люди, которых в свое время государство научило убивать, а потом выбросило на обочину жизни и никак не озаботилось последствиями. Выяснение отношений в таких фондах и объединениях идет по одному сценарию — сначала кто то скрысятничает и украдет не по чину, потом остальные захотят увеличения своих долей, затем кому нибудь в голову придет светлая мысль о прямой зависимости количества денег от количества участников концессии — и понеслось!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36