– Какие еще обстоятельства? – недоверчиво скорчился Витя. – Ты мне сейчас напридумываешь тут, знаю я вас, жучилы. Все только пахать на славянах, чтоб самим чистенькими остаться, фашисты. Ты мне не заливай, Гарсиа, сам знаешь, не по нашему это, не по-бразильски…
– Не по-бразильски, – впервые за все время разговора Гарсиа позволил себе улыбнуться, – это ты верно сказал, Виктор. Так сложилось, что Великий Магистр ордена Тампля именно сейчас принял очень важное решение, и моя госпожа, а значит и я обязаны посвятить себя его выполнению. Тебя же и приятеля твоего мы приглашаем присоединиться к нам, так как нам вторично может понадобиться твоя помощь. Вознаграждение твое будет соответственно увеличено, и ты получишь его по завершении всего дела – в случае, конечно, его благоприятного исхода.
– Великий Магистр, Великий Магистр… – ворчал Витя, прохаживаясь взад-вперед по сеням. – Какой еще Великий Магистр? Его же сожгли на костре, я сам в метро читал у одного французского писателя… – Тут он неловко наступил на широкий ковш с водой, стоявший на полу, и окатил себя по колено. – Вот черт…
– Что касается твоих глубоких познаний о Великом Магистре, я бы советовал тебе лучше хранить их про себя, – неожиданно сурово ответил ему Гарсиа, – хотя бы потому, что именно от его воли зависят все твои планы на будущее. А моя госпожа, не говоря уже обо мне – мы всего лишь исполнители повелений главы ордена.
– А что за орден-то?! – желая скрыть смущение, спросил Витя задиристо. – Подумаешь, орден. Каких-нибудь замшелых меченосцев…
– Не меченосцев, а тамплиеров, – сурово поправил его капитан.
– Ну, хорошо, пусть тамплиеров, – не унимался Витя, – все равно каких-то протухших монахов. А я страдаю из-за них. – Он выжидательно посмотрел на испанца. Но Гарсиа промолчал, давая понять, что обсуждать дальше эту тему не намерен. Витя понял, что делать нечего, изменить он что-либо не в силах, и с Ниццой, а также с Сен-Тропезом придется обождать.
– Ладно, – примирительно тронул он Гарсиа за кружевной манжет, – валяй, рассказывай, что надо-то.
Позвякивая шпорами, испанец подошел к печи, достал лопаткой несколько тлеющих угольков и от одного из них зажег свечу в деревянном подсвечнике, обитом бронзой, одиноко возвышающемся посреди стола. Тонкий, нервно мечущийся огонек тускло осветил мраморно-бледное лицо Гарсиа. Капитан снял украшенную черными перьями шляпу и спросил Растоп-ченко:
– Известно ли тебе, куда старуха подевалась, что в сватовстве Андомского князя нам подсобила, Коз-лиха, кажется, ее кличут?
– Откуда? – удивился Витя. – Не договаривались же больше свидеться.
– А где найти ее, знаешь? – Унизанная алмазами брошь на шляпе капитана вспыхнула в блеклом пламени свечи как звезда и тут же потухла. – Придется нам снова к ней обратиться.
– Вот уж не знаю, – развел руками Витя, – разве что опять на Даниловское подворье сбегать. Авось она все еще там околачивается. Только вполне может статься, что подзаработав неплохо, старуха вообще из Москвы ушла. Отсиживается где-нибудь в норе, подальше. А зачем она понадобилась?
– Госпожа велела, – сообщил Гарсиа, – чтобы ты Козлиху эту разыскал и взял у нее траву, болотный голубец называется.
– Для чего? – не понял Витя.
– Это не твоего ума дело, – отрубил испанец. – Сейчас ночь. Но проходя по двору, я заметил, что на востоке уже взошла Фортуна Майор..
– Что-что взошло? – удивился Растопченко.
– Фортуна Майор, – повторил испанец, не поведя бровью. – Я – капитан, Виктор, и привык по звездам определять время и путь своего корабля. Фортуна Майор знает каждый моряк, кто хоть когда-нибудь плыл по пути Одиссея от Испании к Геркулесовым столбам и Марокко, а в паруса ему дул Австр, южный ветер, друг всех мореходов. Фортуна Майор – созвездие, соединяющее крайние звезды Водолея и первые звезды приближающегося созвездия Рыб. Это означает, что до рассвета осталось три часа.
– А… И что эту Фортуну отсюда видать? Все равно что из Марокко? – усомнился Витя.
Испанец утвердительно кивнул. Насчет Геркулесовых столбов, где они находятся и почему так называются, Витя тоже ничего не понял, но спросить уже постеснялся, вспомнил, как упрекала его княгиня Васси-ана в лености к обучению.
– Так вот, – продолжил Гарсиа, – как только рассветет, беги, что есть духу на подворье, ищи старуху, возьми у нее траву и как ветер – обратно. Траву тайком мне отдашь. А сам приготовься к дальней дороге.
– Куда еще?! – недовольно воскликнул Витя.
– Пока ты спал, – с едва заметной усмешкой объяснил ему Гарсиа, – в усадьбу прискакал гонец с Белого озера. Неизвестные люди осадили монастырь, и завтра поутру принц де Ухтом с царевым войском, если государь, конечно, соблаговолит к просьбе его снизойти, поскачет на помощь своему младшему брату принцу Григорию. Тебе необходимо не проворонить этот момент. Как хочешь, хоть расшибись, но упроси принца Никиту взять тебя с собой.
– Я же верхом ездить не умею, – запротестовал Витя, – они же помчатся небось, ух как! А я? Задом наперед, держась за хвост? А еще Леха со мной на шее повиснет… Никита нас не возьмет. Нужны ему такие бойцы убогие!
– В монастыре тебе верхом сражаться не придется, – успокоил его Гарсиа, – там на стенах осаду надо держать, а ты в рукопашную горазд, принц имел возможность убедиться в твоих способностях. А царь еще неизвестно, даст ли войско, может и не даст сразу. У него много дыр по всей Руси, где стрельцами только порядок и держится, да и супротивников немало, которые только пушки да пищали уважают. Если царь откажет, принц Никита один поскачет, своих людей да Ибрагимки Юсупова соберет. Вот тут-то и возникнет нужда в каждом умелом воине. А как до монастыря добраться, ты уж сам постарайся, раз от награды своей отказаться не хочешь. И как принца убедить – тоже подумай. Одним словом, необходимо нам, чтоб вместе с сеньором Никитой оказался ты в монастыре. А там я найду тебя и все скажу, что дальше делать.
– Так там, в монастыре-то, – задумался вдруг Витя, – того, убить ведь могут.
– Могут, – Гарсиа снова усмехнулся. – А ты как думал? Война – она везде война. И многих убьют. Но тебя не убьют, не бойся. И дружка твоего тоже. Если, конечно, сами не покалечитесь. Те люди, что монастырь осадили, будут знать о вас. Только не переодевайтесь часто, в одежде да амуниции одной ходите. А то снизу лица-то не разглядишь, кто там на стенах.
– Так эти ляхи, что по окрестным лесам на озере шуровали, все-таки с тобой связаны, – догадался Витя, – я сразу так и подумал!
– Сообразительный ты, Виктор, – саркастически похвалил его Гарсиа, – не зря госпожа моя обратила на тебя внимание. Только ценные мысли свои держи пока при себе. И не болтай, кому не следует. Не то они выйдут тебе боком. С принцем Никитой, как и прежде, будь предупредителен, никакой, как ты выражаешься, халявы не допускай, приказания исполняй точно. Инициатива в твоем положении опасна. Могут заподозрить неладное, а нам такое совсем не на руку. Дожидайся моего появления и будь осторожен, на рожон не лезь. Все понял, что от тебя требуется?
– Так точно, сеньор! – Витя вскочил со скамейки и браво вытянулся. – Как солнце встанет, сразу на Даниловское подворье побегу. Только это, Гарсиа, – видя, что испанец одел шляпу и собирается уходить, Витя остановил его, – я спросить хотел. Секретно, конечно, между нами. Раз уж ты сам заикнулся, скажи: тот лях-то пленный, которого мы с Лехой захватили перед отъездом с озера, он куда подевался, то есть тело его? Правда что ли, пифон съел?
– Нет, – с мрачной усмешкой покачал головой Гарсиа, – пифон – животное благородное, даже священное. Он мертвечиной не питается. Как тебе сказать, чтобы ты понял? Рассыпался лях на то, из чего его слепили дьяволовы умельцы: на золу, прах и пыль. И даже запаха не осталось. Вот так. Ясно?
– Ясно… – Витя озадаченно почесал за ухом.
– Как от старухи придешь, на конюшне, где юродивую прятали, жди меня, – распорядился напоследок Гарсиа и, скрипнув половицей, вышел.
Ополоснув лицо водой из лохани и прихватив кусок пирога с капустой пожевать, Витя побежал разыскивать Леху. Найти Рыбкина оказалось весьма нетрудно. Только выйдя из домика для слуг, Витя услышал доносящийся со стороны мельницы знакомый припев, исполняемый с явным отсутствием голоса и слуха: «А я в Россию домой хочу, я так давно не видел маму…»
Исполнять исповедь советского солдата в поверженном Берлине середины двадцатого века, здесь за четыреста лет до того, мог, конечно же, только любитель военно-патриотической тематики Леха Рыбкин, воспитанник советской школы милиции и строгого наставника Иван Иваныча Логунова, всегда зорко следившего за «репертуаром» своих подчиненных.
Но каково же было удивление Вити, когда, поспешив на срывающийся голос товарища, слегка напоминающий кряканье селезня в болоте, он обнаружил, что вокруг Рыбкина, восседающего на мешках с только что перемолотым зерном, собралась… вся «публика из Сен-Тропеза», которая в Витином сне громко аппло-дировала ему самому, то есть Груша, Стешка, Сомыч и Лукинична.
«Четвертый год нам нет житья от этих фрицев, четвертый год соленый пот и кровь рекой…» – вовсю старался Рыбкин.
– Да, вот напасть-то, вот напасть! – кряхтел, сочувствуя от всего сердца неизвестным боцам, Сомыч и сокрушенно качал головой в такт Рыбкину, а бабы, всхлипывая, дружно смахивали катившиеся по щекам слезинки.
– Жалко-то как, – приговаривала Груша, утирая передником нос, – молоденькие поди совсем… Одолели супостаты, фрицы эти самые…
«А мне б в девчоночку хорошую влюбиться…» Завидев Растопченко, Леха умолк.
– Бедненький!.. – пискнула едва слышно Стешка.
Рыбкин попытался соскочить с мешков, но, неловко повернувшись, слишком сильно надавил на один из них, и мука фонтаном брызнула в разные стороны, обсыпав стоявшую ближе всех Лукиничну.
– Вот бес окаянный! – накинулась та на Леху и начала громко чихать.
– А ты скажи мне, служивый, – опершись на длинную кривую палку, спросил Рыбкина Сомыч, – я в толк никак не возьму, фрицы-то, оне кто такие будут, из каких краев?
Ответить Леха не успел.
– Сомыч! Куда пропал? – донесся громкий зов князя Ухтомского. – Поди ко мне!
Стешка перестала плакать и уронив вышитый яркими цветами платок, как завороженная, обернулась на голос Никиты, широко открыв и без того большие голубые глаза.
– Иду, иду, государь, – заторопился к дому Сомыч.
– Погодь, и я с тобой, – спохватилась Лукинична. Переглянувшись, Груша и Стешка поспешили за ними. Рыбкин наконец слез с мешков, отряхиваясь от муки.
– Здорово ты тут выступал, – насмешливо заметил ему Витя, – тебя Иваныч в милицейскую самодеятельность никогда не направлял?
– Не-е, – смущенно промямлил Леха, – а что?
– Да ничего. Если б у вас в отделении конкурс проходил «Алло, мы ищем таланты», ты бы точно первое место занял. Помнишь, как в «Улицах разбитых фонарей»? «И если завтра будет хуже, чем вчера, прорвемся, ответят опера!» Ты бы классно это исполнил. Второй Дукалис, вылитый просто. – Витя засмеялся.
– Да ну вас, товарищ майор, – обиделся Рыбкин, – сами вы Дукалис.
– Ладно, ладно, не злись, – Витя примирительно похлопал Аеху по плечу, – но верно говорят, грех талант в землю зарывать.
Обернувшись посмотреть, далеко ли ушли «посторонние», Витя увидел, что тех уже и след простыл. А с парадного крыльца княжеского дома спустилась княгиня Вассиана и направилась в одну из аллей сада. Через мгновение за ней проследовал князь Ухтомский. Его высокую, статную, ладно сбитую фигуру не узнать было невозможно даже издалека.
А на крыльцо вышел и остановился, оглядывая окрестности, капитан де Армес. И тут же куда-то исчез. Витя пожал плечами и подозвал Рыбкина поближе:
– Тут, Леха, дельце назрело одно, надобно подсобить.
– Как скажете, товарищ майор, – с готовностью отрапортовал Рыбкин, но тут же по знаку Вити перешел на шепот. – А что?
Бархатное темно-синее небо шатром раскинулось над боярским садом. Лишь изредка скользили по нему серо-черные облачка, скрывая на мгновения повисший над Москва-рекой лучистый шар полной луны, рыжий, как спелый апельсин, и голубоватые крапинки далеких звезд, укрывавших прозрачной вуалью своего сияния реку, дома и дворы. Из трепетной мглы стоявших темной стеной деревьев сада доносились трели птиц, пробуждающие тревогу и сладостные ожидания.
Княгиня Вассиана медленно шла по обсаженной с обеих сторон кустами шиповника аллее к пруду, где прежний хозяин дома, князь Афанасий Шелешпан-ский, разводил белозерскую рыбу. Никита, готовивший оружие к завтрашнему походу, поднял голову и увидел ее светлый силуэт, мелькающий за деревьями. Оставив работу Сомычу, он поспешил за княгиней, сам толком не зная, что собирался сказать ей. Но неведомая сила тащила его за собой, и силой этой было его неутихающее чувство к итальянке. Все его сердце, все клеточки тела наполняли то взмах ее руки, то долгий взгляд печальных синих глаз, то темные волосы, струящиеся по плечам и живущие своей особой жизнью, иногда плачущие, когда хозяйка весела, или радостные, когда ей бывало грустно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45