Прикажу — будешь и головой прошибать. Ты спецназ или кто?
— Спецназ, — подтвердил майор. — А не сапер. Дайте мне саперов, вскройте эту консервную банку — и мы с ребятами в два счета выковыряем вам вашего полковника, а так… Эту броню гранатой не возьмешь. Хотя, наверное, пробовали… — майор оглядел разрушения, царящие в ставке базы Чуфут-Кале. Разбитые компьютеры и телефоны, изуродованные столы… И целехонькая бронированная дверь в бункер.
— С ним есть какая-нибудь связь? — спросил Ширяев у безымянного штабного подполковника.
— По вот этому селектору.
Ширяев ткнул пальцем в кнопку, склонился над микрофоном.
— Господин полковник! Ваше благородие! С вами говорит майор Ширяев, командир батальона спецназа КГБ… Сдайтесь, пожалуйста. Вам ничего не будет. Если сдадитесь по-хорошему. Это же глупо — закупориться в бункере и сидеть там. Ничего вы там не высидите. Кроме своих яиц.
— Господин майор, — донеслось из репродуктора. — Ценю ваше чувство юмора, но сдаться не могу. Объект, доверенный мне, я могу сдать только по приказу моего командования. Либо генерала Павловича, либо полковника Чернока. Чернок убит, до Павловича я не могу дозвониться. Телефон в Главштабе не отвечает. Еще мне может отдать такой приказ наш премьер, господин Кублицкий-Пиоттух. Его кабинет тоже молчит. Как только я получу соответствующие распоряжения, я открою бункер. Вы, как человек военный, должны меня понять.
— Ваше благородие, они все уже сдались.
— Прекрасно! Пусть они мне сами об этом скажут.
— Упорный, как подшипник, — с уважением сказал майор. — Что делать будем? Товарищ генерал, может, звякнуть в штаб и попросить его начальство отдать ему приказ?
— Да что это такое, в конце концов! — Грачев бахнул по столу кулаком. — Мы что, уговаривать его должны? Майор, вы солдат или кто?
— Ну, тогда саперов сюда! Сколько там с ним народу, вы не знаете?
— Человек двадцать младших офицеров и низших чинов.
Ширяев поморщился и было отчего: штурмовать хорошо защищенный подземный бункер даже силами батальона — это не шутка. В подземельях численное преимущество не имеет никакого значения: один человек с автоматом из-за баррикады может уложить хоть роту.
— Может обратиться к нижним чинам? — предложил штабной подполковник. — Разагитировать их что ли…
— Валяйте, — великодушно уступил Ширяев. — Я не спец.
— Таких спецов, как вы, как раз в Афгане нехватка, — злорадно сказал Грачев.
— Если этот полковник чего-нибудь учудит, вместе туда отправимся. — Спокойно заметил Ширяев. — Ведь так, товарищ генерал? Ну, так вызывайте сюда саперов.
* * *
Западное побережье Крыма, 29 апреля, 11-15
Казачий городок Ак-Минарет стоит на берегу моря и каждому, кто проезжает или проплывает мимо, хочется там остаться, пустить корни, дожить до глубокой старости, умереть и быть похороненным на мысу, обнимающем бухту Узкую, где шепчет сухая пахучая трава и грустит на утесе аккуратненькая белая церковка.
Того же захотелось и старшему лейтенанту Афанасьеву, когда он с офицерами своей роты вошел в городок после принятия под охрану расположения казачьего разведбата (который служащие там казаки упорно именовали полком).
Они гуляли по просторным одноэтажным улочкам и отмечали полезные моменты, которые неплохо было бы ввести и в Союзе. Вот, например, велосипедисты не путаются под колесами водителей, а едут по тротуару, по специальной дорожке — круто! Или, скажем, полиэтиленовые кульки, которыми застелены урны — тоже круто! Или, к примеру, светофор срабатывает не по часам, а когда пешеход кнопку нажмет…
Но вот стоило ему задержаться, чтобы немного подкрепиться после сделанной работы (а принять батальон, чтобы все в порядке было — это та еще работа!), как городок окатил его ледяным презрением.
Офицеры разведроты и десантной роты Афанасьева зашли в небольшое придорожное кафе «Маруся'з драйв»и встретили там весьма сдержанный прием.
— Что надо? — спросила тощая бабешка лет сорока. Ее интонации весьма живо напоминали ненавязчивый советский сервис.
— А что есть? — спросил Афанасьев.
Баба ткнула пальцем в панель наверху, где было изображено нехитрое меню «Маруси»: пирожки с творогом, пирожки с яйцами и пирожки с капустой, гамбургер, супергамбургер, гамбургер с сыром, жареная картошка и три вида напитков.
— Спиртного не держим, — процедила баба.
— Спасибо, нам не надо, — вежливо откликнулся лейтенант Пуртов, командир разведчиков.
Заказы тетка оформила споро, про деньги даже не заикнулась, но все посетители «Маруси» смотрели на советских офицеров так, что кусок им в горло не шел, поэтому они поспешили убраться из «Маруси» и съесть обед на улице, сидя на броне БМД.
Афанасьев жевал мягкую булку, переложенну. сочной котлетой, пил «Кока-колу» и отмечал изменения, которые произошли в городке с момента их появления. Еще десять минут назад было людно, а сейчас все попрятались. Казачки в джинсах и мужниных ковбойских рубашках загнали детей по домам. Афанасьеву стало обидно: не фашисты же в город пришли, в конце концов!
Он не знал, что весь Ак-Минарет видел по ТВ сцену гибели командного «Дрозда» с Черноком. Он не знал, что Чернок в казачьей среде — один из наиболее уважаемых армейских командиров. Он ничего этого не знал, и потому ощутил легкое раздражение. Ладно, почему есаул при сдаче волком глядел — понятно, но мирные-то граждане почему паникуют?
Афанасьев решил наладить с местным населением контакты. Причем начать с есаула.
* * *
Есаул Денисов разругался со всеми своими товарищами и подчиненными. Они были за Общую Судьбу, а он — против. Как можно соединяться со страной, где, считай, еще вчера ломали церкви и вешали священников, где крестьян морили голодом, где с казаками расправились так, что только кости хрустнули? Всего два поколения назад шла непримиримая, насмерть, война, в которой брат шел на брата, а сын — на отца. Младший брат казака Петра Денисова, захватив его, раненного в ногу, выбил ему еще и глаз, зверски избил и (эту подробность Григорий узнал, когда вырос) изнасиловал его жену, бабку Григория. Ночью на станицу налетели врангелевцы, перебили красных казаков, а тех, кого захватили в плен (в том числе Денисова-младшего) связали попарно и побросали в Дон. Ожидавшего смерти Петра освободили. Жена вместе с детьми пристала к обозу, где везли раненого мужа, и таким манером их семейство оказалось в Крыму. Татарский поселок Ак-Минарет, где отыскавшие друг друга казаки поселились вместе, уже на памяти гришиного отца стал славным городком, живущим главным образом за счет добычи и обработки даров моря. И всю эту благодать, всю эту размеренную прибрежную жизнь, за которую деды платили своей плотью и кровью, всю эту свободу отдать обратно красным? Они говорят, это теперь другая страна! Ка-кая там, на хрен, другая? Люди, которые истребили девять миллионов своих земляков, еще живы, находятся на свободе, получают пенсию и воспитывают внучат. Я себе представляю, как они их воспитывают!
Случай с Черноком серьезно поколебал позиции сторонников ИОСа, но что-либо делать было уже поздно. Советские десантники хозяйничали на территории батальона, причем в отсутствие офицеров распоясались совершенно.
Подчиненные, запертые вместе с есаулом в подвале, признали его правоту, но это его не радовало.
Поэтому, когда ближе к вечеру его привели под конвоем в его собственный кабинет к командиру роты, есаул был готов плюнуть советскому лейтенанту в лицо и сказать все, что о нем думает.
А лейтенант настроился на душевную беседу, и даже выставил бутылку «Столичной», поддержав ее с флангов нарезанной колбасой «Салями» и банкой соленых корнишонов.
«Он думает, что я с ним водку пить буду!» — возмутился про себя Денисов. Но вслух ничего не сказал. Он ждал, что имеет ему сообщить «голубой берет».
— Садитесь, товарищ есаул, — сказал ему Афанасьев.
— Я вам не товарищ, — сказал казак. Но, тем не менее, сел.
— Да ладно вам обижаться! — старший лейтенант разлил водку по рюмкам («МОИМ рюмкам!» — еще больше разозлился Денисов). — Как будто мы с вами нехорошо обошлись…
— А вы считаете — хорошо? — Денисов кивнул через плечо на конвоиров. Десантник жестом приказал рядовым убраться.
— Это все временно, — убежденно сказал старший лейтенант. — А будем дружить — я и вовсе освобожу всех из-под стражи, под честное слово. Казаки слово держат?
— Держат, — подтвердил есаул.
— Ну, и добро. Выпьем за мир и дружбу между народами?
Григорий Денисов покачал головой и к рюмке не притронулся.
— Ну что, ссориться будем? — обиженно сказал старший лейтенант. — Чего вы все здесь как каменные? Что мы плохого вам сделали? Вы человек военный, я человек военный. Вам приказали сдаться, мне приказали вас взять под стражу. Судьба наша такая.
— Ага, — согласился Денисов. — Общая. Только вы по эту сторону колючки, а мы — по ту, господин старший лейтенант.
— Я вам не господин, — отбил Афанасьев, — Значит, водочкой нашей брезгуете?
— По запаху слышу — дрянь, — подтвердил Григорий.
«Вот падла!» — разозлился в свою очередь старлей.
— Так вам «Смирновской» принести?
— Может, вы меня еще и моими штанами со своего плеча порадуете? — разгоревшийся есаул не обратил внимания на очевидный речевой ляп. Как, впрочем, и уязвленный старлей.
—Слушайте, вы! — с угрозой сказал он, забыв, что собирался наладить с есаулом мирные контакты. — Сами нас пригласили, а теперь…
— А я вас никуда не приглашал! — казак тоже взял повышенный тон. — А захотите отвалить — плакать не буду.
— Ах ты, казачья морда! — Афанасьев перегнулся через стол. — Когда Советская Армия приходит, она уже никогда не уходит, понял?
— Ну, так мы тебя за шкирку отсюда выкинем, щенок! — взбеленился есаул. — Сид-дит тут, понимаешь, за МОИМ столом, хлещет из МОЕЙ рюмки сивуху свою поганую, жрет колбасу из МОЕГО холодильника, и МЕНЯ же, понимаешь, оскорбляет! Выставил, понимаешь, свою глупую ряху… Да мать твою я имел прогребучим прогребом в душу, бога, трех святителей и двенадцать апостолов!
Лучше бы Денисов не произносил слов «глупая ряха». Потому что вытянутое лицо Афанасьева действительно выглядело глуповатым. И констатация этого факта приводила советского офицера в бешенство. Перегнувшись через стол, Афанасьев ударил с левой, поскольку был левшой, но казак легко сблокировал удар, перехватил кулак десантника и рванул его на себя. Старший лейтенант, опрокидывая водку, корнишоны и колбасу, перелетел через стол.
Дальше драка шла с переменным успехом секунд десять. Потом набежали десантники и произошло то, что всегда происходит, когда пятеро наваливаются на одного (если, конечно, это не китайский боевик): Григория смяли, повалили на пол и стали бить ногами.
На счастье есаула, Афанасьев отходил так же легко, как и заводился. Он остановил битье лежачего и приказал оттащить его обратно в подвал, отметив явный провал своих дипломатических усилий.
Есаул пострадал не так сильно, как можно было подумать, глядя на его разбитое лицо. И причиной тому, что он пролежал, отвернувшись к стене, не шевелясь и не говоря ни слова, целый час, были страдания не физические, но душевные. Есаул чувствовал себя униженным. А будучи человеком гордым, он не мог избыть душевную муку стоном или громким ругательством. Гнев его не находил себе выхода.
Поэтому казачьи офицеры, согнанные в подвал, были уверены, что их командир избит до полусмерти.
— Ни хрена себе, с батькой разобрались, — сказал молодой хорунжий Петров.
— Выбирай выражения, Стас, — одернул его подъесаул Голованов. — Никто с ним не разбирался. Его избили. В кровь, в лежку. Позвали, вроде бы для приватной беседы, и наломали.
— Такая у них, оказывается, манера беседовать. — вставил сотник Башенков.
— Делать что будем?
— В смысле — что делать?
— В смысле, едрить-его, что делать, если сейчас еще кого-то из нас поволокут?
— Надо, господа, сделать так, чтобы никого никуда не волокли, — наконец-то подал голос Денисов. — Это, по-моему, самое верное
—
* * *
Ретрансляционный центр Роман-Кош, 1350
Гости нагрянули меньше, чем через полчаса. Две группы спецназа ГРУ на советских армейских джипах.
— Сэр? — раздался в «уоки-токи» голос Шамиля.
— Нет, — Верещагин, не отрываясь от мониторов, снял с предохранителя «беретту». — Еще рано.
— А когда будет не рано? — спросил Берлиани.
— Когда из машин выйдут все.
— Один стрелок останется.
Верещагин поднялся из кресла, сунул «беретту» в карман, бросив Кашуку:
— Заприте за мной дверь.
ОСВАГовец без единого слова выполнил приказание.
Капитан вышел из здания, где располагались технические службы, навстречу командиру спецназовцев — высокому старшему лейтенанту.
Ирония судьбы заключалась в том, господа, что на Верещагине тоже была форма спецназовца и погоны старшего лейтенанта.
Новоприбывший слегка удивился тому, что на телевышке уже кто-то есть.
— А где все?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Спецназ, — подтвердил майор. — А не сапер. Дайте мне саперов, вскройте эту консервную банку — и мы с ребятами в два счета выковыряем вам вашего полковника, а так… Эту броню гранатой не возьмешь. Хотя, наверное, пробовали… — майор оглядел разрушения, царящие в ставке базы Чуфут-Кале. Разбитые компьютеры и телефоны, изуродованные столы… И целехонькая бронированная дверь в бункер.
— С ним есть какая-нибудь связь? — спросил Ширяев у безымянного штабного подполковника.
— По вот этому селектору.
Ширяев ткнул пальцем в кнопку, склонился над микрофоном.
— Господин полковник! Ваше благородие! С вами говорит майор Ширяев, командир батальона спецназа КГБ… Сдайтесь, пожалуйста. Вам ничего не будет. Если сдадитесь по-хорошему. Это же глупо — закупориться в бункере и сидеть там. Ничего вы там не высидите. Кроме своих яиц.
— Господин майор, — донеслось из репродуктора. — Ценю ваше чувство юмора, но сдаться не могу. Объект, доверенный мне, я могу сдать только по приказу моего командования. Либо генерала Павловича, либо полковника Чернока. Чернок убит, до Павловича я не могу дозвониться. Телефон в Главштабе не отвечает. Еще мне может отдать такой приказ наш премьер, господин Кублицкий-Пиоттух. Его кабинет тоже молчит. Как только я получу соответствующие распоряжения, я открою бункер. Вы, как человек военный, должны меня понять.
— Ваше благородие, они все уже сдались.
— Прекрасно! Пусть они мне сами об этом скажут.
— Упорный, как подшипник, — с уважением сказал майор. — Что делать будем? Товарищ генерал, может, звякнуть в штаб и попросить его начальство отдать ему приказ?
— Да что это такое, в конце концов! — Грачев бахнул по столу кулаком. — Мы что, уговаривать его должны? Майор, вы солдат или кто?
— Ну, тогда саперов сюда! Сколько там с ним народу, вы не знаете?
— Человек двадцать младших офицеров и низших чинов.
Ширяев поморщился и было отчего: штурмовать хорошо защищенный подземный бункер даже силами батальона — это не шутка. В подземельях численное преимущество не имеет никакого значения: один человек с автоматом из-за баррикады может уложить хоть роту.
— Может обратиться к нижним чинам? — предложил штабной подполковник. — Разагитировать их что ли…
— Валяйте, — великодушно уступил Ширяев. — Я не спец.
— Таких спецов, как вы, как раз в Афгане нехватка, — злорадно сказал Грачев.
— Если этот полковник чего-нибудь учудит, вместе туда отправимся. — Спокойно заметил Ширяев. — Ведь так, товарищ генерал? Ну, так вызывайте сюда саперов.
* * *
Западное побережье Крыма, 29 апреля, 11-15
Казачий городок Ак-Минарет стоит на берегу моря и каждому, кто проезжает или проплывает мимо, хочется там остаться, пустить корни, дожить до глубокой старости, умереть и быть похороненным на мысу, обнимающем бухту Узкую, где шепчет сухая пахучая трава и грустит на утесе аккуратненькая белая церковка.
Того же захотелось и старшему лейтенанту Афанасьеву, когда он с офицерами своей роты вошел в городок после принятия под охрану расположения казачьего разведбата (который служащие там казаки упорно именовали полком).
Они гуляли по просторным одноэтажным улочкам и отмечали полезные моменты, которые неплохо было бы ввести и в Союзе. Вот, например, велосипедисты не путаются под колесами водителей, а едут по тротуару, по специальной дорожке — круто! Или, скажем, полиэтиленовые кульки, которыми застелены урны — тоже круто! Или, к примеру, светофор срабатывает не по часам, а когда пешеход кнопку нажмет…
Но вот стоило ему задержаться, чтобы немного подкрепиться после сделанной работы (а принять батальон, чтобы все в порядке было — это та еще работа!), как городок окатил его ледяным презрением.
Офицеры разведроты и десантной роты Афанасьева зашли в небольшое придорожное кафе «Маруся'з драйв»и встретили там весьма сдержанный прием.
— Что надо? — спросила тощая бабешка лет сорока. Ее интонации весьма живо напоминали ненавязчивый советский сервис.
— А что есть? — спросил Афанасьев.
Баба ткнула пальцем в панель наверху, где было изображено нехитрое меню «Маруси»: пирожки с творогом, пирожки с яйцами и пирожки с капустой, гамбургер, супергамбургер, гамбургер с сыром, жареная картошка и три вида напитков.
— Спиртного не держим, — процедила баба.
— Спасибо, нам не надо, — вежливо откликнулся лейтенант Пуртов, командир разведчиков.
Заказы тетка оформила споро, про деньги даже не заикнулась, но все посетители «Маруси» смотрели на советских офицеров так, что кусок им в горло не шел, поэтому они поспешили убраться из «Маруси» и съесть обед на улице, сидя на броне БМД.
Афанасьев жевал мягкую булку, переложенну. сочной котлетой, пил «Кока-колу» и отмечал изменения, которые произошли в городке с момента их появления. Еще десять минут назад было людно, а сейчас все попрятались. Казачки в джинсах и мужниных ковбойских рубашках загнали детей по домам. Афанасьеву стало обидно: не фашисты же в город пришли, в конце концов!
Он не знал, что весь Ак-Минарет видел по ТВ сцену гибели командного «Дрозда» с Черноком. Он не знал, что Чернок в казачьей среде — один из наиболее уважаемых армейских командиров. Он ничего этого не знал, и потому ощутил легкое раздражение. Ладно, почему есаул при сдаче волком глядел — понятно, но мирные-то граждане почему паникуют?
Афанасьев решил наладить с местным населением контакты. Причем начать с есаула.
* * *
Есаул Денисов разругался со всеми своими товарищами и подчиненными. Они были за Общую Судьбу, а он — против. Как можно соединяться со страной, где, считай, еще вчера ломали церкви и вешали священников, где крестьян морили голодом, где с казаками расправились так, что только кости хрустнули? Всего два поколения назад шла непримиримая, насмерть, война, в которой брат шел на брата, а сын — на отца. Младший брат казака Петра Денисова, захватив его, раненного в ногу, выбил ему еще и глаз, зверски избил и (эту подробность Григорий узнал, когда вырос) изнасиловал его жену, бабку Григория. Ночью на станицу налетели врангелевцы, перебили красных казаков, а тех, кого захватили в плен (в том числе Денисова-младшего) связали попарно и побросали в Дон. Ожидавшего смерти Петра освободили. Жена вместе с детьми пристала к обозу, где везли раненого мужа, и таким манером их семейство оказалось в Крыму. Татарский поселок Ак-Минарет, где отыскавшие друг друга казаки поселились вместе, уже на памяти гришиного отца стал славным городком, живущим главным образом за счет добычи и обработки даров моря. И всю эту благодать, всю эту размеренную прибрежную жизнь, за которую деды платили своей плотью и кровью, всю эту свободу отдать обратно красным? Они говорят, это теперь другая страна! Ка-кая там, на хрен, другая? Люди, которые истребили девять миллионов своих земляков, еще живы, находятся на свободе, получают пенсию и воспитывают внучат. Я себе представляю, как они их воспитывают!
Случай с Черноком серьезно поколебал позиции сторонников ИОСа, но что-либо делать было уже поздно. Советские десантники хозяйничали на территории батальона, причем в отсутствие офицеров распоясались совершенно.
Подчиненные, запертые вместе с есаулом в подвале, признали его правоту, но это его не радовало.
Поэтому, когда ближе к вечеру его привели под конвоем в его собственный кабинет к командиру роты, есаул был готов плюнуть советскому лейтенанту в лицо и сказать все, что о нем думает.
А лейтенант настроился на душевную беседу, и даже выставил бутылку «Столичной», поддержав ее с флангов нарезанной колбасой «Салями» и банкой соленых корнишонов.
«Он думает, что я с ним водку пить буду!» — возмутился про себя Денисов. Но вслух ничего не сказал. Он ждал, что имеет ему сообщить «голубой берет».
— Садитесь, товарищ есаул, — сказал ему Афанасьев.
— Я вам не товарищ, — сказал казак. Но, тем не менее, сел.
— Да ладно вам обижаться! — старший лейтенант разлил водку по рюмкам («МОИМ рюмкам!» — еще больше разозлился Денисов). — Как будто мы с вами нехорошо обошлись…
— А вы считаете — хорошо? — Денисов кивнул через плечо на конвоиров. Десантник жестом приказал рядовым убраться.
— Это все временно, — убежденно сказал старший лейтенант. — А будем дружить — я и вовсе освобожу всех из-под стражи, под честное слово. Казаки слово держат?
— Держат, — подтвердил есаул.
— Ну, и добро. Выпьем за мир и дружбу между народами?
Григорий Денисов покачал головой и к рюмке не притронулся.
— Ну что, ссориться будем? — обиженно сказал старший лейтенант. — Чего вы все здесь как каменные? Что мы плохого вам сделали? Вы человек военный, я человек военный. Вам приказали сдаться, мне приказали вас взять под стражу. Судьба наша такая.
— Ага, — согласился Денисов. — Общая. Только вы по эту сторону колючки, а мы — по ту, господин старший лейтенант.
— Я вам не господин, — отбил Афанасьев, — Значит, водочкой нашей брезгуете?
— По запаху слышу — дрянь, — подтвердил Григорий.
«Вот падла!» — разозлился в свою очередь старлей.
— Так вам «Смирновской» принести?
— Может, вы меня еще и моими штанами со своего плеча порадуете? — разгоревшийся есаул не обратил внимания на очевидный речевой ляп. Как, впрочем, и уязвленный старлей.
—Слушайте, вы! — с угрозой сказал он, забыв, что собирался наладить с есаулом мирные контакты. — Сами нас пригласили, а теперь…
— А я вас никуда не приглашал! — казак тоже взял повышенный тон. — А захотите отвалить — плакать не буду.
— Ах ты, казачья морда! — Афанасьев перегнулся через стол. — Когда Советская Армия приходит, она уже никогда не уходит, понял?
— Ну, так мы тебя за шкирку отсюда выкинем, щенок! — взбеленился есаул. — Сид-дит тут, понимаешь, за МОИМ столом, хлещет из МОЕЙ рюмки сивуху свою поганую, жрет колбасу из МОЕГО холодильника, и МЕНЯ же, понимаешь, оскорбляет! Выставил, понимаешь, свою глупую ряху… Да мать твою я имел прогребучим прогребом в душу, бога, трех святителей и двенадцать апостолов!
Лучше бы Денисов не произносил слов «глупая ряха». Потому что вытянутое лицо Афанасьева действительно выглядело глуповатым. И констатация этого факта приводила советского офицера в бешенство. Перегнувшись через стол, Афанасьев ударил с левой, поскольку был левшой, но казак легко сблокировал удар, перехватил кулак десантника и рванул его на себя. Старший лейтенант, опрокидывая водку, корнишоны и колбасу, перелетел через стол.
Дальше драка шла с переменным успехом секунд десять. Потом набежали десантники и произошло то, что всегда происходит, когда пятеро наваливаются на одного (если, конечно, это не китайский боевик): Григория смяли, повалили на пол и стали бить ногами.
На счастье есаула, Афанасьев отходил так же легко, как и заводился. Он остановил битье лежачего и приказал оттащить его обратно в подвал, отметив явный провал своих дипломатических усилий.
Есаул пострадал не так сильно, как можно было подумать, глядя на его разбитое лицо. И причиной тому, что он пролежал, отвернувшись к стене, не шевелясь и не говоря ни слова, целый час, были страдания не физические, но душевные. Есаул чувствовал себя униженным. А будучи человеком гордым, он не мог избыть душевную муку стоном или громким ругательством. Гнев его не находил себе выхода.
Поэтому казачьи офицеры, согнанные в подвал, были уверены, что их командир избит до полусмерти.
— Ни хрена себе, с батькой разобрались, — сказал молодой хорунжий Петров.
— Выбирай выражения, Стас, — одернул его подъесаул Голованов. — Никто с ним не разбирался. Его избили. В кровь, в лежку. Позвали, вроде бы для приватной беседы, и наломали.
— Такая у них, оказывается, манера беседовать. — вставил сотник Башенков.
— Делать что будем?
— В смысле — что делать?
— В смысле, едрить-его, что делать, если сейчас еще кого-то из нас поволокут?
— Надо, господа, сделать так, чтобы никого никуда не волокли, — наконец-то подал голос Денисов. — Это, по-моему, самое верное
—
* * *
Ретрансляционный центр Роман-Кош, 1350
Гости нагрянули меньше, чем через полчаса. Две группы спецназа ГРУ на советских армейских джипах.
— Сэр? — раздался в «уоки-токи» голос Шамиля.
— Нет, — Верещагин, не отрываясь от мониторов, снял с предохранителя «беретту». — Еще рано.
— А когда будет не рано? — спросил Берлиани.
— Когда из машин выйдут все.
— Один стрелок останется.
Верещагин поднялся из кресла, сунул «беретту» в карман, бросив Кашуку:
— Заприте за мной дверь.
ОСВАГовец без единого слова выполнил приказание.
Капитан вышел из здания, где располагались технические службы, навстречу командиру спецназовцев — высокому старшему лейтенанту.
Ирония судьбы заключалась в том, господа, что на Верещагине тоже была форма спецназовца и погоны старшего лейтенанта.
Новоприбывший слегка удивился тому, что на телевышке уже кто-то есть.
— А где все?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104