— И что это может значить? — встревожился Феогност.
— Это может значить, что он пришёл мстить. И, судя по всему, восставший демон успокоится, только отплатив всем, кто заточил его некогда в саркофаг и использовал затем долгие годы…
— Но не мы это сделали, — возразил Феогност.
— Не мы, — согласился Алексий. — Но полагаю, он не будет слишком щепетилен. Не станет разбирать кто прав, а кто виноват. Опасность угрожает всякому, кто причастен к тайне. В особенности же правителям…
— То есть? — нахмурился Феогност.
— Тебе или князю Семёну, или вам обоим… — невозмутимо пояснил викарий. — Если он с кем и захочет свести счёты, то в первую очередь с вами. Возможно, это его удовлетворит, и он оставит прочих людей в покое.
— То есть, мне следует принести себя в жертву, чтобы остановить Мстителя? — изумился Феогност.
Алексий, кивнув, развёл руками.
— Я бы с радостью занял твоё место, владыка, но боюсь, ему нужен именно ты…
— И тогда один расторопный викарий уж точно займёт моё место, — буркнул митрополит.
— На то твоя воля, владыка… — не слишком угодливо склонился Алексий. — И воля Господа нашего…
Глава седьмая
Черта
Мститель наступал, опустошая город за городом, страну за страной. Ничто не могло воспрепятствовать его тяжёлой смертельной поступи. Не помогали ни каменные стены, ни глубокие реки, ни топкие болота, ни пронзительно чистые молитвы, ни самые чёрные заклятия. Его могло задержать только безлюдье, ибо люди были единственной пищей, которую он пожирал, подобно тому, как огонь пожирает сухой хворост. Но и безлюдье могло лишь задержать, но не остановить его совсем.
Самого Мстителя или его воинство мало кто видел, хотя ощущали многие. Подобно кругам, что вызывает брошенный в воду камень, волна за волной расходились по земле отголоски враждебной мощи.
Первыми, опережая всё остальное, распространялись слухи. Они зарождались с отрывочных, рассказанных шёпотом историй о странных смертях, историй в которые поначалу мало кто верил, а заканчивались жуткой правдой о вымерших полностью городах и деревнях.
И тогда вслед за слухами приходил ужас. Он накрывал разом целый город, вчера ещё просто встревоженный, а сегодня потерявший рассудок и волю к сопротивлению. Город сходил с ума. В головах воцарялась сумятица, понятия смешивались, стирались грани между правдой и ложью, добром и злом. Люди переставали слушать друг друга, проклинали богов, отрекались от веры. Их души опустошались, а сердца остывали задолго до назначенного часа.
И чёрная смерть неизбежно приходила, обрушивая созревшие плоды слухов и ужаса, собирая свою жуткую подать.
Мор, собственно, и довершал дело. Лишь иногда появлялся со своей свитой сам Мститель.
Такого как в Пскове нигде больше не повторялось. То ли силы демона поуменьшились, то ли надобности такой не возникало, но только сведений о новых сражениях не появлялось. Мстителю, похоже, запросто хватало и одной чёрной смерти, одного чёрного мора.
Белогородье. Осень, 6860 года.
По едва заметной лесной тропинке шатаясь от усталости, брёл человек. Щуплый и долговязый, он, несмотря на тёплую погоду, кутался в плащ, что делало его похожим на большую серую цаплю. Человек пробирался лесом несколько дней и всё это время не ел ничего кроме ягод. Он не умел охотиться, да и не имел при себе ни ножа, ни лука, а все запасы давно иссякли. Голод изгонял тепло, и даже дневная жара не усмиряла озноб.
Эту тропку он обнаружил только сегодня, уже отчаявшись выйти из леса, в котором сам и спрятался от людей.
Нет, щуплый не совершил ничего преступного. За ним никто не гнался, никто его не искал. Просто он оказался достаточно мудрым, чтобы держаться подальше от охваченных мором городов и дорог, ибо, находиться среди людей, казалось сейчас куда опаснее, нежели делить лес с диким зверьём.
Стемнело. Вместе со светом ушли и остатки тепла. Плотнее укутавшись в плащ, путник уже начал подыскивать годную для ночлега кучу травы или листьев, как вдруг увидел отблеск костра. Насторожился. Несмотря на растущую слабость, он всё ещё остерегался людей. Поэтому выбор между пока не найденной безопасной кучей и ненадёжным костром, сделал не сразу. Что может ожидать странника посреди леса? То-то и оно.
Но щуплый слишком устал для сомнений. Пусть там окажутся разбойники или поражённые мором бродяги. Плевать! Ему хотелось теперь только поесть и уснуть возле огня.
Однажды решившись, он больше не сомневался. Подошёл ближе и различил возле костра две тени. Тени слегка шевелились. Путнику показалось, что люди беседовали, хотя он не слышал ни слова. Ещё двое спали, укрывшись одеялами. Отбросив страхи, он шагнул вперёд, стараясь ступать громче, чтобы не перепугать людей неожиданным появлением и уже на следующем шаге хрустнул сухой веткой.
— Стой! — тут же последовал окрик.
Щуплый остановился. Один из людей вскочил и, запалив факел, посветил в его сторону. Второй схватил лук, недвусмысленно направив на гостя стрелу.
— Поворачивай обратно, — громко сказал тот, что с факелом. — Здесь прохода нет.
Но щуплый не хотел никуда поворачивать, да, пожалуй, и не осилил бы обратный путь.
— А где есть? — спросил он вздохнув.
— Иди в эту сторону, — показал факелом человек. — Там большак. На нём застава, через которую пропускают. Только не вздумай приближаться к кострам, и боже тебя упаси попытаться проскочить между ними — сразу стрелу схлопочешь.
— Кто вы такие? — в щуплом вдруг проснулось любопытство.
— Ополчение из Васильевой Слободы.
— Из слободы, а людей не пускаете, — пробурчал путник. — Тоже мне слобода.
— Давай, давай, иди отсель… — произнёс ополченец с факелом.
— Я, мил человек, устал и к тому же голоден. Нет у меня сил, ваш большак с заставой искать.
Сказав это, он сел на землю и прислонился к дереву.
Оба ополченца, похоже, начали терять терпение. Первый досадливо сплюнул, а тот, что с луком вновь взял путника на прицел.
— Тебе что сказали? Топай, давай, не то стрелу пущу, — вскрикнул он с гневом
— Погоди! — остановил товарища тот, что с факелом. — Негоже такого заморыша оружием пугать. Он, гляди, еле на ногах стоит. Да и князь не велел зря по людям стрелять, только если напролом пойдут.
— Да ну его к лешему, — возразил второй. — Не князя в смысле к лешему, а этого недоумка.
— А кто у вас князь? — спросил щуплый, услышав перепалку, но оставаясь полностью равнодушен к угрозам.
— У нас много князей, — заявил ополченец с факелом.
— А наибольший кто?
— Константин Васильевич.
— Так это, стало быть, суздальская земля? — обрадовался отчего-то путник.
— Ну да, — согласился ополченец. — Так её называют.
— Уф, значит, добрался, — выдохнул с облегчением человек.
— А ты кто таков будешь? — спросил ополченец.
— Я? — замялся щуплый. — Скоморохом люди зовут.
Несмотря на приподнятое известием настроение, он ясно сознавал, что это ещё далеко не конец пути. Что ему ещё предстоит добираться до столицы, а силы уже на исходе, их может и не хватить. И голод. От голода просто темнело в глазах.
Видимо, это заметили даже от костра.
— На, держи! — крикнул ополченец. С силой размахнувшись, он бросил путнику свёрток.
Бросок получился метким — свёрток приземлился у самых ног. Развернув тряпицу, Скоморох обнаружил четвертину хлеба, луковицу и пару капустных огрызков. Вслед за свёртком, громко булькнув, упала баклага с водой.
— Вот спасибо, добрый человек, — поблагодарил он, хрустнув кочерыжкой.
Пока путник ел, ополченец разбудил дремавшую возле костра смену. Люди поднялись неохотно, бурча, что, мол, время им заступать ещё не настало. Однако тот, что с факелом, оказался на заставе старшим. Рявкнул на подчинённых, дождался внимания и произнёс:
— Пойду, отведу этого недокормыша до дороги, а то, как бы и впрямь не сунулся с голодухи через заслоны.
Сказав «отведу» старший вовсе не имел в виду, что они пойдут вместе. Скомороху пришлось идти шагах в пяти впереди. Было ещё темно, но дожидаться утра путнику не позволили. Ополченец бросил ему зажжённый факел и долго ругался, когда тот по нерасторопности чуть не запалил лес.
Дозорные костры попадались довольно часто. Их окрикивали, но, услышав отзыв, пропускали дальше. Впрочем, они всё равно не пересекали незримого рубежа.
Скоморох едва переставлял ноги, поэтому большака они достигли только под утро. То, что он здесь увидел, поразило его больше чем вся предыдущая цепочка костров посреди никому не нужного леса. По обе стороны перекрытой рогатками дороги, на расчищенном от леса пространстве, насколько хватало глаз, стояли полотняные наметы. Их было так много, что Скомороху показалось, будто он попал в воинский стан. Отчасти так оно и было: повсюду мелькали вооружённые люди, слышались распоряжения, ржали лошади, а всадники, несмотря на ранее утро, то и дело отправлялись куда-то и прибывали.
На подходе их остановили двое дружинников с головы до пят покрытых бронёй. Сразу узнавались воины породистые, не чета тем, что встретили новгородца посреди леса. Там у костра ополченцы — обычные мужики, взявшие в руки оружие лишь по необходимости, а эти словно родились в железе и вели себя соответственно.
— Стоять! — прогремел приказ.
Ополченец назвался (звали его Михаилом) и доложил, с какой целью прибыл.
— Добро, — ответил один из дружинников. — Возвращайся к своим. Об этом человеке дальше мы позаботимся.
Скоморох протянул провожатому пустую баклагу, собираясь поблагодарить, но тот покачал головой и даже шагнул назад, словно чураясь собственной посуды
— Здесь оставишь, я заберу потом.
Скоморох скривил губы, а Михаил, не прощаясь, ушёл.
— Мне сказали, будто здесь пропускают людей, — пробормотал новгородец как можно более вежливо.
— Пропускают, — подтвердил дружинник. — Только не сразу.
— Как так?
— Недельку в шатре поживёшь, — объяснил тот. — Потом и пропустим. Если, конечно, жив останешься. Так что хватит болтать. Видишь, вон шатёр с синим знаменем? К нему топай. Там сегодняшних собирают.
Они направились к шатру с синей тряпицей на верхушке. Скоморох, как завелось, на пять шагов впереди. И тут только до него дошло, отчего вся суматоха затеяна.
— Сегодняшних? — спросил он на ходу. — А если там кто с мором окажется?
— Значит, не повезло тебе. Хоть один помрёт среди вас в недельный срок, все там останетесь. Навсегда. Мы потом шатёр деревом обложим и спалим. Вон смотри, сколько вокруг земли выжженной.
— Так что же из-за одного всем помирать?
— Там, откуда ты пришёл, города целиком вымирают, — мрачно заметил дружинник.
— А отдельно нельзя поселится?
— Отчего же нельзя, можно, — отозвался дружинник. — Если свой шатёр имеется — ставь в ряд за синим и живи. Так многие делают.
— А если у меня нет своего шатра?
— Вижу, что нет, — ухмыльнулся дружинник. — Слушай, что ты дотошный какой? В общий шатёр не желаешь, своего нет, возвращаться не хочешь… не хочешь ведь возвращаться?
— Нет.
— Ну вот, — довольно кивнул дружинник. — Значит делай что говорят. Вот если бы у тебя деньги водились, то можно было бы быстро всё устроить, без ожидания.
— Ого! — изумился Скоморох. — Да если вы на лапу берёте и через это мору дорогу откроете, что тогда толку от ваших этих шатров?
— Но-но! — возмутился дружинник. — Язык-то попридержи. Тоже придумал — на лапу. Неужто мы за серебро свои семьи под чёрную подведём? Это тебе не мыто, чтобы за откуп увильнуть, а мы не мытари.
— А как же тогда?
— Чародей приедет и осмотрит. Он сразу видит на ком печать смерти лежит. Если на тебе не найдёт, сразу и пропустим.
— Так что же он всех-то не проверяет?
— Много вас больно, а он один, — буркнул дружинник. — Ну вот и пришли. Так что если денег нет, полезай в шатёр и не высовывайся. Воду и хлеб тебе доставят, за это не бойся. Мы людей голодом не морим. Полезай, полезай. Ты первый сегодня, так что один пока посидишь…
— Постой! — воскликнул щуплый, уже откинув полог. — А как зовут чародея вашего?
— Соколом зовут. А что?
— Можешь его позвать?
— Экий ты всё же настырный, — сердито сказал дружинник. — Нет его здесь. Он из Васильевой Слободы всем заправляет. Но тут тебе повезло — сегодня днём обещался заехать. А что серебро появилось?
— Думаю да. Передай чародею, что скоморох Калики его спрашивает.
— Это, какого же Калики? — удивился дружинник. — Уж не новгородского ли архиепископа, царство ему небесное?
— Его самого, — вздохнул Скоморох и скрылся внутри.
Шатёр оказался старым, поистёртым дождями и ветрами, и пустым — ни людей, как обещал дружинник, ни вещей. На земле лежало несколько охапок сухой травы — вот и весь уют. Но ему, измотанному долгой дорогой, и тряпичная крыша над головой показалась верхом блаженства. Скоморох уснул сразу, едва коснулся головой сена. Переживания последних недель, даже месяцев, сделали сон беспокойным, тревожным. Он то и дело просыпался; с ужасом озирался вокруг, но не найдя подле себя ничего страшного засыпал вновь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45