А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Сверившись с записями, Светлана Андреевна привела соответствующие ссылки. Делала она это почти механически, любуясь, наверное в тысячный раз, простотой и математической изощрённостью форм.
Она не задавалась вопросом, почему, например, её любимые диатомеи двигаются по принципу танковой гусеницы. Ответить на это было попросту некому. И всё же любопытно, что живая природа предусмотрела такой вариант. Вообще изощрённость эволюции, её изысканное эстетство воистину беспредельны. Всё, что выдумал человеческий гений, давно уже разработано на испытательных полигонах природы. Впрочем, человек — это тоже часть природы, звено в одной из её эволюционных цепей. Лишь эта банальная истина утешает исследователя, созерцающего постоянное торжество великого и слепого соперника. Слепого? Как знать… Может быть, нам лишь кажется, что у природы нет конечных целей. Мы прошли ничтожный участок бесконечного пути, но судим уже о всей дороге.
Рунова управилась с работой за какую-нибудь минуту до склянок. Прислушиваясь к разлившемуся над бухтой ледяному клекоту меди, она удовлетворённо потянулась. Пусть ценой отказа от купания и физзарядки, но всё же свалила с себя эту ношу, успела. Можно было, конечно, обойтись и без жертв, тем более что никто никаких сроков Светлане Андреевне не назначал. Ей также вовсе не вменялось в обязанности участвовать в “торжище”, потому что материал для исследования она собирала в море сама. Что ж, тем возвышеннее было её торжество, тем чище радость освобождения. Жаль только, что не испытывала она ни радости, ни торжества. Так, влачилась себе по течению, шевеля для вида плавниками.
Неторопливо, с безмятежной лёгкостью человека, исполнившего свой долг, она обошла сопку и по крутой деревянной лестнице спустилась на берег. Водолазы в мокро блестящих гидрокостюмах уже сваливали собранную на дне живность в отгороженный камнями бассейн. Зрелище было, конечно, захватывающее. Аскетичная суша не знает таких насыщенных сочных красок, какими переливалась на мелководье лениво усыпающая добыча. Вспыхивая каплями солнца, кишели в едином клубке пунцовые пульсирующие асцидии и васильковые анемоны, всевозможные голотурии, судорожно меняющие свой колер осьминоги, и сиреневые, карминно-красные, муарово-чёрные морские звёзды, заламывая лучи, беспомощно шевелили рядами оранжевых присосков. Казалось, это корчится в предсмертной страде, безмолвно моля о пощаде, сама непостижимая природа.
Растаяла дымка, обнажив прокатанный лист неподвижной воды. Синими тенями обозначились острова на горизонте. Заповедная бухта равнодушно платила пустячную дань человеку за своё спокойствие, за мириады жизней, мелькающих в вечном круговороте.
Со смешанным чувством интереса и лёгкой брезгливости Рунова наблюдала за коллегами, которые, как придирчивые хозяйки где-нибудь на одесском привозе, копались в груде живности.
— Ну как, нравится вам здесь? — вежливо поинтересовался Неймарк.
— Прелестное местечко.
— Я сюда каждый год приезжаю.
— Если мне повезёт, тоже сделаюсь старожилкой. Возьмёте в компанию?
Бесспорным вожаком этой несколько комичной в своей повседневной увлечённости братии был Александр Матвеевич Неймарк. В старомодных, так называемых семейных трусах он заходил по колено в воду и вынимал садки с ежами. Прежде чем бросить очередную жертву в эмалированное ведро, которое почтительно держала на весу лаборантка, он опасливо катал её в ладонях, словно печёную картофелину, критически оглядывал с разных сторон и всегда неожиданно, но с поразительной точностью швырял через плечо. При этом он смешно приседал, ополаскивая резиновые перчатки, и зачем-то хлопал себя по голому животу.
Это было настолько смешно, что Рунова всякий раз отворачивалась, до боли прикусив нижнюю губу.
Прислушиваясь к жестяному стуку падающих ежей, она сделала несколько быстрых соскобов со звёзд и голотурий. На этом её роль в “торжище” была исчерпана.
— Как улов? — приветливо спросила Светлана Андреевна, когда профессор выбрался на берег.
— Как обычно, очаровательница, — польщённо просиял Неймарк. — Чего-чего, а этого добра в океане вдоволь.
— Я давно хотела спросить вас, Александр Матвеевич. — Рунова помогла лаборантке вынести на берег полное ведро. — Вы хоть однажды пробовали своих ежей?
— Что? — профессор недоверчиво покосился на Рунову. — Чай, смеётесь над старым человеком, шалунья?
— Как можно! — запротестовала Светлана Андреевна. — Но разве вы не знаете, что ёж высший деликатес? В ресторанах Флориды или, скажем, Лазурного берега его подают за бешеные деньги. Некоторые эксцентричные любители специально проводят летние каникулы в бухтах, где водятся ежи. Я где-то читала, что князь Монако заказал для какого-то приёма целую партию, которую доставили на специальном самолёте. Одним словом, рекомендую отведать, хотя бы ради любопытства.
— А сами-то вы их ели?
— Дальневосточных, честно говоря, нет, но тропических однажды попробовала. Знаете, такие большие с иглами, как у дикобраза?
— Ну, и каково впечатление?
— Потрясающе! Нечто среднее между стерляжьей икрой и соком из крабовой банки. Представляете?
— С трудом, но соблазнительно крайне. Вы, Светлана, самая настоящая сирена… Во всех смыслах. — Неймарк закашлялся мелким смехом. — Интересно, куда это вы клоните?
— Я? Никуда, милый Александр Матвеевич. Просто предлагаю вам поставить совместный эксперимент. Хотите? Риск, как водится, пополам.
Подслеповато прищурившись, Неймарк заглянул в озорные, смеющиеся глаза Светланы Андреевны.
— Хорошо-с. — Он задумчиво поцокал языком. — Прошу ко мне, — приглашающим жестом указал на зелёный павильончик, сколоченный на скорую руку возле самой воды. — Только позвольте сначала одеться. Пляжный наряд не очень подходит для, так сказать, приёма. Не правда ли?
Пока Неймарк переодевался в укромной тени маньчжурских орехов, Светлана отобрала для себя сетку с крупными, покрытыми разноцветной мозаикой обрастаний мидиями. Ополоснув их для верности с мостков, она зашагала прямиком по камням к зелёной времянке.
— Неплохо устроились. — Рунова с интересом оглядела лабораторный стол, щедро заставленный стеклом, микроскопы, ручную центрифугу, компрессор и прочее оборудование. О такой лаборатории можно только мечтать.
— О да! — с готовностью согласился профессор. — Недаром я езжу сюда уже четвёртый сезон. Жаль, правда, что более сложные приборы — ультрацентрифуги, спектрографы и дозиметрические устройства находятся, как вы знаете, в лабораторном корпусе, — он махнул рукой в сторону сопки. — Это не так удобно, но ничего не поделаешь. Налетит очередной тайфун, и от моего домика не останется и следа. Ну как, приступим?
— Прямо сейчас?
— А что нам мешает? — Неймарк высокомерно вскинул подбородок. — Или уже трусите, прелестнейшая?
— Ничуть. — Светлана привлекла к себе лаборантку. — А вы не хотите принять участие, Ирочка?
— Я?! Эту гадость? — девушка негодующе тряхнула куцыми косичками и выскочила из павильона.
— Воображаю, что она расскажет про нас, — с унылой опаской заметил профессор.
— Совсем не то, что вы думаете, — сдерживая смех, покачала головой Рунова. — Действуйте, Александр Матвеевич. — Осторожно, чтобы не наколоться, она достала утыканный шевелящимися иглами тёмно-фиолетовый шар.
— Предпочитаете начать именно с интермедиуса?
— Почему нет? Он больше всех похож на тропических.
Профессор без лишних слов надел на левую руку брезентовую рукавицу и, вооружившись ножницами, с противным фарфоровым хрустом расколол скелет. Внутри оказалась черноватая жидкая масса с какими-то камушками и четырьмя оранжевыми мазками.
— Вот это и есть икра или молоки, потому что различить можно только под микроскопом.
— Отлично, — одобрила Светлана Андреевна и, поддев мизинцем, храбро слизнула оранжевую эмульсию. — Потрясающе! — вынесла своё заключение, демонстративно облизываясь.
— В самом деле? — Неймарк с сомнением прищурил глаз.
— Выше всяких похвал, — заверила его Рунова. — Давайте ещё, — потребовала, выбросив на стол нового ежа.
Это уже была чистейшая бравада. Икра хоть и оказалась достаточно вкусной, но не настолько, чтобы просить добавки.
Неймарк пожал плечами и покорно захрупал ножницами.
— Теперь ваша очередь, — неумолимо напомнила Светлана Андреевна, глотнув из промывалки дистиллированной воды.
С той же обречённостью жертвы Александр Матвеевич совершил новую операцию. Затем, собравшись с духом, отделил малую толику деликатеса ланцетом и, непроизвольно зажмурившись, отправил в рот.
— М-м, ничего, — выдавил он из себя, скривившись от омерзения. — В самом деле, ничего, — признался, облегчённо переводя дух, когда понял, что лакомство проявило себя далеко не столь отвратительно, как ожидалось. Опасаясь, что Рунова заставит его съесть всё до конца, он поспешно придвинул бинокулярный микроскоп.
— Посмотрим теперь, что мы съели, — произнес он елейным голоском.
— Икру или молоки? — засмеялась Светлана Андреевна, привычно склоняясь к окуляру.
Неймарк наполнил чашу Петри свежей морской водой, включил продувку, затем бросил туда нетронутый ястычок.
— Позвольте, дражайшая? — он опустил чашку на предметный столик.
— Икра, — удовлетворённо отметила Рунова, различив плотные сомкнутые ряды полупрозрачных шариков.
— Да свершится таинство, — Неймарк поспешно взрезал несколько ежей и рассмотрел пробы под микроскопом. — А вот и молоки. — Наполнив содержимым пипетку, он осторожно внёс её в чашу Петри.
В поле зрения Светланы Андреевны появилась огромная труба с чёрными полосами, оттеняющими ртутно сверкающий канал. Прямо на глазах, в считанные секунды с икринками начали происходить удивительные превращения. Сначала на их поверхности вспухли какие-то бугорки, но вскоре разгладились, после чего вокруг каждого зародыша новой жизни образовалось нечто вроде нимба. Рунова догадалась, что видит защитную оболочку, оберегающую оплодотворённую икру от новых сперматозоидов.
— Для природы достаточно, чтобы оплодотворились, развились и, превратившись во взрослых ежей, дали потомство всего две икринки, — прокомментировал Неймарк. — Лично мне, чтобы добиться хорошей статистики, нужно, чтобы оплодотворилось как можно больше. По счастью, это же требуется и тем, кто работает над воспроизводством морской фауны. Чем выше процент оплодотворённых, тем, естественно, быстрее восполняется убыль выловленных животных. В море этот процент низок. Природа слепа.
— Природа, может, и слепа, но нам с вами слепыми быть никак не годится.
— Интересно, Александр Матвеевич! — Рунова оторвалась от микроскопа и выключила освещение. — Я начинаю жалеть, что ушла от живой природы в ископаемые.
— Вам ли сетовать на судьбу, чаровница? Да одна ваша Атлантида стоит всех загубленных нами ежей!
— Ах, они настоящее чудо, эти ваши ежи! До чего благородный объект. Вот уж никак не думала…
— Объект действительно уникальный. — Сев на любимого конька, Неймарк принялся увлечённо жестикулировать. — Для современной генетики морской ёж почти то же, что горох для Менделя или мушка дрозофила для Моргана.
— Это связано со специализацией клеток? Расскажите, Александр Матвеевич, я ведь только понаслышке знаю. Зарылась в геологию, перестала следить за литературой…
— Не прибедняйтесь, милочка. Мне попадались кое-какие ваши работы. О том, что величайшей победой науки нашего века явилась принципиальная расшифровка генетического кода, вы, разумеется, осведомлены?
— Об этом осведомлена, — улыбнулась Рунова.
— Про то, что нуклеиновые кислоты открыли новую эру, знаете? Знаете… Однако, несмотря на то что в принципе мы научились синтезировать белки, далеко не на все “почему?” удаётся дать ответ. Никто, например, не может сказать сегодня, как и в какой момент клетки в организме делаются разными. Действительно, после оплодотворения клетка начинает делиться. Геометрическое удвоение как будто бы должно было привести к появлению миллионов одинаковых клеток. Но на самом деле получается совсем иное. Клетки в какой-то момент, то ли сами по себе, то ли под влиянием неизвестной команды, вдруг начинают приобретать специализацию. Одни группы клеток, грубо говоря, образуют глаза, другие — сердце, третьи — пальцы. Вот пока и всё, очаровательная, что я могу вам сказать.
— Но почему вам нужны именно морские ежи?
— По многим причинам. Во-первых, уридин, содержащий радиоактивную метку углерод?14, особенно легко проникает в их клетки. Во-вторых, а может быть, именно это обстоятельство и явилось определяющим, ёж дает до восьми миллионов икринок.
— Все они легко умещаются на языке! — засмеялась Рунова.
— Увы, — развёл руками профессор. — Однако восемь миллионов это не шутка. Ведь чем больше исходных единиц, тем лучше статистика. По той же причине на морских ежей уходит совсем немного дорогостоящего меченого уридина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Поиск книг  2500 книг фантастики  4500 книг фэнтези  500 рассказов