— Так они тебе и скажут. — И губы поджала в ниточку.
— Придет время, скажем, — пообещал Люсин. — А пока я бы хотел переписать заголовки некоторых книг. Может пригодиться.
За окном, зияющим острозубыми, выгнутыми, как парус, осколками, наливалась синью вечереющая даль.
Оставляя без внимания справочники и монографии по специальности, охватывающие чуть ли не все ответвления необозримой химической науки, Владимир Константинович сосредоточил внимание на старинных изданиях, отсвечивающих золотым тиснением кожаных корешков. Вместе с фотокопиями у него получилось около двухсот наименований.
Судя по всему, Георгий Мартынович Солитов был широко и всесторонне образованным человеком. Лишь с помощью его рукописных пометок Люсину удалось кое-как выполнить поставленную задачу. И немудрено, потому что китайские иероглифы, равно как санскритские и тибетские буквы, оставались для него тайной за семью печатями. Как, впрочем, и для подавляющего большинства людей. Не исключено, что и сам Солитов не владел редкими восточными языками и пользовался услугами переводчиков. Но как бы там ни было, а его комментарии, выполненные бисерным каллиграфическим почерком, обильно уснащали фотокопии рукописей: знаменитой «Бэн-цао-ган-му"note 1 Ли Шичженя, древнеиндийской «Яджур-веды"note 2, тибетской «Жуд-ши"note 3.
С рукописью Диоскорида, отснятой со средневекового пергамента, разобраться было куда легче. Это название Люсин перевел на свой страх и риск как «Лекарственные вещества». Сумел разобраться он и с книгами Раймунда Луллия, Теофраста Бомбаста Парацельса фон Гогенхейма, Альберта Великого и Николая Фламеля, иногда писавшего, к радости неопытного переводчика, по-французски. Что же касается «Изборника Великого князя Святослава Ярославовича», переписанного в 1073 году с болгарского свитка, то с ним Владимир Константинович разделался, что называется, шутя.
Изданную в 1789 году в России книгу «Врачебное веществословие, или Описание целительных растений, во врачестве употребляемых» он даже решил включить в список для временного изъятия. Ведь именно это, составленное все тем же Максимовичем-Амбодиком сочинение, буквально раскрытое наугад, дало ключ к пониманию малознакомого старшему оперуполномоченному МУРа слова «вертоград». Узнав, что загадочный вертоград означает и сад, и огород, и одновременно травник, Люсин не только уяснил существо одноименного труда, переведенного в семнадцатом веке Николаем Булевым, но и нашел единственно подходящее определение для ботанических изысканий Георгия Мартыновича. Огороженный дощатым забором земельный участок, где произрастали зелейные коренья и травы, столь поразившие люсинское воображение, и был самый что ни на есть доподлинный вертоград.
— На дворе уже ночь, поди, и ветер поднялся, — заметил Борис Платонович.
— Ветер? — не понял Люсин, возвращаясь из своего далека. — Какой еще ветер?
— А вы посидите здесь часик-другой, тогда узнаете, — желчно поежился Гуров. — Ишь задувает…
— Задувает, говорите? — Люсин задумчиво закусил губу. — Аглая Степановна, голубушка. — Просветленный внезапной догадкой, он подступил к старой домоправительнице: — Как говорится, не в службу, а в дружбу, откройте-ка на минуточку входную дверь.
— Это еще зачем? — Она не двинулась с места.
Остальные — кто недоуменно, кто, словно прислушиваясь к чему-то, — уставились на него.
— Ну пожалуйста, бабушка…
— Ведь не отвяжется, будь ты неладен!
Она тяжело поднялась и зашаркала к выходу. В наступившей настороженной тишине было слышно, как звякнуло в сенях неловко задетое ведро. Затем заскрежетал засов и ржаво заскрипели давно не смазанные петли. И тут же холодный порыв из окна подхватил с таким трудом разложенные бумаги, закружил их вокруг печи, отозвавшейся утробным урчанием. Распахнутая дверь подалась и вдруг захлопнулась с пушечным выстрелом, прокатившимся по всему дому.
— Вот вам и первый ответ, — сказал Люсин, отмыкая защелкнувшийся при ударе замок. — Спасибо тебе, Степановна! Можно закрыть.
Глава третья. БОЛОТНОЕ ЗЕЛЬЕ
Условившись встретиться с Гуровым на «нейтральной почве» — возле ЦУМа, Люсин заглянул в охотничий магазин на Неглинной, где и приобрел полсотни дефицитных латунных гильз калибра тридцать восемь к своему бельгийскому ружьецу. Забирая у продавщицы мелодично позвякивающую картонную коробку, он мысленно выругал себя за бездумную импульсивность, ибо патроны да и само ружье были ему совершенно без надобности. За всю жизнь он ходил на охоту раза три-четыре — не более. Причем со времени последней вылазки благополучно минуло шесть лет. Промерзнув тогда двое суток на озере, он подранил чирка, который то ли упал далеко в воду, то ли затерялся в камышах. Одним словом, неудобный сверток — к гильзам незаметно добавилась банка пороха и дробь — лишь обременял руки, ничего не обещая душе.
Гуров уже ожидал на скамейке, дымя сигаретой и печально поглядывая на очередь за пирожками. На покупку, которую Люсин деликатно отодвинул подальше, он не обратил никакого внимания.
— Напрасно вы не согласились навестить нас, Владимир Константинович,
— упрекнул он. — Могли бы пообедать вместе. У нас, между прочим, недурно кормят.
— Едал я за прокурорскими столами. — Люсин не удержался и чихнул на выкатившееся из-за крыш солнышко. — Больно уж захотелось на свежем воздухе посидеть.
Гуров покосился на него и скептически хмыкнул.
— Есть новости?
— Все новости у вас, Борис Платонович.
— Тогда у нас с вами не густо… Проверили мы Солдатенкову.
— Ну и как?
— Вроде была на Шатуре в те дни.
— Вроде?
— Нет, действительно была. Старуху там знают. Выехала утром двенадцатого, отбыла шестнадцатого. Ее даже провожали какие-то дальние родственники. Но чистого алиби не получается. Знаете, чем она занималась? Целыми днями по лесам-болотам бродила. Якобы за травами.
— Вы так говорите, Борис Платонович, словно у вас есть веские основания подозревать Аглаю Степановну. Не думаете же вы, в самом деле, что она под видом лесной прогулки тайно, причем с самой неблаговидной целью, возвратилась домой?
— Нет, не думаю. Однако стопроцентного алиби у нее нет. Это факт. Если желаете, можете иронизировать дальше.
— Скажите откровенно, Борис Платонович, вам что-нибудь не нравится в ее поведении? Я, например, обожаю таких старух. В них есть настоящее, понимаете? От языческой тайны земли, от материнской силы природы.
— Вот видите, какие мы разные люди. — Гуров нетерпеливо дрожащими пальцами выцарапал из смятой пачки новую сигарету и прикурил от окурка. — Вам нравится, а мне нет. Меня настораживает, что старики, знающие Солдатенкову, пусть полушутя, но называют ее ведьмой. И судимость, как вы понимаете, не приводит меня в особый восторг.
— Судимость? — насторожился Люсин. — Это уже новость! А за что?
— В связи с прерыванием беременности… В сорок шестом году. Вы в своих языческих восторгах попали в цвет.
— Далече копнули, — усмехнулся Люсин.
— Далече не далече, а все-таки штрих! Но и это не все. Куда интереснее представляется мне запись, относящаяся к Солдатенковой, в завещании Солитова.
— Вы нашли завещание? — Люсин с невольным уважением взглянул на следователя. — Ну и ну! У меня даже мысль в эту сторону не лежала.
— А у меня лежала, и именно в эту сторону, — порозовев от скрытого торжества, подчеркнул Гуров. — Согласно завещанию Солитова, депонированному в городской нотариальной конторе, дача в случае смерти завещателя переходит в полную собственность гражданки Солдатенковой. И часть денег тоже. С его личного счета в поселковой сберкассе. Есть и доверенность вкладчика на ее имя. Сумма, положенная на вторую сберкнижку в сберкассе по месту основного жительства, завещана дочери. Такие дела…
— Поздравляю, Борис Платонович. Быстрота и натиск. Гроссмейстерский стиль.
— Чего уж, — Гуров устало поморщился. — Помните, как у этих АББА? «Мани, мани, мани…» И немалые, должен вам сказать.
— Ничего удивительного. Профессор, завкафедрой… У него десятки внедренных изобретений, запатентованных лекарств.
— Лекарств? — Гуров заинтересованно поднял бровь. — Ах да, я и забыл! Конечно… Эту линию придется отработать как следует. Тут тоже далеко не все так просто, как кажется. Я не Солитова, конечно, имею в виду. Что с него взять? Он весь как на ладони. Эксцентричный, доверчивый человек.
— А вы не сгущаете краски? — Невольно отдавая должное профессиональному мастерству следователя, Люсин внутренне ощетинился. Оценивая факты, которые можно истолковать в любую сторону, Гуров безапелляционно раздавал ярлыки, не утруждая себя поиском альтернативных решений. Годы неизбежно разрушают юношеский максимализм, сглаживая остроту эмоциональных всплесков. Однако опасное поветрие подозревать всех и каждого счастливо минуло Владимира Константиновича. Как и прежде, ему глубоко претил механистично выборочный подход к людям. За ним частенько угадывалась нравственная слепота. — Приглядитесь поближе к Аглае Степановне. Не тянет она на роль злого гения, никак не тянет, — посоветовал он.
— Тянет не тянет… Что за терминология, батенька? — Гуров настороженно подобрался. — Я ведь к внутренним голосам не прислушиваюсь, потому как это чушь собачья — внутренний голос. Я факты исследую, а факты
— вещь упрямая. Думаете, я по одним сберкассам шастал? Ан нет! Я и в аптекоуправлении успел побывать.
— Интересно, — протянул Люсин, не понимая, куда клонит собеседник.
— А вы как думали? Кое-чего поднабрался у специалистов по фитотерапии. Не интересовались такой наукой?
— Почему не интересовался? Как раз сейчас читаю Максимовича-Амбодика. Причем с увлечением.
— Значит, идем параллельным курсом, — удовлетворенно потер руки Гуров. — Думаю, будет навар.
— Рано или поздно, — подал выжидательную реплику Люсин. — И что же вы узнали в аптекоуправлении?
— О, прелюбопытные вещи! — Гуров достал из внутреннего кармана сложенную вдоль школьную тетрадку. — Мне, понимаете, стало вдруг интересно, почему наша уважаемая Аглая Степановна выбрала для своей, так сказать, командировочки именно этот период, а не какой-то другой? Улавливаете?
— Улавливаю, — невольно улыбнулся Люсин. Увлеченность следователя была по-своему трогательна. Работал он мастерски. Ни единой ниточки не упускал, всесторонне исследуя алиби. — Надо полагать, нашли что-то особенное против нашей ведуньи?
— Против? Не знаю, — нервно передернул плечами Гуров. — Это уж как посмотреть. Но вот «за» определенно не нашел… Смотрите, что у нас получается. — Он надел старомодные, подлатанные проволочкой очки и раскрыл тетрадку. — Всякое лекарственное растение содержит в себе одно или несколько действующих начал. Так? Иногда эти целебные свойства бывают присущи всему растению, но чаще активные вещества сосредоточиваются только в определенных его частях: цветке, семенах, листьях, корневище. Согласны?
— Полностью вам доверяю, Борис Платонович.
— Не мне — науке. Я только законспектировал показания экспертов… Переходим, однако, к главному. Эффективность действующих начал, содержащихся в лекарственных травах, — прошу сосредоточить на этом внимание, — не одинакова в различные периоды роста и сильно колеблется в зависимости от сезона. Поэтому время сбора приурочивается к моменту наибольшего содержания целебных соков.
— Я вас от души поздравляю, Борис Платонович!
— Нет, погодите! — С рьяностью неофита Гуров спешил обнародовать обретенную истину. — Тут не только общие рассуждения. Тут, можно сказать, конкретно! — Он торжествующе погрозил пальцем. — Так, например, если в дело идет все растение целиком, то сбор приурочивают к началу цветения. Тогда же заготавливают и растения, у которых наиболее активна надземная часть или, говоря попросту, травы. Семена и плоды собирают в период их полного созревания, кору — весной, когда пробуждается сокодвижение, корни — преимущественно поздней осенью.
— Прямо календарь! — прокомментировал Люсин.
— Мало сказать! — хитро прищурился Гуров. — Учитываются и синоптические особенности. В частности, сбор надземных частей растений, в особенности цветков, производится исключительно в сухую погоду и по сходе росы, иначе все сгниет к чертовой матери или саморазогреется от всяких там микробов. — Он отер лоб изжеванным платком и бережно спрятал тетрадь. — Короче говоря, Владимир Константинович, я задался вопросом: что именно надеялась собрать Солдатенкова в середине августа, когда многие травы уже отцвели, семена перезрели, а корни еще не нагуляли веса? Ей что, в окрестных лесах стало тесно? Или места на участке не хватило? В чем дело, я вас спрашиваю?
— Притом все эти дни шли дожди, — со вздохом заключил Люсин, разматывая клубок причин и следствий. — Ваши подозрения обретают серьезную почву.
— С дождями как раз неувязочка, — досадливо цыкнул Гуров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Придет время, скажем, — пообещал Люсин. — А пока я бы хотел переписать заголовки некоторых книг. Может пригодиться.
За окном, зияющим острозубыми, выгнутыми, как парус, осколками, наливалась синью вечереющая даль.
Оставляя без внимания справочники и монографии по специальности, охватывающие чуть ли не все ответвления необозримой химической науки, Владимир Константинович сосредоточил внимание на старинных изданиях, отсвечивающих золотым тиснением кожаных корешков. Вместе с фотокопиями у него получилось около двухсот наименований.
Судя по всему, Георгий Мартынович Солитов был широко и всесторонне образованным человеком. Лишь с помощью его рукописных пометок Люсину удалось кое-как выполнить поставленную задачу. И немудрено, потому что китайские иероглифы, равно как санскритские и тибетские буквы, оставались для него тайной за семью печатями. Как, впрочем, и для подавляющего большинства людей. Не исключено, что и сам Солитов не владел редкими восточными языками и пользовался услугами переводчиков. Но как бы там ни было, а его комментарии, выполненные бисерным каллиграфическим почерком, обильно уснащали фотокопии рукописей: знаменитой «Бэн-цао-ган-му"note 1 Ли Шичженя, древнеиндийской «Яджур-веды"note 2, тибетской «Жуд-ши"note 3.
С рукописью Диоскорида, отснятой со средневекового пергамента, разобраться было куда легче. Это название Люсин перевел на свой страх и риск как «Лекарственные вещества». Сумел разобраться он и с книгами Раймунда Луллия, Теофраста Бомбаста Парацельса фон Гогенхейма, Альберта Великого и Николая Фламеля, иногда писавшего, к радости неопытного переводчика, по-французски. Что же касается «Изборника Великого князя Святослава Ярославовича», переписанного в 1073 году с болгарского свитка, то с ним Владимир Константинович разделался, что называется, шутя.
Изданную в 1789 году в России книгу «Врачебное веществословие, или Описание целительных растений, во врачестве употребляемых» он даже решил включить в список для временного изъятия. Ведь именно это, составленное все тем же Максимовичем-Амбодиком сочинение, буквально раскрытое наугад, дало ключ к пониманию малознакомого старшему оперуполномоченному МУРа слова «вертоград». Узнав, что загадочный вертоград означает и сад, и огород, и одновременно травник, Люсин не только уяснил существо одноименного труда, переведенного в семнадцатом веке Николаем Булевым, но и нашел единственно подходящее определение для ботанических изысканий Георгия Мартыновича. Огороженный дощатым забором земельный участок, где произрастали зелейные коренья и травы, столь поразившие люсинское воображение, и был самый что ни на есть доподлинный вертоград.
— На дворе уже ночь, поди, и ветер поднялся, — заметил Борис Платонович.
— Ветер? — не понял Люсин, возвращаясь из своего далека. — Какой еще ветер?
— А вы посидите здесь часик-другой, тогда узнаете, — желчно поежился Гуров. — Ишь задувает…
— Задувает, говорите? — Люсин задумчиво закусил губу. — Аглая Степановна, голубушка. — Просветленный внезапной догадкой, он подступил к старой домоправительнице: — Как говорится, не в службу, а в дружбу, откройте-ка на минуточку входную дверь.
— Это еще зачем? — Она не двинулась с места.
Остальные — кто недоуменно, кто, словно прислушиваясь к чему-то, — уставились на него.
— Ну пожалуйста, бабушка…
— Ведь не отвяжется, будь ты неладен!
Она тяжело поднялась и зашаркала к выходу. В наступившей настороженной тишине было слышно, как звякнуло в сенях неловко задетое ведро. Затем заскрежетал засов и ржаво заскрипели давно не смазанные петли. И тут же холодный порыв из окна подхватил с таким трудом разложенные бумаги, закружил их вокруг печи, отозвавшейся утробным урчанием. Распахнутая дверь подалась и вдруг захлопнулась с пушечным выстрелом, прокатившимся по всему дому.
— Вот вам и первый ответ, — сказал Люсин, отмыкая защелкнувшийся при ударе замок. — Спасибо тебе, Степановна! Можно закрыть.
Глава третья. БОЛОТНОЕ ЗЕЛЬЕ
Условившись встретиться с Гуровым на «нейтральной почве» — возле ЦУМа, Люсин заглянул в охотничий магазин на Неглинной, где и приобрел полсотни дефицитных латунных гильз калибра тридцать восемь к своему бельгийскому ружьецу. Забирая у продавщицы мелодично позвякивающую картонную коробку, он мысленно выругал себя за бездумную импульсивность, ибо патроны да и само ружье были ему совершенно без надобности. За всю жизнь он ходил на охоту раза три-четыре — не более. Причем со времени последней вылазки благополучно минуло шесть лет. Промерзнув тогда двое суток на озере, он подранил чирка, который то ли упал далеко в воду, то ли затерялся в камышах. Одним словом, неудобный сверток — к гильзам незаметно добавилась банка пороха и дробь — лишь обременял руки, ничего не обещая душе.
Гуров уже ожидал на скамейке, дымя сигаретой и печально поглядывая на очередь за пирожками. На покупку, которую Люсин деликатно отодвинул подальше, он не обратил никакого внимания.
— Напрасно вы не согласились навестить нас, Владимир Константинович,
— упрекнул он. — Могли бы пообедать вместе. У нас, между прочим, недурно кормят.
— Едал я за прокурорскими столами. — Люсин не удержался и чихнул на выкатившееся из-за крыш солнышко. — Больно уж захотелось на свежем воздухе посидеть.
Гуров покосился на него и скептически хмыкнул.
— Есть новости?
— Все новости у вас, Борис Платонович.
— Тогда у нас с вами не густо… Проверили мы Солдатенкову.
— Ну и как?
— Вроде была на Шатуре в те дни.
— Вроде?
— Нет, действительно была. Старуху там знают. Выехала утром двенадцатого, отбыла шестнадцатого. Ее даже провожали какие-то дальние родственники. Но чистого алиби не получается. Знаете, чем она занималась? Целыми днями по лесам-болотам бродила. Якобы за травами.
— Вы так говорите, Борис Платонович, словно у вас есть веские основания подозревать Аглаю Степановну. Не думаете же вы, в самом деле, что она под видом лесной прогулки тайно, причем с самой неблаговидной целью, возвратилась домой?
— Нет, не думаю. Однако стопроцентного алиби у нее нет. Это факт. Если желаете, можете иронизировать дальше.
— Скажите откровенно, Борис Платонович, вам что-нибудь не нравится в ее поведении? Я, например, обожаю таких старух. В них есть настоящее, понимаете? От языческой тайны земли, от материнской силы природы.
— Вот видите, какие мы разные люди. — Гуров нетерпеливо дрожащими пальцами выцарапал из смятой пачки новую сигарету и прикурил от окурка. — Вам нравится, а мне нет. Меня настораживает, что старики, знающие Солдатенкову, пусть полушутя, но называют ее ведьмой. И судимость, как вы понимаете, не приводит меня в особый восторг.
— Судимость? — насторожился Люсин. — Это уже новость! А за что?
— В связи с прерыванием беременности… В сорок шестом году. Вы в своих языческих восторгах попали в цвет.
— Далече копнули, — усмехнулся Люсин.
— Далече не далече, а все-таки штрих! Но и это не все. Куда интереснее представляется мне запись, относящаяся к Солдатенковой, в завещании Солитова.
— Вы нашли завещание? — Люсин с невольным уважением взглянул на следователя. — Ну и ну! У меня даже мысль в эту сторону не лежала.
— А у меня лежала, и именно в эту сторону, — порозовев от скрытого торжества, подчеркнул Гуров. — Согласно завещанию Солитова, депонированному в городской нотариальной конторе, дача в случае смерти завещателя переходит в полную собственность гражданки Солдатенковой. И часть денег тоже. С его личного счета в поселковой сберкассе. Есть и доверенность вкладчика на ее имя. Сумма, положенная на вторую сберкнижку в сберкассе по месту основного жительства, завещана дочери. Такие дела…
— Поздравляю, Борис Платонович. Быстрота и натиск. Гроссмейстерский стиль.
— Чего уж, — Гуров устало поморщился. — Помните, как у этих АББА? «Мани, мани, мани…» И немалые, должен вам сказать.
— Ничего удивительного. Профессор, завкафедрой… У него десятки внедренных изобретений, запатентованных лекарств.
— Лекарств? — Гуров заинтересованно поднял бровь. — Ах да, я и забыл! Конечно… Эту линию придется отработать как следует. Тут тоже далеко не все так просто, как кажется. Я не Солитова, конечно, имею в виду. Что с него взять? Он весь как на ладони. Эксцентричный, доверчивый человек.
— А вы не сгущаете краски? — Невольно отдавая должное профессиональному мастерству следователя, Люсин внутренне ощетинился. Оценивая факты, которые можно истолковать в любую сторону, Гуров безапелляционно раздавал ярлыки, не утруждая себя поиском альтернативных решений. Годы неизбежно разрушают юношеский максимализм, сглаживая остроту эмоциональных всплесков. Однако опасное поветрие подозревать всех и каждого счастливо минуло Владимира Константиновича. Как и прежде, ему глубоко претил механистично выборочный подход к людям. За ним частенько угадывалась нравственная слепота. — Приглядитесь поближе к Аглае Степановне. Не тянет она на роль злого гения, никак не тянет, — посоветовал он.
— Тянет не тянет… Что за терминология, батенька? — Гуров настороженно подобрался. — Я ведь к внутренним голосам не прислушиваюсь, потому как это чушь собачья — внутренний голос. Я факты исследую, а факты
— вещь упрямая. Думаете, я по одним сберкассам шастал? Ан нет! Я и в аптекоуправлении успел побывать.
— Интересно, — протянул Люсин, не понимая, куда клонит собеседник.
— А вы как думали? Кое-чего поднабрался у специалистов по фитотерапии. Не интересовались такой наукой?
— Почему не интересовался? Как раз сейчас читаю Максимовича-Амбодика. Причем с увлечением.
— Значит, идем параллельным курсом, — удовлетворенно потер руки Гуров. — Думаю, будет навар.
— Рано или поздно, — подал выжидательную реплику Люсин. — И что же вы узнали в аптекоуправлении?
— О, прелюбопытные вещи! — Гуров достал из внутреннего кармана сложенную вдоль школьную тетрадку. — Мне, понимаете, стало вдруг интересно, почему наша уважаемая Аглая Степановна выбрала для своей, так сказать, командировочки именно этот период, а не какой-то другой? Улавливаете?
— Улавливаю, — невольно улыбнулся Люсин. Увлеченность следователя была по-своему трогательна. Работал он мастерски. Ни единой ниточки не упускал, всесторонне исследуя алиби. — Надо полагать, нашли что-то особенное против нашей ведуньи?
— Против? Не знаю, — нервно передернул плечами Гуров. — Это уж как посмотреть. Но вот «за» определенно не нашел… Смотрите, что у нас получается. — Он надел старомодные, подлатанные проволочкой очки и раскрыл тетрадку. — Всякое лекарственное растение содержит в себе одно или несколько действующих начал. Так? Иногда эти целебные свойства бывают присущи всему растению, но чаще активные вещества сосредоточиваются только в определенных его частях: цветке, семенах, листьях, корневище. Согласны?
— Полностью вам доверяю, Борис Платонович.
— Не мне — науке. Я только законспектировал показания экспертов… Переходим, однако, к главному. Эффективность действующих начал, содержащихся в лекарственных травах, — прошу сосредоточить на этом внимание, — не одинакова в различные периоды роста и сильно колеблется в зависимости от сезона. Поэтому время сбора приурочивается к моменту наибольшего содержания целебных соков.
— Я вас от души поздравляю, Борис Платонович!
— Нет, погодите! — С рьяностью неофита Гуров спешил обнародовать обретенную истину. — Тут не только общие рассуждения. Тут, можно сказать, конкретно! — Он торжествующе погрозил пальцем. — Так, например, если в дело идет все растение целиком, то сбор приурочивают к началу цветения. Тогда же заготавливают и растения, у которых наиболее активна надземная часть или, говоря попросту, травы. Семена и плоды собирают в период их полного созревания, кору — весной, когда пробуждается сокодвижение, корни — преимущественно поздней осенью.
— Прямо календарь! — прокомментировал Люсин.
— Мало сказать! — хитро прищурился Гуров. — Учитываются и синоптические особенности. В частности, сбор надземных частей растений, в особенности цветков, производится исключительно в сухую погоду и по сходе росы, иначе все сгниет к чертовой матери или саморазогреется от всяких там микробов. — Он отер лоб изжеванным платком и бережно спрятал тетрадь. — Короче говоря, Владимир Константинович, я задался вопросом: что именно надеялась собрать Солдатенкова в середине августа, когда многие травы уже отцвели, семена перезрели, а корни еще не нагуляли веса? Ей что, в окрестных лесах стало тесно? Или места на участке не хватило? В чем дело, я вас спрашиваю?
— Притом все эти дни шли дожди, — со вздохом заключил Люсин, разматывая клубок причин и следствий. — Ваши подозрения обретают серьезную почву.
— С дождями как раз неувязочка, — досадливо цыкнул Гуров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59