Он знал свой мозговой «портрет» так же хорошо, как художник знает цвет своих глаз.
Пеллеас Антор не сказал ни слова, когда Дарелл поднялся с кресла. Молодой человек быстро пробежал глазами результаты девяти записей – так делают только те, кто знает, что означает самая малая малость.
– Теперь вы, если не возражаете, доктор Семик.
Старчески-желтоватое лицо Семика напряглось. Электроэнцефалография была наукой, о которой он знал маловато. Но он догадывался, что бесстрастный прибор покажет именно то, чего ему меньше всего хотелось, – его старость. Что он стар внешне – это было видно всякому, но «портрет» волновой активности мозга мог показать, что и ум его состарился вместе с телом. Он с неприязнью предчувствовал предстоящее вторжение за последнюю линию обороны – в его сознание.
Пеллеас приладил электроды. Весь процесс, разумеется, от начала до конца не причинял обследуемому никаких неприятных ощущений.
Затем настала очередь Турбора, который все пятнадцать минут сидел спокойно, не шелохнувшись, а затем – черед Мунна, который все время, пока шло исследование, так ворочал глазами, будто и впрямь хотел просверлить взглядом дырочку в затылке и подсмотреть, что происходит на экране.
– Ну а теперь… – начал доктор Дарелл, когда все было закончено.
– Ну а теперь, – извиняющимся тоном прервал его Антор, – простите меня, доктор, но в доме есть еще один человек.
Дарелл, нахмурясь, спросил:
– Моя дочь?
– Да. Как вы помните, я настоял, чтобы она осталась дома.
– Неужели для того, чтобы ее обследовать? Господи, зачем?
– Я не могу иначе.
Дарелл недоуменно пожал плечами, вышел и поднялся по лестнице на верхний этаж. Будучи заранее предупреждена, Аркадия успела спрятать приемник и послушно последовала за отцом. Это было первое в ее жизни электроэнцефалографическое исследование – исключая то, что было проведено в раннем детстве для идентификации и регистрации.
– А посмотреть можно? – спросила она, показывая на ленту бумаги.
– Ты все равно ничего не поймешь, Аркадия. И потом, тебе спать пора.
– Да, пора, – притворно зевая, произнесла она. – Всем доброй ночи.
Она стрелой взбежала по лестнице и, наспех раздевшись, забралась в кровать. Прильнув к собранному руками несчастного Алинтуса приемнику, она чувствовала себя героиней шпионского библиофильма. Азарт игры все больше овладевал ею.
Первые после возвращения слова, услышанные ею, принадлежали Автору, который сказал:
– Результаты всех исследований, джентльмены, удовлетворительны. И у девочки тоже.
– У девочки! – зло передразнила его Аркадия и мысленно плюнула ему в физиономию.
Наконец Антор раскрыл свой портфель и вынул оттуда несколько листков с результатами электроэнцефалографических исследований. Это были, естественно, копии, и закрывался портфель не совсем обычным способом. Попади ключ от него в чужие руки, все листки внутри портфеля моментально превратились бы в горстку пепла. В том случае, если ключ поворачивал владелец портфеля, его содержимое сохранялось в течение получаса, а потом окислялось и превращалось в пепел, как и в первом случае.
Ну а пока все было цело и невредимо, Антор поторопился начать объяснения:
– Здесь у меня электроэнцефалограммы отдельных второстепенных лиц из администрации Анакреона. А вот это – электроэнцефалограмма психолога из Локрийского Университета, а вот это – промышленника из Сивенны. Ну и еще кое-кого.
Все сгрудились вокруг стола. Для всех, кроме Дарелла, электроэнцефалограммы выглядели всего лишь странными, замысловатыми закорючками. Для него это были крики миллионов внятных голосов.
Антор тихо проговорил:
– Обратите внимание, доктор Дарелл, на вот этот участок утолщения во вторичном Тау-ритме лобной доли – он имеется на всех записях. Не желаете воспользоваться Аналитическим Правилом, чтобы проверить результаты, сэр?
Аналитическое Правило можно отдаленно сравнить – примерно, как небоскреб с хижиной – с той детской игрушкой, что называется Правилом логарифмического скольжения. Дарелл прекрасно знал это Правило и пользовался им давным-давно. Он быстро набросал на листке ряд цифр, и оказалось, как и утверждал Антор, что вместо четких колебаний ритма, которые должны были наблюдаться в норме на этом участке энцефалограммы, действительно имело место явное выравнивание ломаной линии.
– Как бы вы это объяснили, доктор Дарелл?
– Не уверен… Теоретически – просто не представляю себе возможности такой картины. Даже в случаях амнезии наблюдается лишь частичное подавление колебаний, но никак не полное их исчезновение. Грубое хирургическое вмешательство, может быть?
– Ну, конечно, словно что-то вырезано! – нетерпеливо вскричал Антор. – Однако отнюдь не в физическом смысле. Знаете, такое было бы под силу Мулу. Он мог бы подавить полностью способность к проявлению какой-то определенной эмоции, и в результате образовалось бы вот такое Плато. Или…
– Или это дело рук Второй Академии. Так? – медленно улыбаясь, проговорил Турбор.
Вопрос был риторический.
– И что же навело вас на подозрения, м-мистер Антор? – спросил Мунн.
– Не меня. Доктора Кляйзе. Он собирал энцефалограммы, как полиция собирает отпечатки пальцев, но по другому принципу. Те коллекционируют преступников, а он собирал энцефалограммы деятелей науки, правительственных шишек и бизнесменов. Видите ли, это ведь совершенно очевидно: если Вторая Академия управляет течением истории Галактики – нашей с вами истории, – они должны это делать осторожно, с минимумом внешних проявлений. Если они воздействуют на умы, а они должны это делать, – то они прежде всего воздействуют на умы людей, имеющих влияние – в науке, промышленности, политике. Именно на таких людей и обратил внимание доктор Кляйзе.
– Но, – возразил Мунн, – есть ли ка-акая-то взаимосвязь? Как ведут себя эти люди – те, у которых на-аблюдается вот такое, как вы сказали, Плато? Может быть, это совершенно но-ормальное явление?
Он отчаянно искал поддержки в глазах остальных, но, увы, не нашел.
– Давайте послушаем доктора Дарелла, – предложил Антор. – Спросите у него, сколько раз он встречался с этим явлением при проведении собственных исследований и в научной литературе. А потом спросите его, какова вероятность обнаружения этого феномена на тысячу случаев в той популяции, которую выделил доктор Кляйзе.
– Полагаю, нет никаких оснований сомневаться, что тут мы имеем дело с внедрением искусственного менталитета, – задумчиво проговорил Дарелл. – Эти люди «обработаны». Должен сознаться, я это, в некотором роде, подозревал.
– Я знаю, доктор Дарелл, – неожиданно резко сказал Антор. – Я знаю, что вы когда-то сотрудничали с доктором Кляйзе. И мне хотелось бы узнать, почему вы прервали сотрудничество с ним.
Казалось бы, никакой особой враждебности в этом вопросе не прозвучало, тем не менее после него наступила тягостная пауза.
Дарелл, обведя взглядом всех присутствующих, ответил:
– Прервал, потому что понял, что борьба, которую затеял Кляйзе, бесполезна. Он пытался вступить в единоборство с соперником, который был ему не по силам, Он обнаружил то, что мы оба ожидали обнаружить – что мы сами себе не хозяева. Это было то, чего мне знать не хотелось! У меня, в конце концов, было чувство собственного достоинства. Мне было приятно сознавать, что наша Академия – хозяин некоей собственной общей души, что наши праотцы прожили жизнь не зря. Я думал, что самое легкое – просто отвернуться и уйти и ждать, пока я сам не уверюсь во всем. Мое положение в научном мире меня не беспокоило – жизнь моя была материально устроена. Та пенсия, которую правительство назначило нашей семье в честь заслуг моей покойной матери, вполне обеспечивала безбедное существование, тем более что мои запросы всегда были невелики. Чтобы не страдать от безделья, у меня была домашняя лаборатория, и в один прекрасный день жизнь моя подошла бы к концу, так я думал, а потом… потом Кляйзе умер.
Семик неловко улыбнулся и проговорил:
– Кстати – о Кляйзе. Я про него ничего не знаю. Как он умер?
Вмешался Антор:
– Он умер. Он знал, что умрет. За полгода до смерти он сказал мне, что подошел вплотную к…
– А теперь вплотную к этому подошли мы , – проговорил Мунн. У него пересохло в горле от волнения.
– Да! – отрезал Антор. – Собственно, в этом нет ничего нового. Мы все были к этому слишком близко. Я – ученик доктора Кляйзе, доктор Дарелл – его бывший коллега. Джоуль Турбор объявил во всеуслышание по всем каналам телевидения об опасности нашей слепой веры в спасительную десницу Второй Академии и делал это не раз, пока правительство не заткнуло ему рот – кстати сказать, не без активного участия организации, субсидируемой мощным финансистом, на электроэнцефалограмме которого отчетливо прослеживается «Плато обработки». Хомир Мунн – обладатель крупнейшей домашней коллекции «Мулианы» – позволю себе так назвать всю литературу, посвященную Мулу. Вы, уважаемый Мунн опубликовали ряд статей, содержащих ваши мысли о природе и действиях Второй Академии. Доктор Семик внес уникальный вклад в математическое обоснование электроэнцефалографических исследований, хотя, скорее всего, и не полагал, что его данные могут быть интерпретированы таким образом.
Семик вытаращил глаза и выдохнул:
– Нет, нет, молодой человек, вы ошибаетесь! Я занимался анализом интрануклеарной кинетики – проблемой n-телец, если точнее. В энцефалографии я полный профан!
– И тем не менее ваши данные используются в электроневрологии, и весьма успешно. Таким образом, наше положение нам должно быть ясно. Правительство, разумеется, ничего сделать не может. Я не в курсе относительно того, насколько мэр и остальные представители администрации осознают серьезность проблемы. Но зато я знаю другое: нам, пятерым, нечего терять, а обрести мы можем многое. Всякие новые знания будут помогать нам двигаться в нужном направлении, Сейчас – только начало, как вы, надеюсь, понимаете.
– Как вы оцениваете степень проникновения Второй Академии в нашу жизнь? – поинтересовался Турбор. – Насколько оно глубоко?
– Не знаю. Пока могу ответить только приблизительно. Все факты проникновения пока отмечаются в пограничных мирах. Столичный мир, возможно, пока и не затронут, хотя наверняка утверждать нельзя – именно поэтому я и обследовал вас. Вы были под особым подозрением, доктор Дарелл, поскольку вы прекратили сотрудничество с Кляйзе. Вы знаете, он не мог вам этого простить. Честно говоря, я думал, что вас подкупила Вторая Академия, но Кляйзе утверждал, что вы просто-напросто струсили. Вы должны простить меня, доктор Дарелл. Все это я говорю не для того, чтобы вас обидеть, а исключительно затем, чтобы прояснить мою собственную позицию. Мне кажется, я вас понимаю, и, если это действительно была трусость, я бы вас простил.
Прежде чем ответить, Дарелл глубоко вздохнул.
– Да, я сбежал! Называйте это как хотите – трусостью, малодушием. Я пытался сохранить с Кляйзе дружеские отношения, но он мне не писал и не звонил, только вот прислал вашу энцефалограмму, а это было всего за неделю до его кончины…
– П-простите, ч-что я вмешиваюсь, – проговорил Хомир Мунн, покрывшись лихорадочным румянцем, – н-но я ка-ак-то плохо п-представляю себе, чем мы со-обственно за-анимаемся. Если м-мы бу-удем все говорить и г-говорить, то м-ы-ы просто п-презренная ш-шайка к-к-конспираторов, и все. Но с дру-угой стороны, не-епонятно, что же мы-ы можем п-предпринять? Все это к-ак-то по-детски. М-мозговые во-олны, м-мумбо-юмбо и всякое та-акое. Де-елать-то ч-что?
Глаза Антора загорелись.
– Есть что делать! Нам нужно как можно больше информации о Второй Академии. Это – дело первейшей необходимости. Мул посвятил поиску этой информации первые пять лет своего правления и потерпел фиаско – или нам так внушили. А потом что – перестал искать? Почему? Потому что преуспел – или потому что потерпел провал?
– С-снова одни с-слова… – разочарованно протянул Мунн. – Ка-ак м-мы можем это у-узнать?
– Поймете, если выслушаете меня до конца. Столица Мула была на Калгане. Калган не был частью сферы торгового влияния Академии до воцарения Мула, не является таковой и сейчас. В настоящее время на Калгане правит человек по имени Стеттин, если только завтра там не грянет очередной дворцовый переворот. Стеттин именует себя Первым Гражданином Галактики и считает себя преемником Мула. Если в этом мире есть какая-то традиция, то она зиждется на сверхчеловечности Мула, и традиция эта там здорово укрепилась. В итоге, прежняя цитадель Мула – его дворец – сохраняется как реликвия. Посторонних туда не пускают, внутри ни к чему не прикасаются.
– Ну?
– А почему, а? В такие времена ничего не бывает без причины. Что если дворец Мула сохраняется в неприкосновенности не только из-за суеверия? Что если Вторая Академия так все обставила? Что если там хранятся записи Мула – итог его пятилетних поисков?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35