ни единому его слову она не верит.
– Разумеется, так и будет! – сказала Айз Седай и отвернулась от Мэта. Взгляд ее упал на шест в углу, который юноша принес с тренировочного плаца. – Задумал защищаться, Мэт? Но у нас ты в такой же безопасности, какую мог бы найти в любом другом месте. Только охраняем мы тебя получше.
– Уж это мне известно, Айз Седай. очень хорошо
известно!
Анайя ушла. А Мэт хмуро глядел на дверь: удалось ли
ему хоть в чем-то убедить Айз Седай?
Уже наступил вечер, когда Мэт вышел из своей комнаты. В надежде больше никогда туда не возвращаться. Небо окрашивалось пурпуром, а на западе солнце, склоняясь к закату, расцвечивало облака всеми оттенками красного. Мэт повесил на плечо найденную во время одной из прежних вылазок большую кожаную суму, битком набитую хлебом, сыром и фруктами, которые успел припасти, и накинул плащ. Глянул в зеркало и понял: скрыть то, что он хотел, не получится. Взяв со своей кровати одеяло, он связал остальную одежду в узелок и вскинул его на плечо. Шест сойдет за дорожный посох. Никаких своих вещей Мэт в комнате не оставил. Мелкие вещи разместились в карманах куртки, а самое важное он уложил в поясной кошель. В нем хранились грамота Престол Амерлин, письмо Илэйн и его стаканчики с игральными костями.
Выбираясь из лабиринтов Башни, он заметил нескольких Айз Седай, а некоторые из них и его заприметили, но только повели бровью или глянули вслед, заговорить с ним никто не заговорил. Одной из увидевших его Айз Седай была Анайя. Она лукаво улыбнулась ему, удрученно покачивая головой. В ответ Мэт пожал плечами и слабо улыбнулся, напустив на себя самый виноватый вид, какой только сумел, и она прошла мимо него молча, продолжая качать головой. Стражники, стоявшие на посту у ворот Башни, молча проводили Мэта скучающими взглядами.
Но лишь в ту минуту, когда он пересек широкую площадь и ступил на брусчатку городской улицы, в груди Мэта стало наконец вздохами подниматься чувство радости. Да, радости и торжества. Если не можешь скрыть свои намерения от врагов, поступай так, чтобы тебя считали дураком. Тогда они будут стоять вокруг и ждать, когда же ты наконец брякнешься в грязь и расквасишь себе физиономию… Видевшие меня Айз Седай сейчас ждут, что обратно меня приволокут стражники. Но я не возвращусь и к завтрашнему утру, вот тогда они и бросятся на поиски. Поначалу искать будут не особенно ревностно, думая, будто я схоронился в городе, залег в какую-то нору. До них не скоро дойдет то, что я улизнул из города, кролик к тому дню успеет сплавиться далеко-далеко вниз по реке…
С ощущением светлой легкости на сердце, которой он, как ему казалось, не испытывал несколько лет, Мэт зашагал к гавани, откуда суда отплывали в сторону Тира и городков по берегам реки Эринин. Мэт бодренько напевал песенку "Мы снова за границей". Но плыть так далеко, до Тира, ему, разумеется, не надо. Арингилл, город, где Мэт собирался сойти на берег, чтобы продолжить путь до Кэймлина, стоял в среднем течении реки.
Я доставлю ваше проклятое письмецо куда надо. И вообще, как она смеет так думать! Считать, будто я. сказав, что довезу письмо, не исполню обещанного! Я доставлю это проклятое письмо – даже ценой своей жизни!
Сумерки уже опускались на Тар Валон, но света было еще довольно, чтобы украсить волшебными бликами фантастические городские строения и необычные силуэты башен, соединенных мостами на высоте в сотню шагов. Люди все еще разгуливали по улицам, и одежды горожан были столь разнообразны, что Мэту почудилось, будто в Тар Валоне собрались представители всех государств мира. Фонарщики со своими подручными поднимались по лестницам к верхушкам фонарных столбов, и над центральными улицами города восходил свет фонарей. Но в той части Тар Валона, куда направлялся Мэт, светились лишь окна домов. Великолепные дворцы и величественные башни города возвели огир, новые же улицы и переулки выросли благодаря человеческому труду. Правда, слово новые иной раз относилось к зданию двухтысячелетнего возраста. На окраинах, ближе к Южной Гавани, строители– люди пытались если не повторить фантастическое искусство огир, то хотя бы подражать легендарным зодчим. Здесь фасады таверн и прочих злачных мест, где кутили моряки, были украшены такой же изящной резьбой по камню, как особняки и дворцы. В нишах и на куполах зданий сияли мраморные статуи, карнизы там и тут сплошь покрывали гипсовые узоры, а вырубленные из мягкого минерала фризы затейливо украшали витрины портовых лавок и купеческие палаты. Мосты и в новых кварталах арками изгибались над мостовой, но здешние улицы оказались вымощены булыжником, а не базальтовыми плитами, да и многие мосты были сработаны из дерева, не из камня, и вздымались обыкновенно не выше второго этажа ближних домов, а выше четвертого не
взлетали никогда.
Но и на более темных новых улицах жизнь бурлила так же неуемно, как в центре Тар Валона. Все таверны и уютные зальчики гостиниц так и кишели сошедшими с судов торговцами, спорившими с будущими покупателями первоклассных товаров о наличности и процентах;
в беседы вмешивались путешественники, приплывшие по реке Эринин, рыбаки и грузчики, а также одержимые жаждой денег типы, готовые добывать золото и правой рукой, и левой. Музыкальные инструменты: биттерны, способные возопить жалобней, чем выпь, и флейты, и аристократки– арфы, и даже послушные молоточкам цимбалы – переполняли улицы громокипящей музыкой радости. В первой таверне, куда зашел Мэт, вовсю шла игра. Три кучки мужчин, расположившихся на корточках у стены общего зала, громкими возгласами встречали каждый бросок, каждый кувырок костей, приносящие кому-то из них выигрыш, и смеялись над чужими неудачами.
Вообще-то говоря, Мэт намеревался поиграть только с часок, а потом отправиться на поиски подходящего судна. Юноша решил немного пометать кости, чтобы пополнить свой кошелек несколькими монетами, но сразу сорвал куш. Мэт всегда чаще выигрывал, чем проигрывал, в играх между ним и Хурином, да и в Шайнаре случалось так, что шесть или восемь бросков кряду приносили ему выигрыши. Но в нынешний вечер каждый его бросок вел к удаче. Каждый!
Заметив, как прицельно следят за ним соперники, Мэт порадовался, что весьма кстати оставил в кошеле собственные игральные кости. Однако те же острые, озлобленные взгляды побудили удачливого игрока удалиться из таверны от греха подальше. Мэт обнаружил с удивлением:
в кошельке у него побрякивало уже три десятка серебряных марок, у каждого из партнеров он выиграл столько, что никто из них больше не желал его видеть.
Кроме одного – смуглолицего матроса с шапкой курчавых жестких волос. Он оказался из Морского Народа, как услышал Мэт, сразу удивившийся этому факту, – что делает человек из Ата'ан Миэйр в такой дали от моря? Однако моряк последовал за выходившим из гостиницы Мэтом и дальше, по темной улице, настойчиво прося дать ему возможность отыграться. Мэт собирался двинуть прямиком к пристани, ведь тридцать серебряных марок составляли вполне приличную сумму, но смуглолицый продолжал канючить, а у разбогатевшего любителя свободы оставалось еще с полчасика свободного времени, поэтому Мэт уступил и вошел вместе с парнем в первую подвернувшуюся по пути таверну.
И снова Мэт выигрывал, причем все происходило как-то само собой, будто во сне. Юношу словно лихорадка охватила. Мэт переходил из таверны в общий зал постоялого двора, потом в харчевню, опять в таверну и нигде не задерживался так надолго, чтобы успеть вызвать у жертв своей удачи озлобление и ярость. У менялы юноша обратил свое серебро в золото. Мэт играл в "короны", он резался в "пятерки", вступал в игру "девичий позор". Он метал на стол то пять костей, то четыре, а то и три или всего две. Мэт соглашался участвовать в играх, в которых ровно ничего не смыслил, узнавая их правила в ту минуту, когда приседал на корточки в кругу игроков или занимал место у стола. И вновь побеждал! Далеко за полночь смуглолицый моряк, назвавшийся Раабом, пошатываясь от усталости, удалился, обессиленный, опустошенный, но с полным кошельком монет, возвращенных не в игре против Мэта, а через заведомо выигрышные пари, в которых он уверенно делал ставки на своего победителя и спасителя. И снова Мэт завернул к какому-то меняле, а может, и не один раз. Угар победы будто затмил его сознание – точно так же совсем недавно были затянуты облаками его воспоминания о прошлом; но помутившая разум лихорадка азарта вела Мэта к новой игре. И к очередному выигрышу!
А когда Мэт пришел в себя, он уже не знал, сколько часов или лет минуло с той минуты, как он начал играть. Очнулся он от игорного дурмана в таверне, которая вроде называлась "Тремалкинский сплесень", повсюду слоями висел табачный дым, и Мэт смотрел на пять костей. И на обращенных вверх гранях каждой – глубоко вырезанная корона! Большая часть посетителей пила вино и джин, пока из ушей не потечет, но в этот миг постукивание костяшек о стол и возгласы сражающихся за счастье игроков из другой компании, приютившейся в дальнем углу, были без труда заглушены голосом красотки, бодренько запевшей под ритмичное поскакиванье молоточков по цимбалам:
– Потанцуем, девушка с карими глазами! Или ты, красавица, глазки-васильки! Спляшем с той. которую вы мне показали. – Где ж ты, ясноглазая? Ты, моя Кики! Поцелую девушку в черненьких кудряшках! И тебя, красавица, кудри точно рожь! О, тебя лобзаю я. рыжая бедняжка! А моя Кики теперь – где ее возьмешь?
Певунья назвала свою песенку "Вот что он мне говорил". Но Мэт великолепно помнил, что эта мелодия имела другое название – "Потанцуй со мной", а слова были совершенно изменены, но сейчас все его внимание занимали игральные кости.
– И откуда это король снова вылупился?! – пробормотал один из игроков, сидевших на корточках рядом с Мэтом. Король являлся из ладони Мэта уже в пятый раз подряд.
Сейчас Мэт выиграл поставленную против него золотую марку, и в эту минуту его совершенно не беспокоило то обстоятельство, что его собственная монета, чеканенная в Андоре, по весу была солидней иллианской, выложенной на спор его противником. Победитель просто сгреб костяшки в кожаный стаканчик, хорошенько перемешал их, и метнул вновь. Пять корон! Но этого быть не может, о Свет! Никогда нигде никто не выбрасывал фигуру "король" шесть раз кряду. Никто!
– Ну, такую удачу подстроить мог только Темный! – проворчал некий достойный человек. Был он мужиковат и грузен, с черными волосами, завязанными на затылке черной же лентой, плечи тяжелые, лицо в шрамах, а нос не раз пострадал в честной драке.
Не помня себя от гнева, Мэт вскочил, отважно рванул грузного острослова за ворот и вздернул на ноги. Потом толкнул болтуна к стене таверны.
– Не смей говорить такие слова! – прорычал Мэт. – Никогда в жизни не говори!
Мужчина смотрел на него сверху вниз, весьма удивленный – острослов на целую голову возвышался над вспетушившимся Мэтом.
– Да это же просто присловье! – проговорил кто-то у Мэта за спиной. – Свет, это всего лишь обыкновенная поговорка!
Выпустив из кулака воротник шрамолицего, Мэт отступил на шаг.
– Я… я… мне не по душе, – начал он, запинаясь, – когда обо мне несут подобную гадость! Я вовсе не Приспешник Темного!
Чтоб мне сгореть, неужели моя удача и впрямь везенье Темного? Нет, только не это! Неужели проклятый кинжал в самом деле наделал мне бед, о Свет?
– Да никто и не врал, будто вы Пособник Темного, – заверил его мужчина со сломанным носом. Видимо, он уже превозмог удивление и пытался решить, разозлиться ему на Мэта или остыть.
Собрав свой походный скарб, Мэт покинул таверну, оставив выигранные монеты там, где они лежали. Но двигал им вовсе не страх перед верзилой. Мэт уже забыл и о нем, и о деньгах. Единственное, чего ему хотелось, – оказаться за дверью таверны, вдохнуть чистого воздуха, поразмыслить.
Впитывая всей грудью ночную прохладу, он прислонился к стене таверны неподалеку от входа. Сейчас мрачные улицы Южной Гавани были безлюдны. Из окон гостиниц и распивочных еще выплывала музыка, слышался смех, но мало кто ходил по ночным улицам. Обеими руками сжимая стоящий перед ним шест, Мэт оперся лбом на кулаки и пытался обдумать загадку своих удач.
Он знал, что родился удачливым. Удача сопутствовала ему постоянно, во всем. Но почему же тогда воспоминания о годах, прожитых в местечке Эмондов Луг, не предъявляют образцы удач, которых ему и не выпадало, пока он не покинул родные места? Конечно, Мэт счастливо выходил из многих переделок, но не забывались и те проказы, которые, как он считал, сойдут ему с рук и на которых его ловили с поличным и ему доставалось сполна. Мать, например, всегда могла предсказать, когда он замышлял новое озорство. Часто ему казалось, что Найнив видит его насквозь, несмотря на все воздвигнутые им барьеры. Однако удача пришла к Мэту вовсе не с того дня, когда он оставил Двуречье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– Разумеется, так и будет! – сказала Айз Седай и отвернулась от Мэта. Взгляд ее упал на шест в углу, который юноша принес с тренировочного плаца. – Задумал защищаться, Мэт? Но у нас ты в такой же безопасности, какую мог бы найти в любом другом месте. Только охраняем мы тебя получше.
– Уж это мне известно, Айз Седай. очень хорошо
известно!
Анайя ушла. А Мэт хмуро глядел на дверь: удалось ли
ему хоть в чем-то убедить Айз Седай?
Уже наступил вечер, когда Мэт вышел из своей комнаты. В надежде больше никогда туда не возвращаться. Небо окрашивалось пурпуром, а на западе солнце, склоняясь к закату, расцвечивало облака всеми оттенками красного. Мэт повесил на плечо найденную во время одной из прежних вылазок большую кожаную суму, битком набитую хлебом, сыром и фруктами, которые успел припасти, и накинул плащ. Глянул в зеркало и понял: скрыть то, что он хотел, не получится. Взяв со своей кровати одеяло, он связал остальную одежду в узелок и вскинул его на плечо. Шест сойдет за дорожный посох. Никаких своих вещей Мэт в комнате не оставил. Мелкие вещи разместились в карманах куртки, а самое важное он уложил в поясной кошель. В нем хранились грамота Престол Амерлин, письмо Илэйн и его стаканчики с игральными костями.
Выбираясь из лабиринтов Башни, он заметил нескольких Айз Седай, а некоторые из них и его заприметили, но только повели бровью или глянули вслед, заговорить с ним никто не заговорил. Одной из увидевших его Айз Седай была Анайя. Она лукаво улыбнулась ему, удрученно покачивая головой. В ответ Мэт пожал плечами и слабо улыбнулся, напустив на себя самый виноватый вид, какой только сумел, и она прошла мимо него молча, продолжая качать головой. Стражники, стоявшие на посту у ворот Башни, молча проводили Мэта скучающими взглядами.
Но лишь в ту минуту, когда он пересек широкую площадь и ступил на брусчатку городской улицы, в груди Мэта стало наконец вздохами подниматься чувство радости. Да, радости и торжества. Если не можешь скрыть свои намерения от врагов, поступай так, чтобы тебя считали дураком. Тогда они будут стоять вокруг и ждать, когда же ты наконец брякнешься в грязь и расквасишь себе физиономию… Видевшие меня Айз Седай сейчас ждут, что обратно меня приволокут стражники. Но я не возвращусь и к завтрашнему утру, вот тогда они и бросятся на поиски. Поначалу искать будут не особенно ревностно, думая, будто я схоронился в городе, залег в какую-то нору. До них не скоро дойдет то, что я улизнул из города, кролик к тому дню успеет сплавиться далеко-далеко вниз по реке…
С ощущением светлой легкости на сердце, которой он, как ему казалось, не испытывал несколько лет, Мэт зашагал к гавани, откуда суда отплывали в сторону Тира и городков по берегам реки Эринин. Мэт бодренько напевал песенку "Мы снова за границей". Но плыть так далеко, до Тира, ему, разумеется, не надо. Арингилл, город, где Мэт собирался сойти на берег, чтобы продолжить путь до Кэймлина, стоял в среднем течении реки.
Я доставлю ваше проклятое письмецо куда надо. И вообще, как она смеет так думать! Считать, будто я. сказав, что довезу письмо, не исполню обещанного! Я доставлю это проклятое письмо – даже ценой своей жизни!
Сумерки уже опускались на Тар Валон, но света было еще довольно, чтобы украсить волшебными бликами фантастические городские строения и необычные силуэты башен, соединенных мостами на высоте в сотню шагов. Люди все еще разгуливали по улицам, и одежды горожан были столь разнообразны, что Мэту почудилось, будто в Тар Валоне собрались представители всех государств мира. Фонарщики со своими подручными поднимались по лестницам к верхушкам фонарных столбов, и над центральными улицами города восходил свет фонарей. Но в той части Тар Валона, куда направлялся Мэт, светились лишь окна домов. Великолепные дворцы и величественные башни города возвели огир, новые же улицы и переулки выросли благодаря человеческому труду. Правда, слово новые иной раз относилось к зданию двухтысячелетнего возраста. На окраинах, ближе к Южной Гавани, строители– люди пытались если не повторить фантастическое искусство огир, то хотя бы подражать легендарным зодчим. Здесь фасады таверн и прочих злачных мест, где кутили моряки, были украшены такой же изящной резьбой по камню, как особняки и дворцы. В нишах и на куполах зданий сияли мраморные статуи, карнизы там и тут сплошь покрывали гипсовые узоры, а вырубленные из мягкого минерала фризы затейливо украшали витрины портовых лавок и купеческие палаты. Мосты и в новых кварталах арками изгибались над мостовой, но здешние улицы оказались вымощены булыжником, а не базальтовыми плитами, да и многие мосты были сработаны из дерева, не из камня, и вздымались обыкновенно не выше второго этажа ближних домов, а выше четвертого не
взлетали никогда.
Но и на более темных новых улицах жизнь бурлила так же неуемно, как в центре Тар Валона. Все таверны и уютные зальчики гостиниц так и кишели сошедшими с судов торговцами, спорившими с будущими покупателями первоклассных товаров о наличности и процентах;
в беседы вмешивались путешественники, приплывшие по реке Эринин, рыбаки и грузчики, а также одержимые жаждой денег типы, готовые добывать золото и правой рукой, и левой. Музыкальные инструменты: биттерны, способные возопить жалобней, чем выпь, и флейты, и аристократки– арфы, и даже послушные молоточкам цимбалы – переполняли улицы громокипящей музыкой радости. В первой таверне, куда зашел Мэт, вовсю шла игра. Три кучки мужчин, расположившихся на корточках у стены общего зала, громкими возгласами встречали каждый бросок, каждый кувырок костей, приносящие кому-то из них выигрыш, и смеялись над чужими неудачами.
Вообще-то говоря, Мэт намеревался поиграть только с часок, а потом отправиться на поиски подходящего судна. Юноша решил немного пометать кости, чтобы пополнить свой кошелек несколькими монетами, но сразу сорвал куш. Мэт всегда чаще выигрывал, чем проигрывал, в играх между ним и Хурином, да и в Шайнаре случалось так, что шесть или восемь бросков кряду приносили ему выигрыши. Но в нынешний вечер каждый его бросок вел к удаче. Каждый!
Заметив, как прицельно следят за ним соперники, Мэт порадовался, что весьма кстати оставил в кошеле собственные игральные кости. Однако те же острые, озлобленные взгляды побудили удачливого игрока удалиться из таверны от греха подальше. Мэт обнаружил с удивлением:
в кошельке у него побрякивало уже три десятка серебряных марок, у каждого из партнеров он выиграл столько, что никто из них больше не желал его видеть.
Кроме одного – смуглолицего матроса с шапкой курчавых жестких волос. Он оказался из Морского Народа, как услышал Мэт, сразу удивившийся этому факту, – что делает человек из Ата'ан Миэйр в такой дали от моря? Однако моряк последовал за выходившим из гостиницы Мэтом и дальше, по темной улице, настойчиво прося дать ему возможность отыграться. Мэт собирался двинуть прямиком к пристани, ведь тридцать серебряных марок составляли вполне приличную сумму, но смуглолицый продолжал канючить, а у разбогатевшего любителя свободы оставалось еще с полчасика свободного времени, поэтому Мэт уступил и вошел вместе с парнем в первую подвернувшуюся по пути таверну.
И снова Мэт выигрывал, причем все происходило как-то само собой, будто во сне. Юношу словно лихорадка охватила. Мэт переходил из таверны в общий зал постоялого двора, потом в харчевню, опять в таверну и нигде не задерживался так надолго, чтобы успеть вызвать у жертв своей удачи озлобление и ярость. У менялы юноша обратил свое серебро в золото. Мэт играл в "короны", он резался в "пятерки", вступал в игру "девичий позор". Он метал на стол то пять костей, то четыре, а то и три или всего две. Мэт соглашался участвовать в играх, в которых ровно ничего не смыслил, узнавая их правила в ту минуту, когда приседал на корточки в кругу игроков или занимал место у стола. И вновь побеждал! Далеко за полночь смуглолицый моряк, назвавшийся Раабом, пошатываясь от усталости, удалился, обессиленный, опустошенный, но с полным кошельком монет, возвращенных не в игре против Мэта, а через заведомо выигрышные пари, в которых он уверенно делал ставки на своего победителя и спасителя. И снова Мэт завернул к какому-то меняле, а может, и не один раз. Угар победы будто затмил его сознание – точно так же совсем недавно были затянуты облаками его воспоминания о прошлом; но помутившая разум лихорадка азарта вела Мэта к новой игре. И к очередному выигрышу!
А когда Мэт пришел в себя, он уже не знал, сколько часов или лет минуло с той минуты, как он начал играть. Очнулся он от игорного дурмана в таверне, которая вроде называлась "Тремалкинский сплесень", повсюду слоями висел табачный дым, и Мэт смотрел на пять костей. И на обращенных вверх гранях каждой – глубоко вырезанная корона! Большая часть посетителей пила вино и джин, пока из ушей не потечет, но в этот миг постукивание костяшек о стол и возгласы сражающихся за счастье игроков из другой компании, приютившейся в дальнем углу, были без труда заглушены голосом красотки, бодренько запевшей под ритмичное поскакиванье молоточков по цимбалам:
– Потанцуем, девушка с карими глазами! Или ты, красавица, глазки-васильки! Спляшем с той. которую вы мне показали. – Где ж ты, ясноглазая? Ты, моя Кики! Поцелую девушку в черненьких кудряшках! И тебя, красавица, кудри точно рожь! О, тебя лобзаю я. рыжая бедняжка! А моя Кики теперь – где ее возьмешь?
Певунья назвала свою песенку "Вот что он мне говорил". Но Мэт великолепно помнил, что эта мелодия имела другое название – "Потанцуй со мной", а слова были совершенно изменены, но сейчас все его внимание занимали игральные кости.
– И откуда это король снова вылупился?! – пробормотал один из игроков, сидевших на корточках рядом с Мэтом. Король являлся из ладони Мэта уже в пятый раз подряд.
Сейчас Мэт выиграл поставленную против него золотую марку, и в эту минуту его совершенно не беспокоило то обстоятельство, что его собственная монета, чеканенная в Андоре, по весу была солидней иллианской, выложенной на спор его противником. Победитель просто сгреб костяшки в кожаный стаканчик, хорошенько перемешал их, и метнул вновь. Пять корон! Но этого быть не может, о Свет! Никогда нигде никто не выбрасывал фигуру "король" шесть раз кряду. Никто!
– Ну, такую удачу подстроить мог только Темный! – проворчал некий достойный человек. Был он мужиковат и грузен, с черными волосами, завязанными на затылке черной же лентой, плечи тяжелые, лицо в шрамах, а нос не раз пострадал в честной драке.
Не помня себя от гнева, Мэт вскочил, отважно рванул грузного острослова за ворот и вздернул на ноги. Потом толкнул болтуна к стене таверны.
– Не смей говорить такие слова! – прорычал Мэт. – Никогда в жизни не говори!
Мужчина смотрел на него сверху вниз, весьма удивленный – острослов на целую голову возвышался над вспетушившимся Мэтом.
– Да это же просто присловье! – проговорил кто-то у Мэта за спиной. – Свет, это всего лишь обыкновенная поговорка!
Выпустив из кулака воротник шрамолицего, Мэт отступил на шаг.
– Я… я… мне не по душе, – начал он, запинаясь, – когда обо мне несут подобную гадость! Я вовсе не Приспешник Темного!
Чтоб мне сгореть, неужели моя удача и впрямь везенье Темного? Нет, только не это! Неужели проклятый кинжал в самом деле наделал мне бед, о Свет?
– Да никто и не врал, будто вы Пособник Темного, – заверил его мужчина со сломанным носом. Видимо, он уже превозмог удивление и пытался решить, разозлиться ему на Мэта или остыть.
Собрав свой походный скарб, Мэт покинул таверну, оставив выигранные монеты там, где они лежали. Но двигал им вовсе не страх перед верзилой. Мэт уже забыл и о нем, и о деньгах. Единственное, чего ему хотелось, – оказаться за дверью таверны, вдохнуть чистого воздуха, поразмыслить.
Впитывая всей грудью ночную прохладу, он прислонился к стене таверны неподалеку от входа. Сейчас мрачные улицы Южной Гавани были безлюдны. Из окон гостиниц и распивочных еще выплывала музыка, слышался смех, но мало кто ходил по ночным улицам. Обеими руками сжимая стоящий перед ним шест, Мэт оперся лбом на кулаки и пытался обдумать загадку своих удач.
Он знал, что родился удачливым. Удача сопутствовала ему постоянно, во всем. Но почему же тогда воспоминания о годах, прожитых в местечке Эмондов Луг, не предъявляют образцы удач, которых ему и не выпадало, пока он не покинул родные места? Конечно, Мэт счастливо выходил из многих переделок, но не забывались и те проказы, которые, как он считал, сойдут ему с рук и на которых его ловили с поличным и ему доставалось сполна. Мать, например, всегда могла предсказать, когда он замышлял новое озорство. Часто ему казалось, что Найнив видит его насквозь, несмотря на все воздвигнутые им барьеры. Однако удача пришла к Мэту вовсе не с того дня, когда он оставил Двуречье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124