- веселенько так отвечает Букин. - Начальнику милиции не до вас. Он, наверно, и забыл, что с утра в больницу собирался. Он сейчас с братьями Сизовыми разбирается!
- Что такое? - вопрошаю. - Неужели ещё одного брата убили?
- Нет, - говорит. - Один брат, Сергей, ночью в бега ушел. А последний, Антон, затемно явился в милицию, с собственноручным признанием, что это они налет на квартиру совершили, чтобы Пигарева проучить. Сейчас в милиции дым коромыслом, этот Антон во всех подробностях рассказывает, как дело было, а сбежавшего Сергея в розыск объявили!
Я так и сел - на табуреточку в прихожей, на которой обувь переодевают. Что же это такое получается? Выходит, Антон Сизов и эти двое неизвестных смерть Сергея скрыли, тело где-то спрятали, а с Антоном порешили, что ему лучше всего повинную нести? Неужели он так и не сознается, что брат его убит, а не сбежал? Что это за игры такие?
- Ничего не понимаю, - говорю. - Зачем ему в милицию идти? Сбежал бы вместе с братом - и вся недолга!
- Видно, свои соображения имеются, - резонно говорит Букин. - Я так понимаю, их смерть Олега очень напугала. Видно, они знают, кто на них охоту открыл - мощная какая-то группировка, с которой они не поладили. Вот они денек подумали, и рассудили, что пора смываться, чтобы самим под пулю не угодить. Сергей удрал и где-нибудь отсиживается теперь, как таракан в щели. А Антон, он всегда самый головастый из братьев был, вот и пришел к выводу, что в тюрьме ему безопасней будет, чем на свободе. Там хоть "моя милиция меня бережет"! - смеется Букин. - А если, скажем, он участие в основных безобразиях отрицать будет, и будет утверждать, что только на стреме стоял, а в квартиру и не заглядывал - то получит он годка три от силы, и выйдет чистеньким и беленьким, когда вся суматоха давно уляжется и его жизни ничто не будет угрожать!
Наверно, так, думаю. Перетрусил Антон, когда я второго брата прямо в доме их застрелил, похожем на крепость. И решил сдаться милиции, чтобы и до него пуля не добралась. Но почему про убийство ничего не рассказывает? Никак нельзя засвечивать тех гостей, что вчера вечером у братьев были? Ведь если про убийство расскажет - то милиция в конце концов вырвет у него признание, что братья были не одни, как он там ни крутись!
А ведь по крайней мере один из этой парочки мне неизвестных участвовал в погроме квартиры. А может, и оба - ведь и впрямь кто-то должен "на шухере" стоять, на лестничной клетке. Значит, внутри квартиры четверо, и за дверью один - всего пять получается! Трое братьев и двое гостей... И такая меня обида взяла. Эх, думаю, догадался бы ещё вчера, не одного бы подстрелил, а по крайней мере двоих! А теперь ищи-свищи! До Антона не доберешься, а их подельников и не разыщешь, ведь ничего о них не знаю, кто они и откуда.
Ну, ничего, авось, старая армейская школа не подведет. На рынке потолкаюсь, с людьми поговорю - где-нибудь да найду зацепочку к этим неизвестным.
И все равно, не очень я понимаю, что происходит. То, что они труп скрыли, меня смущает. Какое-то темное дело за этим мерещится.
- Ладно, - говорю. - Тогда, действительно, мне прямой смысл имеет в больницу отправиться, узнать, как там Настасья и Валентина, не нужно ли им чего. А оттуда можно и в милицию зайти, узнать у майора поподробнее, что там с признанием этого Сизова произошло.
- Любопытно? - усмехается Букин.
- Еще как любопытно! - говорю.
- Понимаю, - кивает он. - Ну, что, поехали?
- Поехали! - соглашаюсь. Мелькнула у меня мысль, чтобы врачу позвонить, узнать, пустят меня или нет, а потом решил без звонка двигаться. На месте все разузнаю, и все равно я в милицию потом зайду, а она ведь с больницей рядом, так что ничего не потеряю, даже если не пустят.
Оделся я быстренько, и мы к подъезду спускаемся. Букин передо мной дверцу машины распахивает. Машина у него солидная, со значком таким, на нашу "Волгу" похожим. "Вольво", значит. Хоть и видно, что машина не новая, но в порядке, в хорошем состоянии, и внутри все удобно и отделано.
- Поехали, - говорит Букин шоферу.
А я как онемел. Шофер директора - один из тех гостей, что у братьев Сизовых вчерась были - и которые, надо полагать, и настропалили оставшегося в живых брата спрятать труп и с повинной явиться! Не тот, что голосил, когда череп Сергея Сизова прямо на него разнесло, а тот, что поспокойней был и в сторонке держался.
Выходит, и Букин какое-то отношение ко всему этому имеет... И разом припомнились мне и разговоры насчет "профсоюза", который директору охрану обеспечивает, и мысли Лексеича, что смерть Васильича и Букину оказывается на руку...
- Над моим предложением, кстати, не думали? - спрашивает Букин. - Или не до того было?
- Как не думать, думал, - отвечаю я, с мыслями собравшись. Интересное предложение. И готов соответствовать, если у вас у самого интерес не пропал.
- У меня нисколько не пропал, - говорит Букин. - Так что можно прямо сегодня все оформить, если не возражаете.
- Я не против, - говорю. - Вот только с делами разделаюсь...
- Вот и отлично! Я за вами машину пришлю. Часа в три вас устроит?
- Думаю, устроит, - говорю. - К трем я должен со всем управиться...
- А не управитесь - не нервничайте, - говорит Букин. - Если что, шофер подождет. Вы, все-таки, человек заслуженный, так что право на уважение имеете, и чтобы с вашим распорядком считались.
- Спасибо, - говорю. - Но я уж постараюсь, чтобы не заставлять себя ждать.
А тут мы и до больницы доехали. В Имжах все близко - городок-то маленький.
- Значит, сегодня все решим, к обоюдному удовольствию. Удачи вам! говорит Букин.
- И вам того же желаю! - отвечаю я, выбираясь из машины, и топаю в больницу.
Нахожу Петра Ильича - ну, врача этого - и спрашиваю:
- Как там мои болезные? Можно к ним сегодня?
- Это не ко мне, - говорит врач, - а в приемное отделение. По-моему, сейчас не приемные часы, но пойдемте вместе, я похлопочу, чтобы вас пропустили.
Мы идем, а он говорит по пути:
- Да, нам пришлось сказать Анастасии Петровне, что Феликс Васильевич умер, так что вам не надо мяться и запираться.
- А Валентине сказали? - спрашиваю.
- Пока нет. Она ещё не в том состоянии. Не знаю, правильно ли мы делаем - может, потом шок будет хуже. Но... - и плечами пожимает. - Вы Валентину увидите, сами все поймете.
Распорядился он, значит, чтобы меня к больным пропустили, и я к Настасье поднимаюсь. Она лежит, лицо все заклеенное, синяки где желтеть начали, где ещё черными остаются.
- Привет, Настасья! - говорю. - Вот, допустили, наконец, до тебя. Дай, думаю, погляжу, как ты тут оклемываешься.
- Было бы на что смотреть! - отвечает она. - Такое лицо только в фильмах ужасов показывать.
- Да ничего, - говорю, - особенного. Все повреждения у тебя чисто внешние, так что заживут - ещё красивее будешь.
- А на кой ляд, - возражает, - мне красивой быть, если Феликса больше нет?.. Это правда, что Сизовы сознались?..
- Правда, - говорю. - Один из них милиции сдался, после того, как другого застрелили, а третий в бега ушел.
- Не понимаю, - говорит Настасья, - зачем ему сознаваться?
- Перетрусил, вот и сознался, - отвечаю спокойненько. - Эти здоровые быки, они на поверку все изнутри гнилые, чуть ткни - рассыплются.
- Я не о том... - задумчиво этак произносит она. - Хоть они и в масках были, и в перчатках резиновых, да и напугана я была так, что пойди запомни толком, и все равно, осталось у меня ощущение, что это были не они...
- Ты уверена? - спрашиваю. - В смысле, что это не братья Сизовы были?
- Ни в чем я не уверена, - отвечает она. - Я ж тебе объяснила, в каком я тогда была состоянии. Но если я права, то зачем Сизову чужой грех на себя брать?
- Так, может, ты и не права.
- Конечно. Но, если я права, то... Выходит, или запугал кто-то Сизова, или деньги ему заплатил, чтобы тот повинился. А Сизов ради двух копеек в тюрьму не пойдет. И запугать его тоже не всякому под силу.
- А может, Сизов по собственной воле на это пошел, - говорю я, а сам припоминаю шофера Букина. - Наехали на них ребята ещё покруче их самих, одного брата уже шлепнули, вот Сизов и решил за тюремной решеткой отсидеться, чтобы жизнь себе сохранить. Лучше живым и здоровым в тюрьме, чем мертвым на свободе, по такому принципу.
- Я бы их всех расстреляла!.. - говорит Настасья. - Но хватит о них, с души воротит их имена склонять - будто язык пачкаешь. Ты мне скажи, как там с похоронами Феликса дело обстоит? Ведь ты всей подготовкой занимаешься?
- Я, - киваю. - Там проблема возникла, в связи с паспортом потерянным. Тебя милиция об этом ещё не спрашивала?
- Нет. А что, это так важно?
- Вроде, да. Без него свидетельство о смерти не оформишь, а без свидетельства о смерти хоронить нельзя... Сейчас решают, как быть. Вроде, милиция готова какую-то справку выдать, что паспорт не найден, и тогда все уладится. Но неплохо было бы его найти.
Настасья головой качает.
- Паспорт недели две назад пропал, может, чуть поболее. Из-за пропажи паспорта Феликс и доверенность на меня оформил, чтобы я пенсию получала.
- Как это? Выходит, когда он доверенность оформлял, паспорта уже не было?
- Ну да. Смотри, какая тут история получается. Сейчас в сберкассах, когда пенсию выдают, вместе со сберкнижкой паспорт требуют. Значит, пенсию ему могли и не дать. А если доверенность предъявляешь, то требуют паспорт того, на чье имя доверенность! А мой-то паспорт цел! Вот Феликс и говорит: "Я на тебя доверенность оформлю в нашей жилконторе, если за неделю паспорта не отыщем. Все свои паспортные данные я наизусть помню, поэтому в доверенность их впишу как положено. А меня в жилконторе все знают, поэтому заверят доверенность, не потребовав паспорт предъявить." Он сначала хотел сразу в милицию идти с заявлением о пропаже, человек он ведь аккуратный и закону послушный, но испугался, что, пока суть да дело, пенсия так и будет лежать в сберкассе. У нас с деньгами вышло туговато, а тут почти семьсот рублей, шутка ли! В общем, решил он, оформит он на меня доверенность, прибегнув вот к такой хитрости, а как я пятого февраля пенсию получу - он сразу заявление в милицию подаст. За месяц, до пятого марта, уж точно разберутся и новый паспорт выпишут. Как раз в тот день... когда все произошло... он с утра в жилконтору пошел, оттуда прямо на рынок хотел двинуться, где, говорил, с тобой встреча назначена, а вечером, говорит, доверенность тебе вручу. Может, и не понадобится - до пенсии ещё больше недели, так что авось паспорт отыщется. Но, если что, мы подстрахованы будем. Вот так... Доверенность была при нем?
- Была, - отвечаю, - в кармане пиджака нашли... Слушай, а никаких идей у него не возникало, где он мог паспорт потерять... или где его украсть могли?
- По-твоему, паспорт украли? - она встревожилась. - Его, что, для каких-то темных дел использовали?
- Да нет, - отвечаю. Не надо, думаю, ей всего знать. - Просто когда удается доказать, что паспорт украден, а не потерян, то новый оформляют быстрее... и штраф за утерю паспорта не берут. Впрочем, сейчас это уже все равно.
- Вот именно, - соглашается она. - А насчет того, где он мог пропасть... Мы и так, и этак голову ломали - все равно сообразить не могли. Хорошо бы, конечно, хоть сейчас нашелся, чтобы лишних сложностей не было.
- Хорошо бы, - говорю. - Но в любом случае не волнуйся, все сложности мы утрясем. Скажи лучше, что тебе надобно?
- Да так, по мелочи. Мыло, зубную щетку... Я ждала, что ты придешь, и списочек тебе составила. Вот. Что найдешь, то и ладно.
Взял я у неё списочек, попрощался.
- К вечеру, - говорю, - все занесу.
И пошел Валентину проведать.
Валентину сумели устроить в небольшую палату на двоих, с пожилой соседкой, тихой и покладистой. Она лежит, руки поверх одеяла, такая бледная и тихая сама, что сердцу больно.
- Здорово, Валентина! - говорю. - Вот, допустили к тебе, узнать, не нужно ли чего.
- Да нет, спасибо, дядя Миша, - лепечет она. - Ничего мне не надо. Тут и уход, и все есть.
- А по мелочи? Вон, твоей матери и зубная щетка нужна, и расческа, и ещё всякое...
- Ну, можно, - равнодушно говорит она. - Только вряд ли у меня силы будут зубы чистить и причесываться.
- Это ты нехорошо мыслишь, - говорю. - Чем больше раскисаешь, тем трудней выкарабкиваться потом. Надо себя преодолевать. Вперед, в жизнь, глядеть, понимаешь?
- А с нами, - спрашивает, - хорошо поступили? И куда мне вперед глядеть?
Я только головой покачал. Когда у человека такое настроение возникает, то это совсем плохо.
- Это мне, - говорю, - может, некуда вперед глядеть, потому как жизнь прожита, и разве что глаза курносой увидишь. А у тебя перед глазами должна быть даль безбрежная, в которой все дурное тонет и исчезает.
Она чуть улыбнулась - и, по-моему, сама своей улыбки испугалась.
- Не знаю, - говорит. - Может, потом... Знаешь, дядя Миша, у меня такое чувство, будто это я во всем виновата.
- В чем же это ты виновата? - изумился я.
- В том, что с нами произошло.
- Брось! - говорю. По-моему, я даже рассердился малость. - Откуда твоей вине взяться?
- Не знаю, - говорит.
- Вот и не забивай себе голову глупостями! От них только медленней раны затягиваются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Что такое? - вопрошаю. - Неужели ещё одного брата убили?
- Нет, - говорит. - Один брат, Сергей, ночью в бега ушел. А последний, Антон, затемно явился в милицию, с собственноручным признанием, что это они налет на квартиру совершили, чтобы Пигарева проучить. Сейчас в милиции дым коромыслом, этот Антон во всех подробностях рассказывает, как дело было, а сбежавшего Сергея в розыск объявили!
Я так и сел - на табуреточку в прихожей, на которой обувь переодевают. Что же это такое получается? Выходит, Антон Сизов и эти двое неизвестных смерть Сергея скрыли, тело где-то спрятали, а с Антоном порешили, что ему лучше всего повинную нести? Неужели он так и не сознается, что брат его убит, а не сбежал? Что это за игры такие?
- Ничего не понимаю, - говорю. - Зачем ему в милицию идти? Сбежал бы вместе с братом - и вся недолга!
- Видно, свои соображения имеются, - резонно говорит Букин. - Я так понимаю, их смерть Олега очень напугала. Видно, они знают, кто на них охоту открыл - мощная какая-то группировка, с которой они не поладили. Вот они денек подумали, и рассудили, что пора смываться, чтобы самим под пулю не угодить. Сергей удрал и где-нибудь отсиживается теперь, как таракан в щели. А Антон, он всегда самый головастый из братьев был, вот и пришел к выводу, что в тюрьме ему безопасней будет, чем на свободе. Там хоть "моя милиция меня бережет"! - смеется Букин. - А если, скажем, он участие в основных безобразиях отрицать будет, и будет утверждать, что только на стреме стоял, а в квартиру и не заглядывал - то получит он годка три от силы, и выйдет чистеньким и беленьким, когда вся суматоха давно уляжется и его жизни ничто не будет угрожать!
Наверно, так, думаю. Перетрусил Антон, когда я второго брата прямо в доме их застрелил, похожем на крепость. И решил сдаться милиции, чтобы и до него пуля не добралась. Но почему про убийство ничего не рассказывает? Никак нельзя засвечивать тех гостей, что вчера вечером у братьев были? Ведь если про убийство расскажет - то милиция в конце концов вырвет у него признание, что братья были не одни, как он там ни крутись!
А ведь по крайней мере один из этой парочки мне неизвестных участвовал в погроме квартиры. А может, и оба - ведь и впрямь кто-то должен "на шухере" стоять, на лестничной клетке. Значит, внутри квартиры четверо, и за дверью один - всего пять получается! Трое братьев и двое гостей... И такая меня обида взяла. Эх, думаю, догадался бы ещё вчера, не одного бы подстрелил, а по крайней мере двоих! А теперь ищи-свищи! До Антона не доберешься, а их подельников и не разыщешь, ведь ничего о них не знаю, кто они и откуда.
Ну, ничего, авось, старая армейская школа не подведет. На рынке потолкаюсь, с людьми поговорю - где-нибудь да найду зацепочку к этим неизвестным.
И все равно, не очень я понимаю, что происходит. То, что они труп скрыли, меня смущает. Какое-то темное дело за этим мерещится.
- Ладно, - говорю. - Тогда, действительно, мне прямой смысл имеет в больницу отправиться, узнать, как там Настасья и Валентина, не нужно ли им чего. А оттуда можно и в милицию зайти, узнать у майора поподробнее, что там с признанием этого Сизова произошло.
- Любопытно? - усмехается Букин.
- Еще как любопытно! - говорю.
- Понимаю, - кивает он. - Ну, что, поехали?
- Поехали! - соглашаюсь. Мелькнула у меня мысль, чтобы врачу позвонить, узнать, пустят меня или нет, а потом решил без звонка двигаться. На месте все разузнаю, и все равно я в милицию потом зайду, а она ведь с больницей рядом, так что ничего не потеряю, даже если не пустят.
Оделся я быстренько, и мы к подъезду спускаемся. Букин передо мной дверцу машины распахивает. Машина у него солидная, со значком таким, на нашу "Волгу" похожим. "Вольво", значит. Хоть и видно, что машина не новая, но в порядке, в хорошем состоянии, и внутри все удобно и отделано.
- Поехали, - говорит Букин шоферу.
А я как онемел. Шофер директора - один из тех гостей, что у братьев Сизовых вчерась были - и которые, надо полагать, и настропалили оставшегося в живых брата спрятать труп и с повинной явиться! Не тот, что голосил, когда череп Сергея Сизова прямо на него разнесло, а тот, что поспокойней был и в сторонке держался.
Выходит, и Букин какое-то отношение ко всему этому имеет... И разом припомнились мне и разговоры насчет "профсоюза", который директору охрану обеспечивает, и мысли Лексеича, что смерть Васильича и Букину оказывается на руку...
- Над моим предложением, кстати, не думали? - спрашивает Букин. - Или не до того было?
- Как не думать, думал, - отвечаю я, с мыслями собравшись. Интересное предложение. И готов соответствовать, если у вас у самого интерес не пропал.
- У меня нисколько не пропал, - говорит Букин. - Так что можно прямо сегодня все оформить, если не возражаете.
- Я не против, - говорю. - Вот только с делами разделаюсь...
- Вот и отлично! Я за вами машину пришлю. Часа в три вас устроит?
- Думаю, устроит, - говорю. - К трем я должен со всем управиться...
- А не управитесь - не нервничайте, - говорит Букин. - Если что, шофер подождет. Вы, все-таки, человек заслуженный, так что право на уважение имеете, и чтобы с вашим распорядком считались.
- Спасибо, - говорю. - Но я уж постараюсь, чтобы не заставлять себя ждать.
А тут мы и до больницы доехали. В Имжах все близко - городок-то маленький.
- Значит, сегодня все решим, к обоюдному удовольствию. Удачи вам! говорит Букин.
- И вам того же желаю! - отвечаю я, выбираясь из машины, и топаю в больницу.
Нахожу Петра Ильича - ну, врача этого - и спрашиваю:
- Как там мои болезные? Можно к ним сегодня?
- Это не ко мне, - говорит врач, - а в приемное отделение. По-моему, сейчас не приемные часы, но пойдемте вместе, я похлопочу, чтобы вас пропустили.
Мы идем, а он говорит по пути:
- Да, нам пришлось сказать Анастасии Петровне, что Феликс Васильевич умер, так что вам не надо мяться и запираться.
- А Валентине сказали? - спрашиваю.
- Пока нет. Она ещё не в том состоянии. Не знаю, правильно ли мы делаем - может, потом шок будет хуже. Но... - и плечами пожимает. - Вы Валентину увидите, сами все поймете.
Распорядился он, значит, чтобы меня к больным пропустили, и я к Настасье поднимаюсь. Она лежит, лицо все заклеенное, синяки где желтеть начали, где ещё черными остаются.
- Привет, Настасья! - говорю. - Вот, допустили, наконец, до тебя. Дай, думаю, погляжу, как ты тут оклемываешься.
- Было бы на что смотреть! - отвечает она. - Такое лицо только в фильмах ужасов показывать.
- Да ничего, - говорю, - особенного. Все повреждения у тебя чисто внешние, так что заживут - ещё красивее будешь.
- А на кой ляд, - возражает, - мне красивой быть, если Феликса больше нет?.. Это правда, что Сизовы сознались?..
- Правда, - говорю. - Один из них милиции сдался, после того, как другого застрелили, а третий в бега ушел.
- Не понимаю, - говорит Настасья, - зачем ему сознаваться?
- Перетрусил, вот и сознался, - отвечаю спокойненько. - Эти здоровые быки, они на поверку все изнутри гнилые, чуть ткни - рассыплются.
- Я не о том... - задумчиво этак произносит она. - Хоть они и в масках были, и в перчатках резиновых, да и напугана я была так, что пойди запомни толком, и все равно, осталось у меня ощущение, что это были не они...
- Ты уверена? - спрашиваю. - В смысле, что это не братья Сизовы были?
- Ни в чем я не уверена, - отвечает она. - Я ж тебе объяснила, в каком я тогда была состоянии. Но если я права, то зачем Сизову чужой грех на себя брать?
- Так, может, ты и не права.
- Конечно. Но, если я права, то... Выходит, или запугал кто-то Сизова, или деньги ему заплатил, чтобы тот повинился. А Сизов ради двух копеек в тюрьму не пойдет. И запугать его тоже не всякому под силу.
- А может, Сизов по собственной воле на это пошел, - говорю я, а сам припоминаю шофера Букина. - Наехали на них ребята ещё покруче их самих, одного брата уже шлепнули, вот Сизов и решил за тюремной решеткой отсидеться, чтобы жизнь себе сохранить. Лучше живым и здоровым в тюрьме, чем мертвым на свободе, по такому принципу.
- Я бы их всех расстреляла!.. - говорит Настасья. - Но хватит о них, с души воротит их имена склонять - будто язык пачкаешь. Ты мне скажи, как там с похоронами Феликса дело обстоит? Ведь ты всей подготовкой занимаешься?
- Я, - киваю. - Там проблема возникла, в связи с паспортом потерянным. Тебя милиция об этом ещё не спрашивала?
- Нет. А что, это так важно?
- Вроде, да. Без него свидетельство о смерти не оформишь, а без свидетельства о смерти хоронить нельзя... Сейчас решают, как быть. Вроде, милиция готова какую-то справку выдать, что паспорт не найден, и тогда все уладится. Но неплохо было бы его найти.
Настасья головой качает.
- Паспорт недели две назад пропал, может, чуть поболее. Из-за пропажи паспорта Феликс и доверенность на меня оформил, чтобы я пенсию получала.
- Как это? Выходит, когда он доверенность оформлял, паспорта уже не было?
- Ну да. Смотри, какая тут история получается. Сейчас в сберкассах, когда пенсию выдают, вместе со сберкнижкой паспорт требуют. Значит, пенсию ему могли и не дать. А если доверенность предъявляешь, то требуют паспорт того, на чье имя доверенность! А мой-то паспорт цел! Вот Феликс и говорит: "Я на тебя доверенность оформлю в нашей жилконторе, если за неделю паспорта не отыщем. Все свои паспортные данные я наизусть помню, поэтому в доверенность их впишу как положено. А меня в жилконторе все знают, поэтому заверят доверенность, не потребовав паспорт предъявить." Он сначала хотел сразу в милицию идти с заявлением о пропаже, человек он ведь аккуратный и закону послушный, но испугался, что, пока суть да дело, пенсия так и будет лежать в сберкассе. У нас с деньгами вышло туговато, а тут почти семьсот рублей, шутка ли! В общем, решил он, оформит он на меня доверенность, прибегнув вот к такой хитрости, а как я пятого февраля пенсию получу - он сразу заявление в милицию подаст. За месяц, до пятого марта, уж точно разберутся и новый паспорт выпишут. Как раз в тот день... когда все произошло... он с утра в жилконтору пошел, оттуда прямо на рынок хотел двинуться, где, говорил, с тобой встреча назначена, а вечером, говорит, доверенность тебе вручу. Может, и не понадобится - до пенсии ещё больше недели, так что авось паспорт отыщется. Но, если что, мы подстрахованы будем. Вот так... Доверенность была при нем?
- Была, - отвечаю, - в кармане пиджака нашли... Слушай, а никаких идей у него не возникало, где он мог паспорт потерять... или где его украсть могли?
- По-твоему, паспорт украли? - она встревожилась. - Его, что, для каких-то темных дел использовали?
- Да нет, - отвечаю. Не надо, думаю, ей всего знать. - Просто когда удается доказать, что паспорт украден, а не потерян, то новый оформляют быстрее... и штраф за утерю паспорта не берут. Впрочем, сейчас это уже все равно.
- Вот именно, - соглашается она. - А насчет того, где он мог пропасть... Мы и так, и этак голову ломали - все равно сообразить не могли. Хорошо бы, конечно, хоть сейчас нашелся, чтобы лишних сложностей не было.
- Хорошо бы, - говорю. - Но в любом случае не волнуйся, все сложности мы утрясем. Скажи лучше, что тебе надобно?
- Да так, по мелочи. Мыло, зубную щетку... Я ждала, что ты придешь, и списочек тебе составила. Вот. Что найдешь, то и ладно.
Взял я у неё списочек, попрощался.
- К вечеру, - говорю, - все занесу.
И пошел Валентину проведать.
Валентину сумели устроить в небольшую палату на двоих, с пожилой соседкой, тихой и покладистой. Она лежит, руки поверх одеяла, такая бледная и тихая сама, что сердцу больно.
- Здорово, Валентина! - говорю. - Вот, допустили к тебе, узнать, не нужно ли чего.
- Да нет, спасибо, дядя Миша, - лепечет она. - Ничего мне не надо. Тут и уход, и все есть.
- А по мелочи? Вон, твоей матери и зубная щетка нужна, и расческа, и ещё всякое...
- Ну, можно, - равнодушно говорит она. - Только вряд ли у меня силы будут зубы чистить и причесываться.
- Это ты нехорошо мыслишь, - говорю. - Чем больше раскисаешь, тем трудней выкарабкиваться потом. Надо себя преодолевать. Вперед, в жизнь, глядеть, понимаешь?
- А с нами, - спрашивает, - хорошо поступили? И куда мне вперед глядеть?
Я только головой покачал. Когда у человека такое настроение возникает, то это совсем плохо.
- Это мне, - говорю, - может, некуда вперед глядеть, потому как жизнь прожита, и разве что глаза курносой увидишь. А у тебя перед глазами должна быть даль безбрежная, в которой все дурное тонет и исчезает.
Она чуть улыбнулась - и, по-моему, сама своей улыбки испугалась.
- Не знаю, - говорит. - Может, потом... Знаешь, дядя Миша, у меня такое чувство, будто это я во всем виновата.
- В чем же это ты виновата? - изумился я.
- В том, что с нами произошло.
- Брось! - говорю. По-моему, я даже рассердился малость. - Откуда твоей вине взяться?
- Не знаю, - говорит.
- Вот и не забивай себе голову глупостями! От них только медленней раны затягиваются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49