Наотмашь бейте, бросив сожаленье.
Пусть старый год умрет под ваше пенье
Там, где во мраке стынут облака.
Теннисон. In Memoriam

Глава 11
Узкие врата
1
Если экспедицию планировал центурион Хардграа, то за безопасность можно было не переживать. Восемь всадников легким галопом промчались по улице Акаций и спешились у ступеней, ведущих в дом Сагорна. Они привели с собой и лошадь с поклажей – топоры да кувалды. Хардграа собирался проникнуть внутрь, даже если потребуется устроить небольшое землетрясение.
Как и было решено, только Ило сопровождал господина Акопуло в его восхождении по ступеням, тактично оставив эскорт ждать на дороге. Ночь выдалась светлая. Снег потихоньку кружился меж высоких домов, снижая видимость до нескольких шагов. Колокола храмов насыщали морозный воздух своим немилосердным гулом. Никакого света, – приди Ило сюда один, он бы, пожалуй, испугался за свою безопасность на этой окраине, но в компании Хардграа и пятерых огромных преторианских гусаров ему действительно нечего было опасаться. Дверной колокольчик протяжно звякнул где-то в недрах дома. Политический советник императора молча переминался с ноги на ногу рядом: заснеженный с ног до головы, маленький и жалкий.
Ило поежился. Снег таял на пальцах ног, налипал на ресницы, но он чувствовал себя согретым каким-то развеселым возбуждением. Император умер, да здравствует император. Свод Правил нарушен, мир погрузился в хаос, – ну, разве не забавно? Мысли Ило кружились где-то рядом, точно у пьяного, но при этом он был трезв как стеклышко.
Никто не вышел на звон.
– Еще разок! – с радостной улыбкой произнес Ило, вновь дергая за цепочку. Снова где-то внутри раздался тихий мелодичный звон, будто бы передразнивая далекие раскаты храмовых колоколов. Человек может очень быстро возненавидеть эти звуки.
Щелкнули замки, лязгнули цепи. Дверь чуть приоткрылась со скрипом, и на заснеженное крыльцо легла узкая полоска света. Выглянувший оказался худосочным, бледным етуном, на удивление небольшого роста – не выше даже самого Ило. На нем был разлохмаченный фартук, буквально испещренный разноцветными пятнами, похожими на следы помета экзотических птиц; на злато-серебрянные кудри был нацеплен нелепый черный берет.
Ило отсалютовал.
– Имею ли я честь разговаривать с мастером Джалоном, прославленным художником?
– Вообще-то да, а что?
– Мы хотели бы побеседовать с доктором Сагорном.
– Его нет дома. – Етун пялился на волчью голову в мечтательном столбняке.
– Ох, как скверно, – отвечал Ило, готовясь просунуть плечо меж дверью и косяком. – Ибо мы явились по поручению самого императора. Мои друзья собираются обследовать дом.
Внезапная тревога вывела низкорослого етуна из прострации, и взор его впервые упал на лицо Ило.
– Вы не сделаете этого! – Голос его поднялся до писка. – Вы не посмеете!
– Сделаем. Посмеем.
– Но я чрезвычайно занят! Я сочиняю оду на смерть императора, и мои занятия никак нельзя прерывать.
– Вы сможете заняться всем, чем вам будет угодно, как только вы проводите нас к добрейшему доктору. – Но… Вы не понимаете! – провыл Джалон. Как этого человека можно было испугаться? Любой на месте Ило уже двинул бы ему по челюсти – и прошел бы внутрь.
– Помолчи, сигнифер, – фыркнул Акопуло. – Мастер Джалон, я – старый знакомец доктора, его бывший ученик. Мне совершенно необходимо перемолвиться с ним.
Художник отворил дверь пошире и поднял лампу, чтобы разглядеть лицо маленького «священника».
– Ах да! Конечно же. Я помню вас.
– Мм… Не думаю, что мы встречались.
– Но… Может, и так. – Джалон вздохнул. – Что ж, входите. Я скажу доктору Сагорну.
– Один из наших друзей пойдет с нами, – объявил Ило, махнув Хардграа рукой. Тот взбежал по ступеням.
Все они вошли в прихожую, и Джалон прикрыл дверь, но когда он потянулся к замкам, центурион остановил его предупредительным жестом:
– Мои компаньоны будут охранять неприкосновенность жилища!
Джалон нервно закусил губу, но не стал спорить.
Подняв повыше лампу, он провел их через кладовую – и вверх по короткой, узкой лесенке со скрипучими ступенями, ведущей в холл самой причудливой формы. Дом оказался разваливающимся на глазах собранием рухляди, свалкой забытых и ветхих предметов.
Комната, в которую они попали затем, была велика, но карниз под потолком показывал, что она в свою очередь – лишь часть какого-то еще большего помещения, разгороженного сравнительно недавно. Клейкий холодный воздух был насыщен запахом пыли, в камине громоздился мусор. На столе горели две свечи, укрепленные в горлышки бутылей, – они отбрасывали призрачный свет на бумаги, другие бутылки и массу грязной посуды. На стульях неопрятными стопками громоздились книги, а бумаги были разбросаны по всему полу. Единственное окошко в углу закрыто ставнями, с которых лохматыми клочьями свисает паутина – их явно не открывали уже многие годы. Сквозь дыры, протертые в ковре, проглядывал дощатый настил.
– Это самое тихое место в доме, – извиняющимся тоном пробормотал Джалон. – Если вы подождете здесь, – добавил он, – я позову доктора.
– Я пойду с вами! – заявил Хардграа.
– Нет-нет! Ни в коем случае!
– Нет, да! Я должен!
– Погодите! – Акопуло с любопытством уставился на художника, который, совершенно очевидно, был взволнован пуще прежнего. – Объясните, отчего к вам нельзя присоединиться?
– Это… Он… То есть, нужно объяснить… Он стар, и с ним довольно сложно иметь дело… Дайте мне минуту, и я уговорю его выйти. – Необъяснимое волнение Джалона казалось достаточно искренним.
Гости переглянулись, и Акопуло сказал:
– В таком случае поспешите, а мы подождем тут. Подхватив лампу, Джалон мгновенно пропал за боковой дверью.
– Я думаю, что знаменитый художник и знаменитый ученый могли бы позволить себе иметь хоть какую-то прислугу, – заметил Ило, с нескрываемым отвращением осматривая царящее вокруг запустение. Его эйфория быстро испарялась.
– Судя по этому маленькому живописцу, – заявил Хардграа, – я сказал бы, что в этот дом не ступала нога женщины.
– Безосновательные намеки постыдны лишь для тех, кто их высказывает! – возмутился Акопуло. – Если ты подразумеваешь, что доктор Сагорн может опуститься до… Он слишком стар в любом случае.
– Полегче! – сказал Ило. – Там происходит что-то странное.
– Ты еще никогда не был так близок к истине! – Хардграа выскочил из комнаты, и его тяжелые шаги загромыхали вниз по лестнице. Звук колоколов усилился, когда он распахнул дверь, подзывая ждавших снаружи преторианцев.
Акопуло нетвердо приблизился к столу и поднял поближе к свече одну из разбросанных по нему бумаг:
– В любом случае Джалон не солгал о стихах.
«Оплотом правды он стоял, в потомков веру он вселял, носитель праотцев меча…» Да, мощно сказано.
– Сентиментальная дешевка! – прогудел новый голос. – Чересчур много прилагательных.
Стоявший в дверях етун был рослым человеком – он прямо-таки нависал над своими посетителями. Он все еще пытался совладать с пояском домашнего халата, какие были в моде полвека назад, но на благородных сединах красовался берет, в точности похожий на головной убор художника. Мерцание свечей выдавало глубину его морщин, хотя типично массивная челюсть и орлиный нос в полной мере сохранили свою властность и значительность. Вопреки явному возрасту, он держался прямо и уверенно и вдобавок определенно был не в духе.
– Д-доктор Сагорн! – пролепетал Акопуло.
– Ты всегда был самодовольным паразитом, Акопуло. Вижу, совсем не изменился, надоедливый ты тунеядец.
– И вы тоже, правда? Ни на один день!
– Что ты хочешь сказать? – Сагорн шагнул в комнату, направляясь к столу.
– Что вы весьма хорошо – невероятно хорошо! – сохранились.
– Чистые помыслы и чистый образ жизни! Возраст не улучшил твоих манер. – Ученый принялся собирать разбросанные по столу бумаги, словно испугавшись, что гости захотят в них заглянуть, – как оно и произошло, конечно.
– А юность не изменила к лучшему вашего нрава, Сагорн.
Етун удивленно уставился вниз, на своего тощего посетителя, после чего молниеносным движением вырвал стихи Джалона из его рук.
– Ты что же, оторвал своего юного дружка от бала-маскарада затем только, чтобы заявиться сюда и устроить драку? Может, у тебя все-таки были на то более существенные причины?
Ило сделал шаг вперед и отсалютовал.
– Доктор Сагорн, я личный сигнифер его императорского величества Эмшандара Пятого, который нуждается сейчас в вашем мудром совете по вопросу государственной важности. – Пряник обычно достигает своей цели быстрее и легче кнута, хотя это может и не касаться человека, живущего в таком мусорном баке.
По лицу старого ученого едва заметно скользнуло удивление, после чего он приподнял длинную верхнюю губу для зевка.
– Передайте ему, пусть напишет письмо. – Сагорн с сомнением уставился на стопку бумаги в своей руке, после чего попросту отправил ее всю за спинку стоявшего в углу стула.
Скрипнули доски над головами.
Акопуло нервно подпрыгнул:
– Кто это?
Сагорн раздраженно хмыкнул:
– Это ваши зверюги в латах, они обыскивают мой дом!
– Данный вопрос не терпит отлагательств и не может быть изложен на бумаге, – терпеливо продолжал Ило.
Етун перевел на него сердитый взгляд.
– Ишь ты! В моем возрасте я не выйду из собственного дома в такую ночь, пусть меня призывали бы все Четверо!
– Император сам вскоре будет здесь, – пояснил Ило, – и Четверо, судя по всему, уже никого не призовут все вместе.
Бледно-голубые глаза етуна, казалось, вспыхнули недобрым огнем, пока он впервые серьезно изучал стоящего перед ним Ило.
– У тебя есть какая-то капля мозгов, красавчик.
Хорошо, ты завоевал мое внимание. – Ученый осторожно опустился в кресло, потер ладони и приставил указательные пальцы к уголкам губ. – Изложи проблему, но будь краток.
Акопуло тоже сделал шаг и встал рядом с Ило.
– Сначала, еще до появления здесь его величества, мы обязаны утрясти вопрос о волшебстве. Вам придется объяснить нам свою поразительную молодость.
Белые брови Сагорна взлетели на лоб.
– Что, неужели все так плохо? Что ж, слушайте. Сам я – не волшебник, но водил с одним из них дружбу некоторое время назад, – и он наложил на меня чары, укрепляющие здоровье. Вот и все. Я забыл, когда болел в последний раз. А теперь ваша очередь: что стряслось со Сводом, если вас так беспокоят волшебники в присутствии императора?
Не успел Акопуло ответить, как в комнату ворвался Хардграа. В коридоре остались двое гусаров со светильниками.
– Где художник Джалон? – с подозрением выкрикнул центурион.
Улыбка Сагорна напоминала загадочный оскал древних статуй.
– Мой дом имеет несколько выходов, солдат. Грубо сколоченное лицо Хардграа потемнело, – Он угрожающе двинулся вперед.
– Но на снегу нет никаких следов!
– Он также граничит с несколькими домами в квартале. Попробуйте простучать каждую стену – и извлечете оттуда великое множество народу. Я, конечно, не могу себе представить, чтобы вы верно восприняли неловкость ситуации, но тем самым вы можете собрать небольшую толпу зевак, а, как мне показалось, его Величество намеревался сохранить эту встречу в тайне.
– Я хочу знать, куда подевался художник!
– Тогда от меня вы не услышите ни слова. А теперь помолчите в присутствии старших по летам и по званию. Начинайте, господин Акопуло.
– Да я разнесу эту грязную халупу!
Хардграа следовало бы лучше разбираться в психологии етунов. Будь Сагорн помоложе, он выбросил бы центуриона из окна и прыгнул бы следом, но старик лишь плотно стиснул зубы:
– Тогда я отказываюсь сотрудничать с вами в любом смысле этого слова.
– Забери отсюда своих людей, центурион, – сказал Ило, – и подожди за дверями.
Хардграа надувался, пока его панцирь не затрещал по швам.
– Быстро! – гаркнул на него Ило.
Он не слишком надеялся, что этот трюк сработает, но все получилось удачно. Три пары сандалий простучали по ступеням, и входная дверь громко хлопнула, приглушая печальный трезвон.
Акопуло хохотнул и подарил Ило признательную улыбку. Он снял со второго стула небольшую стопку грязной посуды, смахнул рукой крошки и мышиный помет и уселся, составляя в уме свою повесть.
– Когда пришла весть о смерти старого императора, – помолчав, начал он, – принц сидел на Опаловом троне…
2
Наконец Акопуло умолк, поведав Сагорну все. Погруженный в раздумье, ученый не поднимал опущенной на руки головы. Ило тихонько грезил о пышной груди жены трибуна Утурсо, прислонясь к кабину. С него совсем сошло недавнее опьянение, и Ило ощущал неловкую тоску, обычно приходившую после битвы, – осознание того, как коротка и бессмысленна жизнь и как жалко тратить ее понапрасну.
Колокольный звон донесся громче, предупреждая об открывшейся входной двери. Ступени вновь вознесли к небесам привычные жалобы, но на сей раз ступавших по ним ног было больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58