В сердце колет… — Он покачал головой и забормотал: — Я не собираюсь… Хорошо, пойдем. Не могу больше. Нет, газированной я не люблю, лучше простой…
Полежал спокойно, потом опять завертел головой, словно ему что-то мешало:
— Солнце светит прямо в глаза. Перейдем на ту сторону…
Мы поспешили выйти в соседнюю комнату, и Морис разбудил Томаса.
— Хорошо поспали? — спросил он.
— Хорошо, — ответил тот, быстро вставая и потягиваясь. — Ноет рука что-то. Наверное, отлежал.
Морис задумчиво кивнул и спросил:
— А вообще как себя чувствуете?
— Прекрасно.
— Что-нибудь снилось?
— Мы были на пляже… Большой пляж на Лазурном берегу. Лежу на песке, и очень жарко стало. Масса народу, пить страшно хотелось. Губы сохли. Мне и сейчас хочется пить. Могу я вас попросить?
— Пожалуйста. — Морис налил ему стакан воды и спросил: — А у кого вы просили пить во сне?
— У жены.
— Вы с ней были на пляже?
— Да. Я не могу долго лежать на солнце. А ей хоть бы что.
— Это она предлагала вам пить воду?
— Да.
— Какую?
Морис, конечно, не случайно задал этот вопрос, и мы с Гансом переглянулись, услышав ответ Томаса:
— Газированную. Я ее не люблю. Ею никак не напьешься. Простой водой быстрее напьешься.
Значит, он в самом деле говорил во сне именно то, что чувствовал!
— А больше вы ничего не видели? — спросил Морис.
— Нет, больше ничего.
— Значит, приятный был сон?
— Очень приятный.
— Н-да, — задумчиво произнес Морис, когда Томас ушел и мы собрались в лаборатории. — Для него сон был приятный: повидал жену, которую любит до сих пор и никак не может забыть, а для нас… Опять уперлись в этот барьер. А нам нужно, чтобы ему снилось детство… Ладно, попробуем его направлять, поможем ему.
— Все-таки решились задавать наводящие вопросы? — поинтересовался Ганс.
— Нет, опасно. Применим соответствующие раздражители. Вы не поняли, почему ему нынче приснился знойный пляж?
— Нет, — ответила я.
Ганс покачал головой.
— Это сделала вспышка вашего блица. Раздражение ничтожное, но в его сознании оно вызвало ощущение палящего солнца и картину жаркого дня на пляже, ему даже пить захотелось. Вот мы и попробуем направлять его сновидения в нужную сторону такими легкими раздражителями. Это дает неплохие результаты. Начнем с дороги, с вокзала.
Ночью наконец прогремела гроза, принесенная феном. Стало прохладнее и легче дышать.
В этот раз, усыпив Томаса и наказав опять рассказывать все, что он увидит во сне, Морис включил приготовленную заранее магнитофонную запись. В полутемной комнате шумно отфыркивался паровоз, раздавались гудки и голоса людей, толпившихся на перроне.
Томас некоторое время спал спокойно, потом заворочался и пробормотал:
— Я не хочу, не хочу… Смотри, какая старуха… Я не знаю…
Он успокоился, довольно долго молчал, потом снова заговорил:
— Осторожно, отойди подальше, видишь, поезд!
— Какой это вокзал? — быстро спросил его Морис.
— Я не знаю.
Длинная пауза, потом:
— Нет, не хочу… Когда нас выпустят? Я хочу домой!.. Не буду, больше не буду…
Он резко дернулся, повернулся на правый бок и затих, негромко посапывая.
— Как вы чувствуете себя? — спросил с интересом Морис, разбудив Томаса.
— Ничего.
— Что-нибудь снилось?
— Снилось, будто я на вокзале каком-то… Поезд подходит с шумом. Освещено все.
— Где освещено?
— Перрон. Женщины, солдаты их не пускают. Нехороший сон.
— Почему нехороший?
— Не знаю. Неприятно как-то… И странно: вагоны простые, товарные, а в них дети. Одни мальчики. Озираются испуганно…
— А что это за вокзал?
— Не знаю. Кто-то спрашивал: какой вокзал?
— Во сне спрашивал?
— Во сне. Меня спрашивали там, на перроне: какой вокзал?
— И что вы ответили во сне?
— Что не знаю, какой это вокзал.
— Опишите его, пожалуйста, подробнее: как выглядел вокзал?
— Вокзал небольшой… И где-то рядом море, гавань.
— Опять море? — нахмурился Морис. — Откуда вы знаете?
Томас растерянно пожал плечами.
— Вы видели море во сне? — спросил Морис.
— Нет, но я чувствовал: оно рядом.
— Странно. Вокзал — и рядом море? Что еще вам снилось? Кто был на вокзале?
— Людей на перроне мало было. Женщины, солдаты в касках…
— Вы сказали, солдаты не пускали женщин к поезду?
— Да, отталкивали их прикладами. У них винтовки такие коротенькие…
— Автоматы?
— Да, пожалуй, автоматы.
— Женщины хотели сесть в поезд?
— Нет, по-моему, нет.
— Они встречали детей, которые в нем приехали? Или провожали их? Дети уезжали или приехали откуда-то?
— Не знаю. Женщины как будто удивлялись. Некоторые плакали.
— Попытайтесь вспомнить еще что-нибудь, тут важна каждая подробность!
Томас задумался, уставившись в пол, потом поднял голову и неуверенно сказал:
— Вот что меня удивило… Одна женщина что-то спросила у другой. Та ответила: «Да», а сама при этом отрицательно покачала головой. Странно…
— Вот так? — спросил Морис и покачал головой.
Меня насторожило, что у мужа вдруг стал такой напряженный голос. Почему он разволновался?
— Да, так, — подтвердил Томас. — Говорит «да», а сама качает головой. Нелепый сон.
— Любопытно, — задумчиво пробормотал Морис, поспешно записывая что-то в блокнот. — День был жаркий?
— Да, — оживился Томас. — Очень яркое солнце. У вокзала белая стена, на нее было больно смотреть. А с моря тянуло прохладой.
— Вы уверены, что рядом с вокзалом море?
— Да. Слышны даже пароходные гудки.
— Может быть, это гудят паровозы?
— Нет, у них гудки другие, мягче, протяжнее.
— Ну что же, на сегодня хватит. Отдыхайте, — сказал Морис. — До завтра. Извините, я вас не провожаю. Надо кое-что записать.
Едва Томас скрылся за дверью, мы с Гансом поспешили в лабораторию. Морис быстро писал, пристроившись на краешке стола.
— Что-нибудь узнал важное из этого сна? — спросила я.
Морис посмотрел на меня отсутствующим, далеким взглядом и рассеянно ответил:
— Кажется…
— А что? — спросил Ганс. — Ведь название вокзала он так и не вспомнил.
— Неважно. Все равно кое-что, кажется, проясняется.
— Что же ты все-таки узнал? — допытывалась я.
— Не будем спешить с выводами, — уклончиво ответил Морис. — А то я сам, боюсь, начну незаметно и бессознательно толкать его на ложную тропу, увлекшись своими предположениями. Пока ничего не скажу. Станем проверять.
Морис бился с этими снами две недели, устраивая сеансы гипноза почти каждый день. Разобраться в них было нелегко. Чаще всего Томасу снилась всякая будничная чепуха: во сне он ругался со своим, видно, изрядно надоевшим ему злым хозяином, ходил по магазинам, мыл чужие машины, снова встречался с женой. Более ранние воспоминания проскальзывали в его снах лишь изредка и то такими отрывочными и бессвязными, что ничего понять толком не удавалось.
— Он порядочный фантазер, вроде Ганса, — жаловался мне муж. — Тоже натура впечатлительная, да и жизнь ему нервы крепко потрепала. Боюсь, многое он выдумывает, накручивает. Уж больно запутанные и сумбурные сны.
Поиски осложнились тем, что вскоре Томас вдруг угрюмо сказал Морису, понурив голову:
— Пожалуй, ничего у нас не выйдет, герр профессор.
— Почему?
— Я не смогу к вам больше ходить. Времени нет. Хозяин ругается, что часто отлучаюсь. Грозится уволить, а где я сейчас найду работу…
Морис подумал и спросил у него:
— А ночью ведь вы свободны?
— Ночью я сплю.
— Вот и будете спать здесь, в лаборатории.
Сеансы начали проводить по ночам. Я на них теперь редко присутствовала. Ганс из любопытства согласился на ночные бдения, хотя и ворчал, и потребовал прибавить ему жалованье.
Но, похоже, что-то начинало проясняться. Иногда Морис веселел и, хотя и не рассказывал мне подробностей, оживленно говорил:
— Кажется, теплее… теплее. Знаешь, как в детской игре?
— Когда же ты наконец скажешь: «Горячо»?
— Надеюсь, скоро. Потерпи немного.
И вот этот день настал! Мне повезло: Томас был свободен, сеанс проводился днем, и я на нем присутствовала.
Когда Томас заснул с обычным приказом рассказывать все, что увидит во сне, Морис зажег над его головой довольно яркую лампочку. Одновременно он включил магнитофон, и в лаборатории, сменяя друг друга, негромко зазвучали незнакомые мелодии. Похоже, высокие женские голоса исполняли какие-то народные песни — протяжные, задумчивые, немножко грустные.
— Какой это язык? — спросила я мужа.
— Угадай!
— А вы не знаете, Ганс?
— Похоже, один из славянских языков. Кажется, польский, но я не уверен. Или сербский.
— Разве Ганс не помогал тебе готовить эту пленку? — спросила я у мужа.
— Нет, я все сделал сам…
Но тут спящий Томас вдруг заговорил:
— Зачем они это делают? Они сгорят, обожгутся!.. Мне страшно… Давайте уйдем. Сейчас вспыхнет, вспыхнет!
Он заметался на тахте, пытаясь укрыться от света лампы.
— Опять ему снится пляж? — недоуменно спросил из своего угла Ганс.
Я тоже было подумала так. Но нет, не похоже.
— Ух как здорово! — бормотал спящий Томас. — Почему же им не больно? Ведь они босиком… Они заколдованы? Нет, я боюсь…
Он опять заворочался.
— Разбуди же его скорее, а то он еще забудет, что видел, — попросила я мужа. — Или вдруг ему начнет сниться другой сон и перебьет первый.
— Хорошо, иди к себе в комнату, — согласился он.
Проснувшись, Томас смущенно рассказал, будто снова видел женщин, пляшущих на раскаленных углях.
— Горел большой костер, и они ходили вокруг него. А потом стали танцевать на углях… Босыми ногами — и ничего. Опять мне снится какая-то чертовщина.
— Женщины были старые и молодые? — спросил Морис, быстро записывая что-то в блокнот.
Зачем? Ведь магнитофон включен, он все запишет на пленку.
— Всякие женщины, — ответил сумрачно Томас.
— Эти женщины кивают утвердительно, когда говорят «нет»?
Помедлив и с недоумением глядя на Мориса, Томас нерешительно ответил:
— Пожалуй, они так тоже делают. Не помню точно.
— И опять они были в черных платьях и белых платках?
— Да. Откуда вы знаете?
— Вы рассказывали в прошлый раз.
— Ага, а то уж я подумал…
— Что вы подумали?
— Что вы в самом деле чародей: умеете мысли читать и даже чужие сны видеть.
— Нет, этого я, к сожалению, пока не могу, — засмеялся Морис. — Ну ладно, идите домой отдыхайте, а я подумаю о вашем сне.
— Странный сон, правда, профессор?
— Да, любопытный.
— Может, я болен?
— Нет, что вы.
— А почему же мне снится такая чертовщина?
— Как определил один мудрый ученый, сны — это небывалая комбинация бывалых впечатлений.
— Как это, не понимаю? Вы хотите сказать, будто я нечто подобное когда-то видел наяву?
— Возможно. А во сне ваши впечатления причудливо перепутались.
— Да, нелегко вам со мной разобраться, — сочувственно покачал головой Томас и стал прощаться.
— По-моему, он морочит вам голову, уважаемый профессор, — сердито сказал Ганс, когда мы, как обычно, собрались в лаборатории. — Все выдумывает. У кого совесть чиста, у того подушка под головой не вертится. Он или жулик, или больной человек, маньяк. Снятся ему женщины, танцующие на раскаленных углях… Не в Индии же он родился, среди факиров и йогов?
— А может, его детство прошло среди фокусников? — засмеялся Морис. — Не забывайте, что я тоже умею плясать на огне.
— Слышал и давно мечтаю увидеть этот трюк, — кивнул Ганс. — Ведь это ловкий трюк, верно?
— Не совсем. Знание законов физики, некоторая тренировка и, главное, самовнушение.
— Ага, понятно. Вы просто воображаете, будто никаких углей нет, — как я со льдом или с горячей печкой? Надо и мне попробовать проделать фокус с углями, думаю, что получится…
— Хотите, попробуем сейчас? — предложил лукаво Морис. — Клодина, угли в плите, наверное, разогреть нетрудно?
— Нет уж, сначала я потренируюсь на чем-нибудь другом, — ответил поспешно Ганс и передернул плечами, видимо живо представив себе, как ступает босыми ногами по раскаленным углям. — У меня даже ноги жжет, — жалобно добавил он, болезненно морщась.
— А вы не воображайте подобные сцены, — засмеялся Морис.
— Но я же не виноват, что у меня такая натура…
— Переключите свою фантазию, — посоветовала я. — Представьте себе, что вы катаетесь на коньках где-нибудь в Антарктиде.
Ганс недоверчиво посмотрел на меня и обиженно ответил:
— Вы не верите и смеетесь надо мной… А что? Это идея.
Он принял сосредоточенный, отрешенный вид, и постепенно по его лицу стало разливаться выражение блаженства.
— Что вы вообразили? — заинтересовался Морис.
— Будто я опустил ноги в таз с ванильным мороженым, — хитро прищурившись, ответил Ганс.
Мы все расхохотались. В нашем милом доме не заскучаешь — и Морис и его феноменальный секретарь стоят друг друга.
— Вас это сбивает с толку, кажется загадочным и непонятным, а для меня наоборот — все стало ясным. Я нашел его родину, — с гордостью сказал Морис.
— Где же он родился? — спросила я.
— Есть только одна страна на свете, где существует забавный обычай: когда люди там говорят «да», то отрицающе качают головой. А когда отрицают что-нибудь, то, наоборот, кивают, как мы бы сделали в знак согласия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13