Ну, что это за страна?
Мы с Гансом переглянулись и довольно тупо уставились на Мориса.
А он, конечно, хотел продлить удовольствие:
— Такой обычай сбивает поначалу с толку всех туристов и запоминается каждому, посетившему эту страну. Позор! Вы, оказывается, совсем не знаете географии. Секретаря я еще могу за это уволить без выходного пособия. Но как мне поступить с женой?
— Что это может быть за страна? — растерянно спросила я. — Не мучай нас, скажи!
— Болгария.
— Болгария? — недоуменно протянул Ганс. — А пляски на костре? При чем тут Болгария? Значит, он их выдумал? Такое можно увидеть лишь где-нибудь в Индии.
— И в Болгарии тоже! По описанию этих необычных танцев, которые он не мог выдумать, а несомненно видел когда-то и теперь вспомнил, мы сможем даже установить, в каком именно районе Болгарии родился Томас. Подождите минуточку!
Морис выскочил за дверь и быстро вернулся с географическим атласом и какой-то книжкой в руках.
— Вот, пожалуйста: так называемый Странджанский край. Юго-восточный уголок Болгарии, на берегу Черного моря и на границе с Турцией. Вот здесь — города Мичурин, Ахтополь… Жалко, карта очень мелкая. А вот что сказано в путеводителе, — добавил он, раскрывая книжку и отыскивая нужную страницу: — «В селе Былгари можно посмотреть интересные пляски на… раскаленных углях босиком. Это имеющие вековую историю и связанные с религиозными языческими обрядами так называемые „нестинарские игры“. Их можно увидеть и в других селах Странджанского края, где они устраиваются по разным поводам и в различные праздники»… — Морис победно посмотрел на нас и продолжал, помахивая книжкой: — О таком любопытном обычае мало кто знает, так что я вас прощаю. Сам узнал о них не так давно, изучая фокусы всяких современных факиров с пылающими углями. Хотел непременно побывать в Болгарии и посмотреть эти пляски своими глазами, да пока не удавалось. А теперь — судьба.
— Но почему же Томасу ты ничего не сказал о Болгарии? — спросила я. — Не уверен до конца?
— Уверен, но на всякий случай хочу еще проверить, — ответил он со своей всегдашней непоследовательностью. — Дело тонкое, деликатное, лучше проверить сто раз. Теперь его можно расспрашивать смелее.
На следующий день Морис учинил Томасу форменный допрос под гипнозом, пригласив, кроме меня с Гансом, уже как официальных свидетелей, еще знакомого врача, болгарина по национальности, молчаливого старика с седой головой и лохматыми, совершенно черными, словно приклеенными бровями.
Сеанс проходил необычно. Усыпив Томаса, Морис вдруг сказал ему:
— Сейчас тысяча девятьсот сорок четвертый год. Сколько тебе лет, мальчик?
— Не знаю, — нерешительно ответил Томас.
— Разве ты не умеешь считать?
— Умею.
— Сколько тебе лет?
— Мне девять лет.
— Так, — пробормотал Морис. — Сейчас ему тридцать два — тридцать три, во всяком случае на вид. Когда он попал в монастырь в сорок пятом, ему было действительно лет десять. А в сорок четвертом — девять лет. Все верно. Он не обманывает и чувствует себя девятилетним.
Он снова склонился над спящим Томасом:
— Ты уже учишься в школе?
— Да.
— Тебе нравится учиться в школе?
— Нет, — так искренне и поспешно ответил спящий, что мы все рассмеялись, не зная тогда, какие переживания оживают в этот миг в душе бедного Томаса, вновь превратившегося во сне в девятилетнего мальчонку…
— Ты умеешь писать? — спросил Морис.
— Умею.
— Ты спишь теперь так крепко, что ничто не в состоянии внезапно тебя разбудить. Ты слышишь только то, что я тебе говорю. Я теперь открою твои глаза, и ты будешь продолжать спать с открытыми глазами. Я считаю до пяти. Пока я буду считать, твои глаза начнут медленно открываться. Раз… Два…
На счете «пять» Томас открыл глаза.
— Сядь! Вот тебе листок бумаги и карандаш, напиши, сколько тебе лет.
Томас послушно сел, взял у Мориса карандаш и начал писать. Но он спал при этом по-прежнему крепко!
«Мне девять лет», — вывел он на листке бумаги неуверенным детским почерком.
— Теперь напиши, как тебя зовут, — сказал Морис.
«Томас», — подписался спящий.
— Нет, тебя зовут не Томас. Как тебя зовут?
— Томас, — упрямо ответил тот и нахмурился.
— А как твоя фамилия?
— У меня нет фамилии, — прозвучал неожиданный ответ.
— Ложись опять на тахту, так тебе будет удобнее, — нахмурился Морис. — Закрой глаза, спи спокойно, крепко. Ты слышишь только мой голос. Слушай меня внимательно и отвечай правду.
Заглянув в блокнот, Морис вдруг спросил, видимо по-болгарски:
— Как е вашето име? — и посмотрел на врача-болгарина.
Томас нахмурился, покачал головой и неуверенно ответил:
— Томас.
Он понимает по-болгарски!
— Как е името на вашия баща?
— Не разбирай.
— Как зовут твоего отца? — повторил Морис тот же вопрос по-немецки.
— Не знаю.
— Как зовут твою мать?
— Не знаю.
— Къде живеят те?
— Не зная.
— Где они живут? — переспросил Морис по-немецки.
Но Томас ответил то же:
— Я не знаю.
— Какъв е вашият адрес? — слегка запинаясь, прочитал Морис по бумажке.
Томас молчал.
— Защо мълчите? Отговорете! — вмешался болгарин, забыв или не зная, что спящий Томас сейчас слышит лишь голос гипнотизера.
Конечно, Томас ему не ответил.
Морис начал перечислять по бумажке названия разных болгарских городов и селений, все время вопрошающе поглядывая на Томаса. Тот внимательно слушал, наморщив лоб и шевеля губами, и вдруг сказал:
— Не разбирай. Говорете по-бавно.
Морис повернулся к врачу-болгарину.
— Он сказал: «Не понимаю, говорите медленнее»! — возбужденно воскликнул тот. — Вы не ошиблись, коллега, он знает болгарский.
Какой это был волнующий момент!
Морис продолжал задавать вопросы то по-немецки, то по-болгарски, советуясь с консультантом.
— Где твой дом? Как зовут твоих родителей?
Но Томас отвечал все то же:
— Не зная.
— Далеко ли твой дом от школы?
— Не разбирам.
— Где ты родился? — перешел Морис снова на немецкий.
— Не знаю.
— Ты родился в Швейцарии?
— Нет. Где это?
— Ты не знаешь, где Швейцария?
— Нет. Мы еще не учили.
Мы опять все переглянулись. А Морис настойчиво продолжал:
— Ты жил в городе?
— Нет.
— Значит, ты жил в деревне?
— Да.
— Где?
— Не знаю.
— Есть ли у тебя братья?
— Нет.
— А сестры есть?
— Нет, — тихо ответил Томас после долгой паузы.
— Надо кончать, — сказал Морис, осторожно вытирая пот, выступивший на лбу и щеках Томаса. — Он устал.
— Поразительный эксперимент! — воскликнул болгарин, пожимая ему руку. — Поздравляю вас, коллега. Никаких сомнений: он родился в Болгарии! Вы нашли ему родину.
— Спасибо. Но почему он помнит так мало болгарских слов? — задумчиво проговорил Морис, вглядываясь в лицо спящего Томаса. — То и дело твердит: «Не понимаю»…
— Не удивительно, коллега, ведь столько лет прошло.
— Все-таки непонятно, — покачал головой Морис. — И почему упрямо уверяет, будто его зовут Томасом? Совершенно не болгарское имя. — Он посмотрел на врача и спросил: — А не скрывает ли он что-то? Вам не кажется? Словно не хочет отвечать по-болгарски? У вас нет такого ощущения? — повернулся он к нам с Гансом.
— Пожалуй, — задумчиво ответила я. — На все твои вопросы о родителях и об их адресе он упорно твердит: «Не знаю».
— Молчание тоже ответ, — многозначительно вставил Ганс.
— Не мог же он забыть, как зовут родную мать и отца? — продолжала я. — И так быстро: ведь он воображает себя сейчас во сне девятилетним ребенком. Он теперь далек от нас, на двадцать три года моложе, — так ты ему внушил.
— Да, непонятно, чего-то он боится, — пробормотал Морис. — Тут еще много темного. Но главное мы узнали. Ну что же, буду его будить и порадую новостью.
4
Узнав о том, что его родина Болгария, Томас не выразил особой радости, так что я даже слегка обиделась за Мориса. Столько он старался, затевает теперь поездку в Болгарию, а Томас довольно равнодушен.
Похоже, он был скорее обескуражен и растерян, чем обрадован. Я не удержалась и прямо спросила его об этом. И он ответил мне с такой же очаровательной прямотой:
— А чего мне особенно радоваться? Ведь в Болгарии никаких родственников-миллионеров не найдешь. Да и вообще, как пишут в газетах, страна эта небогатая, в основном земледельческая…
— Но ведь это же ваша родина! — не удержалась я. — Нельзя же жить по циничной пословице: «Ubi bene, ibi patria».
— «Где хорошо, там и отечество», — перевел он, явно радуясь возможности показать, что не забыл монастырскую латынь, и поспешно добавил не очень искренним тоном: — Да, конечно, вы правы, фрау Клодина. Пусть бедная, но это родина. А родина священна для каждого человека. Я с удовольствием поеду в Болгарию.
— Кто надеется башмаки в наследство получить, всю жизнь босиком ходит, — назидательно произнес Ганс, когда я рассказала за обедом об этом разговоре с обескураженным Томасом.
Но муж меня успокоил:
— Ничего, в Болгарии у него проснутся родственные чувства.
Устроить эту поездку было Морису не так-то просто. Хлопоты о визах требовали времени. И работа не позволяла ему отрываться надолго. Но главное, конечно, как всегда, не хватало денег.
А их требовалось немало. Кроме всех дорожных расходов, надо было обеспечить Томаса. Хозяин отказался дать ему платный отпуск, заявив:
— Я не знаю, сколько ты будешь кататься по чужим странам. Придется найти кого-нибудь на это время тебе взамен, а он ведь не станет работать бесплатно.
Томас так боялся потерять работу — видно, совсем утратив надежду на богатое наследство, — что даже начал отказываться от поездки:
— А если временный мой заместитель больше понравится хозяину? Тогда я вернусь, а место занято, он рассчитает меня.
Чтобы успокоить его, Морис добился специального контракта, по которому место закреплялось за Томасом. Хозяин не решился отказать профессору философии.
— Ничего, как-нибудь выкрутимся, — беззаботно решил Морис. — В Болгарии обо мне слыхали, там у меня есть друзья среди фокусников, в крайнем случае устроят мне несколько выступлений. Это даже неплохо, а то я давно не выступал, теряю форму.
Его «лекции с фокусами» всегда пользовались большим успехом и давали хорошие сборы. Все деньги шли на его научную работу и лабораторное оборудование. Без них Морис не смог бы вести свои исследования.
Решили, что поедем втроем: Томас, Морис и я. Ганс был огорчен, что его не берут, но утешал себя:
— Будет много новых впечатлений, а для меня это всегда мучительно. Слишком впечатлительная у меня натура.
— Вот именно, — насмешливо поддержал Морис. — Учитесь ее обуздывать, дрессируйте себя. Вам это полезно.
Накануне они с Гансом поссорились. Открыв утром за кофе газету, Морис вдруг сердито швырнул ее на пол.
— Ты с ума сошел! — возмутилась я.
— С такими помощниками недолго и рехнуться. Вот полюбуйся, — буркнул он, протягивая мне газету. — Где этот проклятый Всепомнящий Ганс? Это его штучки! Недаром он и к завтраку не явился: знает сорока, где зимовать…
Открыв газету на шестой странице, я поняла, что его так разозлило. Над фотографией и небольшой заметкой лез в глаза крикливый заголовок:
«Во сне он обрел родину!»
На сильно заретушированном снимке был запечатлен Морис, склонившийся с довольно глупым выражением лица над спящим Томасом. Это был один из снимков, сделанных во время сеанса гипноза Гансом Грюнером «для музея»…
И заметку, конечно, написал Ганс. В ней в привычных для него выспренних выражениях расписывалась горестная судьба сироты, подкинутого к монастырским воротам и долгие годы обреченного мыть на бензозаправочной станции роскошные машины богатых господ, мечтая о потерянных родителях и мучительно страдая от одиночества…
Дальше Ганс в сенсационном тоне рассказывал об опытах «нашего выдающегося ученого, известного профессора Мориса Жакоба», то и дело щеголяя научными терминами, которые выглядели так устрашающе-внушительно, что даже строгий редакторский карандаш не решился их вычеркнуть.
«Итак, Томас Игнотус нашел свою родину, — патетически заканчивалась заметка. — Он скоро отправится на свидание с нею. Пожелаем ему счастья! Но призраками впереди маячат еще многочисленные загадки. Что означает таинственная татуировка „Х-66р“ на запястье у Томаса? Почему он забыл почти все родные болгарские слова? Каким образом попал из далекой Болгарии в монастырь святого Фомы? И самая главная загадка: кто же его родители и где они? Мы надеемся вскоре рассказать читателям о том, как будут разгаданы и эти загадки».
— Зачем вы устроили эту слюнявую шумиху? — напустился Морис на Ганса, когда тот все-таки решился появиться к обеду, старательно напустив на себя совершенно независимый и беззаботный вид.
— В обязанности секретаря входит и общение с прессой, — попытался отшутиться Ганс. — Не скромничайте, профессор, ваши интересные и ценные опыты заслуживают того, чтобы о них знала широкая общественность…
— В таком виде да еще когда они далеко не закончены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Мы с Гансом переглянулись и довольно тупо уставились на Мориса.
А он, конечно, хотел продлить удовольствие:
— Такой обычай сбивает поначалу с толку всех туристов и запоминается каждому, посетившему эту страну. Позор! Вы, оказывается, совсем не знаете географии. Секретаря я еще могу за это уволить без выходного пособия. Но как мне поступить с женой?
— Что это может быть за страна? — растерянно спросила я. — Не мучай нас, скажи!
— Болгария.
— Болгария? — недоуменно протянул Ганс. — А пляски на костре? При чем тут Болгария? Значит, он их выдумал? Такое можно увидеть лишь где-нибудь в Индии.
— И в Болгарии тоже! По описанию этих необычных танцев, которые он не мог выдумать, а несомненно видел когда-то и теперь вспомнил, мы сможем даже установить, в каком именно районе Болгарии родился Томас. Подождите минуточку!
Морис выскочил за дверь и быстро вернулся с географическим атласом и какой-то книжкой в руках.
— Вот, пожалуйста: так называемый Странджанский край. Юго-восточный уголок Болгарии, на берегу Черного моря и на границе с Турцией. Вот здесь — города Мичурин, Ахтополь… Жалко, карта очень мелкая. А вот что сказано в путеводителе, — добавил он, раскрывая книжку и отыскивая нужную страницу: — «В селе Былгари можно посмотреть интересные пляски на… раскаленных углях босиком. Это имеющие вековую историю и связанные с религиозными языческими обрядами так называемые „нестинарские игры“. Их можно увидеть и в других селах Странджанского края, где они устраиваются по разным поводам и в различные праздники»… — Морис победно посмотрел на нас и продолжал, помахивая книжкой: — О таком любопытном обычае мало кто знает, так что я вас прощаю. Сам узнал о них не так давно, изучая фокусы всяких современных факиров с пылающими углями. Хотел непременно побывать в Болгарии и посмотреть эти пляски своими глазами, да пока не удавалось. А теперь — судьба.
— Но почему же Томасу ты ничего не сказал о Болгарии? — спросила я. — Не уверен до конца?
— Уверен, но на всякий случай хочу еще проверить, — ответил он со своей всегдашней непоследовательностью. — Дело тонкое, деликатное, лучше проверить сто раз. Теперь его можно расспрашивать смелее.
На следующий день Морис учинил Томасу форменный допрос под гипнозом, пригласив, кроме меня с Гансом, уже как официальных свидетелей, еще знакомого врача, болгарина по национальности, молчаливого старика с седой головой и лохматыми, совершенно черными, словно приклеенными бровями.
Сеанс проходил необычно. Усыпив Томаса, Морис вдруг сказал ему:
— Сейчас тысяча девятьсот сорок четвертый год. Сколько тебе лет, мальчик?
— Не знаю, — нерешительно ответил Томас.
— Разве ты не умеешь считать?
— Умею.
— Сколько тебе лет?
— Мне девять лет.
— Так, — пробормотал Морис. — Сейчас ему тридцать два — тридцать три, во всяком случае на вид. Когда он попал в монастырь в сорок пятом, ему было действительно лет десять. А в сорок четвертом — девять лет. Все верно. Он не обманывает и чувствует себя девятилетним.
Он снова склонился над спящим Томасом:
— Ты уже учишься в школе?
— Да.
— Тебе нравится учиться в школе?
— Нет, — так искренне и поспешно ответил спящий, что мы все рассмеялись, не зная тогда, какие переживания оживают в этот миг в душе бедного Томаса, вновь превратившегося во сне в девятилетнего мальчонку…
— Ты умеешь писать? — спросил Морис.
— Умею.
— Ты спишь теперь так крепко, что ничто не в состоянии внезапно тебя разбудить. Ты слышишь только то, что я тебе говорю. Я теперь открою твои глаза, и ты будешь продолжать спать с открытыми глазами. Я считаю до пяти. Пока я буду считать, твои глаза начнут медленно открываться. Раз… Два…
На счете «пять» Томас открыл глаза.
— Сядь! Вот тебе листок бумаги и карандаш, напиши, сколько тебе лет.
Томас послушно сел, взял у Мориса карандаш и начал писать. Но он спал при этом по-прежнему крепко!
«Мне девять лет», — вывел он на листке бумаги неуверенным детским почерком.
— Теперь напиши, как тебя зовут, — сказал Морис.
«Томас», — подписался спящий.
— Нет, тебя зовут не Томас. Как тебя зовут?
— Томас, — упрямо ответил тот и нахмурился.
— А как твоя фамилия?
— У меня нет фамилии, — прозвучал неожиданный ответ.
— Ложись опять на тахту, так тебе будет удобнее, — нахмурился Морис. — Закрой глаза, спи спокойно, крепко. Ты слышишь только мой голос. Слушай меня внимательно и отвечай правду.
Заглянув в блокнот, Морис вдруг спросил, видимо по-болгарски:
— Как е вашето име? — и посмотрел на врача-болгарина.
Томас нахмурился, покачал головой и неуверенно ответил:
— Томас.
Он понимает по-болгарски!
— Как е името на вашия баща?
— Не разбирай.
— Как зовут твоего отца? — повторил Морис тот же вопрос по-немецки.
— Не знаю.
— Как зовут твою мать?
— Не знаю.
— Къде живеят те?
— Не зная.
— Где они живут? — переспросил Морис по-немецки.
Но Томас ответил то же:
— Я не знаю.
— Какъв е вашият адрес? — слегка запинаясь, прочитал Морис по бумажке.
Томас молчал.
— Защо мълчите? Отговорете! — вмешался болгарин, забыв или не зная, что спящий Томас сейчас слышит лишь голос гипнотизера.
Конечно, Томас ему не ответил.
Морис начал перечислять по бумажке названия разных болгарских городов и селений, все время вопрошающе поглядывая на Томаса. Тот внимательно слушал, наморщив лоб и шевеля губами, и вдруг сказал:
— Не разбирай. Говорете по-бавно.
Морис повернулся к врачу-болгарину.
— Он сказал: «Не понимаю, говорите медленнее»! — возбужденно воскликнул тот. — Вы не ошиблись, коллега, он знает болгарский.
Какой это был волнующий момент!
Морис продолжал задавать вопросы то по-немецки, то по-болгарски, советуясь с консультантом.
— Где твой дом? Как зовут твоих родителей?
Но Томас отвечал все то же:
— Не зная.
— Далеко ли твой дом от школы?
— Не разбирам.
— Где ты родился? — перешел Морис снова на немецкий.
— Не знаю.
— Ты родился в Швейцарии?
— Нет. Где это?
— Ты не знаешь, где Швейцария?
— Нет. Мы еще не учили.
Мы опять все переглянулись. А Морис настойчиво продолжал:
— Ты жил в городе?
— Нет.
— Значит, ты жил в деревне?
— Да.
— Где?
— Не знаю.
— Есть ли у тебя братья?
— Нет.
— А сестры есть?
— Нет, — тихо ответил Томас после долгой паузы.
— Надо кончать, — сказал Морис, осторожно вытирая пот, выступивший на лбу и щеках Томаса. — Он устал.
— Поразительный эксперимент! — воскликнул болгарин, пожимая ему руку. — Поздравляю вас, коллега. Никаких сомнений: он родился в Болгарии! Вы нашли ему родину.
— Спасибо. Но почему он помнит так мало болгарских слов? — задумчиво проговорил Морис, вглядываясь в лицо спящего Томаса. — То и дело твердит: «Не понимаю»…
— Не удивительно, коллега, ведь столько лет прошло.
— Все-таки непонятно, — покачал головой Морис. — И почему упрямо уверяет, будто его зовут Томасом? Совершенно не болгарское имя. — Он посмотрел на врача и спросил: — А не скрывает ли он что-то? Вам не кажется? Словно не хочет отвечать по-болгарски? У вас нет такого ощущения? — повернулся он к нам с Гансом.
— Пожалуй, — задумчиво ответила я. — На все твои вопросы о родителях и об их адресе он упорно твердит: «Не знаю».
— Молчание тоже ответ, — многозначительно вставил Ганс.
— Не мог же он забыть, как зовут родную мать и отца? — продолжала я. — И так быстро: ведь он воображает себя сейчас во сне девятилетним ребенком. Он теперь далек от нас, на двадцать три года моложе, — так ты ему внушил.
— Да, непонятно, чего-то он боится, — пробормотал Морис. — Тут еще много темного. Но главное мы узнали. Ну что же, буду его будить и порадую новостью.
4
Узнав о том, что его родина Болгария, Томас не выразил особой радости, так что я даже слегка обиделась за Мориса. Столько он старался, затевает теперь поездку в Болгарию, а Томас довольно равнодушен.
Похоже, он был скорее обескуражен и растерян, чем обрадован. Я не удержалась и прямо спросила его об этом. И он ответил мне с такой же очаровательной прямотой:
— А чего мне особенно радоваться? Ведь в Болгарии никаких родственников-миллионеров не найдешь. Да и вообще, как пишут в газетах, страна эта небогатая, в основном земледельческая…
— Но ведь это же ваша родина! — не удержалась я. — Нельзя же жить по циничной пословице: «Ubi bene, ibi patria».
— «Где хорошо, там и отечество», — перевел он, явно радуясь возможности показать, что не забыл монастырскую латынь, и поспешно добавил не очень искренним тоном: — Да, конечно, вы правы, фрау Клодина. Пусть бедная, но это родина. А родина священна для каждого человека. Я с удовольствием поеду в Болгарию.
— Кто надеется башмаки в наследство получить, всю жизнь босиком ходит, — назидательно произнес Ганс, когда я рассказала за обедом об этом разговоре с обескураженным Томасом.
Но муж меня успокоил:
— Ничего, в Болгарии у него проснутся родственные чувства.
Устроить эту поездку было Морису не так-то просто. Хлопоты о визах требовали времени. И работа не позволяла ему отрываться надолго. Но главное, конечно, как всегда, не хватало денег.
А их требовалось немало. Кроме всех дорожных расходов, надо было обеспечить Томаса. Хозяин отказался дать ему платный отпуск, заявив:
— Я не знаю, сколько ты будешь кататься по чужим странам. Придется найти кого-нибудь на это время тебе взамен, а он ведь не станет работать бесплатно.
Томас так боялся потерять работу — видно, совсем утратив надежду на богатое наследство, — что даже начал отказываться от поездки:
— А если временный мой заместитель больше понравится хозяину? Тогда я вернусь, а место занято, он рассчитает меня.
Чтобы успокоить его, Морис добился специального контракта, по которому место закреплялось за Томасом. Хозяин не решился отказать профессору философии.
— Ничего, как-нибудь выкрутимся, — беззаботно решил Морис. — В Болгарии обо мне слыхали, там у меня есть друзья среди фокусников, в крайнем случае устроят мне несколько выступлений. Это даже неплохо, а то я давно не выступал, теряю форму.
Его «лекции с фокусами» всегда пользовались большим успехом и давали хорошие сборы. Все деньги шли на его научную работу и лабораторное оборудование. Без них Морис не смог бы вести свои исследования.
Решили, что поедем втроем: Томас, Морис и я. Ганс был огорчен, что его не берут, но утешал себя:
— Будет много новых впечатлений, а для меня это всегда мучительно. Слишком впечатлительная у меня натура.
— Вот именно, — насмешливо поддержал Морис. — Учитесь ее обуздывать, дрессируйте себя. Вам это полезно.
Накануне они с Гансом поссорились. Открыв утром за кофе газету, Морис вдруг сердито швырнул ее на пол.
— Ты с ума сошел! — возмутилась я.
— С такими помощниками недолго и рехнуться. Вот полюбуйся, — буркнул он, протягивая мне газету. — Где этот проклятый Всепомнящий Ганс? Это его штучки! Недаром он и к завтраку не явился: знает сорока, где зимовать…
Открыв газету на шестой странице, я поняла, что его так разозлило. Над фотографией и небольшой заметкой лез в глаза крикливый заголовок:
«Во сне он обрел родину!»
На сильно заретушированном снимке был запечатлен Морис, склонившийся с довольно глупым выражением лица над спящим Томасом. Это был один из снимков, сделанных во время сеанса гипноза Гансом Грюнером «для музея»…
И заметку, конечно, написал Ганс. В ней в привычных для него выспренних выражениях расписывалась горестная судьба сироты, подкинутого к монастырским воротам и долгие годы обреченного мыть на бензозаправочной станции роскошные машины богатых господ, мечтая о потерянных родителях и мучительно страдая от одиночества…
Дальше Ганс в сенсационном тоне рассказывал об опытах «нашего выдающегося ученого, известного профессора Мориса Жакоба», то и дело щеголяя научными терминами, которые выглядели так устрашающе-внушительно, что даже строгий редакторский карандаш не решился их вычеркнуть.
«Итак, Томас Игнотус нашел свою родину, — патетически заканчивалась заметка. — Он скоро отправится на свидание с нею. Пожелаем ему счастья! Но призраками впереди маячат еще многочисленные загадки. Что означает таинственная татуировка „Х-66р“ на запястье у Томаса? Почему он забыл почти все родные болгарские слова? Каким образом попал из далекой Болгарии в монастырь святого Фомы? И самая главная загадка: кто же его родители и где они? Мы надеемся вскоре рассказать читателям о том, как будут разгаданы и эти загадки».
— Зачем вы устроили эту слюнявую шумиху? — напустился Морис на Ганса, когда тот все-таки решился появиться к обеду, старательно напустив на себя совершенно независимый и беззаботный вид.
— В обязанности секретаря входит и общение с прессой, — попытался отшутиться Ганс. — Не скромничайте, профессор, ваши интересные и ценные опыты заслуживают того, чтобы о них знала широкая общественность…
— В таком виде да еще когда они далеко не закончены?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13