Странник повернул лошадь в сторону холмов и скрылся в лабиринте тропинок. Поплутав с полчаса между оврагами, валунами и вереском, он нашел наконец то, что искал. Холмы слегка расступились, образовав подобие поляны – почти ровную площадку, лишь кое-где покрытую разбросанными старым оползнем валунами. На поляне обнаружился убогий дом, лачуга, по-видимому, построенная для ночлега пастухов и охотников. Дом посещали редко – сквозь щели порога успела прорасти сочная трава. Незнакомец привязал лошадь и вошел вовнутрь, осторожно приоткрыв покосившуюся и грозящую сорваться с петель дверь. В доме было темно, сухо и пусто, дождь бессильно барабанил по крыше. Человек нащупал наконец огниво, высек искру, зажег извлеченную из сумки свечу черного воска и огляделся. Единственную комнату дома занимал стол и несколько лавок. Сквозняк слегка колебал густую, пушистую паутину под потолком. Пришелец снял странным образом почти не намокший плащ, стряхнул с него несколько крупных капель. Колеблющийся огонек черной свечи высвечивал спокойное, правильное лицо, холодные, равнодушные глаза.
Человек аккуратно разложил на столе предметы – куски вещества неясного происхождения, косточки и еще что-то, рассмотреть эту вещь никак не удавалось, сел, прислонившись спиной к грубому дереву стены, и замер, глядя в мерцающий и клубящийся комок. По неподвижному лицу скользили искорки лиловых отблесков. Воздух в комнате, казалось, сгустился, круг бледного света падал на удлиненные белые пальцы неподвижно лежащих на столе рук. Дождь над холмами усилился, порывы ветра гудели, как неумело перебираемые струны чудовищно огромной лютни. Пригоршни воды, сердито разбрасываемые ветром, били в двери, доски порога скрипели, словно потревоженные чьими-то шагами…
Через некоторое время колдун очнулся от транса и огляделся. Ветер снаружи утих, в щели стен теперь не проникало даже самое слабое дуновение. Однако полог паутины по-прежнему чуть шевелился под потолком. Черная свеча почти догорела. Незнакомец улыбнулся, не разжимая губ, в его усмешке не было ни настоящей радости, ни иронии, ни даже ненависти.
– Я долго ждал этой встречи. Ждал, оплеванный толпой у позорного столба. Ждал, скитаясь в изгнании. Вот и дождался. Здравствуй, мой возлюбленный братец.
Далеко за холмами отчаянно завыла, заплакав, собака.
К утру следующего дня события ускорили свой ход, неотвратимо стремясь к ожидаемой скверной развязке и порождая новую волну слухов. Большая часть гарнизона Виттенштайнов покинула замок, сложив с себя ставшее опасным бремя верности. Подспудный страх перед инквизицией сделал свое дело, оказавшись сильнее открытых угроз, осады, клинков, стрел и приказов. Тильверт фон Виттенштайн метался, тщетно пытаясь остановить людей. Хозяйка не удерживала беглецов. Кто-то удалился молча, опустив глаза, двое-трое отказались от причитающейся за последнее время платы. Чаще уходили с высоко поднятой головой. Солдат, который некогда без шлема караулил на стене, сейчас вполголоса поносил хозяйку, называя ее ведьмой. Когда Виттенштайны после бескровного боя с инквизитором оценили потери, в гарнизоне обнаружилось всего пятеро оставшихся солдат, служивших еще покойному отцу Алиеноры. Все это как нельзя более устраивало ставших неразлучными фон Фирхофа и фон Тассельгорна. А пока эта пара героев настороженно бездействовала по соседству, под кровом гостеприимного поневоле Мартина…
Однако даже доверенные лица Гагена, по прозвищу Капеллан-Придира, не силах предусмотреть все, и к вечеру того же дня дело повернулось неожиданным и неприятным для слуг Империи образом. Сначала на горизонте, на уже просохшей после грозы дороге, как всегда, показалось облачко пыли, потом оно превратилось в хорошо вооруженный отряд. Всадники, покрытые густым слоем дорожного праха, исчезли в воротах замка, решетка немедленно опустилась, мост был поднят, на шпиле взвился родовой вымпел Виттенштайнов, и старинная крепость неукротимых баронов вновь замкнулась в мрачной неприступности.
После того, как вновь прибывшие очистились от пыли, их командир оказался уже знакомым нам Дайгалом, а прочие очень походили на вольных альвисов. Новоявленные защитники замка, затворив ворота, принялись обсуждать положение дел, которое, впрочем, все равно оставалось незавидным. Борьба кучки людей с Империей могла кончиться единственным образом, и все мыслимые усилия обещали лишь слегка отодвинуть гибельный финал…
Когда два дня спустя резиденцию Виттенштайнов вновь посетил «скромный ученый Людвиг», его приняли. По крайней мере, внутрь «богослова» пропустили безо всяких препятствий.
– Хвала святому Иоанну! Рад видеть вас в добром здравии, благородная дама.
– Я не желаю вам нездравия, но видеть вас совсем не рада.
– Приму это к сведению! Верные слуги Господа и Империи не должны предаваться суетным обидам. Поэтому обратимся-ка лучше к нашему делу. У вас было время на размышление, благородная дама. Вы хорошо подумали? Теперь я жду вашего ответа.
– Мне нечего сказать вам, никто из моих людей не склонялся ко злу. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
– Понятно. Однако обращение со злом и его носителями, знаете ли, требует некоторой практики и даже, я не побоюсь этого слова, является своего рода наукой и искусством одновременно. У вас нет этого умения, баронесса. Почему бы вам не обратиться за опытом и помощью к человеку более опытному… ко мне, например?
Людвиг не без тайного удовольствия отметил, что его прекрасная собеседница едва сдержала готовый взметнуться снопом жалящих искр гнев.
– Искренне верующему в высшую защиту не нужна эта ваша наука!
– А я бы на вашем месте не зарекался, знаете ли, судьба может повернуться по-всякому… Вы верите в высшее добро?
– Верю!
– Тогда почему вы не хотите помочь тем, кто борется с высшим, абсолютным злом?
– Абсолютным злом? Какое абсолютное зло вы нашли здесь? Мы не творили черной мессы, не призывали дьявола, не вершили запретной магии. Вы не со злом сражаетесь, доблестный, а служите благам и властям бренного мира. Рыцарь фон Фирхоф… словами о высшем зле вы прикрываете собственные подлости!
Людвиг внутренне ахнул, на мгновение испытав нечто вроде восхищения, смешанного со снисходительной иронией. Того, что мимоходом, желая лишь уязвить собеседника побольнее, сказала Алиенора фон Виттенштайн, вполне достаточно для обвинения в оскорблении величества. Она женщина, и она безрассудна. Но не глупа. Уже около двухсот лет, с тех пор, как светская и духовная власть слились в Империи воедино, «псы Господа» рьяно защищают интересы правителя земного.
Фон Фирхоф постарался принять подобающий случаю мрачный вид, моментально подавив улыбку.
– Итак, вы отказываетесь?
– Приходится. Мне нечего рассказать вам.
– Тогда мне тем более нечего здесь делать. Но перед тем как я уйду, послушайте одну историю.
Людвиг, почувствовав легкий толчок опасности, отошел к окну и устроился так, чтобы без труда наблюдать за комнатой.
– В одном баронстве, название которого для нас не имеет никакого значения, жил человек. Заметьте, отличающийся изрядными способностями и не обделенный ни природой, ни судьбой. Назовем его для краткости – Адальберт. Как многие хорошо образованные люди, этот Адальберт оказался не чужд желанию оставить после себя некую толику испачканного пергамента, а попросту говоря, отдал дань сочинительству, написал несколько занимательных песенок и хронику жизни тамошнего сеньора…
Ощущение опасности усилилось. Людвиг окинул взглядом комнату. Кажется, по-прежнему никого, кроме него и хозяйки.
– …Сеньор Адальберта, к слову сказать, грамотный не в большей степени, чем его собственный рыцарский конь, по непонятному капризу захотел иметь письменную историю собственного рода и приказал ученому вассалу эту историю написать. Адальберт с охотой принялся за работу, однако вскоре столкнулся с прискорбным отсутствием исторических сведений. Попробуй живописать подвиги какого-нибудь захолустного владетеля, если и память-то о них давным-давно исчезла! Адальберт, впрочем, ничуть не смущался, возмещая нехватку правдивости игрой воображения. Он описывал лица и убранство, одежды, оружие и прекрасных коней, создавая удивительную историю, которая росла день ото дня…
Людвигу показалась, что занавесь в глубине комнаты слегка шевельнулась. Ветерок проник сквозь неплотно прикрытые свинцовые рамы?
– …Однажды в галерее замка, отведенной для изображений предков барона, Адальберт увидел статую. Лицо и одежда ее в точности соответствовали описанным в хронике, но главным было не это. Ужас поразил сочинителя в тот момент, когда он понял, что истукан ранее не существовал! Однако статуя стояла крепко и казалась совсем не новой, напротив, мрамор ее чуть потрескался, а работа выдавала резец ваятеля прежних времен. Адальберт придавил свой страх и промолчал, слуги, гости, сам барон не заметили ничего, искренне считая, что скульптура стоит на своем месте давным-давно.
Людвиг посмотрел на хозяйку дома. Она забыла обо всем, поглощенная рассказом, на лице играло то неопределенное выражение, которое присуще людям, колеблющимся на грани интуитивного раскрытия тайны.
– …Адальберт отложил в сторону перо, тогда ему казалось, что навсегда, даже хотел сжечь написанное, но не смог… Стойкости этого человека хватило ненадолго, странные истории, которые писала его рука, казались ему более правдивыми, чем сама правда, а сила, побуждающая его измышлять, оказалась непреодолимой. Он обратился к священнику, но ни молитвы, ни святая вода не помогали. И тогда Адальберт, перестав противиться таинственному зову, начал описывать все, что приходило ему в голову. Он создавал обольстительных женщин – они являлись ему во плоти. Свитки мудрости, золото, драгоценности, диковинки со всего света – все было доступно сочинителю, но, получив свой удивительный дар, этот человек утратил способность радоваться вещам, которых вожделеет сердце обыкновенного человека. Ни золото, ни любовь его не привлекали, и тоска овладела ученым. Волшебный дар показался жестокой шуткой неизвестных сил, и Адальберт попытался обмануть предназначение. Он с трудом дожидался вечера и описывал прошедший день, связывая случай и предопределенность цепью уже свершившегося. Однако не раз ему случалось забываться, повествуя о том, что еще не произошло. В рассказ вплетались истории других людей, баронов и горожан, властителей и простолюдинов. В конце концов, Адальберт перестал различать, описывает ли он историю мира или создает ее. Так он стал Адальбертом Хронистом…
Людвиг перевел дыхание. Теперь инстинкт просто кричал ему об опасности. Казалось, в комнате сгустились сумерки. По углам трепетали причудливые тени.
– К счастью для всех нас, возможности человека ограничены и не в силах он переделать всю историю мира. Адальберт превратился в неуловимого скитальца, скрываясь от земных властителей, которые не прочь заполучить Хрониста в свои руки – это ценный приз для тех, кто жаждет могущества. Возможно, Адальберт, сам того не заметив, попросту переступил Грань, ушел в иной мир, отличный как от рая, так и от ада. Инквизиция Церена несколько лет безуспешно ищет его. Но реальны ли эти бесплодные поиски или они описаны самим Адальбертом?
Людвиг хладнокровно отметил, что Виттенштайн уже находится на грани транса, как Алиенора вдруг встрепенулась, наполовину сбросив с себя липкую паутину магического рассказа.
– Как странно… Так мы, вы и я, – реальны или только куклы в руках безумного повествователя? Моя жизнь – лишь чей-то вымысел? – Алиенора поежилась, как будто в летнее тепло проникло дуновение зимней стужи. – Впрочем, неважно! Этого не может быть, это не по божеским законам! Вы лжете и пытаетесь поймать меня на слове, обвинив в ереси! Немедленно уходите прочь!
Людвиг едва не выдал острой досады. В подобных манипуляциях важны не слова – человека, волю которого хочешь незаметно подчинить, нужно лишь отвлечь, поставив его свободный разум перед неразрешимой загадкой. Момент был выбран правильно, но с таким отчаянным сопротивлением фон Фирхофу еще не приходилось сталкиваться.
– Я уже ухожу. Но подумайте, прежде чем прикоснуться к скрываемой вами рукописи преступного Адальберта! Неужели вы позволите Хронисту изменить вашу жизнь, приспособив ее к извращенному вымыслу?
Людвиг повысил голос, шагнул вперед. Незримая опасность звенела в воздухе. Женщина вздрогнула и отшатнулась, когда Фирхоф ловко перехватил ее руку.
– Пустите! Негодяй! Вы не рыцарь! Вы…
Договорить она не успела. Тонкая нить, сдерживающая опасность, лопнула. Упала сорванная занавесь в другом конце комнаты. За мгновение до удара Людвиг чуть отклонился в сторону, поэтому сохранил сознание. Только в глазах на мгновение потемнело, волшебник отлетел к стене и с трудом удержался на ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Человек аккуратно разложил на столе предметы – куски вещества неясного происхождения, косточки и еще что-то, рассмотреть эту вещь никак не удавалось, сел, прислонившись спиной к грубому дереву стены, и замер, глядя в мерцающий и клубящийся комок. По неподвижному лицу скользили искорки лиловых отблесков. Воздух в комнате, казалось, сгустился, круг бледного света падал на удлиненные белые пальцы неподвижно лежащих на столе рук. Дождь над холмами усилился, порывы ветра гудели, как неумело перебираемые струны чудовищно огромной лютни. Пригоршни воды, сердито разбрасываемые ветром, били в двери, доски порога скрипели, словно потревоженные чьими-то шагами…
Через некоторое время колдун очнулся от транса и огляделся. Ветер снаружи утих, в щели стен теперь не проникало даже самое слабое дуновение. Однако полог паутины по-прежнему чуть шевелился под потолком. Черная свеча почти догорела. Незнакомец улыбнулся, не разжимая губ, в его усмешке не было ни настоящей радости, ни иронии, ни даже ненависти.
– Я долго ждал этой встречи. Ждал, оплеванный толпой у позорного столба. Ждал, скитаясь в изгнании. Вот и дождался. Здравствуй, мой возлюбленный братец.
Далеко за холмами отчаянно завыла, заплакав, собака.
К утру следующего дня события ускорили свой ход, неотвратимо стремясь к ожидаемой скверной развязке и порождая новую волну слухов. Большая часть гарнизона Виттенштайнов покинула замок, сложив с себя ставшее опасным бремя верности. Подспудный страх перед инквизицией сделал свое дело, оказавшись сильнее открытых угроз, осады, клинков, стрел и приказов. Тильверт фон Виттенштайн метался, тщетно пытаясь остановить людей. Хозяйка не удерживала беглецов. Кто-то удалился молча, опустив глаза, двое-трое отказались от причитающейся за последнее время платы. Чаще уходили с высоко поднятой головой. Солдат, который некогда без шлема караулил на стене, сейчас вполголоса поносил хозяйку, называя ее ведьмой. Когда Виттенштайны после бескровного боя с инквизитором оценили потери, в гарнизоне обнаружилось всего пятеро оставшихся солдат, служивших еще покойному отцу Алиеноры. Все это как нельзя более устраивало ставших неразлучными фон Фирхофа и фон Тассельгорна. А пока эта пара героев настороженно бездействовала по соседству, под кровом гостеприимного поневоле Мартина…
Однако даже доверенные лица Гагена, по прозвищу Капеллан-Придира, не силах предусмотреть все, и к вечеру того же дня дело повернулось неожиданным и неприятным для слуг Империи образом. Сначала на горизонте, на уже просохшей после грозы дороге, как всегда, показалось облачко пыли, потом оно превратилось в хорошо вооруженный отряд. Всадники, покрытые густым слоем дорожного праха, исчезли в воротах замка, решетка немедленно опустилась, мост был поднят, на шпиле взвился родовой вымпел Виттенштайнов, и старинная крепость неукротимых баронов вновь замкнулась в мрачной неприступности.
После того, как вновь прибывшие очистились от пыли, их командир оказался уже знакомым нам Дайгалом, а прочие очень походили на вольных альвисов. Новоявленные защитники замка, затворив ворота, принялись обсуждать положение дел, которое, впрочем, все равно оставалось незавидным. Борьба кучки людей с Империей могла кончиться единственным образом, и все мыслимые усилия обещали лишь слегка отодвинуть гибельный финал…
Когда два дня спустя резиденцию Виттенштайнов вновь посетил «скромный ученый Людвиг», его приняли. По крайней мере, внутрь «богослова» пропустили безо всяких препятствий.
– Хвала святому Иоанну! Рад видеть вас в добром здравии, благородная дама.
– Я не желаю вам нездравия, но видеть вас совсем не рада.
– Приму это к сведению! Верные слуги Господа и Империи не должны предаваться суетным обидам. Поэтому обратимся-ка лучше к нашему делу. У вас было время на размышление, благородная дама. Вы хорошо подумали? Теперь я жду вашего ответа.
– Мне нечего сказать вам, никто из моих людей не склонялся ко злу. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.
– Понятно. Однако обращение со злом и его носителями, знаете ли, требует некоторой практики и даже, я не побоюсь этого слова, является своего рода наукой и искусством одновременно. У вас нет этого умения, баронесса. Почему бы вам не обратиться за опытом и помощью к человеку более опытному… ко мне, например?
Людвиг не без тайного удовольствия отметил, что его прекрасная собеседница едва сдержала готовый взметнуться снопом жалящих искр гнев.
– Искренне верующему в высшую защиту не нужна эта ваша наука!
– А я бы на вашем месте не зарекался, знаете ли, судьба может повернуться по-всякому… Вы верите в высшее добро?
– Верю!
– Тогда почему вы не хотите помочь тем, кто борется с высшим, абсолютным злом?
– Абсолютным злом? Какое абсолютное зло вы нашли здесь? Мы не творили черной мессы, не призывали дьявола, не вершили запретной магии. Вы не со злом сражаетесь, доблестный, а служите благам и властям бренного мира. Рыцарь фон Фирхоф… словами о высшем зле вы прикрываете собственные подлости!
Людвиг внутренне ахнул, на мгновение испытав нечто вроде восхищения, смешанного со снисходительной иронией. Того, что мимоходом, желая лишь уязвить собеседника побольнее, сказала Алиенора фон Виттенштайн, вполне достаточно для обвинения в оскорблении величества. Она женщина, и она безрассудна. Но не глупа. Уже около двухсот лет, с тех пор, как светская и духовная власть слились в Империи воедино, «псы Господа» рьяно защищают интересы правителя земного.
Фон Фирхоф постарался принять подобающий случаю мрачный вид, моментально подавив улыбку.
– Итак, вы отказываетесь?
– Приходится. Мне нечего рассказать вам.
– Тогда мне тем более нечего здесь делать. Но перед тем как я уйду, послушайте одну историю.
Людвиг, почувствовав легкий толчок опасности, отошел к окну и устроился так, чтобы без труда наблюдать за комнатой.
– В одном баронстве, название которого для нас не имеет никакого значения, жил человек. Заметьте, отличающийся изрядными способностями и не обделенный ни природой, ни судьбой. Назовем его для краткости – Адальберт. Как многие хорошо образованные люди, этот Адальберт оказался не чужд желанию оставить после себя некую толику испачканного пергамента, а попросту говоря, отдал дань сочинительству, написал несколько занимательных песенок и хронику жизни тамошнего сеньора…
Ощущение опасности усилилось. Людвиг окинул взглядом комнату. Кажется, по-прежнему никого, кроме него и хозяйки.
– …Сеньор Адальберта, к слову сказать, грамотный не в большей степени, чем его собственный рыцарский конь, по непонятному капризу захотел иметь письменную историю собственного рода и приказал ученому вассалу эту историю написать. Адальберт с охотой принялся за работу, однако вскоре столкнулся с прискорбным отсутствием исторических сведений. Попробуй живописать подвиги какого-нибудь захолустного владетеля, если и память-то о них давным-давно исчезла! Адальберт, впрочем, ничуть не смущался, возмещая нехватку правдивости игрой воображения. Он описывал лица и убранство, одежды, оружие и прекрасных коней, создавая удивительную историю, которая росла день ото дня…
Людвигу показалась, что занавесь в глубине комнаты слегка шевельнулась. Ветерок проник сквозь неплотно прикрытые свинцовые рамы?
– …Однажды в галерее замка, отведенной для изображений предков барона, Адальберт увидел статую. Лицо и одежда ее в точности соответствовали описанным в хронике, но главным было не это. Ужас поразил сочинителя в тот момент, когда он понял, что истукан ранее не существовал! Однако статуя стояла крепко и казалась совсем не новой, напротив, мрамор ее чуть потрескался, а работа выдавала резец ваятеля прежних времен. Адальберт придавил свой страх и промолчал, слуги, гости, сам барон не заметили ничего, искренне считая, что скульптура стоит на своем месте давным-давно.
Людвиг посмотрел на хозяйку дома. Она забыла обо всем, поглощенная рассказом, на лице играло то неопределенное выражение, которое присуще людям, колеблющимся на грани интуитивного раскрытия тайны.
– …Адальберт отложил в сторону перо, тогда ему казалось, что навсегда, даже хотел сжечь написанное, но не смог… Стойкости этого человека хватило ненадолго, странные истории, которые писала его рука, казались ему более правдивыми, чем сама правда, а сила, побуждающая его измышлять, оказалась непреодолимой. Он обратился к священнику, но ни молитвы, ни святая вода не помогали. И тогда Адальберт, перестав противиться таинственному зову, начал описывать все, что приходило ему в голову. Он создавал обольстительных женщин – они являлись ему во плоти. Свитки мудрости, золото, драгоценности, диковинки со всего света – все было доступно сочинителю, но, получив свой удивительный дар, этот человек утратил способность радоваться вещам, которых вожделеет сердце обыкновенного человека. Ни золото, ни любовь его не привлекали, и тоска овладела ученым. Волшебный дар показался жестокой шуткой неизвестных сил, и Адальберт попытался обмануть предназначение. Он с трудом дожидался вечера и описывал прошедший день, связывая случай и предопределенность цепью уже свершившегося. Однако не раз ему случалось забываться, повествуя о том, что еще не произошло. В рассказ вплетались истории других людей, баронов и горожан, властителей и простолюдинов. В конце концов, Адальберт перестал различать, описывает ли он историю мира или создает ее. Так он стал Адальбертом Хронистом…
Людвиг перевел дыхание. Теперь инстинкт просто кричал ему об опасности. Казалось, в комнате сгустились сумерки. По углам трепетали причудливые тени.
– К счастью для всех нас, возможности человека ограничены и не в силах он переделать всю историю мира. Адальберт превратился в неуловимого скитальца, скрываясь от земных властителей, которые не прочь заполучить Хрониста в свои руки – это ценный приз для тех, кто жаждет могущества. Возможно, Адальберт, сам того не заметив, попросту переступил Грань, ушел в иной мир, отличный как от рая, так и от ада. Инквизиция Церена несколько лет безуспешно ищет его. Но реальны ли эти бесплодные поиски или они описаны самим Адальбертом?
Людвиг хладнокровно отметил, что Виттенштайн уже находится на грани транса, как Алиенора вдруг встрепенулась, наполовину сбросив с себя липкую паутину магического рассказа.
– Как странно… Так мы, вы и я, – реальны или только куклы в руках безумного повествователя? Моя жизнь – лишь чей-то вымысел? – Алиенора поежилась, как будто в летнее тепло проникло дуновение зимней стужи. – Впрочем, неважно! Этого не может быть, это не по божеским законам! Вы лжете и пытаетесь поймать меня на слове, обвинив в ереси! Немедленно уходите прочь!
Людвиг едва не выдал острой досады. В подобных манипуляциях важны не слова – человека, волю которого хочешь незаметно подчинить, нужно лишь отвлечь, поставив его свободный разум перед неразрешимой загадкой. Момент был выбран правильно, но с таким отчаянным сопротивлением фон Фирхофу еще не приходилось сталкиваться.
– Я уже ухожу. Но подумайте, прежде чем прикоснуться к скрываемой вами рукописи преступного Адальберта! Неужели вы позволите Хронисту изменить вашу жизнь, приспособив ее к извращенному вымыслу?
Людвиг повысил голос, шагнул вперед. Незримая опасность звенела в воздухе. Женщина вздрогнула и отшатнулась, когда Фирхоф ловко перехватил ее руку.
– Пустите! Негодяй! Вы не рыцарь! Вы…
Договорить она не успела. Тонкая нить, сдерживающая опасность, лопнула. Упала сорванная занавесь в другом конце комнаты. За мгновение до удара Людвиг чуть отклонился в сторону, поэтому сохранил сознание. Только в глазах на мгновение потемнело, волшебник отлетел к стене и с трудом удержался на ногах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56