– презрительно бросил Тильверт.
Алиенора отвернулась.
– Решайте сами, что с ним делать. Я не могу.
– Я сейчас вызову его на поединок и убью, – заявил юноша.
«Святые покровители, – подумал Людвиг, – это у них наследственное. Как будто именно этого поединка мне еще и не хватало».
– Смерть ему, – повторили почти в голос двое незнакомых альвисов, охранявших Хайни.
«А ведь им все равно, виновен я или нет. Они просто ненавидят меня. Ненавидят, имея для этого все основания. И убьют не за измену Тассельгорна – просто потому, что теперь могут сделать это со спокойной совестью, по правилам».
– Ну, раз вы так решили, делайте, что хотите, я не буду на это смотреть, – хозяйка встала и направилась к выходу.
– Вывести его во двор, Дайгал, и прикончить?
Альвис, который до сих пор казался слегка озадаченным, медлил.
– Что тут было без меня? Он пытался сбежать?
– Нет, читал все время, не отрываясь.
Людвига окружили теснее. Справа, слева, кто-то зашел сзади.
«Что делать? Ударить сейчас? Или подождать, пока они выведут меня во двор – меньше жертв, нет хотя бы риска поджечь дом». Фон Фирхоф с удивлением почувствовал, что упругая ткань волшебства не подчиняется ему. То ли ему мешала сильная, яркая, искренняя ненависть противника, убежденного в своей правоте, – это сама по себе сила, не уступающая порой магии. То ли источник, не создававший зла и страданий изначально, намекал на возможность иного исхода. «Святые покровители! Вот что значит – колеблются весы высшей целесообразности…» Людвиг представил себе нечто, напоминающее чашечки и гирьки ювелира. Хотя кто знает, как это должно выглядеть на самом деле?
– Пошел. Не задерживайся. – Толчок в спину.
Незримые весы качнулись в другую сторону. Людвиг вновь почувствовал в руках невидимую, ускользнувшую было магическую нить. Сейчас все будет кончено. Жаль.
– Стой! Погодите! – Дайгал ударил кулаком по изящному, резному столику. Злосчастная мебель угрожающе затрещала.
Весы вздрогнули, зашаталась эфирная ось, опрокинулась левая чаша, скатились в пустоту мелкие гирьки доводов.
– Ах ты… – далее последовала непонятная для половины присутствующих персон фраза, в которой некогда почитаемая альвисами дева Ина упоминалась самым неподобающим образом. – Остановитесь. Отпустите инквизитора. Пусть убирается куда хочет.
– Раньше ты не был столь жалостлив к «собакам Господа», Дайгал.
– Дело не в жалости. Нас самих провели, как щенков.
– Кто?
– Тассельгорн и его люди. Я бежал от них слишком легко. Меня почти что отпустили, перед этим показав все, что я не должен был видеть ни в коем случае. И объяснили недвусмысленно, что вы, фон Фирхоф, тоже замешаны в этом деле. Кому-то очень нужно, чтобы посланец императора был убит альвисами. А раз так – идите на все четыре стороны, инквизитор. Это мое окончательное решение. Можете считать, что я вас пощадил. Проводите их за ворота, ребята. И этого его солдата тоже. Последите, чтобы наемник ничего не спер по дороге. Мне знакома его физиономия. К тому же, некоторые разновидности бестий узнают по ушам.
Хайни посмотрел исподлобья и дернул головой, будто собирался почесать шрам, стягивающий изуродованное ухо.
Незримые весы исчезли. «Ну, вот и все, – подумал Людвиг. – Я выиграл опять. Не придется прибегать к магии, которая как-никак дает лишь гадательный результат и лишним бременем ложится на душу. Не придется убивать, оказаться в числе убитых на этот раз тоже не доведется. Теперь остается только побыстрее уйти».
– Прощайте, благородная дама. Благодарю вас за гостеприимство. Прощайте, мессиры.
– Прощай, инквизитор.
Оседланные лошади ждали и в этот раз. Хайни угрюмо молчал. А когда темный силуэт замка поглотила ночь, бросил коротко:
– Все, господин Людвиг, ухожу я от вас.
– Ты обижен, любезный? За что?
– За вранье, мессир. Сначала врали, что вы ученый-путешественник, я поверил. Потом, что колдун и еретик в бегах – я опять же поверил. Потом, оказывается, вы – инквизитор. А теперь я и вовсе ничего не понимаю. Как хотите, а я ухожу.
– А ты, Хайни, всегда был правдив?
– Может, и не всегда, да от моих басен только веселее, а от вашего вранья и колдовства, господин Людвиг, страшно делается. Прощайте.
– Ну что ж, тогда торопись, друг мой. Ты принял не самое худшее из решений. Прощай – и удачи тебе.
Ладер, тронув лошадь, поскакал вперед и поспешно скрылся в темно-серых сумерках.
Ночь уходила, без боя оставляя свои владения дню. Мокрой от росы траве скоро предстояло высохнуть под палящими лучами, а пока что небо над холмами не поражало яркой синевой, многократно воспетой поэтами. Скорее оно напоминало дорогую, но испорченную эмаль, нежные краски которой, потускнев, не потемнели, а сделались белесыми, никакими. Сквозь дымку уже просвечивал раскаленный диск солнца и веяло жарой, которая обещала лавиной обрушиться на землю ближе к полудню. В эти ранние часы не определившегося еще дня нередко обостряется интуиция, и человек испытывает смутную тревогу, не доверяя ей разумом.
Однако интуиция, сомнения или опасения отнюдь не мучили людей, почти готовых покинуть заброшенный дом близ южных склонов холмов. Солдаты седлали лошадей, громко переговариваясь. В доме оставались лишь двое. Тихий разговор не долетал до посторонних ушей.
– Вы уверены, что он мертв, Мастер?
– Да, я не чувствую его эфирной сущности.
– Вы полагаете, что эта сущность – хотел бы я понимать, что вы под этим подразумеваете! – словом, это неописуемое нечто уже переселилось туда? В… в рай?
– У меня нет ни желания, ни намерения обсуждать с вами сакральные вопросы посмертной участи, Тассельгорн. Во всяком случае, это не то, что вы себе воображаете. Вашего врага нет среди живых. Для вас лично этого достаточно.
– Не смею спорить. В конце концов, эти запретные штучки – ваша стихия.
– Я беспокоил силы, о которых вы имеете лишь смутное представление, ради ваших мелких счетов со слугой земного правителя. Вы мой должник, Тассельгорн. А я не люблю ждать долго.
– Я сделаю то, что вы хотите.
Барон исподтишка рассматривал собеседника. Сколько ему все же лет? Пожалуй, он немолод, хотя правильное равнодушное лицо не пометили обычные признаки старости. Кого-то он напоминал. Кого? Тассельгорн едва не выдал внезапного озарения коротким смешком, но вовремя сдержался. Мастер похож на убитого Людвига фон Фирхофа. Наверное, старше, хотя у Мастера более гладкое лицо. Однако глаза, посадка головы, неуловимая манера держаться. Родственники? Возможно. Генеалогические деревья некоторых семей весьма ветвисты, а уж плоды этих дерев…
По остаткам еды пробежала юркая муха. Тассельгорн попытался прихлопнуть ее, но насекомое ловко увернулось, описало круг и снова устроилось на объедках. Барон едва заметно вздохнул.
…Фон Фирхоф мешал, кроме того, он стал лично противен Тассельгорну. Быть может, тем, что встал на сторону, наделившую его навязанной свыше правотой. Это так – кто спорит? Но инквизитор был человеком и как человек оставался понятен. Мастер же – воплощение демона.
Мастер брезгливо поморщился, наблюдая за инсектус-охотой барона. Если человеческих чувств у него сохранилось и немного, то отвращение, несомненно, оказалось самым живучим из них. Существо, именуемое Тассельгорном, еще может быть полезно – разумный хозяин не несет груз, он навьючивает поклажу на мула. Но когда скот изработался и стал бесполезен – место ему на живодерне.
– Не позволите ли задать вам один вопрос, мессир? – Дьяволопоклонник равнодушно кивнул.
– Варвары равно не признают Бога и Дьявола. У них собственные демоны. Или боги? Впрочем, по-видимому, они не делают особой разницы между теми и другими. Зачем вам все-таки Сарган?
«Умен, – подумал Мастер. – Умное маленькое обреченное животное».
– Мне нужен не Сарган. Мне нужен властелин Империи, душой которого мог бы овладеть высший.
– Даже так? Отчего бы вам, мессир Мастер, не овладеть душой ныне правящего императора? Что мешало овладеть этаким пикантным образом покойным Гизельгером?
– Для некоторых магических актов мало желания творящего. Порой для получения желаемого результата недостаточно даже согласия… объекта.
– Как?! Получается, что я или некто другой не может продать душу дьяволу по собственному желанию?
– Вашу душу можете оставить при себе, барон. Вам заплатят не за вашу душонку, а за ваши… услуги. Что касается иных – тот, кто отдал себя моему повелителю, сохраняет для себя рассудок. А рассудок человека несовершенен. Такой человек, получив желаемое, склонен расторгнуть сделку, воображая, что может обмануть Сатану и вымолить прощение у его… конкурента.
«Дурак ты, Мастер, – подумал Тассельгорн. – Ты сам указал мне выход. Я теперь знаю, что не обречен».
Мастер тем временем продолжал со скучающим видом:
– Конечно, такой человек обманывает лишь самого себя, однако окончательный расчет по пунктам договора откладывается до его… словом, до того момента, который вы называете смертью. Мертвые в этом мире бесполезны.
Поэтому нам нужен властитель Церена, стоящий по ту сторону того, что вы, люди, называете добром и злом. Не верящий ни в Дьявола, ни в Бога. Не ведающий. В некотором роде, если хотите – невинный. Варвар. Он не защищен древним правом свободного выбора, и ничто не мешает подчинить его рассудок, которого у него, собственно, не так уж и много.
Муха, до этого старательно окунавшая хоботок в лужицу пива, перевернулась кверху зеленым брюшком. Некоторое время ниточки лап подергивались, потом застыли, скорчившись. Тассельгорн смахнул мертвое насекомое на пол.
– Все так просто?
– Да.
Барон почувствовал облегчение. По крайней мере, одной загадкой меньше. А насчет невозможности обмануть Дьявола – мы это еще посмотрим, унылый бес.
О чем подумал Мастер, не узнал никто.
Людвиг задержал дыхание, потом осторожно выдохнул. Мир рассыпался на тысячу тысяч мелких осколков, потом осколки вновь соединились в ином порядке, и он увидел у самого лица полузасохший цветок клевера. Фон Фирхоф лежал на спине, на краю поляны, окруженной ельником. У виска – завернутый в полотно предмет округлой формы, справа рядом – снятое с пояса оружие. В висках стучал пульс, бешено колотилось сердце. То, что сделал Людвиг, почти вычерпало до дна его способности. Раньше ему не доводилось так близко подбираться к их пределу. Надо же. Муха. Стать насекомым невозможно, так же как стать невидимым – это противоречит законам мира, установленным Богом. Но можно убедить людей, что они не видят тебя. Людей, но не воплощенного дьявола. Однако почему бы не убедить маленькое насекомое на время одолжить магусу зрение и слух? Людвиг осторожно встал. Тело казалось чужим – но это пройдет.
Мир качнулся, земля едва не ушла из-под ног, желудок яростно взбунтовался, волшебник постоял немного, привыкая к ощущениям собственных рук, спины, ног. Лошадь мягко ткнулась в его плечо, дружески фыркнула. Фон Фирхоф поймал повод. Куда теперь? Людвиг печально усмехнулся. Кто бы мог подумать? Тассельгорн изменил императору. По барону явно тоскуют плаха и «меч правосудия», но судебная колесница Империи неповоротлива. Десять дней пути в столицу. Столько же обратно, если, конечно, удастся мгновенно убедить Гагена в правоте своих подозрений. За это время случится многое – и Мастер получит то, чего так жаждет остатком людского честолюбия на дне своей давно нечеловеческой души.
Людвиг собрался было осторожно сесть в седло, но чуть не упал, потеряв равновесие. Под ноги попал забытый сверток, грубая ткань наполовину развернулась, открыв тяжелый угольно-черный шар величиной с детскую голову. Сфера Маальфаса, страх и вожделение Справедливого… Как это похоже на Гагена! Посылать людей на смерть, чтобы отыскать способ возродить талисман. И запретить пользоваться талисманом строго-настрого, потому что это грех перед Богом. Людвиг тихо восхитился логикой императора. А ведь самое поразительное – Тассельгорн умудрился-таки склонить к измене отряд стражи фробургской миссии и даже нескольких баронов Империи. Это страх, понял фон Фирхоф. Эти люди знают больше всех. Они узнали, что с востока грозит не обычный набег – смерть стоит на пороге Церена. Они ничего не знают про Мастера. Они ничего не знают про последнее средство – Сферу. Они просто хотят жить, жить – и сохранить свои владения.
Магус задумался на минуту. Потом поднял шар, тщательно обернул тканью, положил в седельную сумку, легко и свободно вскочил в седло. Времени на размышления не оставалось – пришла пора действовать.
Когда стрелок из охранного десятка передал Дайгалу, что у ворот вновь объявился милосердно отпущенный «денунциант», альвис, уже исчерпавший за три последних дня способность удивляться, только кивнул. Людвига провели внутрь, но не в дом – без церемоний втолкнули в караульное помещение. Дайгал сам спустился вниз по крутой лестнице. Все это время у горла незваного гостя держали острое лезвие – виной тому был запоздало разнесшийся слух о сверхъестественных способностях Фирхофа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Алиенора отвернулась.
– Решайте сами, что с ним делать. Я не могу.
– Я сейчас вызову его на поединок и убью, – заявил юноша.
«Святые покровители, – подумал Людвиг, – это у них наследственное. Как будто именно этого поединка мне еще и не хватало».
– Смерть ему, – повторили почти в голос двое незнакомых альвисов, охранявших Хайни.
«А ведь им все равно, виновен я или нет. Они просто ненавидят меня. Ненавидят, имея для этого все основания. И убьют не за измену Тассельгорна – просто потому, что теперь могут сделать это со спокойной совестью, по правилам».
– Ну, раз вы так решили, делайте, что хотите, я не буду на это смотреть, – хозяйка встала и направилась к выходу.
– Вывести его во двор, Дайгал, и прикончить?
Альвис, который до сих пор казался слегка озадаченным, медлил.
– Что тут было без меня? Он пытался сбежать?
– Нет, читал все время, не отрываясь.
Людвига окружили теснее. Справа, слева, кто-то зашел сзади.
«Что делать? Ударить сейчас? Или подождать, пока они выведут меня во двор – меньше жертв, нет хотя бы риска поджечь дом». Фон Фирхоф с удивлением почувствовал, что упругая ткань волшебства не подчиняется ему. То ли ему мешала сильная, яркая, искренняя ненависть противника, убежденного в своей правоте, – это сама по себе сила, не уступающая порой магии. То ли источник, не создававший зла и страданий изначально, намекал на возможность иного исхода. «Святые покровители! Вот что значит – колеблются весы высшей целесообразности…» Людвиг представил себе нечто, напоминающее чашечки и гирьки ювелира. Хотя кто знает, как это должно выглядеть на самом деле?
– Пошел. Не задерживайся. – Толчок в спину.
Незримые весы качнулись в другую сторону. Людвиг вновь почувствовал в руках невидимую, ускользнувшую было магическую нить. Сейчас все будет кончено. Жаль.
– Стой! Погодите! – Дайгал ударил кулаком по изящному, резному столику. Злосчастная мебель угрожающе затрещала.
Весы вздрогнули, зашаталась эфирная ось, опрокинулась левая чаша, скатились в пустоту мелкие гирьки доводов.
– Ах ты… – далее последовала непонятная для половины присутствующих персон фраза, в которой некогда почитаемая альвисами дева Ина упоминалась самым неподобающим образом. – Остановитесь. Отпустите инквизитора. Пусть убирается куда хочет.
– Раньше ты не был столь жалостлив к «собакам Господа», Дайгал.
– Дело не в жалости. Нас самих провели, как щенков.
– Кто?
– Тассельгорн и его люди. Я бежал от них слишком легко. Меня почти что отпустили, перед этим показав все, что я не должен был видеть ни в коем случае. И объяснили недвусмысленно, что вы, фон Фирхоф, тоже замешаны в этом деле. Кому-то очень нужно, чтобы посланец императора был убит альвисами. А раз так – идите на все четыре стороны, инквизитор. Это мое окончательное решение. Можете считать, что я вас пощадил. Проводите их за ворота, ребята. И этого его солдата тоже. Последите, чтобы наемник ничего не спер по дороге. Мне знакома его физиономия. К тому же, некоторые разновидности бестий узнают по ушам.
Хайни посмотрел исподлобья и дернул головой, будто собирался почесать шрам, стягивающий изуродованное ухо.
Незримые весы исчезли. «Ну, вот и все, – подумал Людвиг. – Я выиграл опять. Не придется прибегать к магии, которая как-никак дает лишь гадательный результат и лишним бременем ложится на душу. Не придется убивать, оказаться в числе убитых на этот раз тоже не доведется. Теперь остается только побыстрее уйти».
– Прощайте, благородная дама. Благодарю вас за гостеприимство. Прощайте, мессиры.
– Прощай, инквизитор.
Оседланные лошади ждали и в этот раз. Хайни угрюмо молчал. А когда темный силуэт замка поглотила ночь, бросил коротко:
– Все, господин Людвиг, ухожу я от вас.
– Ты обижен, любезный? За что?
– За вранье, мессир. Сначала врали, что вы ученый-путешественник, я поверил. Потом, что колдун и еретик в бегах – я опять же поверил. Потом, оказывается, вы – инквизитор. А теперь я и вовсе ничего не понимаю. Как хотите, а я ухожу.
– А ты, Хайни, всегда был правдив?
– Может, и не всегда, да от моих басен только веселее, а от вашего вранья и колдовства, господин Людвиг, страшно делается. Прощайте.
– Ну что ж, тогда торопись, друг мой. Ты принял не самое худшее из решений. Прощай – и удачи тебе.
Ладер, тронув лошадь, поскакал вперед и поспешно скрылся в темно-серых сумерках.
Ночь уходила, без боя оставляя свои владения дню. Мокрой от росы траве скоро предстояло высохнуть под палящими лучами, а пока что небо над холмами не поражало яркой синевой, многократно воспетой поэтами. Скорее оно напоминало дорогую, но испорченную эмаль, нежные краски которой, потускнев, не потемнели, а сделались белесыми, никакими. Сквозь дымку уже просвечивал раскаленный диск солнца и веяло жарой, которая обещала лавиной обрушиться на землю ближе к полудню. В эти ранние часы не определившегося еще дня нередко обостряется интуиция, и человек испытывает смутную тревогу, не доверяя ей разумом.
Однако интуиция, сомнения или опасения отнюдь не мучили людей, почти готовых покинуть заброшенный дом близ южных склонов холмов. Солдаты седлали лошадей, громко переговариваясь. В доме оставались лишь двое. Тихий разговор не долетал до посторонних ушей.
– Вы уверены, что он мертв, Мастер?
– Да, я не чувствую его эфирной сущности.
– Вы полагаете, что эта сущность – хотел бы я понимать, что вы под этим подразумеваете! – словом, это неописуемое нечто уже переселилось туда? В… в рай?
– У меня нет ни желания, ни намерения обсуждать с вами сакральные вопросы посмертной участи, Тассельгорн. Во всяком случае, это не то, что вы себе воображаете. Вашего врага нет среди живых. Для вас лично этого достаточно.
– Не смею спорить. В конце концов, эти запретные штучки – ваша стихия.
– Я беспокоил силы, о которых вы имеете лишь смутное представление, ради ваших мелких счетов со слугой земного правителя. Вы мой должник, Тассельгорн. А я не люблю ждать долго.
– Я сделаю то, что вы хотите.
Барон исподтишка рассматривал собеседника. Сколько ему все же лет? Пожалуй, он немолод, хотя правильное равнодушное лицо не пометили обычные признаки старости. Кого-то он напоминал. Кого? Тассельгорн едва не выдал внезапного озарения коротким смешком, но вовремя сдержался. Мастер похож на убитого Людвига фон Фирхофа. Наверное, старше, хотя у Мастера более гладкое лицо. Однако глаза, посадка головы, неуловимая манера держаться. Родственники? Возможно. Генеалогические деревья некоторых семей весьма ветвисты, а уж плоды этих дерев…
По остаткам еды пробежала юркая муха. Тассельгорн попытался прихлопнуть ее, но насекомое ловко увернулось, описало круг и снова устроилось на объедках. Барон едва заметно вздохнул.
…Фон Фирхоф мешал, кроме того, он стал лично противен Тассельгорну. Быть может, тем, что встал на сторону, наделившую его навязанной свыше правотой. Это так – кто спорит? Но инквизитор был человеком и как человек оставался понятен. Мастер же – воплощение демона.
Мастер брезгливо поморщился, наблюдая за инсектус-охотой барона. Если человеческих чувств у него сохранилось и немного, то отвращение, несомненно, оказалось самым живучим из них. Существо, именуемое Тассельгорном, еще может быть полезно – разумный хозяин не несет груз, он навьючивает поклажу на мула. Но когда скот изработался и стал бесполезен – место ему на живодерне.
– Не позволите ли задать вам один вопрос, мессир? – Дьяволопоклонник равнодушно кивнул.
– Варвары равно не признают Бога и Дьявола. У них собственные демоны. Или боги? Впрочем, по-видимому, они не делают особой разницы между теми и другими. Зачем вам все-таки Сарган?
«Умен, – подумал Мастер. – Умное маленькое обреченное животное».
– Мне нужен не Сарган. Мне нужен властелин Империи, душой которого мог бы овладеть высший.
– Даже так? Отчего бы вам, мессир Мастер, не овладеть душой ныне правящего императора? Что мешало овладеть этаким пикантным образом покойным Гизельгером?
– Для некоторых магических актов мало желания творящего. Порой для получения желаемого результата недостаточно даже согласия… объекта.
– Как?! Получается, что я или некто другой не может продать душу дьяволу по собственному желанию?
– Вашу душу можете оставить при себе, барон. Вам заплатят не за вашу душонку, а за ваши… услуги. Что касается иных – тот, кто отдал себя моему повелителю, сохраняет для себя рассудок. А рассудок человека несовершенен. Такой человек, получив желаемое, склонен расторгнуть сделку, воображая, что может обмануть Сатану и вымолить прощение у его… конкурента.
«Дурак ты, Мастер, – подумал Тассельгорн. – Ты сам указал мне выход. Я теперь знаю, что не обречен».
Мастер тем временем продолжал со скучающим видом:
– Конечно, такой человек обманывает лишь самого себя, однако окончательный расчет по пунктам договора откладывается до его… словом, до того момента, который вы называете смертью. Мертвые в этом мире бесполезны.
Поэтому нам нужен властитель Церена, стоящий по ту сторону того, что вы, люди, называете добром и злом. Не верящий ни в Дьявола, ни в Бога. Не ведающий. В некотором роде, если хотите – невинный. Варвар. Он не защищен древним правом свободного выбора, и ничто не мешает подчинить его рассудок, которого у него, собственно, не так уж и много.
Муха, до этого старательно окунавшая хоботок в лужицу пива, перевернулась кверху зеленым брюшком. Некоторое время ниточки лап подергивались, потом застыли, скорчившись. Тассельгорн смахнул мертвое насекомое на пол.
– Все так просто?
– Да.
Барон почувствовал облегчение. По крайней мере, одной загадкой меньше. А насчет невозможности обмануть Дьявола – мы это еще посмотрим, унылый бес.
О чем подумал Мастер, не узнал никто.
Людвиг задержал дыхание, потом осторожно выдохнул. Мир рассыпался на тысячу тысяч мелких осколков, потом осколки вновь соединились в ином порядке, и он увидел у самого лица полузасохший цветок клевера. Фон Фирхоф лежал на спине, на краю поляны, окруженной ельником. У виска – завернутый в полотно предмет округлой формы, справа рядом – снятое с пояса оружие. В висках стучал пульс, бешено колотилось сердце. То, что сделал Людвиг, почти вычерпало до дна его способности. Раньше ему не доводилось так близко подбираться к их пределу. Надо же. Муха. Стать насекомым невозможно, так же как стать невидимым – это противоречит законам мира, установленным Богом. Но можно убедить людей, что они не видят тебя. Людей, но не воплощенного дьявола. Однако почему бы не убедить маленькое насекомое на время одолжить магусу зрение и слух? Людвиг осторожно встал. Тело казалось чужим – но это пройдет.
Мир качнулся, земля едва не ушла из-под ног, желудок яростно взбунтовался, волшебник постоял немного, привыкая к ощущениям собственных рук, спины, ног. Лошадь мягко ткнулась в его плечо, дружески фыркнула. Фон Фирхоф поймал повод. Куда теперь? Людвиг печально усмехнулся. Кто бы мог подумать? Тассельгорн изменил императору. По барону явно тоскуют плаха и «меч правосудия», но судебная колесница Империи неповоротлива. Десять дней пути в столицу. Столько же обратно, если, конечно, удастся мгновенно убедить Гагена в правоте своих подозрений. За это время случится многое – и Мастер получит то, чего так жаждет остатком людского честолюбия на дне своей давно нечеловеческой души.
Людвиг собрался было осторожно сесть в седло, но чуть не упал, потеряв равновесие. Под ноги попал забытый сверток, грубая ткань наполовину развернулась, открыв тяжелый угольно-черный шар величиной с детскую голову. Сфера Маальфаса, страх и вожделение Справедливого… Как это похоже на Гагена! Посылать людей на смерть, чтобы отыскать способ возродить талисман. И запретить пользоваться талисманом строго-настрого, потому что это грех перед Богом. Людвиг тихо восхитился логикой императора. А ведь самое поразительное – Тассельгорн умудрился-таки склонить к измене отряд стражи фробургской миссии и даже нескольких баронов Империи. Это страх, понял фон Фирхоф. Эти люди знают больше всех. Они узнали, что с востока грозит не обычный набег – смерть стоит на пороге Церена. Они ничего не знают про Мастера. Они ничего не знают про последнее средство – Сферу. Они просто хотят жить, жить – и сохранить свои владения.
Магус задумался на минуту. Потом поднял шар, тщательно обернул тканью, положил в седельную сумку, легко и свободно вскочил в седло. Времени на размышления не оставалось – пришла пора действовать.
Когда стрелок из охранного десятка передал Дайгалу, что у ворот вновь объявился милосердно отпущенный «денунциант», альвис, уже исчерпавший за три последних дня способность удивляться, только кивнул. Людвига провели внутрь, но не в дом – без церемоний втолкнули в караульное помещение. Дайгал сам спустился вниз по крутой лестнице. Все это время у горла незваного гостя держали острое лезвие – виной тому был запоздало разнесшийся слух о сверхъестественных способностях Фирхофа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56