Я же слишком хорошо знаю правду… знаю, что мы проживаем жизнь за жизнью и что лишь мы сами в силах завершить те дела, которые некогда начали, и исправить причиненный нами вред. Здравый смысл просто не может допустить, что один человек, каким бы святым и благословенным он ни был, способен искупить грехи всех прочих людей, совершенных во всех их жизнях. Как иначе объяснить, почему одним людям дано все, а другим — очень мало? Нет, я думаю, что священники жестоко обманывают людей, когда уверяют, что могут беседовать с богом и от его имени прощать грехи. Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! Впрочем, некоторые священники действительно добрые и праведные люди.
— Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, — сказала Моргейна.
— Талиесин был человеком великой души, — отозвался Ланселет. — Наверное, такой мудрости невозможно достичь за одну лишь жизнь, посвященную служению богам. Должно быть, он из тех людей, которые отдают этому служению сотни лет. В сравнении с ним Кевин столь же мало годится для роли мерлина, как мой малолетний сын — для того, чтобы занять трон Артура и повести войска в битву. Талиесин был так великодушен, что даже не ссорился со священниками, — он понимал, что они служат своему богу как могут и, возможно, много жизней спустя поймут, что их бог куда величественней, чем они думали. И я знаю, что он уважал их стремление сохранять целомудрие.
— Мне это кажется святотатством и отрицанием жизни, — сказала Моргейна. — И я знаю, что Вивиана тоже так считала.
« С чего вдруг я принялась спорить о религии именно с Ланселетом ?»
— Вивиана, как и Талиесин, принадлежала иному миру, иным временам, — отозвался Ланселет. — То были дни великанов, а нам теперь остается обходиться тем, что мы имеем. Ты так похожа на нее, Моргейна…
Ланселет улыбнулся, и от его печальной улыбки у Моргейны защемило сердце. Когда-то он уже говорил ей нечто подобное… «Нет, это был сон, только я уже толком его не помню…» Ланселет же тем временем продолжил:
— Я видел тебя с твоим мужем и пасынком — уверен, что он станет соратником. Я всегда желал тебе счастья, Моргейна. Ты много лет казалась такой несчастной, — и вот теперь ты стала королевой, и у тебя замечательный сын…
« Ну, конечно, — подумала Моргейна, — чего еще может пожелать женщина?..»
— А теперь я должен пойти засвидетельствовать свое почтение королеве…
— Конечно, — отозвалась Моргейна, и невольно в ее голосе проскользнули нотки горечи. — Тебе наверняка не терпится поговорить с ней.
— Моргейна! — в смятении воскликнул Ланселет. — Все мы знаем друг друга много лет и приходимся друг другу родичами — неужели мы не можем предать прошлое забвению? Неужели ты до сих пор так сильно презираешь меня и ненавидишь ее?
Моргейна покачала головой.
— Я не испытываю ненависти ни к тебе, ни к ней, — сказала она. — С чего бы вдруг мне вас ненавидеть? Но я думала, что ты теперь женатый человек — и что Гвенвифар заслужила, чтобы ее оставили в покое.
— Ты никогда не понимала ее! — с пылом произнес Ланселет. — Мне кажется, ты невзлюбила ее еще с тех пор, когда вы обе были юными девушками! Это нехорошо с твоей стороны, Моргейна! Она раскаялась в своих грехах, а я… а я, как ты уже сказала, женат — на другой. Но я не стану шарахаться от Гвенвифар, словно от прокаженной. Если она нуждается в моей дружбе — дружбе родича ее мужа, — она ее получит!
Моргейна чувствовала, что Ланселет говорит совершенно искренне; ну что ж, для нее все это уже не имеет значения. Она уже получила от Акколона то, что так долго и безуспешно пыталась получить от Ланселета… И все же, как ни странно, Моргейна ощутила боль — наподобие той, какая остается на месте выдернутого больного зуба. Она так долго любила Ланселета, что даже теперь, обретя способность смотреть на него без желания, она ощущала внутри себя ноющую пустоту.
— Извини, Ланс, — тихо произнесла Моргейна. — Я не хотела тебя сердить. Ты правильно сказал — все это осталось в прошлом.
« Очевидно, Ланселет и вправду верит в то, что они с Гвенвифар могут быть всего лишь друзьями… возможно, он действительно на это способен. А королева сделалась теперь такой благочестивой… И все-таки мне что-то не верится…»
— Ага! Ланселет, ты, как всегда, любезничаешь с самыми красивыми дамами двора! — произнес чей-то веселый голос. Ланселет обернулся и сграбастал новоприбывшего в охапку.
— Гарет! Как тебя сюда занесло из твоих северных краев? Ты ведь у нас теперь женатый человек и хозяин дома… Сколько детей тебе уже подарила твоя леди, двоих или троих? Красавчик, ты выглядишь так хорошо, что даже… даже Кэй теперь не сможет посмеяться над тобой!
— Я бы с радостью держал его у себя на кухне! — рассмеялся подошедший Кэй и хлопнул Гарета по плечу. — Четыре сына, верно? Если не ошибаюсь, леди Лионора приносит двойни, словно дикая кошка из ваших лесов? Моргейна, ты с годами все молодеешь, — добавил Кэй, целуя ей руку. Он всегда тепло относился к Моргейне.
— Но когда я вижу Гарета, превратившегося во взрослого мужчину, я чувствую себя старой, как сами холмы, — рассмеялась в ответ Моргейна. — Женщина понимает, что постарела, когда смотрит на рослого молодого мужчину и думает:» А ведь я знала его еще в те времена, когда он бегал без штанов…»
— Увы, кузина, насчет меня это чистая правда, — наклонившись, Гарет обнял Моргейну. — Я помню, как ты делала для меня деревянных рыцарей, когда я был еще совсем маленьким…
— Ты до сих пор их помнишь? — удивилась и обрадовалась Моргейна.
— Конечно, помню, — одного из них Лионора до сих пор хранит вместе с прочими моими сокровищами, — сообщил Гарет. — Он замечательно раскрашен, синей и красной краской, и мой старший сын охотно его бы заполучил, но я слишком им дорожу. А знаешь, кузен, — ведь в детстве я звал этого деревянного рыцаря Ланселетом!
Все рассмеялись, и Моргейна вдруг подумала, что никогда прежде не видела Ланселета таким беззаботным и веселым, каким он был сейчас, в кругу старых друзей.
— Твой сын — он ведь почти ровесник моему Галахаду, верно? Галахад — славный парнишка, хоть и не очень похож на мою родню. Я видел его всего несколько дней назад — в первый раз с тех пор, как он сменил длинную рубашонку на штаны. И девочки тоже хорошенькие — по крайней мере, на мой взгляд.
Гарет повернулся к Моргейне и поинтересовался:
— А как поживает мой приемный брат Гвидион, леди Моргейна?
— Я слыхала, что он теперь на Авалоне, — отрезала Моргейна. — Я его не видала.
И она отвернулась, собравшись оставить Ланселета с друзьями. Но тут подоспел Гавейн и бросился к Моргейне с почти что сыновними объятьями.
Гавейн превратился в огромного, невероятно массивного мужчину, способного, судя по ширине плеч, сбить с ног быка; лицо его было покрыто шрамами.
— Твой сын Увейн — славный парень, — сказал Гавейн. — Думаю, из него получится хороший рыцарь, а они нам могут понадобиться… Ланс, ты видел своего брата, Лионеля?
— Нет. А что, Лионель здесь? — спросил Ланселет, оглядываясь по сторонам. Его взгляд остановился на рослом, крепко сбитом мужчине, наряженном в плащ необычного покроя. — Лионель! Братец, что тебя заставило выбраться из твоего туманного заморского королевства?
Лионель подошел и поздоровался с собравшимися. Он говорил с таким сильным акцентом, что Моргейна с трудом его понимала.
— Жаль, Ланселет, что тебя там нет — у нас появились кое-какие сложности, слыхал? Ты уже знаешь, что творится у Борса? Ланселет покачал головой.
— Я ничего не слыхал о нем с тех самых пор, как он женился на дочери короля Хоуэлла, — сказал он, — не помню, как ее зовут…
— Изотта — так же, как и королеву Корнуолла, — сказал Лионель. — Но свадьба еще не состоялась. Чтоб ты знал, Хоуэлл из тех людей, которые не говорят ни да, ни нет; он способен до бесконечности размышлять, с кем же ему выгоднее заключить союз — с Малой Британией или с Корнуоллом…
— Марк не может никому передать Корнуолл, — сухо произнес Гавейн. — Корнуолл принадлежит тебе — не правда ли, леди Моргейна? Насколько я помню, Утер, взойдя на престол, отдал его леди Игрейне, так что ты по праву наследуешь его, как дочь Игрейны и Горлойса, хоть остальные земли Горлойса и отошли к Утеру. Кажется, я ничего не напутал? Это ведь произошло еще до моего рождения, да и ты тогда была ребенком.
— Герцог Марк держит Корнуолл от моего имени, — сказалаМоргейна. — Я не знала, что он претендует на эти земли, хотя слыхала, будто одно время поговаривали, что мне стоило бы выйти замуж за герцога Марка или его племянника Друстана…
— Это было бы неплохо, — заметил Лионель. — Но Марк — человек корыстолюбивый. Он взял множество сокровищ в приданое за своей ирландской леди, и я совершенно уверен, что он охотно заглотил бы и Корнуолл вместе с Тинтагелем, если бы думал, что сможет улизнуть с добычей, как лис из птичника.
— Мне куда больше нравились те дни, когда все мы были просто соратниками Артура, — сказал Ланселет. — Но теперь я правлю во владениях Пелинора, Моргейна сделалась королевой Северного Уэльса, а ты, Гавейн, если бы захотел, стал бы королем в Лонтиане…
Гавейн лишь усмехнулся.
— У меня нет ни склонности, ни способностей к королевской работе, кузен. Я — воин, и если бы мне пришлось постоянно сидеть на одном месте и жить при дворе, мне это очень скоро надоело бы до смерти! Я рад, что Агравейн взялся помогать нашей матери править. Думаю, Племена правы — женщинам надлежит сидеть дома и править, а мужчинам — шататься по миру и воевать. Мне не хочется расставаться с Артуром, но я честно сознаюсь, что жизнь при дворе мне осточертела. Впрочем, тут хоть на турнире подраться можно — и то ладно.
— Не сомневаюсь, что ты завоюешь на нем честь и славу, — сказала Моргейна кузену. — Как поживает твоя матушка, Гавейн? Я еще даже не успела с ней побеседовать. — И она добавила с легким ехидством:
— Я слыхала, она нашла себе другого помощника, помимо Агравейна, чтоб править твоим королевством.
Гавейн расхохотался.
— Да, это теперь пошла такая мода — и все из-за тебя, Ланселет! Я так подозреваю, что после того, как ты женился на дочке Пелинора, Ламорак решил, что, если рыцарь желает прославиться доблестью и учтивыми манерами, ему сперва непременно следует сделаться любо… — заметив, как помрачнел Ланселет, Гавейн осекся и быстро исправился:
— , любезным поборником прекрасной и могущественной королевы. Впрочем, я не думаю, что Ламорак притворяется. По-моему, он и вправду любит мою мать, и я не собираюсь ворчать на него за это. Ее выдали за короля Лота, когда ей еще не исполнилось пятнадцати, и я даже в детстве удивлялся, как это она умудряется уживаться с ним и всегда оставаться такой доброй и ласковой.
— Моргауза и вправду добра, — согласилась Моргейна, — и ей действительно нелегко жилось с Лотом. Да, он спрашивал ее совета во всяком деле, вплоть до самого важного, но при дворе развелось столько его бастардов, что ему даже не нужно было нанимать воинов. И он считал каждую женщину, своей законной добычей — даже меня, племянницу его жены. А поскольку Лот был королем, то все полагали, что он просто ведет себя, как истинный мужчина. Так что если кто-нибудь вздумает порицать Моргаузу, я найду, что ему сказать!
— Я всегда знал, что ты — настоящий друг моей матери, Моргейна, — сказал Гавейн. — И я знаю, что Гвенвифар ее не любит. Гвенвифар… — Он взглянул на Ланселета, пожал плечами и предпочел умолкнуть.
— Королева очень благочестива, — заметил Гарет. — И кроме того, ни одна женщина при дворе Артура никогда не страдала от подобного обращения. Возможно, Гвенвифар просто трудно понять, как это женщина может желать от жизни чего-то помимо того, что она получает от брака. Что же касается меня, мне повезло: Лионора избрала меня по доброй воле, и она всегда настолько занята — то она носит ребенка, то оправляется после родов, то кормит младших, — что просто не успевает глядеть на других мужчин, даже если бы ей того и хотелось. Впрочем, — добавил он, улыбаясь, — я искренне надеюсь, что ей и вправду не хочется, потому что если бы вдруг у нее возникло такое желание, боюсь, я не смог бы ей отказать.
Ланселет — мрачное выражение успело исчезнуть с его лица — сказал:
— Мне не верится, Гарет, чтобы даме, ставшей твоей женой, захотелось смотреть на кого-то другого.
— Ну, а тебе, кузен, придется сейчас взглянуть в другую сторону, — сообщил Гавейн. — Королева ищет тебя. Так что тебе, как ее поборнику, придется пойти и засвидетельствовать ей свое почтение.
И действительно, в этот самый момент к ним подошла одна из юных дев, прислуживавших Гвенвифар, и спросила по-детски тонким голоском:
— Не ты ли будешь сэр Ланселет? Королева просит тебя подойти и побеседовать с ней.
Ланселет поклонился Моргейне, сказал:» Гарет, Гавейн — поговорим попозже «, — и ушел.
Гарет, нахмурившись, посмотрел ему вслед и пробормотал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, — сказала Моргейна.
— Талиесин был человеком великой души, — отозвался Ланселет. — Наверное, такой мудрости невозможно достичь за одну лишь жизнь, посвященную служению богам. Должно быть, он из тех людей, которые отдают этому служению сотни лет. В сравнении с ним Кевин столь же мало годится для роли мерлина, как мой малолетний сын — для того, чтобы занять трон Артура и повести войска в битву. Талиесин был так великодушен, что даже не ссорился со священниками, — он понимал, что они служат своему богу как могут и, возможно, много жизней спустя поймут, что их бог куда величественней, чем они думали. И я знаю, что он уважал их стремление сохранять целомудрие.
— Мне это кажется святотатством и отрицанием жизни, — сказала Моргейна. — И я знаю, что Вивиана тоже так считала.
« С чего вдруг я принялась спорить о религии именно с Ланселетом ?»
— Вивиана, как и Талиесин, принадлежала иному миру, иным временам, — отозвался Ланселет. — То были дни великанов, а нам теперь остается обходиться тем, что мы имеем. Ты так похожа на нее, Моргейна…
Ланселет улыбнулся, и от его печальной улыбки у Моргейны защемило сердце. Когда-то он уже говорил ей нечто подобное… «Нет, это был сон, только я уже толком его не помню…» Ланселет же тем временем продолжил:
— Я видел тебя с твоим мужем и пасынком — уверен, что он станет соратником. Я всегда желал тебе счастья, Моргейна. Ты много лет казалась такой несчастной, — и вот теперь ты стала королевой, и у тебя замечательный сын…
« Ну, конечно, — подумала Моргейна, — чего еще может пожелать женщина?..»
— А теперь я должен пойти засвидетельствовать свое почтение королеве…
— Конечно, — отозвалась Моргейна, и невольно в ее голосе проскользнули нотки горечи. — Тебе наверняка не терпится поговорить с ней.
— Моргейна! — в смятении воскликнул Ланселет. — Все мы знаем друг друга много лет и приходимся друг другу родичами — неужели мы не можем предать прошлое забвению? Неужели ты до сих пор так сильно презираешь меня и ненавидишь ее?
Моргейна покачала головой.
— Я не испытываю ненависти ни к тебе, ни к ней, — сказала она. — С чего бы вдруг мне вас ненавидеть? Но я думала, что ты теперь женатый человек — и что Гвенвифар заслужила, чтобы ее оставили в покое.
— Ты никогда не понимала ее! — с пылом произнес Ланселет. — Мне кажется, ты невзлюбила ее еще с тех пор, когда вы обе были юными девушками! Это нехорошо с твоей стороны, Моргейна! Она раскаялась в своих грехах, а я… а я, как ты уже сказала, женат — на другой. Но я не стану шарахаться от Гвенвифар, словно от прокаженной. Если она нуждается в моей дружбе — дружбе родича ее мужа, — она ее получит!
Моргейна чувствовала, что Ланселет говорит совершенно искренне; ну что ж, для нее все это уже не имеет значения. Она уже получила от Акколона то, что так долго и безуспешно пыталась получить от Ланселета… И все же, как ни странно, Моргейна ощутила боль — наподобие той, какая остается на месте выдернутого больного зуба. Она так долго любила Ланселета, что даже теперь, обретя способность смотреть на него без желания, она ощущала внутри себя ноющую пустоту.
— Извини, Ланс, — тихо произнесла Моргейна. — Я не хотела тебя сердить. Ты правильно сказал — все это осталось в прошлом.
« Очевидно, Ланселет и вправду верит в то, что они с Гвенвифар могут быть всего лишь друзьями… возможно, он действительно на это способен. А королева сделалась теперь такой благочестивой… И все-таки мне что-то не верится…»
— Ага! Ланселет, ты, как всегда, любезничаешь с самыми красивыми дамами двора! — произнес чей-то веселый голос. Ланселет обернулся и сграбастал новоприбывшего в охапку.
— Гарет! Как тебя сюда занесло из твоих северных краев? Ты ведь у нас теперь женатый человек и хозяин дома… Сколько детей тебе уже подарила твоя леди, двоих или троих? Красавчик, ты выглядишь так хорошо, что даже… даже Кэй теперь не сможет посмеяться над тобой!
— Я бы с радостью держал его у себя на кухне! — рассмеялся подошедший Кэй и хлопнул Гарета по плечу. — Четыре сына, верно? Если не ошибаюсь, леди Лионора приносит двойни, словно дикая кошка из ваших лесов? Моргейна, ты с годами все молодеешь, — добавил Кэй, целуя ей руку. Он всегда тепло относился к Моргейне.
— Но когда я вижу Гарета, превратившегося во взрослого мужчину, я чувствую себя старой, как сами холмы, — рассмеялась в ответ Моргейна. — Женщина понимает, что постарела, когда смотрит на рослого молодого мужчину и думает:» А ведь я знала его еще в те времена, когда он бегал без штанов…»
— Увы, кузина, насчет меня это чистая правда, — наклонившись, Гарет обнял Моргейну. — Я помню, как ты делала для меня деревянных рыцарей, когда я был еще совсем маленьким…
— Ты до сих пор их помнишь? — удивилась и обрадовалась Моргейна.
— Конечно, помню, — одного из них Лионора до сих пор хранит вместе с прочими моими сокровищами, — сообщил Гарет. — Он замечательно раскрашен, синей и красной краской, и мой старший сын охотно его бы заполучил, но я слишком им дорожу. А знаешь, кузен, — ведь в детстве я звал этого деревянного рыцаря Ланселетом!
Все рассмеялись, и Моргейна вдруг подумала, что никогда прежде не видела Ланселета таким беззаботным и веселым, каким он был сейчас, в кругу старых друзей.
— Твой сын — он ведь почти ровесник моему Галахаду, верно? Галахад — славный парнишка, хоть и не очень похож на мою родню. Я видел его всего несколько дней назад — в первый раз с тех пор, как он сменил длинную рубашонку на штаны. И девочки тоже хорошенькие — по крайней мере, на мой взгляд.
Гарет повернулся к Моргейне и поинтересовался:
— А как поживает мой приемный брат Гвидион, леди Моргейна?
— Я слыхала, что он теперь на Авалоне, — отрезала Моргейна. — Я его не видала.
И она отвернулась, собравшись оставить Ланселета с друзьями. Но тут подоспел Гавейн и бросился к Моргейне с почти что сыновними объятьями.
Гавейн превратился в огромного, невероятно массивного мужчину, способного, судя по ширине плеч, сбить с ног быка; лицо его было покрыто шрамами.
— Твой сын Увейн — славный парень, — сказал Гавейн. — Думаю, из него получится хороший рыцарь, а они нам могут понадобиться… Ланс, ты видел своего брата, Лионеля?
— Нет. А что, Лионель здесь? — спросил Ланселет, оглядываясь по сторонам. Его взгляд остановился на рослом, крепко сбитом мужчине, наряженном в плащ необычного покроя. — Лионель! Братец, что тебя заставило выбраться из твоего туманного заморского королевства?
Лионель подошел и поздоровался с собравшимися. Он говорил с таким сильным акцентом, что Моргейна с трудом его понимала.
— Жаль, Ланселет, что тебя там нет — у нас появились кое-какие сложности, слыхал? Ты уже знаешь, что творится у Борса? Ланселет покачал головой.
— Я ничего не слыхал о нем с тех самых пор, как он женился на дочери короля Хоуэлла, — сказал он, — не помню, как ее зовут…
— Изотта — так же, как и королеву Корнуолла, — сказал Лионель. — Но свадьба еще не состоялась. Чтоб ты знал, Хоуэлл из тех людей, которые не говорят ни да, ни нет; он способен до бесконечности размышлять, с кем же ему выгоднее заключить союз — с Малой Британией или с Корнуоллом…
— Марк не может никому передать Корнуолл, — сухо произнес Гавейн. — Корнуолл принадлежит тебе — не правда ли, леди Моргейна? Насколько я помню, Утер, взойдя на престол, отдал его леди Игрейне, так что ты по праву наследуешь его, как дочь Игрейны и Горлойса, хоть остальные земли Горлойса и отошли к Утеру. Кажется, я ничего не напутал? Это ведь произошло еще до моего рождения, да и ты тогда была ребенком.
— Герцог Марк держит Корнуолл от моего имени, — сказалаМоргейна. — Я не знала, что он претендует на эти земли, хотя слыхала, будто одно время поговаривали, что мне стоило бы выйти замуж за герцога Марка или его племянника Друстана…
— Это было бы неплохо, — заметил Лионель. — Но Марк — человек корыстолюбивый. Он взял множество сокровищ в приданое за своей ирландской леди, и я совершенно уверен, что он охотно заглотил бы и Корнуолл вместе с Тинтагелем, если бы думал, что сможет улизнуть с добычей, как лис из птичника.
— Мне куда больше нравились те дни, когда все мы были просто соратниками Артура, — сказал Ланселет. — Но теперь я правлю во владениях Пелинора, Моргейна сделалась королевой Северного Уэльса, а ты, Гавейн, если бы захотел, стал бы королем в Лонтиане…
Гавейн лишь усмехнулся.
— У меня нет ни склонности, ни способностей к королевской работе, кузен. Я — воин, и если бы мне пришлось постоянно сидеть на одном месте и жить при дворе, мне это очень скоро надоело бы до смерти! Я рад, что Агравейн взялся помогать нашей матери править. Думаю, Племена правы — женщинам надлежит сидеть дома и править, а мужчинам — шататься по миру и воевать. Мне не хочется расставаться с Артуром, но я честно сознаюсь, что жизнь при дворе мне осточертела. Впрочем, тут хоть на турнире подраться можно — и то ладно.
— Не сомневаюсь, что ты завоюешь на нем честь и славу, — сказала Моргейна кузену. — Как поживает твоя матушка, Гавейн? Я еще даже не успела с ней побеседовать. — И она добавила с легким ехидством:
— Я слыхала, она нашла себе другого помощника, помимо Агравейна, чтоб править твоим королевством.
Гавейн расхохотался.
— Да, это теперь пошла такая мода — и все из-за тебя, Ланселет! Я так подозреваю, что после того, как ты женился на дочке Пелинора, Ламорак решил, что, если рыцарь желает прославиться доблестью и учтивыми манерами, ему сперва непременно следует сделаться любо… — заметив, как помрачнел Ланселет, Гавейн осекся и быстро исправился:
— , любезным поборником прекрасной и могущественной королевы. Впрочем, я не думаю, что Ламорак притворяется. По-моему, он и вправду любит мою мать, и я не собираюсь ворчать на него за это. Ее выдали за короля Лота, когда ей еще не исполнилось пятнадцати, и я даже в детстве удивлялся, как это она умудряется уживаться с ним и всегда оставаться такой доброй и ласковой.
— Моргауза и вправду добра, — согласилась Моргейна, — и ей действительно нелегко жилось с Лотом. Да, он спрашивал ее совета во всяком деле, вплоть до самого важного, но при дворе развелось столько его бастардов, что ему даже не нужно было нанимать воинов. И он считал каждую женщину, своей законной добычей — даже меня, племянницу его жены. А поскольку Лот был королем, то все полагали, что он просто ведет себя, как истинный мужчина. Так что если кто-нибудь вздумает порицать Моргаузу, я найду, что ему сказать!
— Я всегда знал, что ты — настоящий друг моей матери, Моргейна, — сказал Гавейн. — И я знаю, что Гвенвифар ее не любит. Гвенвифар… — Он взглянул на Ланселета, пожал плечами и предпочел умолкнуть.
— Королева очень благочестива, — заметил Гарет. — И кроме того, ни одна женщина при дворе Артура никогда не страдала от подобного обращения. Возможно, Гвенвифар просто трудно понять, как это женщина может желать от жизни чего-то помимо того, что она получает от брака. Что же касается меня, мне повезло: Лионора избрала меня по доброй воле, и она всегда настолько занята — то она носит ребенка, то оправляется после родов, то кормит младших, — что просто не успевает глядеть на других мужчин, даже если бы ей того и хотелось. Впрочем, — добавил он, улыбаясь, — я искренне надеюсь, что ей и вправду не хочется, потому что если бы вдруг у нее возникло такое желание, боюсь, я не смог бы ей отказать.
Ланселет — мрачное выражение успело исчезнуть с его лица — сказал:
— Мне не верится, Гарет, чтобы даме, ставшей твоей женой, захотелось смотреть на кого-то другого.
— Ну, а тебе, кузен, придется сейчас взглянуть в другую сторону, — сообщил Гавейн. — Королева ищет тебя. Так что тебе, как ее поборнику, придется пойти и засвидетельствовать ей свое почтение.
И действительно, в этот самый момент к ним подошла одна из юных дев, прислуживавших Гвенвифар, и спросила по-детски тонким голоском:
— Не ты ли будешь сэр Ланселет? Королева просит тебя подойти и побеседовать с ней.
Ланселет поклонился Моргейне, сказал:» Гарет, Гавейн — поговорим попозже «, — и ушел.
Гарет, нахмурившись, посмотрел ему вслед и пробормотал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44