Абакумов поднял, что расчеты его были неверны, он явно пытался откусить от пирога больше, чем позволял рот. Что говорить, щенком он смотрелся рядом с Лаврентием Павловичем, глупым описавшимся щенком, И все потому, что не понял реалий жизни. А жизнь во власти оказалась сложнее примитивных расчетов. Абакумов был назначен начальником СМЕРШа с подачи Берии, который в свое время не учел, что, поднявшись по служебной лестнице, Абакумов становится заместителем наркома обороны и получает прямой выход на Хозяина. А может, он просто не поверил, что Абакумов способен глупо и непродуманно тяпнуть благодетеля за руку. Как бы то ни было, из подчиненного Лаврентия Павловича Абакумов превратился в его соперника. Власть кружит головы и более умным людям. В сорок третьем году, еще командуя СМЕРШем, Абакумов без санкции Берии арестовал комиссара госбезопасности Ильина, ведавшего в НКВД агентурно-оперативной работой в среде творческой интеллигенции. Тому было немало причин, и первая из них — определенная независимость Ильина.
Еще до войны Ильин был направлен Берией в Ростов и Орел для расследования дел о троцкистских диверсиях на железных дорогах. Было это во времена оттепели, когда стали выпускать тех, кто был посажен еще Ежовым, а еще раньше — Ягодой. Сообщение Ильина о надуманности обвинений и о фабрикации местными чекистами дел пришлось Берии как нельзя кстати: по настоянию Ильина были арестованы два осведомителя, через которых шла фальсификация дел, а Ильин получил награду — знак «Почетный чекист». А чего греха таить — к фальсификации ростовского дела Абакумов был непосредственно причастен. В сорок третьем году этот Ильин опять перебежал дорогу Абакумову — он по телефону предупредил своего знакомого из штаба ВВС генерал-майора Тештинского о том, чтобы тот был разборчивее в знакомствах и осторожнее в высказываниях. В разговоре он крайне нелестно отозвался об Абакумове. Генерал-майор Теплинский разрабатывался СМЕРШем по подозрению в нелояльности, так как были известны его хвалебные высказывания о репрессированных с Тухачевским командармах. Абакумов потребовал, чтобы Берия отстранил Ильина от работы. Лаврентий Павлович был возмущен — вчерашний червь пытался шипеть! По его указанию Меркулов ограничился дружеским внушением Ильину. Тогда Абакумов доложил Сталину, что Ильин срывает оперативную проверку комсостава ВВС. Участь Ильина была решена. По указанию Сталина его немедленно арестовали, как и Теплинского. Ильин оказался крепким орешком: его избивали, пытали бессонницей, однако он не признавал себя виновным и даже не подписывал протоколы допросов, а без них Абакумов не мог предстать перед Сталиным. Поэтому он держал Ильина в тюрьме и понимал, что эта история постоянно находится в фокусе внимания его бывшего шефа и тот только ждет случая, чтобы обернуть историю против самого Абакумова. А министр чувствовал, что отношение вождя к нему меняется, и не в лучшую сторону: Берия свое дело знал гораздо лучше бывшего начальника военной контрразведки и плел свою паутину не спеша и с иезуитским тщанием.
Абакумов с запозданием понял, какого противника он пытался переиграть. Робкие попытки примириться с Берией оказались безуспешными, Лаврентий Павлович был не из тех людей, кто забывает и прощает обиды.
Отношение Хозяина к министру медленно менялось. В этом, несомненно, тоже был повинен Берия. Пользуясь близостью к Хозяину, он осторожно и умело настраивал его против Абакумова, министр чувствовал это по взглядам Хозяина, его неоправданно резким репликам, по повышенной требовательности, которая начинала граничить с мелочной придирчивостью.
Из власти не уходят просто так. Это Абакумов понимал хорошо, примеры наркомов Ягоды и Ежова не давали повода для сомнений. Говорят, что перед расстрелом Ежов пел «Интернационал». Иногда Абакумов с черной иронией спрашивал себя, что запоет, оказавшись у выщербленной стенки под дулом нагана палача.
Тем не менее он еще пытался проявлять активность.
Неожиданно оживился Рюмин. Вызванный на прием к Сталину, он не только не доложил о беседе с вождем министру. Он еще стал и надувать щеки, всем своим видом показывая, что его отношения со Сталиным Абакумова абсолютно не касаются, а поручение вождя не есть поручение, данное МГБ, но есть просьба Хозяина, адресованная лично ему, Рюмину. «Погоди, — думал с ненавистью Абакумов. — Дай уцелеть. Я тебя, сволочь, так трахну — ни один колхоз тебя не возьмет даже коз пасти!» И туг же с унынием понимал, что для этих оптимистических надежд оснований остается слишком мало.
Судя по докладам следователей, Рюмин обратился к письму кремлевского врача Лидии Тимошенко и сейчас бурно разрабатывал его, мелкая жалоба начинала разрастаться, обрастать материалами, которые придавали правдоподобность, а это обещало новый процесс.
Смущало и то, что Сталин, заинтересовавшийся проблемой странных летательных аппаратов в уральском небе, в последнее время интереса к докладам министра по это|Qпроблеме не проявлял, но у Абакумова складывалось твердое мнение, что информация Хозяину поступает по какой то иной линии, к которой не мог не быть причастен Берия. И этот факт заставлял министра переживать и тревожится, ощущение ненужности, живущее в нем последние месяцы, все обострялось. Понятное дело, сначала в тебе перестают нуждаться, потом тебе это показывают, а потом хватают за шиворот, как ненужного в доме щенка, и выбрасывают за порог. Хорошо, если все ограничится понижением в должности, как это в свое время произошло с командующим войсками в Крыму Козловым, но ведь могут и расстрелять, как генерала Павлова в первые месяцы войны. Теперь Абакумов понимал, что уйти из верхнего эшелона власти куда-нибудь во второй эшелон, затеряться среди второстепенных персонажей и больше не попадаться на глаза Хозяину и его окружения было бы идеальным решением вопроса. Сам Абакумов не мечтал о великих постах: высоко подниматься к солнцу опасно, можно крылья обжечь. Вознесенный случаем в первые ряды, сейчас он мечтал только об отступлении, пусть даже не слишком почетном, лишь бы оно дало возможность уцелеть.
В этом скорее всего и была причина того, что удивительные события на Урале не потрясли министра. Трудно удивляться, если над головой занесен меч. Думается, что французская королева Антуанетта на гильотине совершенно не удивилась, наблюдая в момент казни ангелов или бесов. Скорее бы подумала, если бы, конечно, успела: «Это за мной!»
Что и говорить, своя рубашка всегда ближе к телу, поэтому, оказавшись на краю пропасти, Абакумову абсолютно не хотелось думать о Родине и о судьбах народа. Это он оставлял другим, более способным.
События меж тем нарастали.
Среди Уральских гор было обнаружено кукушечье гнездо, при этом было совершенно непонятно, грозит ли наличие этого гнезда опасностью, или же опасности не существует.
— Какое Политбюро? — пренебрежительно сказал Сталин. — Им только намекни, обгадятся со страху. Разве ты не помнишь, Лаврентий, как они в сорок втором драпали из Москвы?
Сам он помнил, как во время немецкого наступления под Москвой решил с охранником пройтись по опустевшим кабинетам Кремля. В кабинете Микояна со стен содрали шкуры смушки, которыми они были обиты согласно вкусу хозяина. Одна шкура повисла высоко под потолком, в суматохе ее так и не сорвали. Сталин попросил охранника:
— Лейтенант, достань!
Охранник высоко подпрыгнул и сорвал шкуру. Гладя тонкие завитки серой шерсти, Сталин вернулся в свой кабинет, вызвал Поскребышева и, не глядя на него, спросил:
— Где все?
— Уехали, товарищ Сталин, — сказал Поскребышев.
— На завтра назначаю заседание Политбюро, — глухо сказал Сталин. — Всех предупредить. Тех, кто без уважительных причин будет отсутствовать, выкину из Политбюро и отправлю на лесоповал. Так и скажи.
В глубине души он был доволен случившимся. Вождь показывает личное мужество, в то время как его окружение празднует труса. В приподнятом настроении он позвонил генералу Жукову и сказал ему:
— Больше отступать некуда, товарищ генерал. Будем копать могилы здесь.
— Зачем же могилы? — возразил Жуков. — Мы еще поживем, товарищ Сталин. Мы еще повоюем.
— Тогда воюй, — разрешил вождь.
Истории годились для творимой им легенды. Но уважение к соратникам Сталин потерял раз и навсегда. Поэтому последние годы он старался приближать тех, кто в войну был на фронтах, а значит, вдали от его внимания. Само понятие фронта подразумевало наличие у человека мужества и отваги. Сталин ценил эти качества, он считал это главным наряду с жесткостью и способностью четко добиваться достижения поставленных целей. Потому он благоволил к Жукову, ценил Говорова, Чуйкова, Конева и адмирала Кузнецова, по-своему любил Рокоссовского, который не только хорошо показал себя на фронте, но и не сломался на следствии перед войной, не оговорил себя и других, как это частенько случалось. Именно за храбрость, пусть даже граничащую с глупостью, Сталин не наказал Льва Мехлиса, одного из главных виновников поражения в Крыму. Деспоты сентиментальны, они порой принимают решения под воздействием эмоций, хотя это и бывает крайне редко. Сейчас Сталин был деловит и отметал эмоции в сторону, быть может, именно потому, что перед ним сидел не герой, но человек, которого вождь уважал за острый ум и четкое понимание собственных желаний. Человек этот, как и сам вождь, был равнодушен к почестям и знал им цену, но в достижении целей умел быть жестким и решительным, даже если приходилось перешагнуть через труп в буквальном понятии этих слов.
— Надо принимать решение, — сказал Сталин, глядя на вьющиеся за окном снежинки.
— Ты — вождь, — пожал плечами Берия. — Тебе и решать, Коба.
— Я тоже могу ошибиться, Лаврентий, — не поворачиваясь, сказал Сталин.
— Ты — вождь, — повторил Берия. — Вожди не ошибаются. Даже ошибки их полны мудрости.
— Льстец, — проворчал вождь, оборачиваясь. — Почему я тебя терплю, Лаврентий? Я же вижу тебя насквозь!
— Поэтому ты меня и терпишь, Коба, — философски сказал Берия. — Когда человек понятен, в нем нет угрозы. Ты ведь знаешь, что я готов отдать за тебя жизнь.
— Ты ее за Родину отдай, — улыбнулся Сталин. — За идею. Значит, принять решение?
— Ты его уже принял, Коба, — остро глянул собеседник. — Или мне показалось?
— Вот за что ты мне нравишься, — вождь снова раздвинул в улыбке усы, — так это за решительность и торопливость. С тобой мамалыгу несоленую хорошо есть — не дашь подавиться. И что же я решил?
Между собой они всегда разговаривали по-грузински, только на людях Сталин переходил на русский, считая неэтичным говорить непонятно для присутствующих. Возможность говорить на родном языке всегда радовала Сталина, хотя он считал себя русским по происхождению, ведь вся зрелая жизнь его прошла за пределами маленькой Грузии.
Заданный вождем вопрос не обескуражил Берию и не заставил его поспешить с ответом. Нет ничего опаснее, чем озвучивать решения вождя, вождь от этого решения немедленно откажется только для того, чтобы сохранить самостоятельность и независимость мышления и выставить в глупом свете подчиненного.
— Откуда мне знать? — пожал плечами Берия. — Просто по искринкам в твоих умных глазах, Коба, я понял, что ты задумал что-то особенное.
Сталин засмеялся, неслышно подошел к заместителю Председателя Совета Министров, потрепал его одобрительно по плечу.
— Особенное? — по-русски спросил он. — Пожалуй…
Глава вторая
Сов. Секретно
Начальникам облкрайуправлений НКВД СССР
ОРИЕНТИРОВКА
НКВД УССР разыскивается изменник Родины военный преступник САПОГОВ Василий Алексеевич, 11 ноября 1920 года рождения, уроженец дер. Выселки Кореновского района Краснодарского края, русский, беспартийный, образование 7 классов, ранее несудимый, происхождение — из крестьян.
В 1942 году САПОГОВ, будучи старшиной пехотной роты РККА, добровольно сдался в плен к немцам и дал гестапо подписку о сотрудничестве. Использовался гестапо для выявления советских граждан, нелояльно настроенных к оккупационной власти, г. Сумы. Участвовал в расстреле евреев, проживавших в г. Сум* и г. Харькове, в расстреле цыган в районе Холодной горы г. Харькова. При этом проявил жестокость и расчетливость. По показаниям свидетелей, САПОГОВ лично выбирал и расстреливал граждан, имеющих золотые коронки и протезы во рту, после чего выдирал их специальными пассатижами, которые всегда носил с собой. За это среди полицаев получил кличку Васька-зубник, а немецким командованием ему было присвоено звание ефрейтора немецкой армии. За заслуги перед фашистской Германией награжден бронзовой медалью «За храбрость».
В 1943 году обвинен в краже немецкого армейского имущества и отправлен в трудовой лагерь, откуда бежал.
По неподтвержденным данным, имел намерение выехать центральные районы России, при себе имел документы погибших в лагере лиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Еще до войны Ильин был направлен Берией в Ростов и Орел для расследования дел о троцкистских диверсиях на железных дорогах. Было это во времена оттепели, когда стали выпускать тех, кто был посажен еще Ежовым, а еще раньше — Ягодой. Сообщение Ильина о надуманности обвинений и о фабрикации местными чекистами дел пришлось Берии как нельзя кстати: по настоянию Ильина были арестованы два осведомителя, через которых шла фальсификация дел, а Ильин получил награду — знак «Почетный чекист». А чего греха таить — к фальсификации ростовского дела Абакумов был непосредственно причастен. В сорок третьем году этот Ильин опять перебежал дорогу Абакумову — он по телефону предупредил своего знакомого из штаба ВВС генерал-майора Тештинского о том, чтобы тот был разборчивее в знакомствах и осторожнее в высказываниях. В разговоре он крайне нелестно отозвался об Абакумове. Генерал-майор Теплинский разрабатывался СМЕРШем по подозрению в нелояльности, так как были известны его хвалебные высказывания о репрессированных с Тухачевским командармах. Абакумов потребовал, чтобы Берия отстранил Ильина от работы. Лаврентий Павлович был возмущен — вчерашний червь пытался шипеть! По его указанию Меркулов ограничился дружеским внушением Ильину. Тогда Абакумов доложил Сталину, что Ильин срывает оперативную проверку комсостава ВВС. Участь Ильина была решена. По указанию Сталина его немедленно арестовали, как и Теплинского. Ильин оказался крепким орешком: его избивали, пытали бессонницей, однако он не признавал себя виновным и даже не подписывал протоколы допросов, а без них Абакумов не мог предстать перед Сталиным. Поэтому он держал Ильина в тюрьме и понимал, что эта история постоянно находится в фокусе внимания его бывшего шефа и тот только ждет случая, чтобы обернуть историю против самого Абакумова. А министр чувствовал, что отношение вождя к нему меняется, и не в лучшую сторону: Берия свое дело знал гораздо лучше бывшего начальника военной контрразведки и плел свою паутину не спеша и с иезуитским тщанием.
Абакумов с запозданием понял, какого противника он пытался переиграть. Робкие попытки примириться с Берией оказались безуспешными, Лаврентий Павлович был не из тех людей, кто забывает и прощает обиды.
Отношение Хозяина к министру медленно менялось. В этом, несомненно, тоже был повинен Берия. Пользуясь близостью к Хозяину, он осторожно и умело настраивал его против Абакумова, министр чувствовал это по взглядам Хозяина, его неоправданно резким репликам, по повышенной требовательности, которая начинала граничить с мелочной придирчивостью.
Из власти не уходят просто так. Это Абакумов понимал хорошо, примеры наркомов Ягоды и Ежова не давали повода для сомнений. Говорят, что перед расстрелом Ежов пел «Интернационал». Иногда Абакумов с черной иронией спрашивал себя, что запоет, оказавшись у выщербленной стенки под дулом нагана палача.
Тем не менее он еще пытался проявлять активность.
Неожиданно оживился Рюмин. Вызванный на прием к Сталину, он не только не доложил о беседе с вождем министру. Он еще стал и надувать щеки, всем своим видом показывая, что его отношения со Сталиным Абакумова абсолютно не касаются, а поручение вождя не есть поручение, данное МГБ, но есть просьба Хозяина, адресованная лично ему, Рюмину. «Погоди, — думал с ненавистью Абакумов. — Дай уцелеть. Я тебя, сволочь, так трахну — ни один колхоз тебя не возьмет даже коз пасти!» И туг же с унынием понимал, что для этих оптимистических надежд оснований остается слишком мало.
Судя по докладам следователей, Рюмин обратился к письму кремлевского врача Лидии Тимошенко и сейчас бурно разрабатывал его, мелкая жалоба начинала разрастаться, обрастать материалами, которые придавали правдоподобность, а это обещало новый процесс.
Смущало и то, что Сталин, заинтересовавшийся проблемой странных летательных аппаратов в уральском небе, в последнее время интереса к докладам министра по это|Qпроблеме не проявлял, но у Абакумова складывалось твердое мнение, что информация Хозяину поступает по какой то иной линии, к которой не мог не быть причастен Берия. И этот факт заставлял министра переживать и тревожится, ощущение ненужности, живущее в нем последние месяцы, все обострялось. Понятное дело, сначала в тебе перестают нуждаться, потом тебе это показывают, а потом хватают за шиворот, как ненужного в доме щенка, и выбрасывают за порог. Хорошо, если все ограничится понижением в должности, как это в свое время произошло с командующим войсками в Крыму Козловым, но ведь могут и расстрелять, как генерала Павлова в первые месяцы войны. Теперь Абакумов понимал, что уйти из верхнего эшелона власти куда-нибудь во второй эшелон, затеряться среди второстепенных персонажей и больше не попадаться на глаза Хозяину и его окружения было бы идеальным решением вопроса. Сам Абакумов не мечтал о великих постах: высоко подниматься к солнцу опасно, можно крылья обжечь. Вознесенный случаем в первые ряды, сейчас он мечтал только об отступлении, пусть даже не слишком почетном, лишь бы оно дало возможность уцелеть.
В этом скорее всего и была причина того, что удивительные события на Урале не потрясли министра. Трудно удивляться, если над головой занесен меч. Думается, что французская королева Антуанетта на гильотине совершенно не удивилась, наблюдая в момент казни ангелов или бесов. Скорее бы подумала, если бы, конечно, успела: «Это за мной!»
Что и говорить, своя рубашка всегда ближе к телу, поэтому, оказавшись на краю пропасти, Абакумову абсолютно не хотелось думать о Родине и о судьбах народа. Это он оставлял другим, более способным.
События меж тем нарастали.
Среди Уральских гор было обнаружено кукушечье гнездо, при этом было совершенно непонятно, грозит ли наличие этого гнезда опасностью, или же опасности не существует.
— Какое Политбюро? — пренебрежительно сказал Сталин. — Им только намекни, обгадятся со страху. Разве ты не помнишь, Лаврентий, как они в сорок втором драпали из Москвы?
Сам он помнил, как во время немецкого наступления под Москвой решил с охранником пройтись по опустевшим кабинетам Кремля. В кабинете Микояна со стен содрали шкуры смушки, которыми они были обиты согласно вкусу хозяина. Одна шкура повисла высоко под потолком, в суматохе ее так и не сорвали. Сталин попросил охранника:
— Лейтенант, достань!
Охранник высоко подпрыгнул и сорвал шкуру. Гладя тонкие завитки серой шерсти, Сталин вернулся в свой кабинет, вызвал Поскребышева и, не глядя на него, спросил:
— Где все?
— Уехали, товарищ Сталин, — сказал Поскребышев.
— На завтра назначаю заседание Политбюро, — глухо сказал Сталин. — Всех предупредить. Тех, кто без уважительных причин будет отсутствовать, выкину из Политбюро и отправлю на лесоповал. Так и скажи.
В глубине души он был доволен случившимся. Вождь показывает личное мужество, в то время как его окружение празднует труса. В приподнятом настроении он позвонил генералу Жукову и сказал ему:
— Больше отступать некуда, товарищ генерал. Будем копать могилы здесь.
— Зачем же могилы? — возразил Жуков. — Мы еще поживем, товарищ Сталин. Мы еще повоюем.
— Тогда воюй, — разрешил вождь.
Истории годились для творимой им легенды. Но уважение к соратникам Сталин потерял раз и навсегда. Поэтому последние годы он старался приближать тех, кто в войну был на фронтах, а значит, вдали от его внимания. Само понятие фронта подразумевало наличие у человека мужества и отваги. Сталин ценил эти качества, он считал это главным наряду с жесткостью и способностью четко добиваться достижения поставленных целей. Потому он благоволил к Жукову, ценил Говорова, Чуйкова, Конева и адмирала Кузнецова, по-своему любил Рокоссовского, который не только хорошо показал себя на фронте, но и не сломался на следствии перед войной, не оговорил себя и других, как это частенько случалось. Именно за храбрость, пусть даже граничащую с глупостью, Сталин не наказал Льва Мехлиса, одного из главных виновников поражения в Крыму. Деспоты сентиментальны, они порой принимают решения под воздействием эмоций, хотя это и бывает крайне редко. Сейчас Сталин был деловит и отметал эмоции в сторону, быть может, именно потому, что перед ним сидел не герой, но человек, которого вождь уважал за острый ум и четкое понимание собственных желаний. Человек этот, как и сам вождь, был равнодушен к почестям и знал им цену, но в достижении целей умел быть жестким и решительным, даже если приходилось перешагнуть через труп в буквальном понятии этих слов.
— Надо принимать решение, — сказал Сталин, глядя на вьющиеся за окном снежинки.
— Ты — вождь, — пожал плечами Берия. — Тебе и решать, Коба.
— Я тоже могу ошибиться, Лаврентий, — не поворачиваясь, сказал Сталин.
— Ты — вождь, — повторил Берия. — Вожди не ошибаются. Даже ошибки их полны мудрости.
— Льстец, — проворчал вождь, оборачиваясь. — Почему я тебя терплю, Лаврентий? Я же вижу тебя насквозь!
— Поэтому ты меня и терпишь, Коба, — философски сказал Берия. — Когда человек понятен, в нем нет угрозы. Ты ведь знаешь, что я готов отдать за тебя жизнь.
— Ты ее за Родину отдай, — улыбнулся Сталин. — За идею. Значит, принять решение?
— Ты его уже принял, Коба, — остро глянул собеседник. — Или мне показалось?
— Вот за что ты мне нравишься, — вождь снова раздвинул в улыбке усы, — так это за решительность и торопливость. С тобой мамалыгу несоленую хорошо есть — не дашь подавиться. И что же я решил?
Между собой они всегда разговаривали по-грузински, только на людях Сталин переходил на русский, считая неэтичным говорить непонятно для присутствующих. Возможность говорить на родном языке всегда радовала Сталина, хотя он считал себя русским по происхождению, ведь вся зрелая жизнь его прошла за пределами маленькой Грузии.
Заданный вождем вопрос не обескуражил Берию и не заставил его поспешить с ответом. Нет ничего опаснее, чем озвучивать решения вождя, вождь от этого решения немедленно откажется только для того, чтобы сохранить самостоятельность и независимость мышления и выставить в глупом свете подчиненного.
— Откуда мне знать? — пожал плечами Берия. — Просто по искринкам в твоих умных глазах, Коба, я понял, что ты задумал что-то особенное.
Сталин засмеялся, неслышно подошел к заместителю Председателя Совета Министров, потрепал его одобрительно по плечу.
— Особенное? — по-русски спросил он. — Пожалуй…
Глава вторая
Сов. Секретно
Начальникам облкрайуправлений НКВД СССР
ОРИЕНТИРОВКА
НКВД УССР разыскивается изменник Родины военный преступник САПОГОВ Василий Алексеевич, 11 ноября 1920 года рождения, уроженец дер. Выселки Кореновского района Краснодарского края, русский, беспартийный, образование 7 классов, ранее несудимый, происхождение — из крестьян.
В 1942 году САПОГОВ, будучи старшиной пехотной роты РККА, добровольно сдался в плен к немцам и дал гестапо подписку о сотрудничестве. Использовался гестапо для выявления советских граждан, нелояльно настроенных к оккупационной власти, г. Сумы. Участвовал в расстреле евреев, проживавших в г. Сум* и г. Харькове, в расстреле цыган в районе Холодной горы г. Харькова. При этом проявил жестокость и расчетливость. По показаниям свидетелей, САПОГОВ лично выбирал и расстреливал граждан, имеющих золотые коронки и протезы во рту, после чего выдирал их специальными пассатижами, которые всегда носил с собой. За это среди полицаев получил кличку Васька-зубник, а немецким командованием ему было присвоено звание ефрейтора немецкой армии. За заслуги перед фашистской Германией награжден бронзовой медалью «За храбрость».
В 1943 году обвинен в краже немецкого армейского имущества и отправлен в трудовой лагерь, откуда бежал.
По неподтвержденным данным, имел намерение выехать центральные районы России, при себе имел документы погибших в лагере лиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59