Ситтас услышал слова монаха.
— В чем дело, Михаил? — на его лице появилась хитрая улыбка. — Ты, конечно, не утверждаешь, что вечной душе нет места в миру?
Монах посмотрел на полководца так, как только что насытившийся орел смотрит на мышь. Интерес есть, но спокойный.
— Ты и тебе подобные принесут в битву оружие и тактику, — сказал он тихо. — Антонина, Антоний и им подобные принесут знание врага. Но в конце, Ситтас, все, что вы принесете, окажется пылью, если крестьянский парень, которому вы отдадите свои подарки, не имеет души, способной противостоять Сатане во время бури.
Он встал.
— Я принесу вам крестьянина.
Выходя, Михаил задумчиво посмотрел на Ситтаса. Как только что насытившийся орел рассматривает мышь. Перспективы — отличные.
— Никогда не стоит дразнить святого человека, — пробормотал Маврикий. — Правда не стоит, — повторил он, не обращая внимания на гневный взгляд Ситтаса. Осушил кубок — Спроси у любого крестьянина.
На следующее утро двое полководцев отправились вместе с Иоанном Родосским на тренировочное поле. Они горели желанием поэкспериментировать с гранатами. Маврикий ждал их там с дюжиной добровольцев из крестьян. Вначале сирийцы довольно сильно нервничали. Даже после того, как их мастерство в метании гранат получило одобрение полководцев, молодые люди терялись в компании таких благородных господ.
Однако вскоре появился Михаил Македонский. Он ничего не сказал ни полководцам, ни крестьянам. Но Маврикий с интересом наблюдал, как присутствие монаха изменило сирийских ребят, превратив их в молодых орлов в присутствии огромных мышей.
К середине дня молодые орлы уже свободно спорили с огромными мышами.
Конечно, не о тактике или военных построениях. (Хотя сирийцы на самом деле дали кое-какие ценные советы по практике метания гранат. Большая их часть касалась запалов и их длины.) Молодые люди не были дураками. Необразованными и неграмотными — да. Глупыми — нет. Они не притворялись, что лучше понимают военное дело, чем такие люди, как Ситтас и Гермоген. (И в особенности — они имели свой крестьянской взгляд на такие вещи — Маврикий.)
Но у них имелось вполне определенное мнение о казармах и военных лагерях. Их детям казармы не понравятся, хотя, не исключено, они получат удовольствие от проживания в шатрах лагерем. Их женам не понравится ни то, ни другое, но жены вытерпят лагерь. Они — простые женщины. Практичные.
Однако казармы просто не подойдут. Никакой личной жизни. Неприлично. Их жены — простые женщины, но приличные. Они не те шлюхи, которые увязываются за армией.
Сирийцам требовались хижины. Каждой семье — свою хижину. (Конечно, для походных лагерей подойдут шатры.)
Полководцы объяснили абсурдность такой организации. Нарушение военной традиции.
Крестьяне объяснили абсурдность военной традиции.
В конце, под пристальным взглядом монаха, молодые крестьяне переспорили полководцев. Монах улыбался.
Никаких хижин — никаких гренадеров.
В усадьбе тем временем проходило еще одно столкновение характеров. Другим образом.
— Это слишком опасно, Антонина, — настаивал епископ. — Я так думал прошлой ночью и думаю сегодня. А сегодня еще больше уверен в этом. — Он отодвинул тарелку с едой. — Смотри! — укоризненно кивнул на тарелку. — Я даже потерял аппетит.
Антонина улыбнулась, глядя на упитанного епископа. Несмотря на то, что Антоний Александрийский несомненно жил просто и скромно, его никто никогда не мог назвать аскетом. По крайней мере в том, что касалось приема пищи.
Она пожала плечами.
— Может быть, да. Однако уверяю тебя, Антоний, малва сейчас не принесут мне зла. Ни в коем случае. Я — их гордость и радость. Они во мне души не чают.
Епископ упрямо уставился на не съеденный завтрак. Антонина вздохнула.
— Неужели ты не можешь понять, Антоний? После того как Аджатасутра «поймал меня в капкан» — и какой это был капкан! — ведь целых два дьякона слышали, как я призывала к смерти Юстиниана! — малва держат меня в тисках. Как они это видят. Они попытаются выжать из меня все, что возможно. Перед моим отъездом из Константинополя они вытянули из меня все, что мне известно о внутренней политике ипподрома.
Антонина на мгновение замолчала и скорчила гримасу.
— Я до сих пор не знаю, почему их так заинтересовал этот вопрос. Матерь Божия, пока я росла, я только и слышала от отца о соперничестве на ипподроме. Этот из Голубых сделал это, а тот из Зеленых сделал то. Эти Голубые — просто клоуны, но следи внимательно за теми Зелеными.
Она вскинула руки в отчаянии.
— Мне даже пришлось расспросить нескольких старых приятелей отца — по крайней мере тех, кого удалось разыскать в. Константинополе, — чтобы мои знания о борьбе на ипподроме были свежими. Боже праведный, ну и жалкие бандиты!
— Они были рады снова увидеть тебя? — спокойно спросил Антоний. — После стольких лет?
Антонина выглядела удивленной. Затем улыбнулась, довольно весело.
— Сказать по правде, они меня чуть ли не облизали. Местная девчонка выбилась в люди, а тут возвращается навестить старых друзей. Я даже не представляла, насколько Велисарий популярен в их кругах.
Она пожала плечами.
— Так что в конце концов мне удалось предоставить Балбану все детали о том, чем занимаются обитающие у ипподрома банды. И я до сих пор не знаю, зачем малва…
— Интерес малва не случаен, Антонина, — перебил Антоний Александрийский. — И я не стал бы называть его странным. Этих головорезов в Константинополе — тысяч двадцать или тридцать. Потенциально — не такая уж незначительная военная сила.
Антонина фыркнула.
— Головорезы с ипподрома? Не дури, Антоний. О, конечно, они представляют достаточно серьезную угрозу в уличной драке. Но против катафрактов? Кроме того, они примерно в равном количестве разделены на Голубых и Зеленых. Скорее они будут сражаться друг с другом, чем выполнять то, что от них захотят малва.
Епископ потер большой и указательный пальцы друг о друга. Древний жест означал одно: «деньги».
Антонина вопросительно склонила голову.
— И Ирина так думает. Но я считаю, что она переоценивает силу банд, даже если малва и удастся их объединить взятками. — Она покачала головой. — Достаточно об этом. По крайней мере сейчас малва требуют от меня каких-то разумных секретов. К тому времени, как я вернусь в. Константинополь через несколько месяцев, я должна представить им в деталях все данные о военных подразделениях на востоке. Всех подразделениях, не только здесь в Сирии, но также и в Палестине. И даже в Египте. — Антонина улыбнулась. — Или… — египтянка многозначительно замолчала.
Антоний уставился на нее, все еще оставаясь серьезным Антонина перестала улыбаться.
— Тебя волнует это «или», не так ли?
Антоний глубоко вздохнул.
— На самом деле нет. По крайней мере не очень.
Он встал из-за стола и стал медленно прогуливаться из угла в угол.
— Боюсь, ты не полностью понимаешь, чего я опасаюсь, Антонина. Я согласен с тобой насчет малва. По крайней мере на текущий момент они совсем не собираются приносить тебе какой-то вред.
Антонина нахмурилась.
— Тогда что?..
Теперь пришел черед. Антония всплеснуть руками в отчаянии.
— Неужели ты можешь быть так наивна? В этом заговоре участвуют не просто малва, женщина! В него также вовлечены римляне. И они преследуют свои, своекорыстные цели, причем достаточно часто эти цели противоречат целям других участников заговора.
Он шагнул к столу, положил на него пухлые руки и склонился вперед.
— Ты оказалась в эпицентре шторма, Антонина. Сама туда влезла. Между Сциллой и Харибдой — и множеством других монстров! — которые все точно так же строят заговоры против других конспираторов, как и против Римской империи. — Он снова выпрямился. — Ты, моя дорогая, не можешь знать, откуда придет удар. Совсем. Ты видишь только малва. И только то лицо, которое они тебе показывают.
Антонина мрачно уставилась на него. Но не отводила глаз.
— И что? Я понимаю, что ты хочешь сказать, Антоний. Но, я повторяю: и что?
Она пожала плечами, и этого было достаточно, чтобы разбить сердце епископа. Так женщины плечами не пожимают, так делают ветераны.
— Это война, Антоний. Ты предпринимаешь все возможное против врага, зная, что он намерен в полной мере ответить тебе тем же. Один из вас выигрывает, другой проигрывает. Обычно умирает.
На лице появилась холодная улыбка.
— Так говорит Велисарий, как, впрочем, и Маврикий. Я думаю, мой муж позаимствовал эти знания от него. Я имею в виду первый закон битвы. Любой план сражения летит к чертям собачьим, — прости меня за такие выражения, епископ, — как только появляется враг. Именно поэтому его и называют врагом.
Антоний потрепал бороду. В жесте была усталость, но также и доля юмора.
— Грубо, грубо, — пробормотал он. — В общем и целом грубовато сказано. Изысканные теологи выразили бы это по-другому. Против любой логичной доктрины выдвигаются возражения, как только на совет прибывают другие догматики. Именно поэтому их называют еретиками.
Наконец он улыбнулся.
— Очень хорошо, Антонина. В любом случае я не могу тебя остановить. Я предоставлю тебе всю помощь, какую могу.
Он снова занял свое место. Затем, какое-то время просидев, уставившись в тарелку, он пододвинул ее к себе и принялся есть с обычным аппетитом.
— Конечно, не особо смогу помочь в том, что касается военных вопросов и головорезов с ипподрома, — он весело взмахнул ножом. — С другой стороны, конспираторы из церкви — не сомневайся: их полно! — это совсем другое дело.
Он проткнул два финика.
— Глицерий из Халкедона и Георгий Барсимес, так?
Финики исчезли как по волшебству. Антоний взялся за грушу.
— Руфиний Намациан, епископ Равенны, — пробурчал он задумчиво, с полным ртом фруктов. — Хорошо их знаю.
Последний кусок груши проскочил в горло, словно ребенок по пищеводу великана-людоеда.
— Младенцы в лесу, — рыгнув, добавил он.
После того как на закате вернулись полководцы, Антонина с полчаса слушала их крики и ругань. Она решила, что потребуются такт и дипломатия. Но вначале требовалось дать им высказаться и немного выпустить пар. Затем она вынесла решение.
— Конечно, они не станут жить в казармах. Сама мысль абсурдна. Эти люди не мобилизованы на военную службу. Они — добровольцы, они давно занимаются сельским хозяйством, у них есть семьи. Они в этих местах рано женятся и начинают заводить детей лет с пятнадцати. А девушки еще раньше.
Полководцы злобно заворчали. Иоанн Родосский топнул ногой. Антонина с любопытством наблюдала за ними.
— А что вы ожидали? Неужели вы думали, что эти люди бросят свои семьи только ради того, чтобы кидать для вас гранаты?
Злобное ворчание прекратилось. Полководцы уставились друг на друга. Морской офицер чуть не упал. Антонина фыркнула.
— Вы НЕ подумали.
Она опять фыркнула.
— Иногда я соглашаюсь с Феодорой. Мужчины…
Ситтас гневно уставился на нее. В ярости он напоминал дикого кабана.
— Ты, девушка, не думай тут издавать монаршие указы!
— Я определенно собираюсь это делать, — нежным голоском ответила Антонина. — Разве ты забыл, что именно я плачу жалованье?
Она склонила голову, глядя на Иоанна Родосского.
— Ты закончил топать ногами?
Морской офицер скорчил недовольную мину Антонина опустила руку вниз, вытащила мешок и шлепнула его на стол.
— Нанимай рабочих, Иоанн. А еще лучше — плати самим крестьянам. Эти парни хорошо умеют работать руками. Они очень быстро построят хижины. Они будут счастливее, построив свои собственные дома.
От двери послышался голос. Михаила:
— Они также захотят часовню. Конечно, ничего особенного. Самую простую часовню.
Полководцы, поставленные на место женщиной, направили свой гнев на монаха.
Македонец уставился на них. Как только что насытившийся орел смотрит на пищащих мышей.
Поединок характеров. Смешно.
Глава 10

Каушамби
Лето 530 года н. э.
С южного берега Джамны Велисарий смотрел на храм, поднимающийся у самого берега реки на противоположном берегу. Солнце клонилось к закату, и последние лучи освещали храм. Он словно купался в золоте. Велисарий находился слишком далеко, чтобы рассмотреть детали множества статуй, украшавших ведущие к храму ступени, но не мог не оценить красоту строения в целом.
— Какой великолепный храм! — пробормотал он. Уголком глаза заметил, как Менандр неодобрительно поджал губы.
Вначале он думал не обращать внимания на гримасу Менандра, но потом решил, что это — прекрасная возможность заняться образованием молодого катафракта.
— В чем дело, Менандр? — спросил он, вопросительно приподнимая брови. — Мое восхищение языческими идолами оскорбляет тебя?
Он произнес слова спокойным и приятным тоном, но Менандр покраснел от смущения.
— Это не мое дело… — начал он, но Велисарий оборвал его.
— Конечно, это твое дело, парень. Ты должен выполнять мои приказы, как любой подчиненный обязан выполнять приказы своего командира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64