Вдоль разлома лежат слабые, испещренные трещинами
породы - и в них накопились огромные, несопоставимые с их прочностью
напряжения. Из этого я делаю вывод, что интерпретация данных не
соответствует действительности.
- А что же тогда соответствует действительности?
- Вам так важно это знать?
- Разумеется?
- А мне вот нет. Мне гораздо важнее сегодня знать ответ на другой
вопрос - почему так получается? Зачем? Кому нужно, чтобы мы в панике
бежали с Туруу, ожидая катастрофического землетрясения, когда мы уже
почти прорвались к Резервуару?
Я ощутил вдруг, что весь дрожу от внутреннего волнения. Потому что он
задавал именно те вопросы, которые были самыми важными для меня. Но
наивно было бы думать, что он знал и ответы на них.
И все же я спросил:
- И кому же, по-вашему, это нужно?
- Если б я знал...
- Но у вас же есть какие-то предположения?
- Есть. Какие-то предположения у меня действительно есть, - он снова
переключился на свою работу и замолчал. Я не стал торопить его с
ответом. Что он мог сказать мне? Что такого мог он мне еще сказать? И
без того, все сказанное им прекрасно вписывалось в ту жуткую картину
происходящего, которая сформировалась в моем сознании. И пусть я не
знал и не мог пока знать о том, кому же было нужно, чтобы прекратилась
экспансия человечества в Галактике, чтобы человек разделил судьбу
медждов - и, возможно, не их одних. Я не знал и не мог знать тогда,
зачем это кому-то могло понадобиться. Но я был уверен, совершенно
уверен в том, что мне совершенно точно известен ответ на, пожалуй,
самый главный вопрос, ради которого я и прибыл на Кабенг.
На вопрос: как действует наш противник?
И у меня не было возможности хоть с кем-то поделиться своим знанием. Я
должен был уцелеть. Хотя бы для того только, чтобы донести это свое
знание до Академии, я должен был уцелеть. Любой ценой.
Я снова повернулся к экрану, высветил картину недр под Туруу и стал
разглядывать ее. Двенадцать скважин шло к Резервуару. Двенадцать, а не
пять, как указывалось во всех известных мне официальных материалах
проекта. Я вывел на экран информацию. Две скважины, самые глубокие,
бурились сейчас. Остальные были уже заброшены. Самые давние - из-за
толчков, разрушивших их во многих местах. Те, что бурились позднее -
из-за химических повреждений стенок скважин во время вынужденных
остановок робот-буров. Чертовщина какая-то - химические повреждения.
Никогда не слышал ни о чем подобном. Ведь стенки должны формироваться
с учетом локальных свойств окружающих пород. Впрочем, на Кабенге
действительно, наверное, возможно все, что угодно. Даже химическое
разрушение - если оно происходило на самом деле, если это не еще один
фокус наподобие той тензограммы, что показал Гримсон.
Наверное, я держался лишь напряжением воли. Но усталость все же брала
свое - картинка перед глазами рябила, и мне никак не удавалось
отогнать эту рябь, чтобы как следует рассмотреть структуру пород,
через которые прошли скважины. Я на несколько секунд зажмурился, потом
открыл глаза и снова посмотрел вперед. И лишь тогда понял, что рябь
эта не мерещилась мне, что она существовала в действительности, что
породы там, под нами были испещрены многочисленными трещинами,
заполненными то жидкостью, то газом. Только это были не трещины. На
предельном разрешении сетчатая структура, которую они образовывали,
была видна достаточно отчетливо. Не требовалось особой интуиции, чтобы
понять, что же напоминала эта структура, и система почти сразу же
подтвердила мою догадку. Там, глубоко под нами породы пронизывала сеть
каналов, структура которой больше всего напоминала структуру
каппилярной сети кровеносной системы.
И все эти каппиляры густо оплетали пробуренные нами скважины.
- Любопытная картина, не правда ли? - Голос Гримсона заставил меня
вздрогнуть, - Как нетрудно догадаться, эта система ходов развивается
лишь после начала бурения очередной скважины. Вот поглядите - чем не
иллюстрация к концепции Бланга о живой природе Кабенга?
Он вывел на экран реконструкцию бурения восьмой скважины, заброшенной
полгода назад. Верхние три километра робот-бур прошел стремительно,
как в земных условиях, затратив на них всего пять суток. Но затем
начались задержки - я не специалист и не понимал, чем они были
вызваны. Примерно на двенадцатые сутки бурения, когда скважина
достигла глубины четырех с половиной километров, вокруг нее стали
появляться отдельные каналы, которые с каждым днем становились все
более многочисленными. Там, где еще несколько суток назад порода была
монолитной, теперь, по мере продвижения робот-бура все ближе к
Резервуару, росла все более густая сеть каких-то ходов, пока в конце
концов в полутора километрах от Резервуара не случилось то, что не раз
уже происходило на соседних скважинах - оболочка ее была разрушена в
нескольких местах, связь с робот-буром прекратилась, и через пару
суток в нем сработала стандартная программа самоликвидации. Восьмая
скважина была потеряна через шестьдесят суток после начала бурения.
- Как я понимаю, это - обычная картина того, что происходит?
- Более или менее. Я показал вам именно восьмую скважину, потому что
на ней более полно видны детали процесса. К тому времени мы установили
дополнительные приборы и датчики вокруг Туруу и смогли увидеть то, что
под нами происходит, во всех подробностях.
Раньше мы могли только догадываться.
- А следующие скважины?
- Они не столь показательны. Эта нас все-таки кое-чему научила, и мы
изменили тактику. Человек не зря сумел выйти к звездам, мы все-таки
учимся на своих ошибках, и учимся быстро.
Пожалуй, даже слишком быстро, отметил я про себя. И кому-то это очень
не нравится, и этот кто-то делает все для того, чтобы остановить нас.
Зачем? Скорее всего, мы попросту не способны понять, зачем. Но если
быть честными перед собой, то есть, есть причины, по которым можно и
нужно остановить нашу безудержную экспансию в Галактике. Потому хотя
бы, что эта экспансия грозит сама выродиться в Нашествие. Если
вдуматься, то то нашествие человека, о котором я говорил Графу, было
нашей повседневной реальностью. Мы единственные из всех встреченных
нами разумных существ осваиваем Галактику, не имея, если признаться
себе честно, вполне осознанной цели. И меджды, видимо, тоже ее не
имели. Что-то в нас самих, что выше нашего понимания, гонит и гонит
нас вперед, превращая в конечном счете из разумных существ в некую
стихийную силу, изменяющую все на своем пути.
- Как вы обьясняете то, что происходит? - спросил я.
- Кабенг - это загадка. Не только геологическая.
- Слушайте, Гримсон, - он меня, наконец, разозлил, - Перестаньте вы
увертываться, бросьте вы эти дурацкие намеки и недомолвки. Если вы
намерены еще что-то сказать - говорите. Нет - закончим этот разговор.
Только имейте в виду, что то, что вы мне уже рассказали, производит
весьма неблагоприятное, мягко выражаясь, впечатление о всех вас.
- Какое же именно? - холодно спросил он.
- Какое? Мне кажется, что вы здесь намеренно скрываете информацию,
существенную для всей нашей деятельности на Кабенге. Почему Академия
не имеет всех этих данных? Почему, наконец, их нет хотя бы у
руководства базы?
- Ваш второй вопрос некорректен. Руководство базы имеет все эти
данные. Поэтому первый свой вопрос вы можете адресовать им.
- Вы в этом уверены?
Он не ответил, и я понял, что вопрос был излишним. Немного помолчав,
он сказал:
- В конечном счете все зависит ведь не от данных как таковых, а от их
интерпретации. Руководство базы считает, что эти данные ничего не
меняют в нашем понимании целей воздействия на Кабенге, и по-своему они
правы. Есть и другие мнения. Вы знакомы с Бланга?
Снова в нашей бесседе выплыло это имя.
- Нет, - ответил я. Но я знал, о ком идет речь. Акра Бланга,
биоконструктор, работает на второй биостанции все восемь лет, с самого
начала проекта. Сто тридцать четыре года личного времени, прежде
работал информационным техником на четырнадцати базах - мнемоблоки
тут же выдавали их названия и годы работы - затем заинтересовался
биоконструированием, после учебы в Институте Биотехнологии в Глазго
восемнадцать лет проработал в различных центрах на Земле, а затем, в
сорок восьмом году, побывал на Кабенге. Тогда здесь проводились
испытания так и не прошедшего в серию рокатора-АМ. С пятидесятого года
- член инициативного комитета по воздействию на Кабенге. Один из тех,
по чьей милости мы здесь оказались.
- Вам следовало бы с ним поговорить.
- О чем? Об этих данных?
- Не только о них. Неужели вы ничего не слышали о концепции, которую
он разработал в последнии годы?
- Слышал. От вас, сегодня.
- Очень любопытная концепция. И она многое обьясняет.
Концепция... У меня тоже сложилась концепция, которая многое обьясняет.
Очень многое. Почти все. И аварии. И гибель людей, занятых на
неизвестно зачем выдуманных работах. И отсутствие Т-лакта для лечения
радиационных поражений. И вообще все, что только может тут
приключиться плохого. Простая концепция, идеально простая: здесь, на
Кабенге, как и в других местах, где мы подозреваем влияние Нашествия,
собралась кучка маньяков-самоубийц, которые делают все, чтобы
обставить свое самоубийство наиболее эффектным образом, а заодно и
утащить в могилу побольше попутчиков.
Только это, конечно, не было обьяснением. Мы проверяли, мы же все-все
проверяли по тысяче раз. Если бы все было так просто, мы бы давно
вывели закономерность в третьей категории данных. Очень давно. Пока
что сделать это не удалось. А количество данных все множилось...
* * *


Прошло больше трех суток с момента моего прибытия на Кабенг, и я был
еще жив, и ничего со мной еще не случилось. Но я не обольщался.
Теперь, когда в памяти восстановилось все, что я узнал от Зигмунда на
том финальном инструктаже, теперь, когда мне не удалось убедить Графа
сделать хоть шаг в сторону от гибельгого пути, теперь, когда я в
очередной раз убедился, что Кабенг находится накануне катастрофы, и
достаточно легкого толчка, малейшего повода, чтобы она произошла -
теперь я не мог обольщаться. Все имеет свой предел. Даже удача. И
нельзя слишком долго испытывать ее.
Ламю всегда считался удачником. И очень гордился этим, заявляя всем,
кто готов был его слушать, что родился в счастливый момент и под
счастливой звездой. Когда ему говорили, что удача непостоянна и рано
или поздно способна изменить ему, он обворожительно улыбался и ничего
не отвечал. И всем, кроме самых близких его друзей - а таких было
немного - казалось, что он настолько уверен в своей удачливости, что
даже не хочет спорить на эту тему. Ему везло буквально во всем, даже в
мелочах. Если он направлялся обедать, то лучшие места в кафе
обязательно пустовали. Если он шел в театр, то потом оказывалось, что
в этот вечер актеры давали лучшее представление месяца или даже
сезона. Если он спешил куда-то по делам, то потом оказывалось, что
выбранный им маршрут самый быстрый. Он никогда никуда не
опаздывал, и всегда добивался тех целей, которые ставил перед собой.
И мало кто знал, что четверть века назад его жена погибла у него на
глазах самым нелепым образом - просто потому, что они не захватили с
собой дополнительный передатчик, что на перевале их застиг неожиданный
снегопад, что в аптечке не оказалось термостимулятора, что они
отклонились чуть в сторону от маршрута... С тех пор он так и не
женился, жил совершенно одиноко и был - несмотря на свой казавшийся
посторонним легким характер - крайне нелюдим. Единственное, чему он
отдавал свою душу все эти годы, была работа. Когда я пришел в отдел,
он уже считался, несмотря на свою относительную молодость, одним из
самых опытных сотрудников Зигмунда. Я многому у него научился и многое
благодаря ему сумел понять. Особенно после того, как он однажды сказал
мне: "Удача, Алеша, никогда не приходит случайно. Случайными бывают
только неудачи - удачу следует создавать самому".
Создать свою удачу на Кабенге ему не удалось.
Он прибыл сюда наблюдателем - как и я - чуть больше годва назад.
Обычная инспекционная поездка. Каждый из нас бывал в десятках таких
инспекций - иногда в свободном поиске, иногда в рамках предложенной
кем-то и одобренной Зигмундом программы. Мы знакомились с положением
дел, потом писали всяческие доклады, составляли отчеты, зачастую
совсем не понимая, была ли хоть какая-то польза от нашей работы. Со
стороны могло показаться, что мы большей частью попусту транжирим
время и немалые порой средства. Но никто - за все сорок восемь лет
существования нашего отдела - не контролировал его деятельность со
стороны. А нам самим Зигмунд усомниться не давал - просто тем, что
каждый из нас в какой-то период привлекался к обработке и обобщению
полученной информации и мог лично убедиться в том, что работа
проводится не зря, что ситуация крайне серьезна, что угроза Нашествия
не просто реальнаа - что это уже даже не угроза, что Нашествие уже
происходит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28