Тогда ему было всего три года. Она держала его за руку и говорила: «Юний, только не плачь…»
И он не плакал. Он вообще в детстве никогда не плакал. Сколько себя помнит — ни разу. Даже странно.
Что было дальше? Полный провал в памяти. Следующее его воспоминание: он стоит в огромной очереди за оливковым маслом, и бабка держит его за руку. Бесконечная людская спираль закручивается кольцами. Немолчный гомон, запах пота, жара, пыль, стоять нет сил, ноги подкашиваются…
«Держись, Юний, еще немного…» — уговаривает его старуха.
Нестерпимо хочется пить. Юний прижимается к боку старухи. Удивительно — в такую жару ее тело влажное и холодное, как кусок недозрелого сыра. Сколько времени прошло между первым воспоминанием и вторым? Месяц? Год? Вер не знает…
"Почему я не отыскал трибуна специальной когорты «Нереида» после окончания войны? — вдруг с удивлением подумал Вер. — Почему? Ведь мне даже не прислали посмертной маски моей матери. Почему я отнесся к этому так равнодушно? И письмо пропало. Теперь я не помню имени трибуна «Нереиды»".
Сердце забилось сильнее — пульс начинал частить всякий раз, когда он произносил слово «Нереида» даже мысленно. Что-то там произошло, в этом подвале, только он не помнил — что…
В «отстойнике» зажглась лампочка. Вера ждала арена. Все ждали гладиатора, исполняющего желания.
Никто не умел так драться двумя мечами, как Варрон. Говорят, какой-то выходец с востока обучил его этому. Гладиаторы редко используют подобную технику. В поединке с Варроном Вер сходился лишь пять раз. Устроители редко ставили их в паре. Один раз выиграл Варрон. Дважды побеждал Вер. Дважды они закончили «бой на ногах». То есть не было ни победителя, ни побежденного. Вер трижды объявлялся победителем Больших Римских игр и дважды — Аполлоновых. Но в личном поединке ничего заранее предсказать нельзя.
Выйдя на арену, Вер поднял голову — в ярко-синем небе в ореоле платинового сияния парил один-единственный гений — гений Варрона. Небесного патрона Юния Вера не было видно. Варрон тоже глянул наверх, заметил странную неравновесность, но истолковал ее как дурной знак для своего противника и хороший — для себя. И первым рванулся в атаку. Один меч, вращаясь, шел за другим, будто надеялся догнать своего стального собрата и не мог. Каждый клинок описывал вокруг тела замысловатые дуги. Будто не сталь сверкала, а гибкая шелковая лента летела, извиваясь, норовя обвиться вокруг тела своего господина. Мечи контролировали все пространство вокруг Варрона, каждый двигался по своей траектории, никогда не скрещиваясь с другим. Варрон раскручивался как взведенная пружина. В каждой такой раскрутке было от четырех до шести ударов. Когда завод пружины кончался, Варрон легко переходил с горизонтали на вертикаль и разил сверху, потом — снизу и вновь возвращался в горизонтальную плоскость. Варрон был мастер своего дела.
Вер встретил удар первого меча щитом и отбил мечом клинок второго. Отскочил. Варрон стал вновь раскручиваться. Пружину было не остановить. Но ее можно сорвать, заставить мгновенно утратить энергию и разящую силу. Удары клинков вновь обрушились на щит Вера, но, к изумлению Варрона, мечи не отскочили от металла, а будто увязли в поверхности Щита — так умел парировать удары один только Вер.
Вертушку Варрона заклинило. И тут же Вер сделал молниеносный выпад. Тупой меч не мог пробить доспехи, но удар был силен, Варрон охнул от боли и отпрянул.
Противники разошлись. Теперь Варрон стал осторожнее. Но все же не настолько, чтобы отказаться от атак. А Вер, как всегда, был непредсказуем. Он отбил мечом один за другим удары обоих клинков, что казалось почти невозможным, и треснул Варрона сбоку щитом по голове. Тот зашатался, его потащило куда-то вбок, и он едва не упал. Колизей взорвался от крика. Зрители повскакали с мест. Вер театрально вскинул руки и прошел несколько шагов вдоль сенаторских лож. Элий одобрительно кивнул. Остальные зрители Вера не интересовали.
Варрон несколько раз тряхнул головой, пытаясь прийти в себя, и вновь кинулся в атаку. Он еще был уверен в победе. В этот раз он выбрал обратную вертушку, когда мечи шли снизу вверх, для Вера тем опасную, что клинок Варрона мог подцепить щит снизу и выбить. Вер пятился, выставив вперед меч. Клинки Варрона били по стали, как зубья неостановимо вращающейся Шестерни. У этой вертушки был один недостаток, и Вер о нем знал. В одно из мгновений руки Варрона сплетались вместе. Вер отступал, ожидая этого мига. Вот он! Вер парировал удар идущего вверх меча, но парировал мягко, без отскока, заставив свой клинок прилипнуть к мечу противника. При этом Варрон не мог пустить в ход второй меч, пока не освободилась первая рука. И хотя его беспомощное состояние длилось лишь долю секунды, этого мгновения было достаточно — ребром щита Вер ударил в сплетенные руки противника. Несмотря на пластиковые наручи, Варрон содрогнулся от боли. Возможно, удар переломал ему предплечья. Но об этом Вер подумал после. А сейчас он был машиной, призванной сражаться и рубить, пока поединок не закончен. Неожиданный приступ безумной ярости нахлынул на Вера. Его хотят лишить победы? Ну нет, не выйдет! Никогда! Клинок обрушился на шлем беспомощного противника. Варрон повалился на песок арены, неуклюже раскинув ноги. Воздух лопнул от тысячеголосого вопля.
Не сразу Вер осознал, что нанес удар неимоверной силы.
Гладиатор вскинул руки жестом победителя и побежал победный круг по арене. «Победа! Победа!» — рвался истошный крик из его горла.
При этом он смотрел на себя со стороны с недоумением и почти с презрением — зачем этот крик, эта детская радость? Он удовлетворил свою прихоть — разве можно по этому поводу выражать радость так вульгарно?! Ведь на самом деле он не радуется. Он лишь изображает радость. И победа ему не нужна. Зачем? К чему она?
Зрители в ответ взвыли. Неистово. Восторженно.
«Вер! Вер! Вер!» — неслось ввысь.
Вер запрокинул голову. Существо, окруженное платиновым сиянием, резко взмыло в небесную синь и исчезло.
Вер глянул на поверженного противника. Варрон не шевелился. Золотой песок возле шлема сделался красен. А потом Веру почудилось, что полупрозрачная аура отделилась от неподвижного тела и заскользила вверх, в ослепительно синее небо, вслед за своим улетающим гением.
Кассий бежал к Варрону, а за ним спешили двое младших медиков с носилками. Кассий Лентул с размаху бухнулся на колени, перерезал ремни шлема и замер. Девушка с нашивкой младшего медика на рукаве вколола в вену иглу капельницы, не обращая внимания на немую растерянность Кассия. Вер подошел и остановился. Остекленевшие глаза Варрона смотрели на своего убийцу и не видели его. Мелкие песчинки золотыми искорками горели на фоне черных зрачков. Но песчинки больше не мешали Варрону.
— Он угодил в лапы к Орку, — сказал служитель Эскулапа и тронул девушку за плечо, давая понять, что все усилия бесполезны.
Осколок шлема вошел Варрону глубоко в висок. Желание Сервилии Кар было исполнено.
Элий ждал его у выхода в машине. Мог бы и не ждать. Зачем сенатору якшаться с гладиатором-убийцей? Но Элий демонстративно распахнул дверцу. Вер плюхнулся рядом с ним на заднее сиденье.
— Кажется, я должен пойти в храм? Таков ритуал? — он не знал, как надо вести себя, и потому был развязан.
— Рим потерял честного мужа, и мы пойдем в храм. Но не сразу.
Наверняка Элий думает, что Вер сходит с ума от отчаяния. А он не сходит. Он растерян — да. Его разум мечется как зверь в клетке. Он проклинает нелепость происходящего. Но разве это те чувства, которые должен испытывать человек, убивший своего товарища?
— Я не хотел его убивать, — сказал Вер. — Варрон погиб из-за маленькой девочки, которую я никогда не видел.
Элий положил ему руку на плечо. Что, если изобразить раскаяние, боль? Может, тогда он в самом деле ощутит и раскаяние, и боль? Но как долго придется изображать чувства? Час? Два? Всю жизнь?
— Куда мы едем? — спросил Вер, оглядываясь. К его удивлению, они свернули на Тибуртинскую дорогу.
— На Эсквилин. В больницу. Вер с удивлением глянул на Элия.
— Зачем? Варрон мертв. Его никто не может воскресить. Будь у него один шанс из тысячи, я бы дрался за него в следующем поединке! — Хорошая фраза. Благородная. Так мог бы сказать Элий. Играй свою роль дальше, дружище, и у тебя что-нибудь да получится.
— В этой больнице находится Летиция Кар. Я позвонил туда, и мне сказали, что ее состояние улучшилось. Полагаю, нам стоит пообщаться с этой юной девицей.
— Она получила жизнь, о чем с ней еще говорить?!
— Хочу задать ей несколько вопросов. Ты же будь за дверью. На всякий случай. Так даже лучше. Твоя черная туника может ее напугать.
Черная туника. Траурная туника. Ее надевают на обвиняемого в суде. Вер будет носить черную тунику до конца Аполлоновых игр. Гладиатор, убивший противника на арене. С ним это впервые. За сорок игр — впервые. Какие муки ожидают убийцу в твердыне Тартара? Верно, свои сорок кругов. И свист плетей, и пронзительный скрежет железа. Как у Вергилия. Но даже мысль о посмертных муках не пробудила жалости к Варрону.
Вместо жалости явился гнев.
Все было подстроено. Домна Сервилия купила клеймо. Явился гений и стал угрожать. Элий подсказал «формулу независимости». И Вер скрепил кровью нерушимый договор с богами. Гений предал. А друг помог убить. Вер почувствовал, как где-то в глубине живота растекается ледяной холод. Но не знакомый — сладостный и страшный холод азарта, а совершенно иной, сродни болотной жиже. Нет, это невозможно, Элий вне подозрений. Уж скорее себя он может подозревать, нежели Элия. И все же…
— Ответь-ка мне на один вопрос, дружище. Но только не лги.
— Лгать не стоит даже в сенате. Зачем мне врать тебе? — пожал плечами Элий.
— Кто тебя просил передать мне «формулу независимости»? Припомни-ка.
Фраза хлестнула, как пощечина. Лицо Элия перекосилось.
— О чем ты?! Кто меня мог просить? Я позаимствовал ее из книги. Моя душа обращена к тебе, а ты обвинил меня в…— Элий замолчал на полуслове.
— Ты что, не видишь, как все связано — твоя формула, заказ этой сучки Сервилии и смерть Варрона! — заорал Вер.
Элий несколько секунд смотрел на Вера, потом болезненная гримаса исказила его лицо, и Элий поспешно прикрыл ладонью глаза.
— Ты прав, меня поймали, как самовлюбленного идиота. Месяц назад, выступая в сенате, я упомянул о «формуле независимости». Речь была удачной, ее полностью напечатали в «Акте диурне». Марция еще вырезала текст и вставила в рамку из золоченого багета. Получается…
— Получается, что Сервилия Кар читает «Акту диурну» от первой страницы до последней. Только и всего, — перебил его Вер.
Да, продумано умно! Нет сомнения, Сервилия Кар знала, что гений вмешается в это дело, и заранее все рассчитала. Она справедливо предположила, что Вер обратится за помощью к Элию, и сенатор непременно вспомнит о формуле. Желание Элия помочь убило Варрона вместе с нежеланием Вера подчиниться. Но почему смерть? Никогда прежде с Вером не случалось подобного на арене — он всегда контролировал свои удары, всегда разил вполсилы, сознавая, что легко может убить даже тупым оружием. Но сегодня он будто обезумел. Он хотел победить во что бы то ни стало. Он дрался насмерть, как приговоренный к арене. Вот именно — приговоренный. Ведь это формула смертников. И Вер сделался смертником, едва ее произнес. Зачем он сделал! Если бы можно было повернуть время вспять и выбирать вновь, он бы не последовал совету Элия. Он бы вышел один против Варрона и против своего гения. И плевать на угрозы! Он бы все равно победил. Сейчас он был уверен в этом. Тогда бы Варрон не погиб. Но не это главное. Тогда бы ложь не победила — вот что важно!
Что же кроется за таким безобидным на первый взгляд желанием Сервилии Кар?
— Варрон погиб из-за меня, — сказал Элий, проводя ладонью по лбу.
— При чем здесь ты? Просто эта дрянь Сервилия обвела нас обоих вокруг пальца.
— Значит, я виновен в глупости, — не уступал сенатор. — И это не так мало.
Вер не стал возражать. Интересно, что сейчас чувствует Элий? Вер пытался это представить, но не мог. Тогда он впился зубами в руку повыше запястья. И, ощутив во рту вкус крови, подумал: «Наверное, что-то похожее на это…»
Элий тряхнул его за плечо:
— Юний, прекрати, не сходи с ума!
Вер разжал зубы и улыбнулся. Губы его были в крови. Разве он, Вер, может сойти с ума? О нет, никогда! Он всегда логичен.
— Элий, а ты исполнил свое главное желание? — спросил Вер.
У Элия дрогнули губы — будто хотел что-то сказать, но в последний момент не посмел.
— Ведь у тебя было главное желание? — продолжал допытываться Юний Вер, понимая, что доставляет Элию боль, но не мог остановиться. — Не пытайся спорить или врать. Я знаю — было. Ты исполнил его? Или… проиграл?
Элий отвернулся:
— Сейчас не время об этом говорить.
— Как раз наоборот. Скажи — да или нет?
— Нет, то, главное, я не исполнил, — признался он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57