Это можно переживать заново раз за разом и не насытиться никогда.
Элий почему-то боялся театра. Особенно театра Помпея. Быть может потому, что рядом с театром находилось здание курии Помпея — той самой, в которой убили Юлия Цезаря и которую потом замуровали. В детстве Элию представлялось почему-то, что труп божественного Юлия в окровавленной тоге замуровали в этой курии не погребенным. И как ни пытались взрослые его разубедить, та странная детская фантазия до сих пор вселяла в его душу тревогу.
Элий с Летицией, прежде чем занять свои места, направились к храму Венеры Победительницы. Маленький храм стоял наверху, и каждый ряд театральных кресел служил ступенькой к подножию храма богини любви.
Сегодня ни в орхестре, ни в следующих четырнадцати рядах, предназначенных для всадников, свободных мест не было. Да и остальные кресла были заняты, а театр вмещал восемнадцать тысяч зрителей. Элий, поднимаясь к храму, отвечал на приветствия и шутки. Зрители, как и в древние времена, обращались в театре к властителям запросто. Все на несколько часов становились лицедеями: и властители, и подданные…
— Элий, каково быть женатым на самой богатой женщине в Риме?
— То же самое, что и на самой красивой, — отозвался Цезарь.
— Элий, кто же будет теперь выполнять желания римлян?
— Сами римляне. Это совсем несложно.
— Я взял клеймо, чтобы сделать открытие в биологии. А мне заплатили двадцать тысяч. Зачем мне деньги?
— Хорошенько отдохни в Байях, потом примись за работу и сделай свое открытие…
На пурпуре императорской ложи сверкали золотом орлы, венки и гении-покровители. И всюду надписи — «благочестивый» и «счастливый», обязательные титулы императора, но не всякому дано их оправдать. К примеру, Руфин сейчас счастлив, восседая в ложе рядом с Криспиной.
— Мой маленький сынок, что ж такое получается?! — нахмурил брови Руфин. — У тебя есть золотое яблоко с надписью «достойнейшему», и ты его прячешь.
— Я должен его всем показывать?
— Ты должен подарить его мне. Я — твой отец и твой император! — Август поправил венок на голове.
— Нет, Август. Оно не для тебя.
— Вот как… — Глаза императора сверкнули холодно и зло, — Подумай хорошенько…
— Гладиатор принимает решение на арене, — отвечал Элий старинной поговоркой. — И я его уже принял.
— Оставишь яблоко себе?
— Нет.
— Ты кому-то его подаришь? Я знаю этого человека? — насторожился Руфин.
— Нет.
Элий раскрыл театральную программу и только теперь обнаружил, что дают «Касину». Ему не понравился, во-первых, выбор пьесы, а во-вторых, набранное мелким шрифтом примечание — «по мотивам пьесы Плавта. Обработка драматурга Силана». Это означало, что ловкач Силан успел переделать пьесу на тему дня. И хотя Элий не особенно интересовался театром, имя Силана ему было знакомо.
Тем временем на сцене появился Пролог. Элий понял, что самые худшие опасенисбываются. Пролог так прокомментировал будущее действие, что у зрителей не осталось сомнения — им предлагают весьма острое блюдо. Даже в классическом тексте можно было отыскать некоторые аллюзии. За обладание молоденькой рабыней Касиной борются похотливый старик Лисидама и его сыночек. Чтобы заполучить красотку к себе в койку, Лисидам хочет женить ее на своем управляющем, а сыночек и его мамаша, то бишь супруга Лисидама и хозяйка Касины, сватают девушку за раба-оруженосца, но Касина, разумеется, предназначена не рабу, а молодому господину. С современностью сходство более чем отдаленное. Но драматург Силан исправил этот недостаток. Во-первых молодой господин получил имя Гай, то есть личное имя самого Элия. Во-вторых, был сделан намек на большие деньги, которые достанутся Касине. А когда на сцене появились два прохвоста — управитель Лисидама и оруженосец сыночка Гая и принялись спорить, кому из них жениться на рабыне, и делать постоянные намеки на отсутствующего Гая, зрители в зале принялись недвусмысленно хихикать и поглядывать в сторону императорской ложи.
«А почему Гая здесь нет? Чего он боится?» — произнес вдруг оруженосец отсутствовавшую в классическом тексте фразу.
Зал взорвался смехом и аплодисментами.
— Замечательно! — воскликнула Летиция и зааплодировала. — В самом деле, чего этот парень прячется, если девушка ему симпатична?! Ведь она не рабыня, эта Касина, а свободнорожденная и всем ему равная, мы-то это знаем!
На сцену вышла Юлия Кумекая, исполняющая роль хозяйки Касины и супруги Лисидама. Актриса, загримированная под Сервилию Кар, великолепно имитировала походку Сервилии. Зал вопил от восторга.
— Бедная Летти, так неприятно, когда тебя вы ставляют в виде рабыни, которую все хотят купить, — с наигранным сочувствием произнесла Криспина.
— Кто такой отсутствующий Гай, догадаться нетрудно, — отвечала Летиция, — так же как нетрудно понять, на кого похожа хозяйка рабыни. Но кто же тогда старик Лисидам, который так хочет заполучить молодую девицу к себе в постель? Это загадка.
По лицу Криспины пошли красные пятна. В этот момент на сцене появился как раз Лисидам — самодовольный, с накладным животиком, с круглой лысиной на макушке. И в венке. Зал ахнул от восторга.
— Мерзавцы! Что они себе позволяют! — прошептал Руфин и поправил на голове венок. — Когда-то актеров и за людей не считали, они прятали лица под масками. А теперь!..
— Даже во времена менее либеральные правители позволяли подданным смеяться. Юлий Цезарь — некоторые считают, что ты на него похож — позволял солдатам распевать во время своего триумфа пошлые стишки, куда обиднее сегодняшних намеков, — улыбнулся Элий.
Руфин позеленел, но ничего не ответил. Однако Элий и сам был задет. Никто прежде не издевался над ним так жестоко. В актерской придумке было много правды и много яду. Но в чем-то главном насмешка была глубоко несправедлива.
— Я, конечно, не так велик, как Юлий Цезарь, — сквозь зубы процедил император, — но смотреть это безобразие больше не собираюсь.
Руфин вышел из ложи. Криспина, шурша пурпурными шелками, устремилась следом.
— А мне пьеса нравится, — заявила Летиция. — Хозяйка в исполнении Юлии Кумской такая стерва. А ты не находишь, что управляющий чем-то напоминает Бенита — такой же коренастый, плотно сбитый? И такой же наглец. И подлец. И трус.
— Прошу тебя, не произноси этого имени при мне.
— Ничего не получится, — покачала головой Летиция. — Это имя в ближайшем будущем мы будем слышать часто. Чего ты надулся, Элий. Смейся! Эта пьеса о нас с тобой. Так нас видят со стороны. Не нравится — внеси свою правку, как это сделал мерзавец Силан. Хлопай же! — Она взяла его руки в свои и изобразила несколько хлопков.
Тем временем на сцене безумство нарастало. Уже мужчины расхаживали в женском платье, а женщины колотили дубинами мужчин, рассыпали финики и кидали их в зрителей вместе с придуманными новым соавтором Плавта фразами.
На сцену вышел молодой актер в тоге и, припадая на правую ногу, заковылял по сцене.
«Придумал я отлично все! Свободная Девица оказалась. У нее Сестерциев не меряно! — произнес двойник Элия придуманную не Плавтом фразу. — Мне надобно жениться непременно!»
Зал визжал от хохота. Летиция смеялась вместе со всеми. Элий улыбнулся.
«Поскорей прошу похлопать представленью нашему», — вопил двойник Цезаря, и зрители хлопали, не жалея ладоней.
«Кто согласен, тот заводит пусть себе любовницу От жены тайком любую; кто ж нам не похлопает, Громко, сколько силы хватит, человеку этому Вместо девочки подложат пусть козла вонючего».
Спектакль закончился. Из-за пурпурной драпировки ложи выскочил Квинт и подал Элию цветы.
— Для Юлии Кумской, — сообщил Квинт. Элий на мгновение задумался, потом покачал головой и усмехнулся:
— Хорошо, я вручу розы несравненной Юлии. А ты, Летти, не хочешь подняться на сцену? Кажется, ты меч-. тала об этом в течение всего спектакля?
Летиция заколебалась. Смеяться и аплодировать в императорской ложе было куда как забавно. А выйти на сцену, чтобы встать рядом с теми, кто так ловко и порой остроумно высмеивал ее брак с Элием, ей показалось чересчур. Но Элий взял ее за руку и вывел из ложи.
Они шли по широкому проходу, и толпящиеся у сцены зрители расступались. Они шли очень медленно. Летти заметила, что Элий делает отчаянные уси— лия, чтобы скрыть хромоту. И ему в самом деле удавалось ступать почти ровно. Но когда он стал подниматься на сцену, его так качнуло, что он едва не упал и изо всей силы вцепился пальцами в плечо Летиции. Актеры вновь высыпали на сцену. Актер-пролог воскликнул с показным восторгом:
— Цезарь с супругой! Какая честь! Элий преподнес цветы Юлии Кумской.
— Ты сегодня неподражаема. Как всегда. В ответ она улыбнулась улыбкой царицы и поцеловала Цезаря в губы. Элий повернулся к своему Двойнику:
— Спору нет, изображать хромоту куда приятнее, чем хромать на самом деле.
— Элий! Это правда, что у тебя на правой ноге протез? — спросила стоявшая в первом ряду зрителей Вилда.
— Кажется, им показалось мало представления Плавта с добавками боговдохновенного Силана и игры боголюбимой Юлии, — шепнула Летиция. — Они хотят, чтобы теперь их позабавил сам Цезарь.
— Почему бы и нет? — Элий быстро размотал тогу и бросил драгоценный пурпур на руки Квинта, оставшись в одной тунике. Его сандалии с высокими голенищами напоминали котурны трагиков. Сейчас он снимет и их, обнажит свои шрамы… Зал замер, предвкушая потеху.
— Квириты! — крикнул Цезарь. — Вас не волнует, умен я или глуп, честен или пр(дажен, вас интересует одно — мои шрамы, и насколько они отвратительны. Вас интересует, было ли мне больно тогда, в Колизее! Было ли больно здесь, в театре. Да, очень больно! Но в моем нынешнем обязательстве и в обязательстве прежнем стоят одни и те же слова: «Даю себя жечь, вязать и убивать железом». И сейчас эта клятва мне пригодится больше, чем прежде. Смейтесь! Чего же вы не смеетесь?! — Говорят, Гай Гракх был прекрасным оратором. Элий тоже умел говорить зажигательно.
В зале стояла тишина. Юлия Кумекая обняла Элия. С другой стороны к нему подскочил его двойник и тоже обнял. Вся труппа взялась за руки. Аулеум с шумом поднялся и отгородил их от зала. В фальшивую стену прибоем ударил грохот аплодисментов.
— Ты здорово выступил! — засмеялась Юлия Кумекая. — Может, тебе по совместительству поступить в наш театр, Цезарь? Ты бы мог обеспечить неплохие сборы.
— Когда меня выгонят из наследников, я так и сделаю, — пообещал Элий. — Придержи-ка за мной местечко.
— Всегда пожалуйста. А теперь пойдем ко мне в уборную, — предложила Юлия. — Тебе надо привести себя в порядок.
Почти вся труппа набилась в небольшую комнатку Юлии. Было жарко и душно. Разливали по бокалам неразбавленное вино и пили стоя.
— Я сама уложу ему тогу! — объявила Юлия Кумекая. — Все знают, что в Риме никто лучше меня не укладывает тогу. Учись, Летиция, — повернулась Юлия к юной супруге Цезаря. — Если хочешь знать, как надо уложить складки, чтобы они держались несколько часов, а ткань не повисала хомутом через пятнадцать минут.
Летиция кисло улыбнулась в ответ — она все еще злилась на Юлию за ее выходку на пиру Сервилии. И актриса прекрасно поняла ее улыбку. Она бесцеремонно ухватила Летицию за локоть и прошептала на этот раз так, чтобы слышала только Летти:
— Если ты все еще дуешься на меня, глупышка, то зря. Моя грубая выходка дала тебе повод удрать из триклиния. Неужели ты этого не поняла?
Летти растерянно заморгала. В самом деле, какая же она дура! Юлия отстранилась и ободряюще улыбнулась Летиции.
— Ничего, в твои годы я была еще глупее. Вот Элий меня любит, и ты люби, Летиция, потому что мне постоянно требуется чья-то любовь. Я без этого просто не могу жить.
— Ты смеялся со всеми, Цезарь? — спросил старый актер, игравший Лисидама. И только теперь Элий узнал в нем Марка Габиния.
— Марк! — выдохнул Элий и стиснул локоть знаменитого актера. — Как ты?
— Решил, что лелеять горе — самое глупое занятие на свете. В кино сниматься не могу, что-то мешает. Но на сцену вышел. У меня остался кусочек жизни, надо его прожить. «Ибо жизнь нам дана под условием смерти и сама есть лишь путь к ней».
— Дядя Марк! — воскликнула Летиция. — Уж от тебя-то этого я никак не ожидала! Зачем ты нас так осмеял?!
— Глупая девочка, ты ничего не понимаешь, — покачал головой Марк Габиний. — Если над чем-то можно посмеяться, то это просто здорово. Горе, над которым нельзя смеяться, — вот что ужасно.
И опять она смутилась. Почему она все время ошибается? Потому что молода? Или потому что глупа?
— Право, да тут нет обиды! — весело воскликнул Элий, притянул к себе Летицию и поцеловал в губы, быть может чуточку театрально, ибо в сенате Элий был сенатором, на арене гладиатором, а в театре — комедиантом. Совсем чуть-чуть. Он не надевал маску, но пользовался гримом. Рим обожает дродобные проделки. — В жизни все было так же, как в пьесе. Страсть, деньги, интриги. Последовательность не важна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Элий почему-то боялся театра. Особенно театра Помпея. Быть может потому, что рядом с театром находилось здание курии Помпея — той самой, в которой убили Юлия Цезаря и которую потом замуровали. В детстве Элию представлялось почему-то, что труп божественного Юлия в окровавленной тоге замуровали в этой курии не погребенным. И как ни пытались взрослые его разубедить, та странная детская фантазия до сих пор вселяла в его душу тревогу.
Элий с Летицией, прежде чем занять свои места, направились к храму Венеры Победительницы. Маленький храм стоял наверху, и каждый ряд театральных кресел служил ступенькой к подножию храма богини любви.
Сегодня ни в орхестре, ни в следующих четырнадцати рядах, предназначенных для всадников, свободных мест не было. Да и остальные кресла были заняты, а театр вмещал восемнадцать тысяч зрителей. Элий, поднимаясь к храму, отвечал на приветствия и шутки. Зрители, как и в древние времена, обращались в театре к властителям запросто. Все на несколько часов становились лицедеями: и властители, и подданные…
— Элий, каково быть женатым на самой богатой женщине в Риме?
— То же самое, что и на самой красивой, — отозвался Цезарь.
— Элий, кто же будет теперь выполнять желания римлян?
— Сами римляне. Это совсем несложно.
— Я взял клеймо, чтобы сделать открытие в биологии. А мне заплатили двадцать тысяч. Зачем мне деньги?
— Хорошенько отдохни в Байях, потом примись за работу и сделай свое открытие…
На пурпуре императорской ложи сверкали золотом орлы, венки и гении-покровители. И всюду надписи — «благочестивый» и «счастливый», обязательные титулы императора, но не всякому дано их оправдать. К примеру, Руфин сейчас счастлив, восседая в ложе рядом с Криспиной.
— Мой маленький сынок, что ж такое получается?! — нахмурил брови Руфин. — У тебя есть золотое яблоко с надписью «достойнейшему», и ты его прячешь.
— Я должен его всем показывать?
— Ты должен подарить его мне. Я — твой отец и твой император! — Август поправил венок на голове.
— Нет, Август. Оно не для тебя.
— Вот как… — Глаза императора сверкнули холодно и зло, — Подумай хорошенько…
— Гладиатор принимает решение на арене, — отвечал Элий старинной поговоркой. — И я его уже принял.
— Оставишь яблоко себе?
— Нет.
— Ты кому-то его подаришь? Я знаю этого человека? — насторожился Руфин.
— Нет.
Элий раскрыл театральную программу и только теперь обнаружил, что дают «Касину». Ему не понравился, во-первых, выбор пьесы, а во-вторых, набранное мелким шрифтом примечание — «по мотивам пьесы Плавта. Обработка драматурга Силана». Это означало, что ловкач Силан успел переделать пьесу на тему дня. И хотя Элий не особенно интересовался театром, имя Силана ему было знакомо.
Тем временем на сцене появился Пролог. Элий понял, что самые худшие опасенисбываются. Пролог так прокомментировал будущее действие, что у зрителей не осталось сомнения — им предлагают весьма острое блюдо. Даже в классическом тексте можно было отыскать некоторые аллюзии. За обладание молоденькой рабыней Касиной борются похотливый старик Лисидама и его сыночек. Чтобы заполучить красотку к себе в койку, Лисидам хочет женить ее на своем управляющем, а сыночек и его мамаша, то бишь супруга Лисидама и хозяйка Касины, сватают девушку за раба-оруженосца, но Касина, разумеется, предназначена не рабу, а молодому господину. С современностью сходство более чем отдаленное. Но драматург Силан исправил этот недостаток. Во-первых молодой господин получил имя Гай, то есть личное имя самого Элия. Во-вторых, был сделан намек на большие деньги, которые достанутся Касине. А когда на сцене появились два прохвоста — управитель Лисидама и оруженосец сыночка Гая и принялись спорить, кому из них жениться на рабыне, и делать постоянные намеки на отсутствующего Гая, зрители в зале принялись недвусмысленно хихикать и поглядывать в сторону императорской ложи.
«А почему Гая здесь нет? Чего он боится?» — произнес вдруг оруженосец отсутствовавшую в классическом тексте фразу.
Зал взорвался смехом и аплодисментами.
— Замечательно! — воскликнула Летиция и зааплодировала. — В самом деле, чего этот парень прячется, если девушка ему симпатична?! Ведь она не рабыня, эта Касина, а свободнорожденная и всем ему равная, мы-то это знаем!
На сцену вышла Юлия Кумекая, исполняющая роль хозяйки Касины и супруги Лисидама. Актриса, загримированная под Сервилию Кар, великолепно имитировала походку Сервилии. Зал вопил от восторга.
— Бедная Летти, так неприятно, когда тебя вы ставляют в виде рабыни, которую все хотят купить, — с наигранным сочувствием произнесла Криспина.
— Кто такой отсутствующий Гай, догадаться нетрудно, — отвечала Летиция, — так же как нетрудно понять, на кого похожа хозяйка рабыни. Но кто же тогда старик Лисидам, который так хочет заполучить молодую девицу к себе в постель? Это загадка.
По лицу Криспины пошли красные пятна. В этот момент на сцене появился как раз Лисидам — самодовольный, с накладным животиком, с круглой лысиной на макушке. И в венке. Зал ахнул от восторга.
— Мерзавцы! Что они себе позволяют! — прошептал Руфин и поправил на голове венок. — Когда-то актеров и за людей не считали, они прятали лица под масками. А теперь!..
— Даже во времена менее либеральные правители позволяли подданным смеяться. Юлий Цезарь — некоторые считают, что ты на него похож — позволял солдатам распевать во время своего триумфа пошлые стишки, куда обиднее сегодняшних намеков, — улыбнулся Элий.
Руфин позеленел, но ничего не ответил. Однако Элий и сам был задет. Никто прежде не издевался над ним так жестоко. В актерской придумке было много правды и много яду. Но в чем-то главном насмешка была глубоко несправедлива.
— Я, конечно, не так велик, как Юлий Цезарь, — сквозь зубы процедил император, — но смотреть это безобразие больше не собираюсь.
Руфин вышел из ложи. Криспина, шурша пурпурными шелками, устремилась следом.
— А мне пьеса нравится, — заявила Летиция. — Хозяйка в исполнении Юлии Кумской такая стерва. А ты не находишь, что управляющий чем-то напоминает Бенита — такой же коренастый, плотно сбитый? И такой же наглец. И подлец. И трус.
— Прошу тебя, не произноси этого имени при мне.
— Ничего не получится, — покачала головой Летиция. — Это имя в ближайшем будущем мы будем слышать часто. Чего ты надулся, Элий. Смейся! Эта пьеса о нас с тобой. Так нас видят со стороны. Не нравится — внеси свою правку, как это сделал мерзавец Силан. Хлопай же! — Она взяла его руки в свои и изобразила несколько хлопков.
Тем временем на сцене безумство нарастало. Уже мужчины расхаживали в женском платье, а женщины колотили дубинами мужчин, рассыпали финики и кидали их в зрителей вместе с придуманными новым соавтором Плавта фразами.
На сцену вышел молодой актер в тоге и, припадая на правую ногу, заковылял по сцене.
«Придумал я отлично все! Свободная Девица оказалась. У нее Сестерциев не меряно! — произнес двойник Элия придуманную не Плавтом фразу. — Мне надобно жениться непременно!»
Зал визжал от хохота. Летиция смеялась вместе со всеми. Элий улыбнулся.
«Поскорей прошу похлопать представленью нашему», — вопил двойник Цезаря, и зрители хлопали, не жалея ладоней.
«Кто согласен, тот заводит пусть себе любовницу От жены тайком любую; кто ж нам не похлопает, Громко, сколько силы хватит, человеку этому Вместо девочки подложат пусть козла вонючего».
Спектакль закончился. Из-за пурпурной драпировки ложи выскочил Квинт и подал Элию цветы.
— Для Юлии Кумской, — сообщил Квинт. Элий на мгновение задумался, потом покачал головой и усмехнулся:
— Хорошо, я вручу розы несравненной Юлии. А ты, Летти, не хочешь подняться на сцену? Кажется, ты меч-. тала об этом в течение всего спектакля?
Летиция заколебалась. Смеяться и аплодировать в императорской ложе было куда как забавно. А выйти на сцену, чтобы встать рядом с теми, кто так ловко и порой остроумно высмеивал ее брак с Элием, ей показалось чересчур. Но Элий взял ее за руку и вывел из ложи.
Они шли по широкому проходу, и толпящиеся у сцены зрители расступались. Они шли очень медленно. Летти заметила, что Элий делает отчаянные уси— лия, чтобы скрыть хромоту. И ему в самом деле удавалось ступать почти ровно. Но когда он стал подниматься на сцену, его так качнуло, что он едва не упал и изо всей силы вцепился пальцами в плечо Летиции. Актеры вновь высыпали на сцену. Актер-пролог воскликнул с показным восторгом:
— Цезарь с супругой! Какая честь! Элий преподнес цветы Юлии Кумской.
— Ты сегодня неподражаема. Как всегда. В ответ она улыбнулась улыбкой царицы и поцеловала Цезаря в губы. Элий повернулся к своему Двойнику:
— Спору нет, изображать хромоту куда приятнее, чем хромать на самом деле.
— Элий! Это правда, что у тебя на правой ноге протез? — спросила стоявшая в первом ряду зрителей Вилда.
— Кажется, им показалось мало представления Плавта с добавками боговдохновенного Силана и игры боголюбимой Юлии, — шепнула Летиция. — Они хотят, чтобы теперь их позабавил сам Цезарь.
— Почему бы и нет? — Элий быстро размотал тогу и бросил драгоценный пурпур на руки Квинта, оставшись в одной тунике. Его сандалии с высокими голенищами напоминали котурны трагиков. Сейчас он снимет и их, обнажит свои шрамы… Зал замер, предвкушая потеху.
— Квириты! — крикнул Цезарь. — Вас не волнует, умен я или глуп, честен или пр(дажен, вас интересует одно — мои шрамы, и насколько они отвратительны. Вас интересует, было ли мне больно тогда, в Колизее! Было ли больно здесь, в театре. Да, очень больно! Но в моем нынешнем обязательстве и в обязательстве прежнем стоят одни и те же слова: «Даю себя жечь, вязать и убивать железом». И сейчас эта клятва мне пригодится больше, чем прежде. Смейтесь! Чего же вы не смеетесь?! — Говорят, Гай Гракх был прекрасным оратором. Элий тоже умел говорить зажигательно.
В зале стояла тишина. Юлия Кумекая обняла Элия. С другой стороны к нему подскочил его двойник и тоже обнял. Вся труппа взялась за руки. Аулеум с шумом поднялся и отгородил их от зала. В фальшивую стену прибоем ударил грохот аплодисментов.
— Ты здорово выступил! — засмеялась Юлия Кумекая. — Может, тебе по совместительству поступить в наш театр, Цезарь? Ты бы мог обеспечить неплохие сборы.
— Когда меня выгонят из наследников, я так и сделаю, — пообещал Элий. — Придержи-ка за мной местечко.
— Всегда пожалуйста. А теперь пойдем ко мне в уборную, — предложила Юлия. — Тебе надо привести себя в порядок.
Почти вся труппа набилась в небольшую комнатку Юлии. Было жарко и душно. Разливали по бокалам неразбавленное вино и пили стоя.
— Я сама уложу ему тогу! — объявила Юлия Кумекая. — Все знают, что в Риме никто лучше меня не укладывает тогу. Учись, Летиция, — повернулась Юлия к юной супруге Цезаря. — Если хочешь знать, как надо уложить складки, чтобы они держались несколько часов, а ткань не повисала хомутом через пятнадцать минут.
Летиция кисло улыбнулась в ответ — она все еще злилась на Юлию за ее выходку на пиру Сервилии. И актриса прекрасно поняла ее улыбку. Она бесцеремонно ухватила Летицию за локоть и прошептала на этот раз так, чтобы слышала только Летти:
— Если ты все еще дуешься на меня, глупышка, то зря. Моя грубая выходка дала тебе повод удрать из триклиния. Неужели ты этого не поняла?
Летти растерянно заморгала. В самом деле, какая же она дура! Юлия отстранилась и ободряюще улыбнулась Летиции.
— Ничего, в твои годы я была еще глупее. Вот Элий меня любит, и ты люби, Летиция, потому что мне постоянно требуется чья-то любовь. Я без этого просто не могу жить.
— Ты смеялся со всеми, Цезарь? — спросил старый актер, игравший Лисидама. И только теперь Элий узнал в нем Марка Габиния.
— Марк! — выдохнул Элий и стиснул локоть знаменитого актера. — Как ты?
— Решил, что лелеять горе — самое глупое занятие на свете. В кино сниматься не могу, что-то мешает. Но на сцену вышел. У меня остался кусочек жизни, надо его прожить. «Ибо жизнь нам дана под условием смерти и сама есть лишь путь к ней».
— Дядя Марк! — воскликнула Летиция. — Уж от тебя-то этого я никак не ожидала! Зачем ты нас так осмеял?!
— Глупая девочка, ты ничего не понимаешь, — покачал головой Марк Габиний. — Если над чем-то можно посмеяться, то это просто здорово. Горе, над которым нельзя смеяться, — вот что ужасно.
И опять она смутилась. Почему она все время ошибается? Потому что молода? Или потому что глупа?
— Право, да тут нет обиды! — весело воскликнул Элий, притянул к себе Летицию и поцеловал в губы, быть может чуточку театрально, ибо в сенате Элий был сенатором, на арене гладиатором, а в театре — комедиантом. Совсем чуть-чуть. Он не надевал маску, но пользовался гримом. Рим обожает дродобные проделки. — В жизни все было так же, как в пьесе. Страсть, деньги, интриги. Последовательность не важна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57