Подпольный, скрытый, гонимый, их род не прервется. И возможно, что
самое безопасное убежище будет найдено среди кочевников. Поскольку уже
сейчас там есть их агент.
"Может быть, все было правильно, - думал Линк, обняв Кэсси и ребенка.
- Прежде здесь я был своим. Сейчас уже нет. Я никогда уже не буду
полностью счастлив моей прежней жизнью. Я слишком много знаю. Но здесь я
являюсь связью между общественной жизнью и тайной жизнью беженцев. Может
быть, им когда-нибудь понадобится эта связь." - он задумался и усмехнулся.
Вдалеке послышался и стал нарастать рев песни. Мужчины племени
возвращались с дневной охоты. Он был немного удивлен, осознав, что больше
не чувствует прежнего глубокого недоуменного недоверия к нему. Теперь он
понял. Он знал их настолько, насколько они сами себя никогда не знали, и
он за последние месяцы узнал достаточно, чтобы оценить это знание.
Кочевники более не были недовольными и неприспособленными к цивилизации.
Поколения отбора очистили их. В американцах всегда было самоочищение
первопроходцев, рискованная оторванность от старого мира. Похороненный род
возродился в их потомках. Да, они стали теперь настоящими кочевниками; да,
они были жителями леса; но они всегда были бойцами. Как и первые
американцы. В них был тот же твердый стержень, который мог, в один из дней
дать убежище угнетенным и преследуемым.
Песня все громче раздавалась из-за деревьев, ревущий бас Джесса
Джеймса Хартвелла запевал, остальные подпевали.
"Ура! Ура! Мы несем праздник,
Ура! Ура! Флаг, несущий людям свободу..."
ЧЕТЫРЕ
Снова опустилась ночь. Я лежал, глядя на холодно мерцающие звезды и
чувствовал, как мое сознание проваливается в бездонную пустоту
бесконечности.
Мой рассудок был ясен.
Я уже долго лежал здесь без движения, глядя на звезды. Снег недавно
прекратился, и свет звезд блестел на синих сугробах.
Больше не было смысла ждать. Я потянулся к поясу и вынул свой кинжал.
Я положил его лезвие поперек своего левого запястья и задумался. Это может
занять слишком много времени. Есть и более быстрые способы - там, где тело
более уязвимо.
Но я слишком устал, чтобы двигаться. Через мгновение я потяну лезвие
на себя с резким нажимом. И тогда все будет кончено - ведь какой смысл
ждать помощи теперь, когда я слеп, глух и нем здесь, за горной грядой.
Жизнь полностью оставила мир. Маленькие искры мерцающего тепла, которые
излучают даже насекомые, странный, пульсирующий ритм жизни, подобно волне
прибоя текущей по Вселенной, излучаемый, вероятно, везде существующими
микроорганизмами... свет и тепло - все это исчезло. Казалось, из всего
ушла душа.
Должно быть, я бессознательно послал мысль с просьбой о помощи,
потому что внутри моего сознания я услышал отзыв. Я едва не закричал,
прежде чем понял, что ответ пришел из моего собственного мозга, какие-то
воспоминания, вызванные ассоциациями.
Ты один из нас, - сказала мысль.
Почему я должен об этом помнить? Это напомнило мне о... Хобсоне.
Хобсон и Нищие в Бархате. Ведь Мак-Ни не решил конечной проблемы.
Следующее сражение тайной войны произошло в Секвойе.
Должен ли я это помнить?
Холодное лезвие кинжала лежало у меня на запястье. Умереть будет
нетрудно. Значительно легче, чем выжить, слепому, глухому и одинокому.
"Ты один из нас", - повторила мысль.
И моя мысль умчалась в солнечное утро, в город возле бывшей канадской
границы, в напоенный холодом и хвоей воздух, в перестук людских шагов на
Рэдвуд-Стрит - сто лет назад.
НИЩИЕ В БАРХАТЕ
1
Он словно наступил на змею. То, что было скрыто в свежей зеленой
траве, извивалось под ногами, поворачивалось и злобно билось. Но мысль не
принадлежала рептилии или животному; только человек был способен на такую
злобность, которая была, по сути искажением интеллекта.
Темное лицо Беркхальтера не изменилось. Его легкий шаг не сбился. Но
его мысль мгновенно отпрянула от этой слепой злобы, настороженная и
готовая к действию, а тем временем Болди по всему поселению ненадолго
прервали работу и разговор, когда их мысли соприкоснулись с сознанием
Беркхальтера.
Ни один человек ничего не заметил.
В ярком утреннем солнечном свете Рэдвуд-Стрит весело и дружелюбно
изгибалась перед Беркхальтером. Но оттенок тревоги скользил по ней, тот же
холодный опасный ветер, который многие дни дул в мыслях каждого телепата в
Секвойе. Впереди были несколько ранних посетителей магазина, несколько
идущих в школу детей, группа, собравшаяся перед парикмахерской, один из
докторов госпиталя.
"Где он?"
Быстро пришел ответ:
"Не могу засечь его. Впрочем, рядом с тобой."
Кто-то - судя по оттенкам мыслей - женщина - прислал сообщение,
окрашенное эмоциональным смятением, почти истерикой:
"Один из пациентов госпиталя..."
Мгновенно мысли других поддерживающе сомкнулись вокруг нее, согревая
дружественностью и комфортом. Даже Беркхальтер нашел время, чтобы послать
ясную мысль единства. Среди других он узнал спокойную, знающую личность
Дюка Хита, Болди-священника-врача, с характерными психологическими
оттенками, которые мог ощутить лишь другой телепат.
"Это Сэлфридж, - говорит Хит женщине, пока остальные Болди слушали. -
Он просто пьян. Я думаю, я ближе всех, Беркхальтер. Я иду."
Над головой описывал дугу вертолет, за которым тянулись грузовые
планеры, стабилизированные гироскопами. Он перевалил через западный кряж и
ушел в сторону Тихого океана. Когда его рокот стих, Беркхальтер услышал
глухой рев водопада, находившегося выше по долине. Он живо чувствовал
перистую белизну водопада, низвергающегося со скалы, склоны, покрытые
елью, пихтой и мамонтовыми деревьями, окружавшие Секвойю, далекий шум
целлюлозных фабрик. Он сконцентрировался на этих ясных, знакомых вещах,
чтобы подавить тошнотворную грязь, текущую из сознания Сэлфриджа в его
собственное. Чувствительность и восприимчивость всегда были характерны для
Болди, и Беркхальтер не раз удивлялся, как Дюку Хиту удается оставаться
невозмутимым при его работе среди пациентов психиатрического госпиталя.
Раса Болди пришла слишком рано; они не отличались агрессивностью, а
выживание расы зависело от борьбы.
"Он в таверне", - сообщила мысль женщины. Беркхальтер машинально
отпрянул от этого сообщения; он знал мозг, передавший его. Логика
мгновенно подсказала ему, что источник информации неважен - в этот момент.
Барбара Пелл была параноиком, и, следовательно, врагом. Но и параноики, и
Болди были отчаянно заинтересованы избежать любого открытого столкновения.
Хотя между их конечными целями лежали миры, их пути все же временами были
параллельны...
Но было уже слишком поздно. Фред Сэлфридж вышел из таверны, щурясь от
солнечного света, и увидел Беркхальтера. Узкое, со впалыми щеками лицо
торговца исказилось кислой усмешкой. Мутная злоба его мыслей опережала
его, пока он шел к Беркхальтеру, постепенно приближая руку к рукоятке
короткого метательного кинжала у своего пояса.
Он остановился перед Беркхальтером, преградив ему путь. И его ухмылка
стала еще шире.
Беркхальтер остановился. Паническая сухость стиснула его горло. Он
боялся, но не за себя, а за свою расу, и каждый Болди в Секвойе знал это -
и наблюдал.
Он сказал:
- Доброе утро, Фред.
В это утро Сэлфридж не брился. Сейчас он потер щетинистый подбородок
и прикрыл глаза.
- Мистер Беркхальтер, - сказал он. - Консул Беркхальтер. Хорошо, что
сегодня утром вы не забыли надеть шляпу. "Кожаные головы" так легко
простужаются.
"Тяни время, - приказал Дюк Хит. - Я иду. Я остановлю его."
- Я не рвался на эту должность, Фред, - сказал Беркхальтер. - Города
назначили меня консулом. Разве я виноват в этом?
- Конечно же, ты рвался, - сказал Сэлфридж. - Я знаю о взятке, если
вижу ее. Ты был учителем в Модоке или в каком-то другом провинциальном
городишке. Какого же черта ты знаешь о кочевниках?
- Не так много, как ты, - согласился Беркхальтер. - У тебя есть опыт.
- Конечно. Конечно он у меня есть. Поэтому они взяли учителя-недоучку
и назначили его консулом кочевников. Новичка, даже не знающего, что среди
этих ребят есть племена каннибалов. Я торговал с жителями леса тридцать
лет и я знаю, как с ними обращаться. Может, ты собираешься читать им
чудесные рассказики из книжек?
- Я сделаю то, что мне скажут. Я не главный.
- Нет. Но, может быть, твои друзья? Связи! Если бы у меня были такие
же связи, как у тебя, я бы отсиживал зад, загребая деньги за ту же работу.
Только я бы делал эту работу лучше - много лучше.
- Я не вмешиваюсь в твои дела, - сказал Беркхальтер. - Ты продолжаешь
торговать, не так ли? Я занимаюсь своими делами.
- Да? А откуда я узнаю, что ты говоришь кочевникам?
- Мои записи открыты для всех.
- Да?
- Конечно. Моя работа состоит лишь в том, чтобы поддерживать мирные
отношения с кочевниками. Не заниматься никакой торговлей - кроме той,
которую они захотят - и тогда я отсылаю их к тебе.
- Это хорошо звучит, - сказал Сэлфридж. - За исключением одной вещи.
Ты можешь прочитать мои мысли и сказать кочевникам о моих частных делах.
Охрана Беркхальтера спала; он ничего не мог с этим поделать. Он,
сколько мог, выдерживал метальную близость человека, хотя это было все
равно, что дышать грязным воздухом.
- Боишься этого? - спросил он, и тут же пожалел об этом. Голоса в его
сознании закричали: "Осторожно!"
Сэлфридж вспыхнул.
- Так ты все-таки это делаешь? Вся эта красивая болтовня о том, что
вы, "кожаные головы", уважаете личную жизнь обыкновенных людей - конечно!
Не удивительно, что ты получил консульство! Читая мысли...
- Постой, - сказал Беркхальтер. - Я никогда в жизни не читал мысли
обыкновенных людей. Это правда.
- Да? - усмехнулся торговец. - Как же, черт возьми, я узнаю, не лжешь
ли ты? А ты можешь заглянуть в мой мозг и увидеть, говорю ли я правду. Что
нужно вам, Болди, так это чтобы вас научили знать свое место, и я бы за
пару монет...
Беркхальтер стиснул губы.
- Я не дерусь на дуэлях, - с усилием сказал он. - Я не буду драться.
- Трус, - сказал Сэлфридж и стал ждать, положив руку на рукоять
кинжала.
Возникло обычное затруднение. Ни один телепат не мог бы проиграть
дуэль с обыкновенным человеком, если только он не хотел совершить
самоубийство. Но в то же время он не мог позволить себе победить. Болди
пекли свой собственный скромный пирог; меньшинство, жившее в страдании, не
должно было проявлять превосходство, иначе бы оно не выжило. Один такой
инцидент прорвал бы плотину, которую телепаты с таким трудом воздвигли
против вздымающейся волны ненависти.
А плотина была слишком длинной. Она охватывала все человечество. И
было невозможно уследить за каждым дюймом этой огромной дамбы обычаев,
настроя и пропаганды, хотя основные принципы с детства внушались каждому
Болди. Когда-нибудь плотина рухнет, но каждая минута отсрочки означает
возможность собрать еще немного силы...
Голос Дюка Хита сказал:
- Такому парню как ты, Сэлфридж, лучше всего быть мертвым.
Неожиданный шок потряс Беркхальтера. Он поднял глаза на
врача-священника, вспоминая то слабое напряжение, которое он недавно
почувствовал под глубоким спокойствием Дюка Хита, и удивляясь этой
вспышке. Потом он поймал в сознании Хита мысль и расслабился, хотя и
довольно настороженно.
Позади Болди стоял Ральф Сэлфридж, уменьшенная и более слабая копия
Фреда. Он довольно глупо улыбался.
- Уверен, что могут, - сказал Хит. - Но они этого не делают.
Его круглое, моложавое лицо нахмурилось.
- Слушай меня...
- Я не слушаю всяких...
- Замолчи!
Сэлфридж разинул рот от удивления. Он пребывал в нерешительности:
пустить ли ему в ход кулаки или кинжал, и пока он колебался, Хит зло
продолжил.
- Я сказал, что тебе лучше быть мертвым, и я имею в виду именно это!
Твой младший брат считает тебя таким отчаянным, что подражает тебе во
всем. Теперь посмотри на него! Если эпидемия распространится по Секвойе,
то у него не хватит сопротивляемости, чтобы выработать антитела, а этот
юный идиот не даст мне сделать ему профилактические прививки. Я полагаю,
он думает, что может прожить на одном виски, как ты!
Фред Сэлфридж хмуро посмотрел на Хита, глянул на младшего брата и
снова перевел взгляд на врача-священника. Он потряс головой, пытаясь
прояснить ее.
- Оставь Ральфа в покое. Он в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
самое безопасное убежище будет найдено среди кочевников. Поскольку уже
сейчас там есть их агент.
"Может быть, все было правильно, - думал Линк, обняв Кэсси и ребенка.
- Прежде здесь я был своим. Сейчас уже нет. Я никогда уже не буду
полностью счастлив моей прежней жизнью. Я слишком много знаю. Но здесь я
являюсь связью между общественной жизнью и тайной жизнью беженцев. Может
быть, им когда-нибудь понадобится эта связь." - он задумался и усмехнулся.
Вдалеке послышался и стал нарастать рев песни. Мужчины племени
возвращались с дневной охоты. Он был немного удивлен, осознав, что больше
не чувствует прежнего глубокого недоуменного недоверия к нему. Теперь он
понял. Он знал их настолько, насколько они сами себя никогда не знали, и
он за последние месяцы узнал достаточно, чтобы оценить это знание.
Кочевники более не были недовольными и неприспособленными к цивилизации.
Поколения отбора очистили их. В американцах всегда было самоочищение
первопроходцев, рискованная оторванность от старого мира. Похороненный род
возродился в их потомках. Да, они стали теперь настоящими кочевниками; да,
они были жителями леса; но они всегда были бойцами. Как и первые
американцы. В них был тот же твердый стержень, который мог, в один из дней
дать убежище угнетенным и преследуемым.
Песня все громче раздавалась из-за деревьев, ревущий бас Джесса
Джеймса Хартвелла запевал, остальные подпевали.
"Ура! Ура! Мы несем праздник,
Ура! Ура! Флаг, несущий людям свободу..."
ЧЕТЫРЕ
Снова опустилась ночь. Я лежал, глядя на холодно мерцающие звезды и
чувствовал, как мое сознание проваливается в бездонную пустоту
бесконечности.
Мой рассудок был ясен.
Я уже долго лежал здесь без движения, глядя на звезды. Снег недавно
прекратился, и свет звезд блестел на синих сугробах.
Больше не было смысла ждать. Я потянулся к поясу и вынул свой кинжал.
Я положил его лезвие поперек своего левого запястья и задумался. Это может
занять слишком много времени. Есть и более быстрые способы - там, где тело
более уязвимо.
Но я слишком устал, чтобы двигаться. Через мгновение я потяну лезвие
на себя с резким нажимом. И тогда все будет кончено - ведь какой смысл
ждать помощи теперь, когда я слеп, глух и нем здесь, за горной грядой.
Жизнь полностью оставила мир. Маленькие искры мерцающего тепла, которые
излучают даже насекомые, странный, пульсирующий ритм жизни, подобно волне
прибоя текущей по Вселенной, излучаемый, вероятно, везде существующими
микроорганизмами... свет и тепло - все это исчезло. Казалось, из всего
ушла душа.
Должно быть, я бессознательно послал мысль с просьбой о помощи,
потому что внутри моего сознания я услышал отзыв. Я едва не закричал,
прежде чем понял, что ответ пришел из моего собственного мозга, какие-то
воспоминания, вызванные ассоциациями.
Ты один из нас, - сказала мысль.
Почему я должен об этом помнить? Это напомнило мне о... Хобсоне.
Хобсон и Нищие в Бархате. Ведь Мак-Ни не решил конечной проблемы.
Следующее сражение тайной войны произошло в Секвойе.
Должен ли я это помнить?
Холодное лезвие кинжала лежало у меня на запястье. Умереть будет
нетрудно. Значительно легче, чем выжить, слепому, глухому и одинокому.
"Ты один из нас", - повторила мысль.
И моя мысль умчалась в солнечное утро, в город возле бывшей канадской
границы, в напоенный холодом и хвоей воздух, в перестук людских шагов на
Рэдвуд-Стрит - сто лет назад.
НИЩИЕ В БАРХАТЕ
1
Он словно наступил на змею. То, что было скрыто в свежей зеленой
траве, извивалось под ногами, поворачивалось и злобно билось. Но мысль не
принадлежала рептилии или животному; только человек был способен на такую
злобность, которая была, по сути искажением интеллекта.
Темное лицо Беркхальтера не изменилось. Его легкий шаг не сбился. Но
его мысль мгновенно отпрянула от этой слепой злобы, настороженная и
готовая к действию, а тем временем Болди по всему поселению ненадолго
прервали работу и разговор, когда их мысли соприкоснулись с сознанием
Беркхальтера.
Ни один человек ничего не заметил.
В ярком утреннем солнечном свете Рэдвуд-Стрит весело и дружелюбно
изгибалась перед Беркхальтером. Но оттенок тревоги скользил по ней, тот же
холодный опасный ветер, который многие дни дул в мыслях каждого телепата в
Секвойе. Впереди были несколько ранних посетителей магазина, несколько
идущих в школу детей, группа, собравшаяся перед парикмахерской, один из
докторов госпиталя.
"Где он?"
Быстро пришел ответ:
"Не могу засечь его. Впрочем, рядом с тобой."
Кто-то - судя по оттенкам мыслей - женщина - прислал сообщение,
окрашенное эмоциональным смятением, почти истерикой:
"Один из пациентов госпиталя..."
Мгновенно мысли других поддерживающе сомкнулись вокруг нее, согревая
дружественностью и комфортом. Даже Беркхальтер нашел время, чтобы послать
ясную мысль единства. Среди других он узнал спокойную, знающую личность
Дюка Хита, Болди-священника-врача, с характерными психологическими
оттенками, которые мог ощутить лишь другой телепат.
"Это Сэлфридж, - говорит Хит женщине, пока остальные Болди слушали. -
Он просто пьян. Я думаю, я ближе всех, Беркхальтер. Я иду."
Над головой описывал дугу вертолет, за которым тянулись грузовые
планеры, стабилизированные гироскопами. Он перевалил через западный кряж и
ушел в сторону Тихого океана. Когда его рокот стих, Беркхальтер услышал
глухой рев водопада, находившегося выше по долине. Он живо чувствовал
перистую белизну водопада, низвергающегося со скалы, склоны, покрытые
елью, пихтой и мамонтовыми деревьями, окружавшие Секвойю, далекий шум
целлюлозных фабрик. Он сконцентрировался на этих ясных, знакомых вещах,
чтобы подавить тошнотворную грязь, текущую из сознания Сэлфриджа в его
собственное. Чувствительность и восприимчивость всегда были характерны для
Болди, и Беркхальтер не раз удивлялся, как Дюку Хиту удается оставаться
невозмутимым при его работе среди пациентов психиатрического госпиталя.
Раса Болди пришла слишком рано; они не отличались агрессивностью, а
выживание расы зависело от борьбы.
"Он в таверне", - сообщила мысль женщины. Беркхальтер машинально
отпрянул от этого сообщения; он знал мозг, передавший его. Логика
мгновенно подсказала ему, что источник информации неважен - в этот момент.
Барбара Пелл была параноиком, и, следовательно, врагом. Но и параноики, и
Болди были отчаянно заинтересованы избежать любого открытого столкновения.
Хотя между их конечными целями лежали миры, их пути все же временами были
параллельны...
Но было уже слишком поздно. Фред Сэлфридж вышел из таверны, щурясь от
солнечного света, и увидел Беркхальтера. Узкое, со впалыми щеками лицо
торговца исказилось кислой усмешкой. Мутная злоба его мыслей опережала
его, пока он шел к Беркхальтеру, постепенно приближая руку к рукоятке
короткого метательного кинжала у своего пояса.
Он остановился перед Беркхальтером, преградив ему путь. И его ухмылка
стала еще шире.
Беркхальтер остановился. Паническая сухость стиснула его горло. Он
боялся, но не за себя, а за свою расу, и каждый Болди в Секвойе знал это -
и наблюдал.
Он сказал:
- Доброе утро, Фред.
В это утро Сэлфридж не брился. Сейчас он потер щетинистый подбородок
и прикрыл глаза.
- Мистер Беркхальтер, - сказал он. - Консул Беркхальтер. Хорошо, что
сегодня утром вы не забыли надеть шляпу. "Кожаные головы" так легко
простужаются.
"Тяни время, - приказал Дюк Хит. - Я иду. Я остановлю его."
- Я не рвался на эту должность, Фред, - сказал Беркхальтер. - Города
назначили меня консулом. Разве я виноват в этом?
- Конечно же, ты рвался, - сказал Сэлфридж. - Я знаю о взятке, если
вижу ее. Ты был учителем в Модоке или в каком-то другом провинциальном
городишке. Какого же черта ты знаешь о кочевниках?
- Не так много, как ты, - согласился Беркхальтер. - У тебя есть опыт.
- Конечно. Конечно он у меня есть. Поэтому они взяли учителя-недоучку
и назначили его консулом кочевников. Новичка, даже не знающего, что среди
этих ребят есть племена каннибалов. Я торговал с жителями леса тридцать
лет и я знаю, как с ними обращаться. Может, ты собираешься читать им
чудесные рассказики из книжек?
- Я сделаю то, что мне скажут. Я не главный.
- Нет. Но, может быть, твои друзья? Связи! Если бы у меня были такие
же связи, как у тебя, я бы отсиживал зад, загребая деньги за ту же работу.
Только я бы делал эту работу лучше - много лучше.
- Я не вмешиваюсь в твои дела, - сказал Беркхальтер. - Ты продолжаешь
торговать, не так ли? Я занимаюсь своими делами.
- Да? А откуда я узнаю, что ты говоришь кочевникам?
- Мои записи открыты для всех.
- Да?
- Конечно. Моя работа состоит лишь в том, чтобы поддерживать мирные
отношения с кочевниками. Не заниматься никакой торговлей - кроме той,
которую они захотят - и тогда я отсылаю их к тебе.
- Это хорошо звучит, - сказал Сэлфридж. - За исключением одной вещи.
Ты можешь прочитать мои мысли и сказать кочевникам о моих частных делах.
Охрана Беркхальтера спала; он ничего не мог с этим поделать. Он,
сколько мог, выдерживал метальную близость человека, хотя это было все
равно, что дышать грязным воздухом.
- Боишься этого? - спросил он, и тут же пожалел об этом. Голоса в его
сознании закричали: "Осторожно!"
Сэлфридж вспыхнул.
- Так ты все-таки это делаешь? Вся эта красивая болтовня о том, что
вы, "кожаные головы", уважаете личную жизнь обыкновенных людей - конечно!
Не удивительно, что ты получил консульство! Читая мысли...
- Постой, - сказал Беркхальтер. - Я никогда в жизни не читал мысли
обыкновенных людей. Это правда.
- Да? - усмехнулся торговец. - Как же, черт возьми, я узнаю, не лжешь
ли ты? А ты можешь заглянуть в мой мозг и увидеть, говорю ли я правду. Что
нужно вам, Болди, так это чтобы вас научили знать свое место, и я бы за
пару монет...
Беркхальтер стиснул губы.
- Я не дерусь на дуэлях, - с усилием сказал он. - Я не буду драться.
- Трус, - сказал Сэлфридж и стал ждать, положив руку на рукоять
кинжала.
Возникло обычное затруднение. Ни один телепат не мог бы проиграть
дуэль с обыкновенным человеком, если только он не хотел совершить
самоубийство. Но в то же время он не мог позволить себе победить. Болди
пекли свой собственный скромный пирог; меньшинство, жившее в страдании, не
должно было проявлять превосходство, иначе бы оно не выжило. Один такой
инцидент прорвал бы плотину, которую телепаты с таким трудом воздвигли
против вздымающейся волны ненависти.
А плотина была слишком длинной. Она охватывала все человечество. И
было невозможно уследить за каждым дюймом этой огромной дамбы обычаев,
настроя и пропаганды, хотя основные принципы с детства внушались каждому
Болди. Когда-нибудь плотина рухнет, но каждая минута отсрочки означает
возможность собрать еще немного силы...
Голос Дюка Хита сказал:
- Такому парню как ты, Сэлфридж, лучше всего быть мертвым.
Неожиданный шок потряс Беркхальтера. Он поднял глаза на
врача-священника, вспоминая то слабое напряжение, которое он недавно
почувствовал под глубоким спокойствием Дюка Хита, и удивляясь этой
вспышке. Потом он поймал в сознании Хита мысль и расслабился, хотя и
довольно настороженно.
Позади Болди стоял Ральф Сэлфридж, уменьшенная и более слабая копия
Фреда. Он довольно глупо улыбался.
- Уверен, что могут, - сказал Хит. - Но они этого не делают.
Его круглое, моложавое лицо нахмурилось.
- Слушай меня...
- Я не слушаю всяких...
- Замолчи!
Сэлфридж разинул рот от удивления. Он пребывал в нерешительности:
пустить ли ему в ход кулаки или кинжал, и пока он колебался, Хит зло
продолжил.
- Я сказал, что тебе лучше быть мертвым, и я имею в виду именно это!
Твой младший брат считает тебя таким отчаянным, что подражает тебе во
всем. Теперь посмотри на него! Если эпидемия распространится по Секвойе,
то у него не хватит сопротивляемости, чтобы выработать антитела, а этот
юный идиот не даст мне сделать ему профилактические прививки. Я полагаю,
он думает, что может прожить на одном виски, как ты!
Фред Сэлфридж хмуро посмотрел на Хита, глянул на младшего брата и
снова перевел взгляд на врача-священника. Он потряс головой, пытаясь
прояснить ее.
- Оставь Ральфа в покое. Он в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35