К тому же он наверняка будет в компании ловчих, которые уж точно меня прогонят.
Я опрометью бросился в детскую за сапогами, без которых, по уверению лорда Окснета, принцу ходить настолько же неприлично, как любому другому человеку без штанов. Я ужасно спешил, мне хотелось обогнать охотников, чтобы первым убить медведя. Мне не нужна была награда, я отдал бы ее Крайту, просто я хотел прославиться и доказать всем, что я уже не ребенок.
Натягивая сапог, я случайно разбудил Рила.
— Ты куда, Рик? — прошептал он, сонно хлопая глазами. — Я с тобой!
— Я в лес, надо убить бешеного медведя, а тебе нечего там делать. Такого, как ты, он проглотит и не подавится! — проговорил я самым страшным шепотом, на какой только был способен. Я знал, что для моего не отличающегося храбростью братишки этого Судет вполне достаточно, чтобы больше не выходить из детской до конца дня.
— Ты тоже никуда не пойдешь, — заявил Рил и, внезапно проявив несвойственную для него ловкость, повалил меня на кровать и уселся сверху. Пришлось сбросить его на пол, зажать рот, чтобы не орал, и объяснить как можно более доступно, что никто, кроме меня, не сможет победить этого медведя, потому что от взрослых он скрывается, а нападает только на женщин и детей. Не хочет же Рил, чтобы из-за его вредности и дальше погибали беззащитные фаргордские дети? Значит, он не должен мне мешать. Ведь если я появлюсь в лесу, медведь примет меня за безобидного ребенка и захочет съесть. Тут-то я и всажу ему меч прямо в глотку… или в сердце… или в брюхо, на худой конец. Объяснения сопровождались наглядной демонстрацией и больше походили на банальную детскую драку, поэтому разбуженный нашей возней Имверт, давно привыкший к моим методам доказывать свою правоту, не обратил на нас особого внимания, а просто перевернулся на другой бок и сонным голосом пообещал разбудить Дятла, если мы не угомонимся. Правда, к тому времени Рил уже сдался на милость победителя, и угроза кузена привела лишь к тому, что братишка молча, без возражений взял мой золотой обруч, чтобы в крайнем случае, если я вдруг срочно понадоблюсь отцу, сделать вид, будто он — это я.
У ворот замка меня постигла первая неудача — стражники наотрез отказались выпустить меня наружу. «Приказ короля!» — бубнили они, хотя я был абсолютно уверен в том, что никакого приказа не было. Не мог же отец предвидеть, что его шестилетнему наследнику приспичит поохотиться на медведя. Стражники были большие и сильные, и я, оценив свои шансы проложить себе путь мечом как совершенно ничтожные, просто обругал их всеми плохими словами, какие только смог припомнить, и отправился в лес через подземный ход.
Подземный ход никем не охранялся. Снаружи заметить его было невозможно, а в самом замке путь к нему защищало несколько магических ловушек. Правда, если спускаться по лестнице, ведущей из храма богов Хаоса, можно было столкнуться с орками, охнанявшими темницы и частенько, чтобы далеко не ходить, справлявшими в Священную Бездну свои естественные надобности. Оркам было строго-настрого запрещено даже близко подпускать меня к темницам, но меня это не особенно волновало. Все равно по этой лестнице я никогда не ходил. Там внизу не хватало столько ступенек, что попытка перепрыгнуть через этот провал для шестилетнего ребенка, даже такого ловкого, как я, была равнозначна самоубийству. Мой путь в подземный ход был гораздо быстрее, короче и удобнее. К тому же кроме меня о нем никто не знал, а если бы и знал, то все равно не смог бы воспользоваться. Это был узкий лаз, рассчитанный, пожалуй, на очень большую кошку или очень худого маленького мальчика, у которого самая толстая часть тела — это голова. Начинался этот лаз на верхнем ярусе подземной части замка, недалеко от винного погреба, и вел прямо в начало подземного хода, спускаясь вниз почти вертикально. Таких лазов в замке было несколько, и о них никто не знал. Я сам обнаружил один из них совершенно случайно, когда пытался изловить гремлина — они шныряют по замку, как крысы. Гремлин юркнул в лаз и сумел скрыться, а я получил возможность в течение всей холодной и скучной зимы изучать новые проходы. Что это такое, я так и не понял, то ли система вентиляции замка, то ли ходы, проделанные гремлинами, а может, гномы, которые строили замок пятьсот лет назад, пользовались ими, чтобы переговариваться между собой. Правда, невыясненное назначение совершенно не мешало мне пользоваться ходами до тех пор, пока я в них пролазил.
Протиснувшись в узкий лаз и оказавшись в темноте, я сразу почувствовал чье-то присутствие, а потом увидел невдалеке два светящихся зеленым, как у кошки глаза.
— Привет, — сказал я, не потому, что надеялся на ответ, просто привык болтать со всеми подряд, включая собак и лошадей.
— Привет, — неожиданно ответил гнусавый голосок. Я удивился, мне никогда не приходило в голову, что гремлины умеют говорить. А гремлин подошел поближе, шумно обнюхал меня и спросил:
— Яблок есть?
— Нет.
— Орехи-мед есть?
— Тоже нет.
— А что есть? — презрительно спросил гремлин.
— У меня? У меня есть настоящий меч! — гордо ответил я.
Гремлин обиженно хрюкнул и исчез в темноте, а я прополз вперед еще несколько шагов и покатился головой вниз по узкому, почти отвесному тоннелю. Когда я впервые попал в этот лаз и начал так падать, то, признаться, испугался от неожиданности, цеплялся за стены, а приземлившись, расквасил себе нос, но сейчас я знал, что ждет меня внизу, и, когда спуск кончился, мягко упал на полусогнутые руки, перекувырнулся и вскочил на ноги, даже не ушибившись.
Мне стало весело — теперь меня уже никто и ничто не остановит! Издав боевой клич древних эльфов, я вытянул из-за плеча меч и, бешено вращая его над головой, вприпрыжку помчался по широкому мокрому коридору подземного хода.
На то, чтобы разыскать в лесу медведя, много времени не ушло. Как я и предполагал, он нашел меня сам, появился как из-под земли, поднялся на задние лапы и пошел навстречу, как ручной медведь бродячих артистов. Вот только морда у него была не добродушная, а оскаленная и слюнявая, да и размеров он был просто невообразимых. Самый высокий из известных мне людей был ниже его по крайней мере на массивную медвежью голову. Чем ближе подходил медведь, тем яснее мне становилось — о том, чтобы вонзить меч ему в глотку или в сердце, не стоит и мечтать, я просто не достану. Оставалось выпустить медведю кишки и ждать где-нибудь в безопасном месте, пока он после этого сдохнет. Я покрепче схватил меч двумя руками и с разбега всадил его в живот медведя, а сам получил такую увесистую оплеуху медвежьей лапой, что отлетел в сторону шагов на десять. Меч же, увязнув в толстом слое жира, некоторое время болтался из стороны в сторону, торча из медвежьего брюха, а потом отлетел в противоположном направлении, со звоном стукнувшись о ствол дерева. Медведь рассвирепел. Слюна капала из его пасти и почему-то дымилась. Он дико рычал, рвал когтями стволы деревьев, как будто они были мягкими, как ножки гигантских грибов, и неуклонно приближался ко мне. А мне было совсем не до него. Гораздо больше меня волновала потеря оружия. Потерять меч в бою! Большего позора я не мог себе представить. К тому же другой настоящий меч я смогу получить не раньше, чем через семь с половиной лет, когда мне исполнится четырнадцать и я смогу пройти обряд посвящения в воины.
Я стремглав проскочил почти под самой когтистой лапой медведя, чудом увернувшись от удара, и бросился к тому месту, где среди мха поблескивало лезвие меча. Но тут произошло непредвиденное. Я угодил ногой в один из тех медвежьих капканов, которые, по словам Крайта, были расставлены по всему лесу, с разбега свалился на землю и некоторое время лежал неподвижно. От боли в ноге я не мог пошевелиться. Это меня и спасло, ведь медведи не едят падаль, а я выглядел как мертвый.
Когда, немного придя в себя, я смог наконец осмотреться, то с удивлением увидел мелькающую среди стволов сосен белую мантию нашего старого учителя Филиана. Когда-то Филиан был знаменитым эльмарионским мудрецом и лекарем и приехал в Фаргорд, чтобы помочь черному колдуну лечить отца. После того как Линделл сбежала из замка, а никто из учителей, нанятых дядюшкой Готридом, не смог вызвать у наследного принца, то есть меня, достаточного интереса или уважения, чтобы я соизволил не пропускать большую часть их уроков, Филиан по приказу отца стал нашим учителем. Славный был старикашка этот Филиан, хотя и мучил нас правилами этикета и грамматики, а когда был в хорошем настроении, пытался научить наукам, вообще не доступным пониманию, например, философии или алхимии. Зато ему никогда раньше не приходилось учить детей, и он обращался с нами совсем как со взрослыми. Мне это льстило, и я посещал его уроки, хотя, признаться, всегда был рад найти какую-нибудь уважительную причину, чтобы улизнуть в тренировочный зал к наемникам, на конюшню или просто в лес. Если уважительной причины не было и я пропадал просто так, Филиан всегда думал, что со мной что-нибудь случилось, меня кто-нибудь убил или похитил, и бросался на поиски. Наверно, в Эльмарионе было принято похищать принцев и он к этому привык, а может, просто был такого плохого мнения о фаргордцах, что ожидал от них любой подлости.
Вот и сейчас Филиан разыскивал меня. Он бежал по лесу старческой трусцой и кричал во весь голос: «Принц Рикланд, ваше высочество, отзовитесь!» «Что он здесь делает? — подумал я. — И почему я здесь лежу? И отчего так болит нога?» Но тут увидел медведя, направляющегося в сторону ничего не подозревающего Филиана, и ужаснулся. Ведь старик если и брал когда-нибудь в руки какое-нибудь оружие, то только нож, да и то лишь для того, чтобы заточить перо для письма.
Я попытался вскочить на ноги, от боли потемнело в глазах, но я пересилил себя и заорал изо всех сил:
— Лорд Филиан! Беги отсюда, здесь бешеный медведь! Приведи стражу!
Я еще что-то кричал, но Филиан или не слышал, или делал вид, что не слышит, и двигался прямо навстречу медведю. Так они и шли друг на друга, маленький щуплый старичок в белой мантии и огромный бешеный медведь с разинутой клыкастой пастью. Мне стало страшно, крик застрял в горле, я просто оцепенел от ужаса. Почему-то, когда что-то страшное происходит со мной, я почти совсем не боюсь, а вот если на моих глазах что-нибудь случается с другими… И почему этот медведь продолжает идти на Филиана, ведь вот же я, совершенно живой и никуда не денусь, потому что в капкане, а Филиан старый, костлявый и невкусный! И я не хочу смотреть, как его растерзает медведь!
Но Филиан внезапно совершил такое, чего я не только от него, но и вообще от кого бы то ни было не мог ожидать. Когда медведь подошел к нему вплотную, он стремительно сунул руку к нему в раскрытую пасть, столь же стремительно выдернул и проворно отскочил за дерево. В руке у него был зажат окровавленный кусок мяса, наверное, какая-то медвежья внутренность, а медведь взвыл, прошел по инерции еще насколько шагов, завалился на бок и затих.
Филиан брезгливо отшвырнул в сторону извлеченный из медведя орган, аккуратно, чтобы не запачкать свою белоснежную мантию, вытер руки о сырой мох, подошел ко мне и освободил из капкана.
— А вам, Рикланд, вместо того, чтобы бегать по лесу, стоило бы повторить правописание глаголов, чем вы и займетесь, как только окажетесь в замке, — невозмутимо, как будто вообще ничего не произошло, произнес Филиан.
— Как скажешь, лорд Филиан, — смиренно ответил я и в ответ на изумленный взгляд учителя, не привыкшего к такой покорности с моей стороны, печально вздохнув, объяснил: — Ты спас мне жизнь, и теперь она принадлежит тебе!
Я понимал, что обрекаю себя на годы мучений, но что делать, этого требовал долг чести.
Говорят, перед смертью люди вспоминают всю свою жизнь. Не помню, кто это сказал, наверное, Роксанд, кто еще может знать, что люди вспоминают перед смертью? Я успел вспомнить всего одну историю из своего далекого детства, но зато во всех подробностях и за одно мгновение. После этого, мысленно поблагодарив старого Филиана за то, что тот сумел, как оказалось, научить меня хоть чему-то полезному, я вытряхнул из аспида его довольно неприятные на ощупь кишки и еще что-то, что попалось под руку.
Агония змеи длилась ужасно долго, я даже засомневался, что она сдохнет раньше, чем я захлебнусь. Но в конце концов до змеи дошло, что, когда внутренности торчат изо рта, еда особенно ни к чему, а корчиться и извиваться гораздо удобнее, когда ничего не мешает, и я оказался на свободе. Правда, напоследок она стиснула меня так, что я, когда смог наконец встать на ноги и с хрипом вдохнуть воздуха, совсем не был уверен, что хотя бы одно ребро осталось целым. И еще я страшно устал. Устал настолько, что, пока выкарабкивался на берег, неоднократно срывался и сваливался в воду, хотя все, что от меня требовалось — это просто подпрыгнуть и подтянуться. Руки были какие-то чужие, особенно правая, на которой вспухли и горели огнем царапины от змеиных зубов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Я опрометью бросился в детскую за сапогами, без которых, по уверению лорда Окснета, принцу ходить настолько же неприлично, как любому другому человеку без штанов. Я ужасно спешил, мне хотелось обогнать охотников, чтобы первым убить медведя. Мне не нужна была награда, я отдал бы ее Крайту, просто я хотел прославиться и доказать всем, что я уже не ребенок.
Натягивая сапог, я случайно разбудил Рила.
— Ты куда, Рик? — прошептал он, сонно хлопая глазами. — Я с тобой!
— Я в лес, надо убить бешеного медведя, а тебе нечего там делать. Такого, как ты, он проглотит и не подавится! — проговорил я самым страшным шепотом, на какой только был способен. Я знал, что для моего не отличающегося храбростью братишки этого Судет вполне достаточно, чтобы больше не выходить из детской до конца дня.
— Ты тоже никуда не пойдешь, — заявил Рил и, внезапно проявив несвойственную для него ловкость, повалил меня на кровать и уселся сверху. Пришлось сбросить его на пол, зажать рот, чтобы не орал, и объяснить как можно более доступно, что никто, кроме меня, не сможет победить этого медведя, потому что от взрослых он скрывается, а нападает только на женщин и детей. Не хочет же Рил, чтобы из-за его вредности и дальше погибали беззащитные фаргордские дети? Значит, он не должен мне мешать. Ведь если я появлюсь в лесу, медведь примет меня за безобидного ребенка и захочет съесть. Тут-то я и всажу ему меч прямо в глотку… или в сердце… или в брюхо, на худой конец. Объяснения сопровождались наглядной демонстрацией и больше походили на банальную детскую драку, поэтому разбуженный нашей возней Имверт, давно привыкший к моим методам доказывать свою правоту, не обратил на нас особого внимания, а просто перевернулся на другой бок и сонным голосом пообещал разбудить Дятла, если мы не угомонимся. Правда, к тому времени Рил уже сдался на милость победителя, и угроза кузена привела лишь к тому, что братишка молча, без возражений взял мой золотой обруч, чтобы в крайнем случае, если я вдруг срочно понадоблюсь отцу, сделать вид, будто он — это я.
У ворот замка меня постигла первая неудача — стражники наотрез отказались выпустить меня наружу. «Приказ короля!» — бубнили они, хотя я был абсолютно уверен в том, что никакого приказа не было. Не мог же отец предвидеть, что его шестилетнему наследнику приспичит поохотиться на медведя. Стражники были большие и сильные, и я, оценив свои шансы проложить себе путь мечом как совершенно ничтожные, просто обругал их всеми плохими словами, какие только смог припомнить, и отправился в лес через подземный ход.
Подземный ход никем не охранялся. Снаружи заметить его было невозможно, а в самом замке путь к нему защищало несколько магических ловушек. Правда, если спускаться по лестнице, ведущей из храма богов Хаоса, можно было столкнуться с орками, охнанявшими темницы и частенько, чтобы далеко не ходить, справлявшими в Священную Бездну свои естественные надобности. Оркам было строго-настрого запрещено даже близко подпускать меня к темницам, но меня это не особенно волновало. Все равно по этой лестнице я никогда не ходил. Там внизу не хватало столько ступенек, что попытка перепрыгнуть через этот провал для шестилетнего ребенка, даже такого ловкого, как я, была равнозначна самоубийству. Мой путь в подземный ход был гораздо быстрее, короче и удобнее. К тому же кроме меня о нем никто не знал, а если бы и знал, то все равно не смог бы воспользоваться. Это был узкий лаз, рассчитанный, пожалуй, на очень большую кошку или очень худого маленького мальчика, у которого самая толстая часть тела — это голова. Начинался этот лаз на верхнем ярусе подземной части замка, недалеко от винного погреба, и вел прямо в начало подземного хода, спускаясь вниз почти вертикально. Таких лазов в замке было несколько, и о них никто не знал. Я сам обнаружил один из них совершенно случайно, когда пытался изловить гремлина — они шныряют по замку, как крысы. Гремлин юркнул в лаз и сумел скрыться, а я получил возможность в течение всей холодной и скучной зимы изучать новые проходы. Что это такое, я так и не понял, то ли система вентиляции замка, то ли ходы, проделанные гремлинами, а может, гномы, которые строили замок пятьсот лет назад, пользовались ими, чтобы переговариваться между собой. Правда, невыясненное назначение совершенно не мешало мне пользоваться ходами до тех пор, пока я в них пролазил.
Протиснувшись в узкий лаз и оказавшись в темноте, я сразу почувствовал чье-то присутствие, а потом увидел невдалеке два светящихся зеленым, как у кошки глаза.
— Привет, — сказал я, не потому, что надеялся на ответ, просто привык болтать со всеми подряд, включая собак и лошадей.
— Привет, — неожиданно ответил гнусавый голосок. Я удивился, мне никогда не приходило в голову, что гремлины умеют говорить. А гремлин подошел поближе, шумно обнюхал меня и спросил:
— Яблок есть?
— Нет.
— Орехи-мед есть?
— Тоже нет.
— А что есть? — презрительно спросил гремлин.
— У меня? У меня есть настоящий меч! — гордо ответил я.
Гремлин обиженно хрюкнул и исчез в темноте, а я прополз вперед еще несколько шагов и покатился головой вниз по узкому, почти отвесному тоннелю. Когда я впервые попал в этот лаз и начал так падать, то, признаться, испугался от неожиданности, цеплялся за стены, а приземлившись, расквасил себе нос, но сейчас я знал, что ждет меня внизу, и, когда спуск кончился, мягко упал на полусогнутые руки, перекувырнулся и вскочил на ноги, даже не ушибившись.
Мне стало весело — теперь меня уже никто и ничто не остановит! Издав боевой клич древних эльфов, я вытянул из-за плеча меч и, бешено вращая его над головой, вприпрыжку помчался по широкому мокрому коридору подземного хода.
На то, чтобы разыскать в лесу медведя, много времени не ушло. Как я и предполагал, он нашел меня сам, появился как из-под земли, поднялся на задние лапы и пошел навстречу, как ручной медведь бродячих артистов. Вот только морда у него была не добродушная, а оскаленная и слюнявая, да и размеров он был просто невообразимых. Самый высокий из известных мне людей был ниже его по крайней мере на массивную медвежью голову. Чем ближе подходил медведь, тем яснее мне становилось — о том, чтобы вонзить меч ему в глотку или в сердце, не стоит и мечтать, я просто не достану. Оставалось выпустить медведю кишки и ждать где-нибудь в безопасном месте, пока он после этого сдохнет. Я покрепче схватил меч двумя руками и с разбега всадил его в живот медведя, а сам получил такую увесистую оплеуху медвежьей лапой, что отлетел в сторону шагов на десять. Меч же, увязнув в толстом слое жира, некоторое время болтался из стороны в сторону, торча из медвежьего брюха, а потом отлетел в противоположном направлении, со звоном стукнувшись о ствол дерева. Медведь рассвирепел. Слюна капала из его пасти и почему-то дымилась. Он дико рычал, рвал когтями стволы деревьев, как будто они были мягкими, как ножки гигантских грибов, и неуклонно приближался ко мне. А мне было совсем не до него. Гораздо больше меня волновала потеря оружия. Потерять меч в бою! Большего позора я не мог себе представить. К тому же другой настоящий меч я смогу получить не раньше, чем через семь с половиной лет, когда мне исполнится четырнадцать и я смогу пройти обряд посвящения в воины.
Я стремглав проскочил почти под самой когтистой лапой медведя, чудом увернувшись от удара, и бросился к тому месту, где среди мха поблескивало лезвие меча. Но тут произошло непредвиденное. Я угодил ногой в один из тех медвежьих капканов, которые, по словам Крайта, были расставлены по всему лесу, с разбега свалился на землю и некоторое время лежал неподвижно. От боли в ноге я не мог пошевелиться. Это меня и спасло, ведь медведи не едят падаль, а я выглядел как мертвый.
Когда, немного придя в себя, я смог наконец осмотреться, то с удивлением увидел мелькающую среди стволов сосен белую мантию нашего старого учителя Филиана. Когда-то Филиан был знаменитым эльмарионским мудрецом и лекарем и приехал в Фаргорд, чтобы помочь черному колдуну лечить отца. После того как Линделл сбежала из замка, а никто из учителей, нанятых дядюшкой Готридом, не смог вызвать у наследного принца, то есть меня, достаточного интереса или уважения, чтобы я соизволил не пропускать большую часть их уроков, Филиан по приказу отца стал нашим учителем. Славный был старикашка этот Филиан, хотя и мучил нас правилами этикета и грамматики, а когда был в хорошем настроении, пытался научить наукам, вообще не доступным пониманию, например, философии или алхимии. Зато ему никогда раньше не приходилось учить детей, и он обращался с нами совсем как со взрослыми. Мне это льстило, и я посещал его уроки, хотя, признаться, всегда был рад найти какую-нибудь уважительную причину, чтобы улизнуть в тренировочный зал к наемникам, на конюшню или просто в лес. Если уважительной причины не было и я пропадал просто так, Филиан всегда думал, что со мной что-нибудь случилось, меня кто-нибудь убил или похитил, и бросался на поиски. Наверно, в Эльмарионе было принято похищать принцев и он к этому привык, а может, просто был такого плохого мнения о фаргордцах, что ожидал от них любой подлости.
Вот и сейчас Филиан разыскивал меня. Он бежал по лесу старческой трусцой и кричал во весь голос: «Принц Рикланд, ваше высочество, отзовитесь!» «Что он здесь делает? — подумал я. — И почему я здесь лежу? И отчего так болит нога?» Но тут увидел медведя, направляющегося в сторону ничего не подозревающего Филиана, и ужаснулся. Ведь старик если и брал когда-нибудь в руки какое-нибудь оружие, то только нож, да и то лишь для того, чтобы заточить перо для письма.
Я попытался вскочить на ноги, от боли потемнело в глазах, но я пересилил себя и заорал изо всех сил:
— Лорд Филиан! Беги отсюда, здесь бешеный медведь! Приведи стражу!
Я еще что-то кричал, но Филиан или не слышал, или делал вид, что не слышит, и двигался прямо навстречу медведю. Так они и шли друг на друга, маленький щуплый старичок в белой мантии и огромный бешеный медведь с разинутой клыкастой пастью. Мне стало страшно, крик застрял в горле, я просто оцепенел от ужаса. Почему-то, когда что-то страшное происходит со мной, я почти совсем не боюсь, а вот если на моих глазах что-нибудь случается с другими… И почему этот медведь продолжает идти на Филиана, ведь вот же я, совершенно живой и никуда не денусь, потому что в капкане, а Филиан старый, костлявый и невкусный! И я не хочу смотреть, как его растерзает медведь!
Но Филиан внезапно совершил такое, чего я не только от него, но и вообще от кого бы то ни было не мог ожидать. Когда медведь подошел к нему вплотную, он стремительно сунул руку к нему в раскрытую пасть, столь же стремительно выдернул и проворно отскочил за дерево. В руке у него был зажат окровавленный кусок мяса, наверное, какая-то медвежья внутренность, а медведь взвыл, прошел по инерции еще насколько шагов, завалился на бок и затих.
Филиан брезгливо отшвырнул в сторону извлеченный из медведя орган, аккуратно, чтобы не запачкать свою белоснежную мантию, вытер руки о сырой мох, подошел ко мне и освободил из капкана.
— А вам, Рикланд, вместо того, чтобы бегать по лесу, стоило бы повторить правописание глаголов, чем вы и займетесь, как только окажетесь в замке, — невозмутимо, как будто вообще ничего не произошло, произнес Филиан.
— Как скажешь, лорд Филиан, — смиренно ответил я и в ответ на изумленный взгляд учителя, не привыкшего к такой покорности с моей стороны, печально вздохнув, объяснил: — Ты спас мне жизнь, и теперь она принадлежит тебе!
Я понимал, что обрекаю себя на годы мучений, но что делать, этого требовал долг чести.
Говорят, перед смертью люди вспоминают всю свою жизнь. Не помню, кто это сказал, наверное, Роксанд, кто еще может знать, что люди вспоминают перед смертью? Я успел вспомнить всего одну историю из своего далекого детства, но зато во всех подробностях и за одно мгновение. После этого, мысленно поблагодарив старого Филиана за то, что тот сумел, как оказалось, научить меня хоть чему-то полезному, я вытряхнул из аспида его довольно неприятные на ощупь кишки и еще что-то, что попалось под руку.
Агония змеи длилась ужасно долго, я даже засомневался, что она сдохнет раньше, чем я захлебнусь. Но в конце концов до змеи дошло, что, когда внутренности торчат изо рта, еда особенно ни к чему, а корчиться и извиваться гораздо удобнее, когда ничего не мешает, и я оказался на свободе. Правда, напоследок она стиснула меня так, что я, когда смог наконец встать на ноги и с хрипом вдохнуть воздуха, совсем не был уверен, что хотя бы одно ребро осталось целым. И еще я страшно устал. Устал настолько, что, пока выкарабкивался на берег, неоднократно срывался и сваливался в воду, хотя все, что от меня требовалось — это просто подпрыгнуть и подтянуться. Руки были какие-то чужие, особенно правая, на которой вспухли и горели огнем царапины от змеиных зубов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50