Царапины, нанесенные когтями Ровены, исчезли. Он стал здоровым и полноценным. Подняв левую руку, Элвин дотронулся до нее правой.
Он взглянул на Михаила.
— Еще одно испытание?
Михаил улыбнулся и покачал головой:
— Нет, друг Элвин. Это чудо, ответ на твои долгие молитвы. Бог милостив.
Монах медленно поднял левую руку и прижал к груди. Этой рукой он убил Ровену. Он положил на нее правую и легонько пожал. Взгляд его сам собой скользнул в сторону Кеннаг. Он видел ее рассерженной, огорченной, смеющейся, отважной. Кеннаг, чья смелость вела его через все испытания…
— Если… если можно, — сказал Элвин. — Я… у меня есть другая просьба.
ЭПИЛОГ
Уэрвельское аббатство
Гемпшир
10 марта 1000 года
Нежные голоса женщин, восхваляющих Бога, коснулись слуха аббатисы Эльфтрит. Их почти заглушало ее хриплое, прерывистое, затрудненное дыхание. Дым от десятков свечей и благовоний только усугублял положение, наполняя воздух копотью и тошнотворно-сладким запахом. Она не знала, что там, за холодными каменными стенами, день или ночь. Не знала и не хотела знать.
И все же душа Эльфтрит пребывала в покое. Монахини молились за нее. Свечи и ладан освещали маленькую келью, толстые стены отгораживали от мира, заключая ее в это каменное лоно. Здесь ей ничто не угрожало.
Вопреки ее протестам, сестра Вульфгифу сняла с Эльфтрит власяницу, которую бывшая королева носила с того дня, как вступила в аббатство, и которую не собиралась снимать до смерти. Заботливая сестра заменила власяницу мягкой рубашкой и теперь осторожно смачивала горячий лоб старухи прохладной, настоянной на травах водой.
Эльфтрит хотела поблагодарить сестру, но речь давалась ей с большим трудом. Она лежала уже десять дней, постепенно теряя силы. Сегодня ей даже не удалось выпить бульона, приготовленного Вульфгифу.
— Слышите? — ласково спросила монахиня. Каждый раз, глядя на нее, Эльфтрит удивлялась тому, как преобразилась застенчивая, робкая девушка, привезенная ею из Шафтсбери. — Сестры молятся за вас, аббатиса. Просят святых дать вам здоровье.
Святые? Святые, как Эдуард Мученик? Ужас охватил Эльфтрит. Вера божественна, духовенство же — только люди. Уэрвельское аббатство принадлежало ей, и денег хватило, чтобы купить место аббатисы, несмотря на то что постриг она приняла всего несколько недель назад. Все, что у нее оставалось, Эльфтрит вложила в аббатство, и даже сама омывала грязных, завшивленных бедняков ухоженными и изнеженными монаршими руками. Она пробыла здесь только несколько месяцев, надеясь годами службы добиться прощения у Бога. А если этого окажется недостаточно?
— Вам холодно, аббатиса? Как же я не заметила! Позвольте, я положу еще одно одеяло и принесу свежей воды. Я сейчас вернусь.
Умирающая женщина едва повернула голову, провожая Вульфгифу взглядом. Внезапно она почувствовала, что не хочет оставаться в одиночестве. Эльфтрит закрыла глаза, вспоминая все свои поступки с того ужасного дня, когда призрак Эдуарда показал ей картины Ада. Искупила ли она свою вину?
— Знаешь, — раздался ровный, звучный голос, вселивший в нее ужас, — чтобы искупить вину, надо по-настоящему раскаяться.
Эльфтрит открыла глаза и хотела крикнуть, но не смогла. Губы не повиновались ей. Только веки.
Он сидел на только что оставленном сестрой Вульфгифу стуле и улыбался. Такой же красивый, каким она его помнила — золотистые волосы, безукоризненные черты, элегантное платье и улыбка. Улыбка херувима. И лишь злобный блеск голубых глаз выдавал его истинную суть.
Он поднялся и протянул ухоженную руку. Улыбка стала шире. Она увидела острые зубы.
— Полагаю, ваше величество, мы заключили сделку.
Деревня Гленнсид
19 марта 1000 года
Тинк-тинк. Клац-клац. Тинк. Ш-ш-ш…
Губы Кеннаг сложились в. улыбку. Молот Брана опускался и поднимался, а когда останавливался, из кузницы доносилось пение. Пение Брана напоминало воронье карканье, но Кеннаг все равно считала его самой сладкой на свете музыкой. Пение означало, что ее муж счастлив, доволен, спокоен. Так же как и она.
Медленно, словно извиняясь за непрошенное вторжение, падал тихий, мягкий снег. К ночи его покрывало укроет землю, приглушит все звуки, поможет им отгородиться от мира. Они будут любить друг друга у огня… Пусть падает снег.
Кеннаг вдруг вспомнился сон, который она видела в Гластонбери. Картина возникла перед ее внутренним взором, живая и яркая. В том сне Кеннаг стояла там, где стояла сейчас, у этого дома, с большим животом, и до нее доносились удары молота из кузницы. Гластонбери-Тор был полон иллюзий. Но Второе Зрение, как всегда, не обмануло.
Кеннаг смахнула слезы радости и вернулась к тому, чем занималась. Она помешала отвар, принюхалась и добавила еще щепотку трав. Младшая дочь, Мораг, снова заболела, а отвар всегда ей помогал. Над кипящей водой поднимался чистый, свежий запах, и Кеннаг улыбнулась.
Дверь открылась, и вместе с холодным зимним воздухом в дом вошла мать. Снег лежал у нее на волосах и на маленьком свертке, который старуха принесла с собой.
— Ну и денек! Холодно!
— Не так уж и плохо после той небывалой жары и тьмы.
Кеннаг никому не рассказывала о том, что произошло с ней, и не собиралась этого делать. Хватит с нее и того, что было. Все прошло. Они с Браном вернулись, и ненависть в сердце растаяла, как кусок льда перед огнем.
— Где бы ты ни была, Кеннаг, ты стала еще мудрее, — заметила Майред. Усевшись на стуле поближе к печи, она раскутала ребенка и дала ему грудь. — Бран не желает рассказывать, как ему удалось бежать.
Женщина замолчала, оставив вопрос «Где вы были все это время?» при себе.
— Думаю, он и не расскажет, — ответила Кеннаг и перевела взгляд на крышу, с которой свисали пучки разнообразных растений.
Некоторые из них она никогда раньше не видела, но почему-то знала, как ими распорядиться. Ей не хотелось использовать их — это был подарок, появившийся в ту ночь, когда началось ее путешествие. В ту же ночь, по словам матери, у двери появилась прекрасная женщина с отрезом ткани, похожей на паутину, настолько тонким был узор. Завернутый в эту ткань Бетаг, братик Кеннаг, проспал три дня подряд, а когда проснулся, хвори как не бывало.
Приподнявшись на цыпочках, Кеннаг осторожно сорвала несколько листочков и размяла их пальцами. Уловив аромат, она едва не расплакалась.
В дверь постучали. Малыш вздрогнул и закричал, как и подобает ребенку. Пока Майред успокаивала его, Кеннаг подошла к двери.
Того, кто стоял у порога, она никак не ожидала увидеть. Отец Эдви! Снег падал на тонзуру и почти сразу таял. Отец Эдви появился во время отсутствия Кеннаг и заменил священника, убитого викингами в ту страшную ночь. Кеннаг почти не разговаривала с ним. Рядом с непривычно строгим служителем стояла Цирда, держа за руку маленького Падрига. Мальчик был бледен и сильно дрожал.
— Отец Эдви? Чего вы хотите от меня? — прищурившись, спросила Кеннаг.
— Я пытался лечить мальчика несколько дней, но, похоже, ему не становится лучше. — Отец Эдви смущенно переступил с ноги на ногу. — Может, вы будете не против помочь?
— Конечно, я не против, — удивленно ответила Кеннаг. — Но церковь часто говорила, что скорее позволит ребенку умереть, чем попросит помощи у такой, как я.
Его и без того румяное лицо покраснело еще сильнее.
— Здесь я — церковь. И я знаю, что Бог любит своих детей и ему все равно, кто их исцелит.
Кеннаг улыбнулась и подумала об Элвине. Возможно, в конце концов, в христианском мире найдется место и для нее.
Аббатство святого Эйдана
Чесбери
10 марта 1000 года
Снег прекратился, и в окно библиотеки заглянуло солнце. Маленький белый котенок, Пангур Бан, довольно потянулся, почувствовав теплые лучи. Вообще-то животному здесь быть не полагалось, но Элвин проносил его тайком. Ему нравилось, когда рядом вертелся этот пушистый комочек. В ярком свете краски на недавно завершенном манускрипте оживились, стали еще приятнее. Утром ему принесли письмо, и теперь, переписав целую страницу, Элвин позволил себе прочесть его.
Он подышал на закоченевшие пальцы, взломал печать и неуклюже развернул лист.
Мой дорогой Элвин.
Известие о твоем благополучном возвращении наполняет меня радостью. Знаю, каким трудным было, должно быть, твое путешествие. Также рад сообщить, что я сам совершенно здоров.
Тот, кто так встревожил умы наши, ушел — куда, не знаю, но подозреваю. Колокола все еще звонят, отмечая возвращение солнца и луны. Люди, похоже, укрепились в вере, что и радует, и удивляет.
Наш Друг без помощи Той Персоны не знает, что и делать, а потому более чем когда-либо склонен прислушиваться к совету тех, кто мудрее и старше. Викинги, кажется, отступили, но боже, сколько же жизней потеряно в этой битве.
Молю, чтобы это послание нашло тебя здоровым и счастливым, мой друг. Хвала Господу, который избавил нас от тьмы, и всем тем, кто несет Его правду.
Подписи не было, только смешной оттиск лапы — печать волка. Даже сейчас Вульфстан не рисковал называть себя открыто.
Сложив письмо, Элвин отодвинул его в сторону и улыбнулся. Теперь, когда Анджело побежден, Этельред как никогда нуждается в советниках. Лучше Вульфстана ему никого не найти.
Он вспомнил совместное с Кеннаг путешествие и обратный путь. Валаам ждал его в условленном месте, бодрый и энергичный. Наверняка это постаралась Элона. Котенка нашли у аббатства, как будто он ждал их. Элвин убедил аббата Беда освободить старого осла от службы, и теперь Валаам отдыхал в сарае, жуя овес и сено.
Сам Беда показался ему поначалу другим, но потом Элвин понял кое-что, что глубоко тронуло его. Увечье Элвина не беспокоило аббата, его беспокоил стыд юного монаха. После возвращения Элвин уже не изнурял себя наказаниями и не думал, что когда-нибудь ему этого захочется.
Элвин взял свежее перо и обмакнул его в чернильницу. Время украсить текст.
Свет снаружи стал ярче. Озадаченный, Элвин посмотрел в окно. Искрящийся под солнцем снег чуть не ослепил его. Он прищурился, но это не помогло: свет становился все сильнее, а воздух в холодной комнате согрелся до летней температуры.
— Здравствуй, брат Элвин, — произнес хорошо знакомый голос.
Он обернулся, задев чернильницу сухой левой рукой. Яркое, ослепительное пятно закружилось перед ним, а когда Элвин открыл глаза, то даже не удивился, увидев одетого монахом Михаила.
Трепет охватил его.
— Михаил.
Его гость улыбнулся. Легкий взмах руки, и пятна от пролитых на страницу рукописи чернил как не бывало. Перо взлетело с пола и само опустилось в чернильницу. Маленький Пангур Бан вскочил, потянулся и замурлыкал, обнюхивая ноги Михаила.
— Как ты уже понял, у меня есть для тебя еще одно поручение, — признался Михаил. — Думаю, оно покажется тебе куда приятнее. Если, конечно, ты согласишься.
Лгать Элвин не мог. Мысль о еще одном путешествии показалась ему слишком тяжелой. Но и отказаться он тоже не мог.
— Знаю, убегать бесполезно. Сделаю все, о чем попросите.
Михаил заложил руки за спину и прошелся по комнате.
— Повсюду на этом острове есть монахи, служащие Богу так же, как и ты, Элвин. Они делают тайные, удивительные дела, помогающие излечить этот истерзанный мир. И все это они совершают не где-то вдалеке, а здесь, в библиотеке.
— Не понимаю.
Михаил взял перо и свежий лист.
— Напиши следующие слова: «Снова пошел снег».
Сбитый с толку, Элвин написал то, что попросил Михаил. Едва он закончил последнее слово, как небо потемнело. Белые хлопья повалили оттуда, где еще недавно не было ни облачка.
— Теперь напиши вот это: «Олдермен Леофсиге убил Эфика, королевского магистрата, и король изгнал его». Когда закончишь, перечитай письмо Вульфстана.
Элвин облизал губы и начал писать. Рука дрожала так, что он не смог развернуть письмо. Михаил сделал это за него. Не веря своим глазам, монах увидел, что текст изменился. В одном отрывке ясно говорилось: «Его величество был предан олдерменом Леофсиге, который изменнически убил королевского магистрата Эфика. Отныне Леофсиге не смеет даже показаться на этой земле».
— То, что ты говоришь, случается. То, что я пишу, меняет мир. Меняет историю.
Михаил пожал руку Элвина. Пожатие архангела было теплым и человечным, хотя в нем ощущалось еще что-то. Пожалуй, уверенность. Она наполняла его через пальцы Михаила.
— Написанное тобой будет собрано и станет литературным трудом, который будет звучать тысячи лет. Будет то, что вы напишете. Ты напишешь отчет об этом буйном времени.
— Но зачем? — спросил Элвин. — Мы остались живы, конец света не наступил.
— Человечество не должно знать, как близко подошло оно к ложному Судному Дню. Слишком много смертей, слишком много ужаса. Если это все войдет в историю так, как есть, в несмягченной форме, то дух человечества будет сломлен. Все будет просто, когда наступит подлинный час. Никакого обмана. А пока, Элвин, пиши то, что станет правдой.
Элвину вспомнилось тело убитой девушки в деревне возле Андредесвельда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Он взглянул на Михаила.
— Еще одно испытание?
Михаил улыбнулся и покачал головой:
— Нет, друг Элвин. Это чудо, ответ на твои долгие молитвы. Бог милостив.
Монах медленно поднял левую руку и прижал к груди. Этой рукой он убил Ровену. Он положил на нее правую и легонько пожал. Взгляд его сам собой скользнул в сторону Кеннаг. Он видел ее рассерженной, огорченной, смеющейся, отважной. Кеннаг, чья смелость вела его через все испытания…
— Если… если можно, — сказал Элвин. — Я… у меня есть другая просьба.
ЭПИЛОГ
Уэрвельское аббатство
Гемпшир
10 марта 1000 года
Нежные голоса женщин, восхваляющих Бога, коснулись слуха аббатисы Эльфтрит. Их почти заглушало ее хриплое, прерывистое, затрудненное дыхание. Дым от десятков свечей и благовоний только усугублял положение, наполняя воздух копотью и тошнотворно-сладким запахом. Она не знала, что там, за холодными каменными стенами, день или ночь. Не знала и не хотела знать.
И все же душа Эльфтрит пребывала в покое. Монахини молились за нее. Свечи и ладан освещали маленькую келью, толстые стены отгораживали от мира, заключая ее в это каменное лоно. Здесь ей ничто не угрожало.
Вопреки ее протестам, сестра Вульфгифу сняла с Эльфтрит власяницу, которую бывшая королева носила с того дня, как вступила в аббатство, и которую не собиралась снимать до смерти. Заботливая сестра заменила власяницу мягкой рубашкой и теперь осторожно смачивала горячий лоб старухи прохладной, настоянной на травах водой.
Эльфтрит хотела поблагодарить сестру, но речь давалась ей с большим трудом. Она лежала уже десять дней, постепенно теряя силы. Сегодня ей даже не удалось выпить бульона, приготовленного Вульфгифу.
— Слышите? — ласково спросила монахиня. Каждый раз, глядя на нее, Эльфтрит удивлялась тому, как преобразилась застенчивая, робкая девушка, привезенная ею из Шафтсбери. — Сестры молятся за вас, аббатиса. Просят святых дать вам здоровье.
Святые? Святые, как Эдуард Мученик? Ужас охватил Эльфтрит. Вера божественна, духовенство же — только люди. Уэрвельское аббатство принадлежало ей, и денег хватило, чтобы купить место аббатисы, несмотря на то что постриг она приняла всего несколько недель назад. Все, что у нее оставалось, Эльфтрит вложила в аббатство, и даже сама омывала грязных, завшивленных бедняков ухоженными и изнеженными монаршими руками. Она пробыла здесь только несколько месяцев, надеясь годами службы добиться прощения у Бога. А если этого окажется недостаточно?
— Вам холодно, аббатиса? Как же я не заметила! Позвольте, я положу еще одно одеяло и принесу свежей воды. Я сейчас вернусь.
Умирающая женщина едва повернула голову, провожая Вульфгифу взглядом. Внезапно она почувствовала, что не хочет оставаться в одиночестве. Эльфтрит закрыла глаза, вспоминая все свои поступки с того ужасного дня, когда призрак Эдуарда показал ей картины Ада. Искупила ли она свою вину?
— Знаешь, — раздался ровный, звучный голос, вселивший в нее ужас, — чтобы искупить вину, надо по-настоящему раскаяться.
Эльфтрит открыла глаза и хотела крикнуть, но не смогла. Губы не повиновались ей. Только веки.
Он сидел на только что оставленном сестрой Вульфгифу стуле и улыбался. Такой же красивый, каким она его помнила — золотистые волосы, безукоризненные черты, элегантное платье и улыбка. Улыбка херувима. И лишь злобный блеск голубых глаз выдавал его истинную суть.
Он поднялся и протянул ухоженную руку. Улыбка стала шире. Она увидела острые зубы.
— Полагаю, ваше величество, мы заключили сделку.
Деревня Гленнсид
19 марта 1000 года
Тинк-тинк. Клац-клац. Тинк. Ш-ш-ш…
Губы Кеннаг сложились в. улыбку. Молот Брана опускался и поднимался, а когда останавливался, из кузницы доносилось пение. Пение Брана напоминало воронье карканье, но Кеннаг все равно считала его самой сладкой на свете музыкой. Пение означало, что ее муж счастлив, доволен, спокоен. Так же как и она.
Медленно, словно извиняясь за непрошенное вторжение, падал тихий, мягкий снег. К ночи его покрывало укроет землю, приглушит все звуки, поможет им отгородиться от мира. Они будут любить друг друга у огня… Пусть падает снег.
Кеннаг вдруг вспомнился сон, который она видела в Гластонбери. Картина возникла перед ее внутренним взором, живая и яркая. В том сне Кеннаг стояла там, где стояла сейчас, у этого дома, с большим животом, и до нее доносились удары молота из кузницы. Гластонбери-Тор был полон иллюзий. Но Второе Зрение, как всегда, не обмануло.
Кеннаг смахнула слезы радости и вернулась к тому, чем занималась. Она помешала отвар, принюхалась и добавила еще щепотку трав. Младшая дочь, Мораг, снова заболела, а отвар всегда ей помогал. Над кипящей водой поднимался чистый, свежий запах, и Кеннаг улыбнулась.
Дверь открылась, и вместе с холодным зимним воздухом в дом вошла мать. Снег лежал у нее на волосах и на маленьком свертке, который старуха принесла с собой.
— Ну и денек! Холодно!
— Не так уж и плохо после той небывалой жары и тьмы.
Кеннаг никому не рассказывала о том, что произошло с ней, и не собиралась этого делать. Хватит с нее и того, что было. Все прошло. Они с Браном вернулись, и ненависть в сердце растаяла, как кусок льда перед огнем.
— Где бы ты ни была, Кеннаг, ты стала еще мудрее, — заметила Майред. Усевшись на стуле поближе к печи, она раскутала ребенка и дала ему грудь. — Бран не желает рассказывать, как ему удалось бежать.
Женщина замолчала, оставив вопрос «Где вы были все это время?» при себе.
— Думаю, он и не расскажет, — ответила Кеннаг и перевела взгляд на крышу, с которой свисали пучки разнообразных растений.
Некоторые из них она никогда раньше не видела, но почему-то знала, как ими распорядиться. Ей не хотелось использовать их — это был подарок, появившийся в ту ночь, когда началось ее путешествие. В ту же ночь, по словам матери, у двери появилась прекрасная женщина с отрезом ткани, похожей на паутину, настолько тонким был узор. Завернутый в эту ткань Бетаг, братик Кеннаг, проспал три дня подряд, а когда проснулся, хвори как не бывало.
Приподнявшись на цыпочках, Кеннаг осторожно сорвала несколько листочков и размяла их пальцами. Уловив аромат, она едва не расплакалась.
В дверь постучали. Малыш вздрогнул и закричал, как и подобает ребенку. Пока Майред успокаивала его, Кеннаг подошла к двери.
Того, кто стоял у порога, она никак не ожидала увидеть. Отец Эдви! Снег падал на тонзуру и почти сразу таял. Отец Эдви появился во время отсутствия Кеннаг и заменил священника, убитого викингами в ту страшную ночь. Кеннаг почти не разговаривала с ним. Рядом с непривычно строгим служителем стояла Цирда, держа за руку маленького Падрига. Мальчик был бледен и сильно дрожал.
— Отец Эдви? Чего вы хотите от меня? — прищурившись, спросила Кеннаг.
— Я пытался лечить мальчика несколько дней, но, похоже, ему не становится лучше. — Отец Эдви смущенно переступил с ноги на ногу. — Может, вы будете не против помочь?
— Конечно, я не против, — удивленно ответила Кеннаг. — Но церковь часто говорила, что скорее позволит ребенку умереть, чем попросит помощи у такой, как я.
Его и без того румяное лицо покраснело еще сильнее.
— Здесь я — церковь. И я знаю, что Бог любит своих детей и ему все равно, кто их исцелит.
Кеннаг улыбнулась и подумала об Элвине. Возможно, в конце концов, в христианском мире найдется место и для нее.
Аббатство святого Эйдана
Чесбери
10 марта 1000 года
Снег прекратился, и в окно библиотеки заглянуло солнце. Маленький белый котенок, Пангур Бан, довольно потянулся, почувствовав теплые лучи. Вообще-то животному здесь быть не полагалось, но Элвин проносил его тайком. Ему нравилось, когда рядом вертелся этот пушистый комочек. В ярком свете краски на недавно завершенном манускрипте оживились, стали еще приятнее. Утром ему принесли письмо, и теперь, переписав целую страницу, Элвин позволил себе прочесть его.
Он подышал на закоченевшие пальцы, взломал печать и неуклюже развернул лист.
Мой дорогой Элвин.
Известие о твоем благополучном возвращении наполняет меня радостью. Знаю, каким трудным было, должно быть, твое путешествие. Также рад сообщить, что я сам совершенно здоров.
Тот, кто так встревожил умы наши, ушел — куда, не знаю, но подозреваю. Колокола все еще звонят, отмечая возвращение солнца и луны. Люди, похоже, укрепились в вере, что и радует, и удивляет.
Наш Друг без помощи Той Персоны не знает, что и делать, а потому более чем когда-либо склонен прислушиваться к совету тех, кто мудрее и старше. Викинги, кажется, отступили, но боже, сколько же жизней потеряно в этой битве.
Молю, чтобы это послание нашло тебя здоровым и счастливым, мой друг. Хвала Господу, который избавил нас от тьмы, и всем тем, кто несет Его правду.
Подписи не было, только смешной оттиск лапы — печать волка. Даже сейчас Вульфстан не рисковал называть себя открыто.
Сложив письмо, Элвин отодвинул его в сторону и улыбнулся. Теперь, когда Анджело побежден, Этельред как никогда нуждается в советниках. Лучше Вульфстана ему никого не найти.
Он вспомнил совместное с Кеннаг путешествие и обратный путь. Валаам ждал его в условленном месте, бодрый и энергичный. Наверняка это постаралась Элона. Котенка нашли у аббатства, как будто он ждал их. Элвин убедил аббата Беда освободить старого осла от службы, и теперь Валаам отдыхал в сарае, жуя овес и сено.
Сам Беда показался ему поначалу другим, но потом Элвин понял кое-что, что глубоко тронуло его. Увечье Элвина не беспокоило аббата, его беспокоил стыд юного монаха. После возвращения Элвин уже не изнурял себя наказаниями и не думал, что когда-нибудь ему этого захочется.
Элвин взял свежее перо и обмакнул его в чернильницу. Время украсить текст.
Свет снаружи стал ярче. Озадаченный, Элвин посмотрел в окно. Искрящийся под солнцем снег чуть не ослепил его. Он прищурился, но это не помогло: свет становился все сильнее, а воздух в холодной комнате согрелся до летней температуры.
— Здравствуй, брат Элвин, — произнес хорошо знакомый голос.
Он обернулся, задев чернильницу сухой левой рукой. Яркое, ослепительное пятно закружилось перед ним, а когда Элвин открыл глаза, то даже не удивился, увидев одетого монахом Михаила.
Трепет охватил его.
— Михаил.
Его гость улыбнулся. Легкий взмах руки, и пятна от пролитых на страницу рукописи чернил как не бывало. Перо взлетело с пола и само опустилось в чернильницу. Маленький Пангур Бан вскочил, потянулся и замурлыкал, обнюхивая ноги Михаила.
— Как ты уже понял, у меня есть для тебя еще одно поручение, — признался Михаил. — Думаю, оно покажется тебе куда приятнее. Если, конечно, ты согласишься.
Лгать Элвин не мог. Мысль о еще одном путешествии показалась ему слишком тяжелой. Но и отказаться он тоже не мог.
— Знаю, убегать бесполезно. Сделаю все, о чем попросите.
Михаил заложил руки за спину и прошелся по комнате.
— Повсюду на этом острове есть монахи, служащие Богу так же, как и ты, Элвин. Они делают тайные, удивительные дела, помогающие излечить этот истерзанный мир. И все это они совершают не где-то вдалеке, а здесь, в библиотеке.
— Не понимаю.
Михаил взял перо и свежий лист.
— Напиши следующие слова: «Снова пошел снег».
Сбитый с толку, Элвин написал то, что попросил Михаил. Едва он закончил последнее слово, как небо потемнело. Белые хлопья повалили оттуда, где еще недавно не было ни облачка.
— Теперь напиши вот это: «Олдермен Леофсиге убил Эфика, королевского магистрата, и король изгнал его». Когда закончишь, перечитай письмо Вульфстана.
Элвин облизал губы и начал писать. Рука дрожала так, что он не смог развернуть письмо. Михаил сделал это за него. Не веря своим глазам, монах увидел, что текст изменился. В одном отрывке ясно говорилось: «Его величество был предан олдерменом Леофсиге, который изменнически убил королевского магистрата Эфика. Отныне Леофсиге не смеет даже показаться на этой земле».
— То, что ты говоришь, случается. То, что я пишу, меняет мир. Меняет историю.
Михаил пожал руку Элвина. Пожатие архангела было теплым и человечным, хотя в нем ощущалось еще что-то. Пожалуй, уверенность. Она наполняла его через пальцы Михаила.
— Написанное тобой будет собрано и станет литературным трудом, который будет звучать тысячи лет. Будет то, что вы напишете. Ты напишешь отчет об этом буйном времени.
— Но зачем? — спросил Элвин. — Мы остались живы, конец света не наступил.
— Человечество не должно знать, как близко подошло оно к ложному Судному Дню. Слишком много смертей, слишком много ужаса. Если это все войдет в историю так, как есть, в несмягченной форме, то дух человечества будет сломлен. Все будет просто, когда наступит подлинный час. Никакого обмана. А пока, Элвин, пиши то, что станет правдой.
Элвину вспомнилось тело убитой девушки в деревне возле Андредесвельда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46