Просто на стенах появилось несколько новых гобеленов, на полу — толстый ковер. Появилась и новая мебель, заказанная или купленная в Киптауне. На кресле, в котором сидела Джессмин, уже появились первые жирные пятна, и она пообещала себе напомнить Байлеру о преимуществах сменных покрывал. Единственным предметом, сохранившимся от прежней обстановки, было походное кресло короля Рейса в углу.
Огонь в камине начал угасать, и Джессмин подложила в него несколько толстых поленьев из кучки, аккуратно уложенной возле решетки. Только в самый разгар жаркого лета обитатели замка могли по достоинству оценить свои прохладные, сырые комнаты.
Чувствуя во всем теле легкую нервную дрожь, Джессмин допила остававшееся в кубке вино и налила себе еще. Придвинув кресло ближе к огню, она стала смотреть на завораживающую пляску оранжевых языков пламени.
Несколько раз из коридора доносился звук шагов, но никто не входил. Наконец она расслышала уверенный стук твердых подметок по каменным плитам пола и выпрямилась в кресле. Дверь в покои широко распахнулась.
— Байлер! — входя в комнату, Гэйлон уже наполовину стащил через голову свое пышное церемониальное платье, но запутался в рукавах.
— Проклятье! — что-то звякнуло, и блестящая золотая корона подкатилась к ногам Джессмин. Королева улыбнулась. Под атласным королевским одеянием Гэйлон носил свою любимую шерстяную рубаху, протертые брюки и стоптанные башмаки для верховой езды.
— Байлер! — придушенно воскликнул Гэйлон, сражаясь с непокорной накидкой. — Да помоги же мне!
Джессмин встала и поспешила ему на помощь. Она тянула голубой материал то в одну, то в другую сторону, а Гэйлон извивался всем телом, стараясь помочь. Выпитое вино помогло Джессмин справиться с нервным напряжением, и теперь ужимки супруга смешили ее. Наконец Гэйлон выпростал из платья взлохмаченную голову.
— Ты что, хотел меня задушить? — раздраженно спросил он и осекся. —
Миледи?..
— Прости, я просто хотела тебе помочь. Ты так запутался.
— А где Байлер? — спросил Гэйлон, оглядываясь по сторонам.
— Уже так поздно, что я думаю, он уже в постели.
— Тогда я сам провожу тебя в твои покои.
— Мой господин…
Гэйлон подобрал с пола корону и швырнул голубой балахон на кресло.
— Я действительно очень устал сегодня. Может быть, мы поговорим завтра?
— Нет, — твердо сказала Джессмин и сама удивилась своей твердости. — То, что я хочу сказать, следовало бы сказать уже давно. Можно, я налью тебе немного вина?
Не дожидаясь его ответа, она взяла с каминной полки второй бокал и наполнила его из кувшина.
— Выпей со мной, по крайней мере. И присядь. Я знаю, как ты устал.
Джессмин снова опустилась в кресло, сдвинув голубую накидку в сторону.
В ореховых глазах Гэйлона появилось беспокойство. Он принял вино из рук Джессмин и уселся в углу на отцовское кресло. Запретив себе думать о давней обиде, она позволила себе лишь каплю гнева и каплю сарказма.
— Что бы ты сделал… — пробормотала она. — Что бы ты сделал в ту ночь, когда пытался отвлечь меня от ухаживаний барона Седвина… что бы ты сделал, если бы в ту ночь я согласилась разделить с тобой ложе?
Гэйлон отпил из своего бокала большой глоток, но ничего не сказал.
— Ты знал, что я откажусь. Ты ведь на это и рассчитывал? — Джессмин заглянула в свой собственный бокал и обнаружила, что он пуст. — Я никогда не сомневалась в твоей любви, мой господин. Каждый день и каждую минуту я чувствовала ее. Как же ты можешь одновременно любить меня и отталкивать?
— Не говори ерунды, — резко сказал король.
— Скажи, что я такого сделала, чем заслужила такое отношение к себе?
— Этот вопрос не имеет никакого отношения к тебе, Джессмин. Это вопрос о том, чего заслуживаю я… и чего не заслуживаю, — Гэйлон беспокойно шевельнулся, и кожаные ремни кресла громко скрипнули. — Если уж мы заговорили об этом, то это ты должна отталкивать и ненавидеть меня.
На лице его был написан явный упрек самому себе, а взгляд стал угрюмым.
«Почему? — подумала Джессмин. Почему я должна ненавидеть его?»
И сразу догадалась, каков ответ на этот вопрос.
— В ту ночь, — медленно сказала она, — когда ты победил Люсьена и взял в руки Кингслэйер, твое могущество и сила твоей ненависти испугали меня… сначала.
— Пожалуйста, не надо об этом, — умоляюще пробормотал Гэйлон, и Джессмин поняла, что ее догадка верна.
— Выслушай меня, мой господин, — Джессмин отставила в сторону опустевший бокал и встала напротив Гэйлона, глядя ему в лицо. Зажатый в своем углу, Гэйлон опустил голову и весь напрягся, слушая ее слова. — Ты был груб со мной, почти жесток, но тобой двигали внешние силы. Но, несмотря на это, я никогда не жалела о той ночи, проведенной с тобой. Я жалела лишь о тех одиноких ночах, которые за ней последовали. Я была так глупа, Гэйлон, мне нужно было сказать тебе…
Гэйлон в отчаянье взмахнул рукой.
— Я знал, что ты не винишь меня, но от этого то, что я сделал, казалось мне еще омерзительнее. Вот!.. — он показал ей свой Камень, который мерцал голубым светом. — Он до сих пор управляет мной! Если я уступлю своему желанию, то все может повториться снова!
— Ты позабыл, Гэйлон, — нежно сказала Джессмин, — что твой Камень принял меня много лет назад. Ни он, ни ты не сможете причинить мне вреда.
И, прежде чем король успел помешать ей, Джессмин взяла его руку с перстнем в свои и прижалась к Камню щекой.
Обжигающий жар и ледяной холод пронзили ее тело, она почувствовала, ощутила огонь желания Гэйлона и холод его тоски. Развернув его руку, она прижалась губами к его ладони. Гэйлон попытался освободиться, но Джессмин держала крепко.
— Ты не должна… — прошептал он хрипло.
Вместо ответа Джессмин уселась к нему на колени и обвила его шею руками. Она первая поцеловала его, но он ответил ей тотчас, ответил со страстью, от которой у Джессмин перехватило дыхание. Под тяжестью двух тел плетеное кресло отчаянно затрещало и развалилось. Гэйлон и Джессмин хором расхохотались.
— О боги! — простонал сквозь смех Гэйлон, сидя на полу. — Я же говорил тебе, что беда обязательно случится!
Джессмин, все еще оставаясь у него на коленях, приподняла голову и улыбнулась:
— Может быть, кровать немного покрепче?
— Нужно проверить.
Прижимая Джессмин к груди, король встал на ноги. Не опуская на пол своей драгоценной ноши, Гэйлон зашагал в спальню.
11
Пока Виннамир радовался первым приметам весны, Ксенара, расположенная много южнее, уже стояла на пороге лета. Дни стояли жаркие, безветренные, и торговые корабли уходили из Внутреннего моря на веслах. Неподвижный воздух дрожал над мостовыми города, и тучи жалящих мух облепляли его жителей.
Мелкоячеистая сетка, которой были занавешены окна паланкина, спасала от надоедливых насекомых, но против удушливой городской вони она была бессильна. Жара, запахи и шум, взятые вместе, для непривычного человека были совершенно непереносимы, но Тек лишь прижимал к чувствительным ноздрям надушенный носовой платок и старался почаще напоминать себе, что когда с моря задует соленый ласковый бриз, Занкос станет более подходящим местом для жизни.
Повинуясь указаниям жреца, носильщики свернули с улицы ростовщиков на аллею, вдоль которой лепились друг к другу богатые продовольственные лавки. К сожалению, самый прямой путь обратно ко дворцу и к храму Мезона пролегал через этот запруженный народом шумный квартал. По булыжным мостовым вышагивали люди всех национальностей и всех оттенков кожи, рабы и торговцы, солдаты и моряки. Кое-где в толпе приезжих и горожан можно было заметить и отпрысков королевского дома Герриков, которые расталкивали толпу в поисках развлечений. Их можно было заметить издалека по богатой одежде и надменным лицам. Стоило им, однако, очутиться на одной из боковых темных улочек, и вместо вожделенных увеселений они мгновенно бы расстались с жизнью и с кошельком.
Пока носильщики прокладывали себе путь. Тек внимательно рассматривал воинов, которые часто встречались среди обычных жителей. Большинство из них носили короткие юбочки и принадлежали либо к солдатам Бенджарийской армии, либо к воинам Тарвийского легиона. И Тарвия и Бенджария — две восточные страны — объединились с Ксенарой в борьбе против общего северного врага, и эти солдаты были лишь предвестниками того, что вскоре будет повсюду. Ксенарская равнина превратится в огромный военный лагерь, в котором будет сосредоточена армия столь огромная, что никакой Кингслэйер не сможет с ней справиться.
Армией будет командовать король Роффо, и, коль скоро бог Мезон был еще выше, чем король, то больше всего власти оказывалось в руках Тека. Верховный жрец снова возблагодарил своего бога за его благословение, за возможность прославить в битве могущество Мезона. Неожиданно возникший над городом ветер потревожил новые орды роящихся мух и принес с городской бойни запах смерти и свежей крови. Тек задохнулся и снова поднес к лицу надушенную ткань, проклиная подувший не в ту сторону зефир.
Носильщики снова повернули и замедлили шаг. Улица сузилась, а булыжная мостовая круто пошла вниз, изгибаясь и петляя по склону холма. По обеим ее сторонам возвышались высокие дома с крошечными балконами из кованого железа. Их оштукатуренные стены растрескались и местами облупились.
Впереди лежало безмятежное Внутреннее море, словно огромное зеркало сверкая под высоким полуденным солнцем. По его поверхности лениво ползли корабли с худыми, обнаженными мачтами. Жрец, однако, смотрел не на них, а на мраморные колонны храма Мезона и на дворец короля, расположенный чуть выше на холме на противоположной стороне бухты. Теку редко случалось выбираться в город, однако сейчас король нуждался в средствах для поддержания своей огромной армии, и верховный жрец мог помочь ему в этом гораздо больше всех остальных. Гнев бога-воителя был сильным аргументом в устах его жреца, который заключал сделки с ростовщиками, и помогал ему договориться о пониженных процентных ставках.
Он и Роффо поступили довольно мудро, заключив союзные договоры лишь с богатыми государствами. Благодаря этому Ксенара не рисковала остаться ни с чем, разоренная дотла временным нашествием огромного числа вечно голодных и нищих солдат. Двадцать лет назад собрать такую армию было бы невозможно хотя бы по причине недостатка питьевой воды. Теперь же титанические водоводы Ксенары, выстроенные для того, чтобы отводить на юг воду с Серых гор, могли снабдить водой несколько таких армий.
Именно эти водоводы способствовали тому, что за последние два десятилетия Занкос разросся и стал чуть ли не вдвое больше. С другой стороны, такая жара в это время года предвещала долгое и засушливое лето, а между тем все собственные водные источники уже пересохли. Не было никаких сомнений в том, что цена воды возрастет, однако вряд ли это имело какое-то значение, коль скоро именно вода приносила королю Роффо наибольший доход.
Неуклюжий спуск носилок с холма раздражал Тека, и он закрыл глаза, спасаясь от солнечного света, отражавшегося от поверхности воды. Почти мгновенно его голову заполнило, мягкое, золотистое свечение, и приступ раздражения прошел. Шум и вонь ослабели, и Тек остался наедине со своими грезами.
Перед его внутренним взором постепенно появлялось внутреннее святилище храма. Все его колонны и скульптуры были слегка освещены мягким рассеянным светом. У дальней стены возникло какое-то движение. Тек всмотрелся. Бог Мезон, холодный и белый, как собственное изваяние, шагал по обширному пространству пола. Каким-то образом оказалось так, что теперь Тек стоял на его мраморном пьедестале и наблюдал, как бог укладывает на вымазанный свежей кровью алтарь тело молодого человека и изорванной тунике.
Мезон протянул своему жрецу меч с золотой рукояткой, и Тек жадно схватил тяжелое оружие и поднес его к груди жертвы. Жертва не шевелилась, только смотрела на Тека. Смерть была единственным справедливым наказанием за грех некромантии, и верховный жрец с силой вонзил меч в грудь юноши, затем одним поворотом клинка рассек ребра так, что грудная клетка раскрылась.
Из пронзенного сердца хлынула густая кровь и поднялась по лезвию меча вверх, к самым рукам Тека. Юноша был мертв, и жрец испытал прилив сумасшедшей радости, однако жертвоприношение еще не было закончено. Взмахнув над головой мечом. Тек изо всей силы ударил им плашмя о край алтаря. Клинок переломился, и из его рукоятки хлынуло жаркое алое пламя, проворно растекаясь по каменным плитам пола. Огненная река накрыла собой тело жертвы, и плоть таяла от жара и текла, словно воск. Потом огненный поток внезапно изменил направление; он повернул вспять, и горячий воздух хлестнул Тека по лицу.
Верховный жрец вздрогнул и проснулся, жадно хватая ртом воздух. Кожа на лице горела, но это было всего лишь солнце. Прошло, однако, довольно много времени, прежде чем он сумел успокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Огонь в камине начал угасать, и Джессмин подложила в него несколько толстых поленьев из кучки, аккуратно уложенной возле решетки. Только в самый разгар жаркого лета обитатели замка могли по достоинству оценить свои прохладные, сырые комнаты.
Чувствуя во всем теле легкую нервную дрожь, Джессмин допила остававшееся в кубке вино и налила себе еще. Придвинув кресло ближе к огню, она стала смотреть на завораживающую пляску оранжевых языков пламени.
Несколько раз из коридора доносился звук шагов, но никто не входил. Наконец она расслышала уверенный стук твердых подметок по каменным плитам пола и выпрямилась в кресле. Дверь в покои широко распахнулась.
— Байлер! — входя в комнату, Гэйлон уже наполовину стащил через голову свое пышное церемониальное платье, но запутался в рукавах.
— Проклятье! — что-то звякнуло, и блестящая золотая корона подкатилась к ногам Джессмин. Королева улыбнулась. Под атласным королевским одеянием Гэйлон носил свою любимую шерстяную рубаху, протертые брюки и стоптанные башмаки для верховой езды.
— Байлер! — придушенно воскликнул Гэйлон, сражаясь с непокорной накидкой. — Да помоги же мне!
Джессмин встала и поспешила ему на помощь. Она тянула голубой материал то в одну, то в другую сторону, а Гэйлон извивался всем телом, стараясь помочь. Выпитое вино помогло Джессмин справиться с нервным напряжением, и теперь ужимки супруга смешили ее. Наконец Гэйлон выпростал из платья взлохмаченную голову.
— Ты что, хотел меня задушить? — раздраженно спросил он и осекся. —
Миледи?..
— Прости, я просто хотела тебе помочь. Ты так запутался.
— А где Байлер? — спросил Гэйлон, оглядываясь по сторонам.
— Уже так поздно, что я думаю, он уже в постели.
— Тогда я сам провожу тебя в твои покои.
— Мой господин…
Гэйлон подобрал с пола корону и швырнул голубой балахон на кресло.
— Я действительно очень устал сегодня. Может быть, мы поговорим завтра?
— Нет, — твердо сказала Джессмин и сама удивилась своей твердости. — То, что я хочу сказать, следовало бы сказать уже давно. Можно, я налью тебе немного вина?
Не дожидаясь его ответа, она взяла с каминной полки второй бокал и наполнила его из кувшина.
— Выпей со мной, по крайней мере. И присядь. Я знаю, как ты устал.
Джессмин снова опустилась в кресло, сдвинув голубую накидку в сторону.
В ореховых глазах Гэйлона появилось беспокойство. Он принял вино из рук Джессмин и уселся в углу на отцовское кресло. Запретив себе думать о давней обиде, она позволила себе лишь каплю гнева и каплю сарказма.
— Что бы ты сделал… — пробормотала она. — Что бы ты сделал в ту ночь, когда пытался отвлечь меня от ухаживаний барона Седвина… что бы ты сделал, если бы в ту ночь я согласилась разделить с тобой ложе?
Гэйлон отпил из своего бокала большой глоток, но ничего не сказал.
— Ты знал, что я откажусь. Ты ведь на это и рассчитывал? — Джессмин заглянула в свой собственный бокал и обнаружила, что он пуст. — Я никогда не сомневалась в твоей любви, мой господин. Каждый день и каждую минуту я чувствовала ее. Как же ты можешь одновременно любить меня и отталкивать?
— Не говори ерунды, — резко сказал король.
— Скажи, что я такого сделала, чем заслужила такое отношение к себе?
— Этот вопрос не имеет никакого отношения к тебе, Джессмин. Это вопрос о том, чего заслуживаю я… и чего не заслуживаю, — Гэйлон беспокойно шевельнулся, и кожаные ремни кресла громко скрипнули. — Если уж мы заговорили об этом, то это ты должна отталкивать и ненавидеть меня.
На лице его был написан явный упрек самому себе, а взгляд стал угрюмым.
«Почему? — подумала Джессмин. Почему я должна ненавидеть его?»
И сразу догадалась, каков ответ на этот вопрос.
— В ту ночь, — медленно сказала она, — когда ты победил Люсьена и взял в руки Кингслэйер, твое могущество и сила твоей ненависти испугали меня… сначала.
— Пожалуйста, не надо об этом, — умоляюще пробормотал Гэйлон, и Джессмин поняла, что ее догадка верна.
— Выслушай меня, мой господин, — Джессмин отставила в сторону опустевший бокал и встала напротив Гэйлона, глядя ему в лицо. Зажатый в своем углу, Гэйлон опустил голову и весь напрягся, слушая ее слова. — Ты был груб со мной, почти жесток, но тобой двигали внешние силы. Но, несмотря на это, я никогда не жалела о той ночи, проведенной с тобой. Я жалела лишь о тех одиноких ночах, которые за ней последовали. Я была так глупа, Гэйлон, мне нужно было сказать тебе…
Гэйлон в отчаянье взмахнул рукой.
— Я знал, что ты не винишь меня, но от этого то, что я сделал, казалось мне еще омерзительнее. Вот!.. — он показал ей свой Камень, который мерцал голубым светом. — Он до сих пор управляет мной! Если я уступлю своему желанию, то все может повториться снова!
— Ты позабыл, Гэйлон, — нежно сказала Джессмин, — что твой Камень принял меня много лет назад. Ни он, ни ты не сможете причинить мне вреда.
И, прежде чем король успел помешать ей, Джессмин взяла его руку с перстнем в свои и прижалась к Камню щекой.
Обжигающий жар и ледяной холод пронзили ее тело, она почувствовала, ощутила огонь желания Гэйлона и холод его тоски. Развернув его руку, она прижалась губами к его ладони. Гэйлон попытался освободиться, но Джессмин держала крепко.
— Ты не должна… — прошептал он хрипло.
Вместо ответа Джессмин уселась к нему на колени и обвила его шею руками. Она первая поцеловала его, но он ответил ей тотчас, ответил со страстью, от которой у Джессмин перехватило дыхание. Под тяжестью двух тел плетеное кресло отчаянно затрещало и развалилось. Гэйлон и Джессмин хором расхохотались.
— О боги! — простонал сквозь смех Гэйлон, сидя на полу. — Я же говорил тебе, что беда обязательно случится!
Джессмин, все еще оставаясь у него на коленях, приподняла голову и улыбнулась:
— Может быть, кровать немного покрепче?
— Нужно проверить.
Прижимая Джессмин к груди, король встал на ноги. Не опуская на пол своей драгоценной ноши, Гэйлон зашагал в спальню.
11
Пока Виннамир радовался первым приметам весны, Ксенара, расположенная много южнее, уже стояла на пороге лета. Дни стояли жаркие, безветренные, и торговые корабли уходили из Внутреннего моря на веслах. Неподвижный воздух дрожал над мостовыми города, и тучи жалящих мух облепляли его жителей.
Мелкоячеистая сетка, которой были занавешены окна паланкина, спасала от надоедливых насекомых, но против удушливой городской вони она была бессильна. Жара, запахи и шум, взятые вместе, для непривычного человека были совершенно непереносимы, но Тек лишь прижимал к чувствительным ноздрям надушенный носовой платок и старался почаще напоминать себе, что когда с моря задует соленый ласковый бриз, Занкос станет более подходящим местом для жизни.
Повинуясь указаниям жреца, носильщики свернули с улицы ростовщиков на аллею, вдоль которой лепились друг к другу богатые продовольственные лавки. К сожалению, самый прямой путь обратно ко дворцу и к храму Мезона пролегал через этот запруженный народом шумный квартал. По булыжным мостовым вышагивали люди всех национальностей и всех оттенков кожи, рабы и торговцы, солдаты и моряки. Кое-где в толпе приезжих и горожан можно было заметить и отпрысков королевского дома Герриков, которые расталкивали толпу в поисках развлечений. Их можно было заметить издалека по богатой одежде и надменным лицам. Стоило им, однако, очутиться на одной из боковых темных улочек, и вместо вожделенных увеселений они мгновенно бы расстались с жизнью и с кошельком.
Пока носильщики прокладывали себе путь. Тек внимательно рассматривал воинов, которые часто встречались среди обычных жителей. Большинство из них носили короткие юбочки и принадлежали либо к солдатам Бенджарийской армии, либо к воинам Тарвийского легиона. И Тарвия и Бенджария — две восточные страны — объединились с Ксенарой в борьбе против общего северного врага, и эти солдаты были лишь предвестниками того, что вскоре будет повсюду. Ксенарская равнина превратится в огромный военный лагерь, в котором будет сосредоточена армия столь огромная, что никакой Кингслэйер не сможет с ней справиться.
Армией будет командовать король Роффо, и, коль скоро бог Мезон был еще выше, чем король, то больше всего власти оказывалось в руках Тека. Верховный жрец снова возблагодарил своего бога за его благословение, за возможность прославить в битве могущество Мезона. Неожиданно возникший над городом ветер потревожил новые орды роящихся мух и принес с городской бойни запах смерти и свежей крови. Тек задохнулся и снова поднес к лицу надушенную ткань, проклиная подувший не в ту сторону зефир.
Носильщики снова повернули и замедлили шаг. Улица сузилась, а булыжная мостовая круто пошла вниз, изгибаясь и петляя по склону холма. По обеим ее сторонам возвышались высокие дома с крошечными балконами из кованого железа. Их оштукатуренные стены растрескались и местами облупились.
Впереди лежало безмятежное Внутреннее море, словно огромное зеркало сверкая под высоким полуденным солнцем. По его поверхности лениво ползли корабли с худыми, обнаженными мачтами. Жрец, однако, смотрел не на них, а на мраморные колонны храма Мезона и на дворец короля, расположенный чуть выше на холме на противоположной стороне бухты. Теку редко случалось выбираться в город, однако сейчас король нуждался в средствах для поддержания своей огромной армии, и верховный жрец мог помочь ему в этом гораздо больше всех остальных. Гнев бога-воителя был сильным аргументом в устах его жреца, который заключал сделки с ростовщиками, и помогал ему договориться о пониженных процентных ставках.
Он и Роффо поступили довольно мудро, заключив союзные договоры лишь с богатыми государствами. Благодаря этому Ксенара не рисковала остаться ни с чем, разоренная дотла временным нашествием огромного числа вечно голодных и нищих солдат. Двадцать лет назад собрать такую армию было бы невозможно хотя бы по причине недостатка питьевой воды. Теперь же титанические водоводы Ксенары, выстроенные для того, чтобы отводить на юг воду с Серых гор, могли снабдить водой несколько таких армий.
Именно эти водоводы способствовали тому, что за последние два десятилетия Занкос разросся и стал чуть ли не вдвое больше. С другой стороны, такая жара в это время года предвещала долгое и засушливое лето, а между тем все собственные водные источники уже пересохли. Не было никаких сомнений в том, что цена воды возрастет, однако вряд ли это имело какое-то значение, коль скоро именно вода приносила королю Роффо наибольший доход.
Неуклюжий спуск носилок с холма раздражал Тека, и он закрыл глаза, спасаясь от солнечного света, отражавшегося от поверхности воды. Почти мгновенно его голову заполнило, мягкое, золотистое свечение, и приступ раздражения прошел. Шум и вонь ослабели, и Тек остался наедине со своими грезами.
Перед его внутренним взором постепенно появлялось внутреннее святилище храма. Все его колонны и скульптуры были слегка освещены мягким рассеянным светом. У дальней стены возникло какое-то движение. Тек всмотрелся. Бог Мезон, холодный и белый, как собственное изваяние, шагал по обширному пространству пола. Каким-то образом оказалось так, что теперь Тек стоял на его мраморном пьедестале и наблюдал, как бог укладывает на вымазанный свежей кровью алтарь тело молодого человека и изорванной тунике.
Мезон протянул своему жрецу меч с золотой рукояткой, и Тек жадно схватил тяжелое оружие и поднес его к груди жертвы. Жертва не шевелилась, только смотрела на Тека. Смерть была единственным справедливым наказанием за грех некромантии, и верховный жрец с силой вонзил меч в грудь юноши, затем одним поворотом клинка рассек ребра так, что грудная клетка раскрылась.
Из пронзенного сердца хлынула густая кровь и поднялась по лезвию меча вверх, к самым рукам Тека. Юноша был мертв, и жрец испытал прилив сумасшедшей радости, однако жертвоприношение еще не было закончено. Взмахнув над головой мечом. Тек изо всей силы ударил им плашмя о край алтаря. Клинок переломился, и из его рукоятки хлынуло жаркое алое пламя, проворно растекаясь по каменным плитам пола. Огненная река накрыла собой тело жертвы, и плоть таяла от жара и текла, словно воск. Потом огненный поток внезапно изменил направление; он повернул вспять, и горячий воздух хлестнул Тека по лицу.
Верховный жрец вздрогнул и проснулся, жадно хватая ртом воздух. Кожа на лице горела, но это было всего лишь солнце. Прошло, однако, довольно много времени, прежде чем он сумел успокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49